Текст книги "История общественной мысли в России"

Мы рассмотрели обстановку, при которой рождался труд И. Гизеля в Украине, указали на обстоятельства, способствовавшие распространению его в России, но со второй половины XVII в. стал развиваться еще один фактор, помогавший принятию русским обществом «Синопсиса» Гизеля и уже не зависевший от него самого. Происходило изменение московского культурного слоя. Вестернизация России и развитие образования – только одна сторона медали. Вторая заключалась в том, что со второй половины XVII в. происходила украинизация московской культуры. Духовную власть в Московском государстве стали представлять сплошь и рядам выпускники Киево-могилянской академии («все архиерейские кафедры в Великороссии, кроме одной, были замещены украинцами»[87]87
  Дорошенко Д.И. «К украинской проблеме»: По поводу статьи кн. Н.С. Трубецкого // Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 2000. С. 442.


[Закрыть]), Никоновская реформа привела к замене московской редакции богослужебных книг киевской; киевский вариант церковнославянского вытеснял московский и в других видах литературы, становясь русским литературным языком, а о влиянии на московскую культуру «могилянцев» Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Феофана Прокоповича, Стефана Яворского и др. можно и не говорить. О результате этого процесса русский мыслитель Н.С. Трубецкой писал: «Таким образом, на рубеже XVII и XVIII веков произошла украинизация великорусской духовной культуры. Различие между западнорусской и московской редакциями русской культуры было упразднено путем искоренения московской редакции, и русская культура стала едина»[88]88
  Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 2000. С. 417–418.


[Закрыть].

Таким образом, «Синопсис» Иннокентия Гизеля, написанный на киевской редакции церковнославянского языка и имевший стройную систему изложения, сумел удовлетворить вкусы украинских грамотеев (о чем свидетельствует его трехкратное, в течение шести лет, переиздание в Киеве) и, на волне проникновения украинской духовной культуры в Москву, был не только там принят, но стал основным учебником по отечественной истории на многие десятилетия. Надо учесть и тот факт, что учителями зачастую были, опять-таки, выходцы из Украины. Поэтому тем современным украинским ученым, которые, даже не делая попытки разобраться в исторической ситуации второй половины XVII в., в которой оказались киевские книжники, отрицают за Гизелем право на восхваление российской государственности, хотелось бы ответить словами украинского же историка Ю. Шереха. Он указал на мотивацию поступка Гизеля, Полоцкого, Прокоповича и др. По его мнению, «это было своего рода идеологическое движение (своерiдний iдеологiчний рух), стремление реализовать свой духовный потенциал в государстве, могущественном в военном и политическом отношении, но менее развитом в культурном»[89]89
  Шерех Ю. Москва. Малоросейка // Хронпса 2000. 1995. № 1. С. 168.


[Закрыть].

Об Иннокентии Гизеле до нас дошли довольно скудные данные. Первым, кто коротко рассказал о его жизни, был Св. Дмитрий Ростовский. Через два года после смерти Гизеля «он говорил в Лавре при годичной памяти его, 1685 г. февраля 24, похвальное слово ему»[90]90
  Болховiтiнов Евгенiй, митрополит. Вибранi працi з iсторii Киева. С. 362.


[Закрыть]. Иннокентий Гизель (Кгизель) родился около 1600 г. в польской Пруссии, городе Кенигсберге, в реформатской семье. Однако А.В. Карташев сообщает, что его протестантская семья жила в Украине[91]91
  См.: Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. С. 288.


[Закрыть]. Юношей он переселился в Киев и принял православие. В Киево-Печерской лавре Гизель был пострижен и стал монахом. Киевское духовенство в этот период выступило с инициативой посылки за границу для получения образования молодых людей, которые в последующем должны были защищать православие в диспутах с католиками и униатами. Молодых людей отобрал Петр Могила. Как сообщает митрополит Евгений, «в числе сих от него посыпанных были славные наши ученые Сильвестр Косов, Тарасий Земка, Исаия Трофимович Козловский, Софроний Початский, Иннокентий Гизель и др.»[92]92
  Болховiтiнов Евгенiй, митрополит. Указ. праця. С. 159.


[Закрыть]

После возвращения на родину Гизель изучал богословие, историю и юриспруденцию во Львове. Хорошо знакомый с латино-польской образованностью, он становится преподавателем в основанной Петром Могилой Киевской коллегии, а с 1648 г. и ее ректором. В это же время он был игуменом сначала Дятловицкого, потом Киево-Братского, и затем Кирилловского и Николаевского монастырей. В 1656 г. Гизель был сделан архимандритом Киево-Печерской лавры и оставался им до своей смерти в 1683 г. Петр Могила, умирая, в 1647 г. завещал ему свой титул «благодетеля и попечителя киевских школ» и поручил надзор за Киевской коллегией. Иннокентий помогал своим товарищам в книгоиздательской деятельности. Так, он редактировал сочинения Лазаря Барановича, содействовал публикации книг А. Родивиловского, И. Галятовского и др.

Ученый с полным убеждением в правильности сделанного шага принял протекторат Москвы над православной Украиной. Вместе с Барановичем он уговаривал гетмана Дорошенко «склониться по-прежнему под державу и оборону его царского величества». Как отметил А.С. Лаппо-Данилевский, Гизель «надеялся на сень крыл орла московского» и называл Малороссию «блаженной», так как она «на отвращение бед и утоление скорбей» столь «благочестиваго премудраго монарха православно-российскаго над собою имеет». Гизель и другие киевские ученые, не располагая свободным временем, не выработали какой-либо теории применительно к быстро развивавшимся событиям второй половины XVII в. Они ограничивались довольно отрывочными замечаниями на характер политических отношений, который, по их мнению, желательно было бы установить между Украиной и ее соседями[93]93
  См.: Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. С. 66, 65.


[Закрыть].

Выказывая желание, чтобы Украина состояла под «обороною монарха российскаго», Гизель и его коллеги были на стороне гетманского окружения и казацкой старшины и не думали утверждать, чтобы она была превращена в провинцию Московского государства. Иннокентий Гизель полагал, что государь должен «оставлять» своих подданных «по вольностям прислушающим жити» и твердо стоял за церковную автономию Украины. Гизель, Баранович и другие видные церковные деятели просили, чтобы патриарх московский «не вступался в их духовные права» и не упускали из виду своих гражданских прав, настаивая на том, чтобы московским воеводам в их городах не быть, кроме того они полагали, что «гетману и всему войску» можно принимать иностранных послов[94]94
  См.: Там же. С. 66–67.


[Закрыть].

Гизель в 1654 г. встречался в Смоленске с царем Алексеем Михайловичем и ходатайствовал о сохранении подчинения украинской церкви Константинопольскому патриарху. В 1666 г. он пригрозил московскому послу Ионе Леонтьеву в случае назначения на киевскую митрополию русского иерарха затвориться с украинским духовенством в Киево-Печерской лавре. В 1669 г. в письме Алексею Михайловичу он протестовал против вмешательства московского воеводы в церковные дела, требовал, чтобы «малорусских духовных людей воеводы не судили, в чепь и в тюрьму не сажали». Цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, царевна Софья Алексеевна благоволили к Гизелю, посылали ему богатые дары, но не удовлетворили его религиозно-политических требований[95]95
  См.: Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года. Энциклопедия: в 5 т. М.: Большая Российская энциклопедия, 1994–2000. Т. 1. А – Д. С. 552–553.


[Закрыть]. Выдвигая требования к русским властям, Гизель исходил из привычных для православного украинского духовенства, казачества и мещан прав, которыми они пользовались еще в Речи Посполитой. Эти «вольности» им тогда гарантировали сеймы и местные сеймики, но после вхождения Левобережной Украины и Киева в Московское государство ситуация изменилась. Права украинского населения постепенно ликвидировались. Иного и не могло быть, так как само русское население в тот период о гражданских правах не имело вообще никакого представления. Поэтому А.С. Лаппо-Данилевский вполне справедливо заметил, что Гизель и Баранович «в понимании политических «вольностей» в сущности «придерживались православно-украинской точки зрения», а также «вероятно, находились и под влиянием польским»[96]96
  Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 66.


[Закрыть].

С именем Иннокентия Гизеля связан и один из этапов редактирования Киево-Печерского патерика. Используя польский печатный труд «ПАТЕРIКОN abo zywoty SS. Oycow Pieczarskich, obszyrnie Slowienskim iezykiem przez swietego Nestora, Zakonnika y Latopisca Ruskiego», ученый разделил его на три авторских цикла сочинений: Нестора, Поликарпа и Симеона, дополнил его новыми житиями, а также написал «Посвящение» и «Предисловие к читателю»[97]97
  Болховiтiнов Евгенiй, митрополит. Указ. праця. С. 346–350.


[Закрыть]. Редакция Гизеля легла в основу последующих изданий памятника.

Своим ученикам Гизель запомнился курсом философии, читавшимся им в Киевской коллегии. В ее стенах ученого называли Аристотелем, с философией которого он был хорошо знаком[98]98
  Один из своих трактатов Гизель озаглавил: «Traktatus in libros Meteororum Aristotelis» (см.: Лаппо-Данилевский A.C. Указ. соч. С. 105).


[Закрыть]. Самый известный философский трактат ученого «Мир человеку с богом» был опубликован в 1669 г. По замечанию А.С. Лаппо-Данилевского, Гизель уже был знаком с обновленной схоластикой, «высказывал иногда довольно гуманные взгляды на человека и не терял из виду современных ему политических стремлений своей родины»[99]99
  Там же. С. 81–82.


[Закрыть]. Подобно Фоме Аквинскому, желавшему сочетать христианство с философией Аристотеля, Гизель пытался примирить веру со «здравым разумом», в силу которого можно принимать кое-что «новое», если только оно согласно с православием и полезно. В своей книге ученый уговаривает читателя не презирать все новое, «ибо аще бы что и новое зде обреталося, но занеже с верою православною соглашается, и полезно есть к созиданию, того ради презиратися не имать». Кроме того, Гизель не считал грехом пользоваться «иноверными» и «еллинскими учениями»[100]100
  Там же. С. 82.


[Закрыть].

Лаппо-Данилевский считает, что ценны рассуждения ученого об отношениях власти – «великих господ» и подданных – «подручных». Власти должны проводить политику с точки зрения «добра общего». Должны быть «строителями добра общаго», не ломая праведных уставов». «Монархи, князи и прочий обладатели», не «ломая праведных уставов», должны издавать законы, повеления и заповеди «ради добра общаго» и соблюдать «вольности и крепости правныя», не казнить никого смертью «без изыскания вины». Обязанности подданных состоят в том, что они должны повиноваться своему властелину даже в том случае, если «от безчиннаго жития властелинова много зла на все обладание его исходило». В этом случае обладаемый может попытаться «исправить» властелина, но «с подобающею честью», помня, что «исправление есть дело любви». Только единому Богу человек должен «во всем всячески» повиноваться, но «человеку же, власть имущему или старейшине, не тако». «Подручный» не обязан повиноваться «власть имущему», если тот требует, чтобы его «подручный» мыслил то или иное, хотел то или иное, верил так или иначе; или чтобы он, имея «возраст и разум совершенный», женился или жил «безженно», или «противу естества в явственную беду смерти вдастся».

Лаппо-Данилевский указывает, что для православной философии мысли, высказанные Гизелем, были новы. «Гизель действительно пользуется некоторыми новыми понятиями, – пишет историк – в особенности же понятием о естественном законе по тесно связанным с ним понятием о добре общем. Он полагает, что последнее должно служить для великих господ руководящим принципом их политики, и, следовательно, уже приближается к тому понятию о государстве, которое получило у нас дальнейшее развитие в эпоху преобразований»[101]101
  Там же. С. 84–85.


[Закрыть]. Действительно передовой и актуальной для российской реальности, еще на многие годы, явилась мысль Гизеля о том, что власть не должна вмешиваться в частную жизнь подданных.

Таким образом, мы увидели, что для своего времени Иннокентий Гизель являлся очень образованным человеком. Далее мы увидим, как же он распорядился тем историческим материалом, которым имел возможность воспользоваться при написании или редактировании знаменитого «Синопсиса».

Источники и литература

1. Алпатов. М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. М., 1973.

2. Астахов В.И. Курс лекций по русской историографии. Ч. 1. Харьков, 1959.

3. Андреев А.И. Труды В.Н. Татищева по истории России // В.Н. Татищев. Собр. соч. Т. 1. М., 1994.

4. Афанасьев А.Н. «Живая вода и вещее слово» / сост. А.И. Баландина. М., 1988.

5. Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева

6. Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции / под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. М., 1961.

7. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М., 1991.

8. Очерки истории исторической науки в СССР / под ред. М.Н. Тихомирова. Т. 1. М., 1955.

9. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. 2. М., 1991.

10. Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Мн., 1997.

11. Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII–XVIII вв. М., 1990.

12. Ломоносов М. Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» // Для пользы общества… М., 1990.

13. Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913.

14. Маловичко С.И. Учебные пособия по отечественной истории в России во второй половине XVII–XVIII в. // Из истории народов Северного Кавказа. Вып. 3. Ставрополь, 2000.

15. Маловичко С.И. Отечественная историография XVIII – начала XIX вв. о зарождении городской жизни на Руси // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. 1994. Вып. 2. С. 94, Вып. 3.

16. Нечаев В.В. Малороссийско-польское влияние в Москве и русская школа XVII века // Три века. Россия от Смуты до нашего времени / под ред. В.В. Каллаша. Т. 2. М., 1912.

17. Пештич С.П. «Синопсис» как историческое произведение // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (ТОДРЛ). Т. 15. М.; Л., 1958. С. 284–285.

18. Рогожин Н.М. Развитие исторических знаний в XVI–XVII вв. // Историография истории России до 1917 г.: Учеб, для студ. вузов: в 2 т. / под ред. М.Ю. Лачаевой. Т. 1. М., 2003.

19. Сахаров А.М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978.

20. Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII века // Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. 17. М., 1995.

21. Сумцов Н.Ф. К истории южнорусской литературы семнадцатого столетия. Вып. 3. Киев, 1884. С. 35–37.

22. Платонов С.Ф. Собрание сочинений по русской истории. Т. 1. СПб., 1993.

23. Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М., 1993.

24. Шмурло Е.Ф. История России 862—1917 гг. М., 1999.

Лекция № 4
Основные сюжеты киевского «Синопсиса» и их влияние на русскую общественную мысль (конец XVII – начало XX вв.)

План

1. Работа автора киевского «Синопсиса» с историческими источниками.

2. Гипотеза о происхождении славян. Концепция сарматизма.

3. Киевский «Синопсис» о проблеме древнерусской государственности.

4. Древнерусские князья на страницах киевского «Синопсиса».

5. Влияние киевского «Синопсиса» на отечественную историческую мысль XVIII – начала XX вв.

Ключевые слова: мифологема, концепция сарматизма, Мосох, богиня Лада, «роксоланская» гипотеза, христианская история.

Греческое слово «синопсис» означает «обозрение». Сочинение Гизеля не единственное, имевшее в названии это слово. В начале 30-х гг. XVII в. виленское православное братство подготовило книгу «Синопсис» к избирательному Сейму в Варшаве (выборы Владислава IV), Пантелеймон Кохановский, эконом Печерского монастыря, в конце того же века написал книгу «Обширный Синопсис Руский» и т. д.

Все историки согласны с тем, что текст «Синопсиса» тесно связан с «Хроникой» Сафоновича. П.Н. Милюков даже заметил по этому поводу: «За содержание Синопсиса ответственен прежде всего его единственный источник, «Хроника» Феодосия Сафоновича, который составлял прежде всего киевскую историю»[102]102
  Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. С. 9—10.


[Закрыть]. Историк несколько преувеличил, но большая схожесть с восстановленным текстом «Хроники» действительно имеется. Однако не следует вырывать эти два сочинения из общего контекста своего времени. Ведь такую схожесть мы обнаружим и с текстом Густынской летописи, обработанной в 1670 г. в Прилуках Михаилом Лосицким. Все дело в том, что украинские историописатели конца XVI–XVII вв. в общем-то пользовались одними и теми же источниками. Лосицкий и Сафонович использовали Ипатьевскую летопись, а также польских хронистов. Все эти источники, в том числе Густынскую летопись, мы находим и в тексте «Синопсиса»[103]103
  См.: Пегитич С.П. «Синопсис» как историческое произведение. С. 286.


[Закрыть]. Поэтому мы не можем вслед за Милюковым однозначно заключать, что и летописные сюжеты, и сюжеты польских хроник были включены в «Синопсис» только из сочинения самого Сафоновича.

Автор «Синопсиса» при написании книги опирался на труды таких польских историков, как: Ян Длугош (1415–1480), Мацей Меховий (1457–1523), Марцин Бельский (ок. 1495–1575), Марцин Кромер (1512–1589), Александр Гваньини (1538–1614), Мацей Стрыйковский (1547–1582), «Хроникой» которого он пользовался больше всего. Гизель использовал также сочинения немецкого богослова и историка Альберта Кранция (ум. 1517), церковные анналы Цезаря Барония (начало XVII в.) и, конечно, текст Священного писания. Он был знаком и с московскими историческими сочинениями XVI–XVII вв.

По своей структуре «Синопсис» представляет вид совершенно нового исторического произведения, отличный от предшествовавших летописей и хронографов. Отсутствие погодной сетки и крупных сюжетных блоков еще не означает, что он получился «нескладной и сырой по материалу» книгой, как ее назвал Карташев[104]104
  См.: Карташев А.В. Очерки по истории русский церкви. Т. 2. С. 289.


[Закрыть]. Она делится на небольшие статьи (рассказы), несущие отдельную смысловую нагрузку. Статьи связаны между собой единством времени и места разворачивающихся сюжетов. Исторические события составитель выбирал из разных источников.

Московские книжники второй половины XVII в. писали еще в традиции, сформированной в отечественной историко-политической мысли XV–XVI вв. Так, Федор Грибоедов в «Истории о царях и великих князьях земли русской» (1669 г.) не выделял себя как автора произведения. Он был отрешен от исторического дискурса, находился над ним и не подавал никаких признаков авторского отношения к описываемым событиям. Иное мы находим в киевском «Синопсисе», который был составлен в иной, польско-украинской книжной традиции, и в его тексте уже можно найти автора. В этой наукообразной книге присутствует практика препозиционных актов (отсылка на объекты), например, на полях страниц указывается «Кром(ер). книга 3. лист 42», или «Стрийк(овский). Книга 1. лист 6» и т. д. В «Синопсисе» встречаются субъективные суждения Гизеля: «обретается же в летописцах Польских», «тако вси древний летописцы Греческие, Российские, Римские и Польские свидетельствуют», «во многих летописцах руских несть известия», «един точию летописец описа» и т. д.[105]105
  См.: Маловичко С.И. Рождение квалифицированного характера внутридисциплинарной коммуникации в отечественном историописании второй половины XVII – первой XIX вв. // Язык и текст в пространстве культуры: Сб. статей научн. – методич. семинара «TEXTUS». Вып. 9 / под ред. К.Э. Штайн. СПб.; Ставрополь, 2003. С. 82.


[Закрыть]

Новым для отечественной историографии является и само оформление книги. Гизель придал ей вид научного труда – за счет создания справочного аппарата (на несколько лет ранее подобное сделал в своей книге М. Лосицкий). Все отсылки к чужим текстам вынесены на поля страниц, с указанием автора, книги, порядкового номера листа. Использованные источники Гизель именовал «летописцами». Его, конечно, можно обвинить в том, что он не увидел разницы в действительном историческом источнике и в исторической литературе, но этой болезнью страдала и историография XVIII в. Имеющиеся в «Синопсисе» «баснословные» и «фантастические» рассказы не делают чести автору, но и не могут служить ему укором, от них никуда не деться, это визитка его времени. Поэтому, критикуя «басни» «Синопсиса» и его источников, мы должны иметь в виду, что критикуем их за явный вымысел, наблюдаемый из нашего времени, за несоответствие нашим историческим знаниям, за те домыслы, которые до сих пор присутствуют в историографии, но не за присутствие их в книге, которая вместе с ними есть неповторимый элемент историографической культуры своего времени.

В поздних изданиях «Синопсиса» продолжена история Киева при Федоре Алексеевиче, прибавлены Краткое описание русских княжеств, Каталог иерархический, списки малороссийских чиновников, списки князей московских, польских королей, татарских владетелей и т. д. В связи с тем что «Синопсис» как наукообразное и учебное произведение мы не можем сравнить с предшествовавшими и современными ему подобного типа трудами, так как таковых еще не было, нам придется проводить параллели с московскими сочинениями XVI–XVII вв., при этом мы укажем на те сюжеты, которые имели место в книге Гизеля, а затем перешли в иные культурные контексты и вызывали позднейшие ассоциации, то есть нашли продолжение в нашей исторической науке.

В «Синопсисе», как и во всей европейской средневековой христианской историографии, историческое изложение начинается с сыновей Ноя. Таким образом обеспечивалась связь национальных историй с историей всеобщей. Иафет (Афет) – сын Ноя – увел на север к «странам полунощным» свое «племя» – будущие европейские народы. Один из народов «племени Афетова» «от славных дел своих, наипачеже воинских Славянами, или Славными зватися начаша», сказано в «Синопсисе»[106]106
  Синопсис (изд. 9). СПб., 1810. С. 3–5.


[Закрыть]. Эта гипотеза о происхождении имени славян, повторенная Гизелем вслед за поляками, явилась новой для отечественной историографии. В московских сочинениях в то время была популярна легенда о князьях Славене и его брате Русе. Как сообщает «Летописец вкратце», Славен выстроил город Славенск (предшественник Новгорода) в III тыс. до н. э., а его народ прозвался именем князя[107]107
  См.: Летописец вкратце // Продолжение древней российской вивлиофики. Ч. 7. СПб., 1791. С. 178.


[Закрыть]. Легенда, приведенная «Синопсисом», постепенно вытеснит новгородско-московскую мифологему, хотя последняя используется некоторыми исследователями, старающимися транслировать читателю выстроенную соответственно своим предпочтениям славяно-русскую идентичность[108]108
  См., например: Мифы древних славян. Велесова книга / сост. А.И. Баженова, В.И. Вардугин. Саратов, 1993. С. 73.


[Закрыть].

После выяснения значения этнонима «славяне» Гизель добросовестно привел «сказку» чешской и польской историографим о «Грамоте Александра Македонского славянам» и о завоевании последними самого Рима[109]109
  См.: Синопсис. С. 5–6. О Грамоте Александра Македонского писал и Феодосий Сафонович (см.: Сафонович Ф. Хронiка з лiтописцiв стародавнiх / пiдгот. тексту Ю.А. Мицика, В.М. Кравченка. Киiв, 1992. С. 56–57).


[Закрыть]. Сообщение о столь героическом прошлом предков было не без удовольствия воспринято рядом русских историков екатерининской поры, лелеявшей подобные патриотические истории[110]110
  См., например: Записка императрицы В.С. Попову // Сочинения императрицы Екатерины II. Т. 11. СПб., 1906. С. 507.


[Закрыть]. На римском примере известный историк М.А. Алпатов вменяет автору «Синопсиса» приверженность к самым фантастическим историям[111]111
  См.: Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа в XII–XVII вв. С. 397–398.


[Закрыть]. Это верно, но не нужно представлять Гизеля простым компилятором, его авторская позиция не столь однозначна может представиться. Не исключено, что Гизель признавал данное сообщение спорным, почему и отослал читателя к польским писателям словами: «Обретается же в летописцах Польских…»[112]112
  Синопсис. С. 6.


[Закрыть]. И еще, в этой части книги «реальную» историю автор и не пытался показывать. Все, о чем он здесь писал для него и его просвещенных современников, являлось сверхреальностью.

Приведя краткие сообщения об Азии, Африке и Европе, Гизель вновь возвращает читателя к древнейшей судьбе славянства. Для этого ученый воспользовался польской концепцией сарматизма. Согласно данной концепции, славяне в древности именовались сарматами. Польский историописатель Длугош, приведя сообщения греческих и римских авторов, подчеркнул, что «мы признаем за истинное и правдивое то название, которое полякам и русинам присвоила древность»[113]113
  Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. С. 97.


[Закрыть]. Эта идея получила оформление в работах польского историописателя Меховия, который, как замечает Д.В. Карнаухов, впервые высказал «сармато-роксоланскую» концепцию[114]114
  См.: Карнаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV – начала XVII вв. / Д.В. Карнаухов. Новосибирск, 2009. С. 97.


[Закрыть]. По мнению Меховия, в Европейской Сарматии проживали славяне, которых он делил на две группы. С одной стороны, это западные и южные славяне, с другой – восточные славяне, или русичи. Меховий отделил Московское государство от «Руссии», под которой понимал в основном украинские и белорусские земли. Эту Руссию он отождествил с Роксоланией[115]115
  См.: Там же. С. 97.


[Закрыть].

Концепция сарматизма, поддержанная Стрыйковским, не вызвала сомнения у Сафоновича и Гизеля. В «Синопсисе», в разделе «О народе Сарматском и о наречии его», Московия отделена от Украины и Белоруссии. Гизель пишет, что «под тем Сарматским именем все прародители наши Славенороссийстии: Москва, Россы, Поляки, Литва, Поморяне, Волынцы и прочие заключаются»[116]116
  Синопсис. С. 12.


[Закрыть]. Надо заметить, что историки обычно указывают на идею автора «Синопсиса» об изначальном единстве восточнославянской земли[117]117
  См.: Алпатов М.А. Указ. соч. С. 396.


[Закрыть], которую действительно можно найти в книге. В данном же случае мы наблюдаем или слепую компиляцию, или точку зрения автора, сформировавшуюся под влиянием польско-украинской историографии.

В этот период, по замечанию А.Н. Попова, московские книжники сделали попытку «по образцу Польских хроник, но независимо от них сочинить первобытную историю Русских Славян»[118]118
  Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 204.


[Закрыть]. Была сконструирована отличная от польской мифологема, согласно которой славяне, во главе со своим праотцом Скифом, происходили от скифов. Сыновья последнего – Славен и Рус, уведя свои народы из Причерноморья в Приильменье[119]119
  См.: Хронограф третьей редакции // Нацiональна бiблiотека Украiiни iменi В.I. Вердадського. Iнститут рукописiв (НБУ I.P.). Ф. VIII. № 112. Л. 22 об.


[Закрыть], дали начало русской государственности. Поэтому в русской историографии XVIII в. будут параллельно сосуществовать две мифологемы славянского этногенеза, польско-украинская и московская.

Как далее пишет «Синопсис», одно из племен сарматских носило имя «Роксоляне», но упомянув о них, он снова переходит к описанию славянских народов, лишний раз подчеркивая их близость[120]120
  См.: Синопсис. С. 13–14.


[Закрыть]. Сармато-роксоланскую концепцию в последующем будет развивать М.В. Ломоносов, для которого киевский «Синопсис» стал важным историческим источником. По мнению Ломоносова, «единородство Славян с Сарматами… для многих ясных доказательств неоспоримо», а Россы или варяги «в древние времена имяновались Роксоланами», теми же славянами[121]121
  Ломоносов М. Краткий Российский летописец с родословием. СПб., 1760. С. Ill – IV.


[Закрыть]. На Ломоносове эта теория не прекратит своего существования. Новую жизнь ей дал «роксоланист» Д.И. Иловайский, поселивший роксолан, якобы одну из ветвей славянства, на Днепре[122]122
  См.: Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в Русскую историю. М., 1870. С. 110.


[Закрыть]. Во второй половине XX в. на смену этой теории придет близкая ей по духу, но менее научно уязвимая, теория «автохтонизма», связанная с задачей текущей политики – воспитание патриотической гордости родной культурой. Эту задачу выполняли А.В. Арциховский, П.Н. Третьяков, Б.А. Рыбаков и др. Академик Рыбаков направил новую теорию в старое русло. Как и польско-украинская историография XVI–XVII вв., он увидел предков славян в скифо-сарматском мире[123]123
  См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1993. С. 11—107.


[Закрыть]. Авторы современного учебника «История России с древнейших времен до конца XVII века» А.Н. Сахаров и В.И. Буганов, следуя этой же традиции, нашли славян в россомонах[124]124
  См.: Сахаров А.Н., Буганов В.И. История России с древнейших времен до конца XVII века: Учеб, для 10 кл. общеобразоват. учреждений / под ред. А.Н. Сахарова. М.: Просвещение, 1995. С. 34–35.


[Закрыть].

Маловичко С.И., Шабунина А.К. Жизнь сюжетов киевского «Синопсиса» 1674 г. в исторической литературе XVIII–XX вв.

Праотцом всех славян Гизель назвал библейского Мосоха (Мешеха), внука Ноева. В Ветхом завете говорится, что у Иафета (сына Ноя) он был шестым сыном. «Сыновья Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, Фувал, Мешех и Фирас», – сообщается там (I. Пар. I. 5). Связав славян с библейским героем, автор «Синопсиса» перешел к объяснению темы, связанной с историей происхождения Москвы и московского народа, которую он привел в двух статьях и назвал: «О Мосохе, прародителе Славенороссийском, и о племени его», а также «О наречении Москвы, народа и царственного града». В них он поведал, что «Мосох есть отец народов Московских, Славенороссийских, Польских, Волынских, Чешских, Болгарских, Сербских и Корвацких и всех обще, елико их есть, Славянский язык, природне употребляющих». После этих слов он напрямую связывает город Москву с Мосохом, говоря: «Наречение сие Москва, от имени праотца Мосоха изшедшее…»[125]125
  Мыльников А.С. Картина славянского мира. С. 25–26.


[Закрыть]. Естественен вопрос читателя: а почему об этом городе не было никаких известий из седой древности? Историописатель на него отвечает в духе времени, хотя имя Москва издревле известно, «обаче на мнозе и в молчании пребываше… Москва бо град над рекою Москвою от имени ея нареченный, первее из древа создан бысть и незнатен, даже до Великого Князя Иоанна Даниловича, иже престол княжения от Владимира града в Москву град перенесе»[126]126
  См.: Забелин И. История города Москвы. М., 1905. С. 24.


[Закрыть].

Сюжет о Мосохе придумал не Гизель, родился он в польской историографии, но его не чуждались и некоторые немецкие и шведские историки. Средневековая христианская историография пыталась связать происхождение европейских народов с ветхозаветными «праотцами». Поэтому поиск славянских ученых подходящего им библейского персонажа не являлся исключением из европейской практики историописания. Инициатором таких поисков явился Ян Длугош, но он еще не связывал славян непосредственно с Мосохом. Как считает А.С. Мыльников, едва ли не первым в польской исторической мысли версию о Мосохе выдвинул Бернард Ваповский (1456–1535). Впоследствии бегло заявил об этом Бельский, а Стрыйковский уже назвал Мосоха «патриархом нашим» и даже «Мосохом Иафетовичем»[127]127
  СофоновЫ Ф. Указ, праця. С. 56.


[Закрыть]. Польский историк пояснил, что и река, и город Москва получили название от народа московского, а сам же он получил имя от славянского праотца Мосоха, а потому Лех, Чех и Рус – его наследники от Иафета[128]128
  См.: Тредиаковский В.К. Три разсуждения о трех главнейших древностях Российских. СПб., 1773. С. 76; Эмин Ф.А. Российская история жизни всех древних от самого начала России государей до Екатерины II. Т. 1. СПб., 1767. С. 81 Дмитриев-Мамонов Ф.И. Хронология, переведенная тщанием сочинителя философа дворянина из науки, которую сочинил г. де Шевиньи, с прибавлением Российской. Ч. 2. М., 1782. С. 68–69; Мусин-Пуьикин А.И. Историческое изследование о местоположении древняго Тмутараканскаго княжения. СПб., 1794. С. XXXV.


[Закрыть]. Украинские историки (в частности,

Леонтий Боболинский в своем хронографе и автор Густынской летописи) говорили об этом как об одной из версий трактовки древнейшей истории славян. Уже в «Хронике» Сафоновича тема о Мосохе звучит хотя и тускло, но как вполне очевидная, в разделе «Отколь Москва взяла свое название»[129]129
  Забелин И. Указ. соч. С. 24.


[Закрыть]. Гизель, остановившись на данном сюжете, нарисовал картину, показывающую не только общность происхождения славян, но и их органическую включенность в историю остальных европейских народов. Этот материал он подал просто, без каких-либо оговорок, словно некую данность, устоявшийся стереотип. Как и многие другие, данная тема не была обойдена вниманием русской историографией. В XVIII в. этот сюжет, с полным доверием «Синопсису», поведали читателям В.К. Тредиаковский, Ф.А. Эмин, Ф.И. Дмитриев-Мамонов, А. Шафонский, А.И. Мусин-Пушкин и др.[130]130
  Там же. С. 25.


[Закрыть]

Известие многократно тиражируемого «Синопсиса» о связи Москвы с библейским персонажем давало опору не только для удовлетворения чувства патриотизма, но и для сознания ослепленного идеей русофильства. Так, Т. Каменевич-Рвовский, который, по замечанию И.Е. Забелина, «хотя и был Москвичом, но по прозванию несомненно принадлежал к ученым Киева… превзошел своих ученых братий богатством фантазии и необыкновенною смелостью вымысла»[131]131
  Доктор психологических наук В.М. Кандыба и доктор исторических наук П.М. Золин указывают, что их книга полезна для школьников и учителей, студентов и преподавателей, рабочих и бизнесменов, и даже для представителей исполнительной и законодательной власти. Действительно, перечисленным категориям населения было бы не безынтересно ознакомиться с желанием авторов соотнести летописного Кия с библейским Каином, с мыслью, что «Дедом Руса был старший сын Ноя – Афет, исполнявший должность Верховного Жреца всех южнорусских племен-родов» и пр. (см.: Кандыба В.М., Золин П.М. Реальная история России: традиции обороны и геополитики, истоки духовности. СПб., 1997. С. 256, 327).


[Закрыть], в конце XVII в.

внес в эту конструкцию новый элемент. Если Гизель указывал, что народ и река прозвались от Мосоха, а город «от имени ея (реки. – авт.) нареченный», то московский книжник прибавил совсем невероятное. «И созда же тогда Мосох князь градец себе малый над предвысоцей горе той, над устии Явузы реки, на месте оном первоприбытном своем имено Московском»[132]132
  Синопсис. С. 20.


[Закрыть]. Обновленная басня была подхвачена рядом русских историков. Мы ее находим в труде А.И Манкиева, в 1749 г. М.В. Ломоносов критикует Г.Ф. Миллера за то, что тот «опровергает мнение о происхождении от Мосоха Москвы». И уже на исходе XVIII столетия риторическим тоном разбавил архаический слог легенды П. Захарьин. Круг подобной литературы, поддерживающей вполне определенную историческую память, пополняется до сих пор, чему служит примером книга двух профессоров психологии и истории «Реальная история России: традиции обороны и геополитики, истоки духовности»[133]133
  Там же. С. 20–21.


[Закрыть].