Текст книги "Гремучая смесь"

***

– Ну, долго вы там? – донеслось с улицы. – А то батюшка серчать будет.

– Одежку принесли? – не снимая головы с плеча Ивана, получается, прямо ему в ухо, закричала Марья.

Иван от неожиданности и от сильного Марьиного голоса, да еще прямо в ухо, аж подскочил:

«Да она, кажись, еще и придурочная. Хлебну я с ней горюшка, ой хлебну. Бежать надо, бежать, бежать, бежать, но не сейчас…».

– Принесли, принесли.

В дверь сарая робко и даже можно сказать, деликатно, постучали. Марья спрыгнула с сеновала, подбежала к двери, приоткрыла ее, взяла одежду и сразу же ее закрыла.

– Давай переодеваться, люди ждут и батюшка сердится, слыхал? – и принялась, нисколько не стесняясь Ивана, раздеваться.

– Ты бы хоть мне постеснялась. – невольно вырвалось у Ивана.

– А что мне тебя стесняться? – затараторила Марья. – Жена мужа стесняться не должна и не обязана. Перед кем, как не пред мужем мне раздеваться? Больше не перед кем! Одевайся, давай. Держи свой костюм.

«Видать крепко я ее занозил. Во дела! Господи, помоги! – Иван взял протянутый Марьей костюм. – На плечиках, чтобы не помялся, как у барина. Это что же, они для меня новый костюм купили? Наверное, дядя Кондрат из приданого вычтет».

Иван тоже принялся одеваться, а куда денешься?! Пиджак, штаны, да и рубаха, оказались не из дешевых:

«Не поскупились, мать их! Не барская одежа, конечно, но и не крестьянская. Скорее, купецкая. Ну да ладно, дареному коню, как говорится. Хотя, к каким чертям, дареному? Наверняка дядя Кондрат из приданого вычтет. Я бы вычел…»

Вершиной Иванова свадебного наряда были сапоги. Хоть и предстояло находиться им на Иване в самом низу, по своей красоте и фасонисости, они безусловно были на самом верху. Мало того, что хромовые, других и быть не могло, так еще и бутылками. Если говорить барским языком – последний писк моды, хоть и купеческо-крестьянской.

– Какой ты у меня красивый! – глядя на Ивана прошептала Марья, затем подскочила к нему и впилась жадным, прямо-таки каким-то ненасытным, поцелуем. И тут же. – Мы готовы!

«Точно, чекнутая. – подумал Иван прочищая ухо после Марьиного крика».

***

На улице все уже было приготовлено. Сначала, как водится, Иван с Марьей подошли под родительское благословление. А пока шли, Марья успела прошептать:

– Насчет одежки ты не беспокойся. Сестра моя, Катька, ее соберет и домой отнесет. А после я все постираю и отглажу, лучше нового будет, залюбуешься.

Ясно дело, благословление было получено, хоть мать, тетка Прасковья и всплакнула, а отец, дядька Кондрат, хмурился. Но ничего, не поделаешь, родителям положено так себя вести. Да и как же иначе, если пришел, наглец и подлец, и увел доченьку-кровинушку-красавицу из родительского дома в свой дом, в котором еще неизвестно что и как будет. Разумеется, но это так, для того, чтобы все было по-честному. То, что не Иван увел, а наоборот, его увели, никого не смущало. Положено, чтобы Иван увел, значит, так оно и есть, и никаких гвоздей!

Тут и родня поздравлять кинулась, а их человек пятнадцать собралось, обнимали, целовали, ну и все такое. Что интересно, почитай все, упрекали Ивана в наглости и бесстыдстве, но незлобливо, а так, больше для порядка.

«Вот интересно, – каждый поцелуй оставлял на щеках Ивана свой след, как печать в документе, мало приятного. – если бы я прорываться начал, они такими же добрыми были? Вряд-ли. Тогда меня, наверное, дядька Архип один и поцеловал бы, и то, в лоб. Тьфу, исслюнявили всего, и не утрешься. Ладно, речка, она все смоет».

После Марьиных родственников, молодых стали поздравлять собравшиеся односельчане. Вот они, как раз, в отличии от молодых и Марьиной родни, находились в абсолютно беспроигрышной ситуации.

Судите сами. Если бы Иван сбежал, ну случилось бы так, чудеса, они ведь бывают, правда, редко, тогда же сколько всего можно рассказывать и пересказывать тем, кто всего этого своими глазами не видел? А сколько сверх того наврать? То-то же!

Ну а если второй вариант, который как раз и получился – все ладом и миром закончилось, значит на свадьбе можно будет есть-пить власть и вдоволь, покуда не лопнешь. А потом, немного отлежавшись, а вернее, проспавшись, все по-новой. Кондрат, он хоть мужик и прижимистый, а все правильно, так и надо, раз хозяин, на свадьбу не поскупился. Приготовления были такими, что все только диву давалась. Да, кстати, о предстоящей свадьбе в деревне знали все, кроме Ивана. И что интересно, ведь никто не сказал ему, не порадовал. А почему? Наверное, потому что так бы было не интересно.

***

Тройка, запряженная в коляску, вылетела так стремительно, что оставалось только удивляться, куда подевалось почтенное купечество и цыгане во главе с пьяным медведем? Коляска, да еще с такой прытью, как нельзя лучше подходила им, а не простым, деревенским парню с девкой. Более того, экипаж, а по другому и не назвать, был ну просто в пух и прах разукрашен цветами да лентами, что даже вблизи походил на городскую ярмарку, по случаю большого праздника.

«Барская. – глядя на коляску подумал Иван. – Значит и барыня в курсе. А если коляску дала, да еще вместе с Занзибаром, значит согласная, чтобы меня женили, сука. – Ивану стало как-то не то, чтобы обидно, грустно ему стало. Получается, обманула его барыня, обманула и предала. – Ну стерва, не важно, женят, не женят, на пушечный выстрел к тебе не подойду, вон, Занзибару глаза свои бесстыжие строй».

Не подумайте чего такого, Занзибар, это не коренной и не пристяжная, это барский кучер, имя у него такое. Как его звать на самом деле, в деревне никто не помнил, а спросить было не у кого, он, как Иван, тоже, без родни мыкался.

Лет пять-семь тому назад случилось, купил барин жеребца, породистого такого, красавца, просто загляденье, ну и, само собой, имя ему дал лошадиное, Занзибаром назвал.

А вот дальше неизвестно что получилось, говорю же, давно было, толком уже никто не помнит. То ли кучеру жеребец понравился до такой степени, что дворня от него только и слышала: Занзибар да Занзибар. А может слово никому незнакомое уж очень понравилось, только дозанзибарился кучер, прилипло это имя к нему, а жеребцу пришлось другу кличку дать: то ли Огоньком назвали, то ли еще что-то, на огонька похожее.

Барин конечно, и не раз, объяснял кучеру, что на самом деле обозначает это слово, но, похоже, тому было все равно. Да и не в кучере дело. Он-то может и осознал, что негоже человеку островом называться, вы попробуйте в этом дворовых убедить. Да что там дворовых, деревню тоже, и не одну. Так и остался кучер островом Занзибаром, ничего не поделаешь. Впрочем, его это нисколько не смущало.

Молодых усадили в коляску, остальным, что родственникам, что не родственникам, делать в ней нечего. Которые родственники, так на телегах до церквы доедут, благо, среди Марьиной родни голодранцев и в помине не было, все как один – справные хозяева. Разве что дядька Архип, тот да, ни пришей, ни пристегни, но зато здоровый, как та колокольня, а значит – простительно.

Ну а любопытствующим, а по правде сказать, охотникам до дармового угощения, в церкве так вообще, делать нечего. Их место за свадебным столом. Им там много дел предстоит: «горько» кричать, а самое главное, под это «горько» горькую не забывать пить, и закусывать. Опять же, кто как не гости будет убеждать друг друга в том, что молодые просто чудо как хороши и прямо души друг в дружке не чают? Сразу видно, любят один другого без памяти. Так что, жизнь предстоит им долгая и счастливая, а за это и выпить не грех.

Дружки-подружки, так те около церквы молодых дожидаются. Нечего им около сарая делать, правде жизни в глаза смотреть. Ведь, и это очень даже не исключено, что первый и успешный опыт по приведению Ивана в состояние совета да любви, причем любви до гроба, может быть применен и к некоторым другим любителям сеновалов.

Все расселись по телегам, молодые в коляске, разумеется, и уже было собрались чинно ехать в церкву, присутствовать при торжественном соединении двух любящих сердец, как вдруг…

Я не специально это придумал, оно на самом деле так случилось. Есть такая народная мудрость: «Вожжа под хвост попала». Значений у этой мудрости много, но не в этом дело. Дело в том, что на этот раз вожжа что-то там перепутала и вместо того, чтобы попасть под хвост лошадям, попала приблизительно в тоже самое место кучеру, Занзибару.

Ни с того, ни с сего, Занзибар вдруг засвистел, так, что любой Соловей-разбойник позавидует и заорал: «Занзибар, твою мать! Залетные! Поберегись!» и, нахлестывая лошадей, пустил тройку в такой скач, что всем аж не по себе стало.

Тройка неслась по деревенской улице, наверное, быстрее паровоза, но, похоже, Занзибару такой прыти было мало. Наверное, ему казалось, что лошади еле-еле плетутся, а потому он не преставал охаживать их кнутом. Так еще и орал при этом дурным голосом чего-то, и свистел.

Правда, надо отдать должное, Занзибар правил лошадьми хоть и совершенно по-хулигански, но уверенно и даже мастерски. Во всяком случае, коляску не бросало из стороны в сторону и молодые чувствовали себя более-менее нормально, только держаться приходилось, а так, ничего страшного.

«Это наверное Занзибар с ними заодно. – глядя на спину кучера, думал Иван. – Это он, стало быть, так лошадей гонит, чтобы я по дороге не выскочил и не сбежал. Ладно Занзибар, я тебе за это еще морду начищу, и не раз».

Однако, похоже, что ни в каком сговоре, тем более с Марьиной родней, Занзибар не был. Он сам человек неженатый, а потому прекрасно знает, что такое свобода, сколько она стоит и как страшно ее вот так вот, вдруг, потерять. Скорее всего, ему просто нравилась лихая, быстрая езда с молодецким посвистом и матюками. Видать, душа Занзибара песни требовала и в ее представлении, песня выглядела именно так. Зря на него Иван обижался, зря.

И осталось ехать-то, всего ничего. Поворот, а за ним прямо и в горку, и вот она, церква. А там все готово и даже батюшка, говорят, уже сердится…

Тут такое дело. Наверное все-таки Господь услышал молитвы и просьбы Ивана, но услышал их в каком-то неправильном виде. Скорее всего, Иван или не так молился, или подумал как-то не так, как следовало. Внезапно коляска как бы подскочила, ну, как будто подпрыгнула. Иван только и успел понять, что он уже не в коляске, а летит куда-то, ну а дальше, дальше наступили темнота и тишина…

***

«Это в честь чего же я так напился? – было первое, что пришло в Иванову голову. – Вроде бы и праздника никакого не было. Водички бы, а лучше кваску».

Он открыл глаза. Вот если бы Иван действительно был с похмелья, тогда бы точно удивился, потому что, даже не шевелясь, увидел, находится он не дома и не в какой-нибудь другой избе или в сарае, а неизвестно где, но он нисколько не удивился. Хотел было получше рассмотреть, где это он, да куда там! Голова совсем не шевелится и болит так, что спасу нет. А если не шевелясь, то видно – потолок побеленный, правда, давно, серый весь. Краем глаза кровати какие-то видно и еще то, что не один он здесь.

Иван хотел было встать, да куда там, как будто всего гвоздями прибили. Подняпрягся, все без толку, только боль во всем теле появилась, аж застонал.

– Смотри, жених очухался! – услышал Иван. – Живой?! – над ним склонилась рожа с всклокоченной бородой, причем, рожа незнакомая.

Иван принялся материть незнакомца за то, что тот над ним издевается, связал всего и сказал еще, что пить хочет. Но из всего «сказанного» всклокоченная борода поняла только то, что жених хочет пить.

– Пить хочет! – заорала бородатая рожа. – Значит живой! – и засмеялась.

– Очнулся касатик, – какая-то женщина в белом платке появилась. – ну и слава Богу. Три дня как беспамятный лежишь, дохтур волноваться уже начали.

«Дохтур? Какой дохтур? – Иван хотел объяснить этой глупой тетке, что никакой дохтур ему не нужен, что он пить хочет. Видать крепко погулял, все-таки. И, мол, вообще, кто она такая и где он находится?»

Но тетка кажись и впрямь попалась глупая. То, что произошло дальше, Иван воспринял, не иначе, как самое гнусное над собой издевательство, почище, чем то, что привязанный лежит. В руках женщины откуда-то появился чайник, самый обыкновенный, только маленький, в котором заварку заваривают. А дальше, женщина засунула носок этого чайника ему в рот. От такого наглого к себе обращения, Иван чуть было не поперхнулся и хотел было эту гадость выплюнуть, но не выплюнул, уж очень пить хотелось.

«Странно как-то. – удивился Иван. – что-то я уж очень быстро напился. – Да что там, ему показалось, что он из этого чайника не меньше ведра выпил. – Чайник маленький, а воды много влезает. Тетка эта, не иначе как ведьма».

И снова наступили темнота и тишина…

***

– Мне вчерась бабка Касьяниха, соседка, знаешь ее, сказала: ты, говорит, завтра к нему поезжай, в памяти он будет и что больше тебя лихоманка к себе забирать не будет, на поправку пойдешь. – рядом сидел дядька Кондрат и улыбался.

То ли от его слов, то ли само-собой получилось, но Иван вспомнил все и сразу. Про сеновал, про то, что женить силком надумали, про Занзибара и про то, как из коляски куда-то полетел…

– Уже неделю беспамятный лежишь. – видать дядька Кондрат и правда был рад, что Иван пришел в себя, потому что борода его от улыбки расползалась по лицу как та клякса по бумаге. – Я уж и денег дохтуру сулил, ну чтобы он сделал что-нибудь, а тот от денег отказался, мол, ждать надо, а сделать пока что ничего нельзя. Еще и наругал меня, будто я, наоборот, извести тебя хочу. Ну, слава Богу, очухался. Сильно болит?

– Что болит? – переспросил Иван и сам удивился своему голосу. Каким-то не таким оказался его голос, хриплым каким-то и слабым.

– Ну вот, заговорил, значит. Ты лучше помолчи, сил набирайся. – Иван не смог бы утверждать на все сто, но ему показалось, что у дядьки Кондрата аж слеза выступила, от радости, стало быть.

Картина, разлетевшаяся на мелкие кусочки и брызги, опять сложилась в единое целое. Иван понял, что когда вылетел из коляски, ударился обо что-то сильно и что-то себе повредил или отбил. Что находится он в больнице, скорее всего, в уездной, и что раз пришел в себя и говорить может, значит дело на поправку развернулось.

«Видать услышал Господь мои молитвы, – глядя на улыбающегося дядьку Кондрата, думал Иван. – только как-то странно услышал, а может перепутал с кем. Но все равно, спасибо тебе, Господи, за то, что живой остался и пока что неженатый».

– Занзибар, подлец этот. – принялся рассказывать дядька Кондрат. – И что его дернуло лошадей-то так погнать? Не иначе напиться не терпелось. И кто же знал, что сразу за поворотом, ну что перед церквой, на дороге кирпич попадется?! Вот коляска на кирпич этот с полного хода и наскочила.

Вы все долой из коляски и со всего маху об землю. Мы когда подъехали, ты в аршинах трех от коляски лежишь и беспамятный весь. Марья тоже на земле оказалась, но та хоть в сознании, стонала только. А Занзибар, вот ведь образина, тому хоть бы хны. Бегает вокруг вас, матом ругается и толку от него совсем никакого нету.

А коляска поломалась вся. И лошади: две, так испугом отделались, а одна, пристяжная, так ногу сломала, пристрелить пришлось.

Но ты не переживай, коляску мы уже починили. Барин насчет лошади претензий не имеет, говорит, раз Занзибар лошадьми правил, пусть он и отвечает. А он, подлюка, сразу после этого в запой ударился, да еще и спрятался.

Архип его на третий день только отыскал, ну, поговорил с ним. – дядька Кондрат усмехнулся. – Теперь тоже, как ты, отлеживается. Намял ему бока Архипушка, хорошо намял. Правда, калечить не стал, пожалел.

Ты, значит, беспамятный, а Марья, та в крови вся и нога в другую сторону вывернута, но не беспамятная, стонет и плачет, и встать пытается.

Ну что, бабы сразу же вой подняли, сам понимаешь, это у них на первом месте, ну а мы с Архипом вас на телеги и сюда, в больницу.

Привезли, значит, а дохтур говорит, что с Марьей ничего страшного, мол, нога у нее сломана и головой сильно ударилась. К ноге он ей деревяшки приладил, а голова, сказал, сама заживет. Только волосы ей остриг и йодом всю измазал, а потом забинтовал, ну чтобы йод этот никуда не растекся.

Ты не переживай, Марья хоть головой и сильно ударилась, но ничего такого с ней не произошло, какая была, такой и осталась. Ты не думай, Марья, она хорошая. Дурная немного конечно, но это ничего. Бабы, они все дурные, им без этого никак нельзя.

Так вот, а ты лежишь и сначала думали, что вообще не дышишь. Дохтур зеркало к твоему рту поднес, оно запотело, тогда он и сказал, мол, живой, без памяти только.

Ты, почитай, десять ден так пролежал, правда, говорят, два раза в память возвращался, пить просил. А сегодня вишь как, говорить начал.

Дохтур мне сказал, что домой тебя забрать дней через десять можно будет, не раньше, сказал, что наблюдать за тобой будет. Что ж пусть наблюдает, он человек ученый, ему виднее.

А Марья, три дня уже как дома, скачет по избе как собака трехногая, смешно, право слово, и все про тебя спрашивает и ехать сюда меня заставляет. Сначала из больницы уезжать не хотела, говорила, мол, рядом с Иваном поместите, за ним уход нужен, вот я и буду ухаживать. А какой там ухаживать, если за ней самой, как за малым дитем смотреть надо. Пришлось кнутом пригрозить, только тогда успокоилась. Так что, ждет она тебя, очень ждет. Как тебя дохтур отпустит, мы за тобой такой уход и догляд устроим, что графья с князьями позавидуют.

«Стало быть не женили меня, не успели. – глядя на дядьку Кондрата, думал Иван. Одно другому не мешало: несостоявшийся тесть говорил, а несостоявшийся зять думал, что делать дальше, все нормально. – Сбежать отсюда не сбежишь, да и некуда. Так что, да, придется, ну покуда на ноги не встану, у дядьки Кондрата поселиться. И ладно, пусть доглядывают и ухаживают, в конце концов, они во всем виноваты.

А вот что со свадьбой делать, пока непонятно. Можно конечно дурачком прикинуться, самый момент, подходящий для этого. Мол, когда из коляски вылетел, о землю ударился, дурачком-то и сделался. А незаметно было потому, что все время беспамятный лежал, не говорил ничего. Теперь вот, в память пришел, говорить начал и сразу видно, что дураком стал. А дуракам жениться не положено, да и кто за дурака свою дочь отдаст, даже Марью?

Оно-то конечно хорошо, если дурачок, но плохо. Плохо потому, что дураки, они назад, не дураками, уже не становятся. Если уж стал или назвался, как тот груздь, дураком, значит все, так дураком и помрешь. С одной стороны конечно удобно, а с другой, нет, не подходит. А другого ничего пока и нету, не придумалось еще. Ладно, дохтур говорит, что мне здесь еще дней десять лежать, глядишь, придумаю. А пока дурачком все-таки поприкидываюсь, но так, чуть-чуть, ну чтобы не заподозрили чего».

***

– Ты не переживай, самое главное, что в память вернулся, а руки-ноги зарастут. – такое впечатление, что это не дядька Кондрат был, а жена, его, тетка Прасковья.

«Уж дюже болтливый какой-то. – подумал Иван».

– Я тут женщину отыскал, денег ей заплатил, теперь она за тобой ухаживать будет. Харчей привез, исподнее на смену, так что ни о чем не беспокойся, все, что надо, есть, ты самое главное, выздоравливай.

Если что надо будет, ну, к примеру, молока парного, ты ей скажи, она купит и принесет. Я ей для этого специально денег для расходов оставил. Ну а если я понадоблюсь, тоже скажи, она за мной человека пошлет и я сразу же приеду. – вдруг дядька Кондрат заерзал, как будто в табурете шило оказалось или гвоздь вдруг торчать начал, а он его только что заметил. Даже засмущался вроде бы, Иван толком не понял. – Я вот что, Иван, подумал. Раз уж так все получилось, вышло, что виноватые мы перед тобой, решил я к Марьиному приданому еще пятьсот рублев добавить. Только ты не подумай, что откупаюсь. Это ведь не только тебе, но и Марье, а она мне дочка, да и ты, человек не чужой.

– Пятьсот рублев, говоришь? – переспросил Иван.

Пациент всегда прав

– Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте, проходите пожалуйста. Давайте ваш талончик. Ага! Вы на платной основе. Что ж, это хорошо.

– Я, знаете-ли доктор, как-то не доверяю бесплатной медицине.

– Ну зачем же так мрачно. Впрочем, возможно в чем-то вы и правы. На что жалуетесь?

– На потерю радости жизни жалуюсь, доктор. Не жизнь настала, а сплошное недоразумение. Хоть самому на кладбище иди.

– Ну что вы, полно. Успеете еще, не торопитесь. Давайте так, сначала вы опишите симптомы вашей болезни, затем мы сделаем анализы, ну а после, приступим к лечению. Устраивает такой вариант?

– Вполне.

– Тогда слушаю вас.

– Симптомов у меня целых два. Первый – сорок три года, рост сто шестьдесят четыре сантиметра, вес, семьдесят пять килограмм, крашеная блондинка. Второй симптом – шестьдесят семь лет, рост сто шестьдесят два сантиметра, вес семьдесят семь килограмм. Тоже крашеная, рыжая вся.

– Очень хорошо.

– Чего уж тут хорошего?!

– Это я так, не обращайте внимания. Не будем все сваливать в одну кучу. Сначала мы вас вылечим от первого симптома, а потом уж примемся за второй. Если лечить оба и сразу, могут возникнуть сложности в виде побочных эффектов. Согласны?

– Согласен, доктор. Вам виднее. Вы, специалист, вас этому учили.

– Спасибо. Расскажите пожалуйста подробнее о первом симптоме.

– Ну что рассказывать? До недавнего времени этот симптом как симптом себя не проявлял, ну разве что иногда и то, нечасто.

– Понимаю, скрытая форма болезни. Продолжайте пожалуйста.

– А года как три тому назад, начал себя проявлять, да так, что ни встать ни сесть, хоть на стенку полезай.

– В чем и как это выражалось?

– Понимаете доктор, я, человек по характеру мирный, спокойный и всегда с симптомом этим во всем соглашался, слова поперек никогда не сказал.

– Да уж. Впрочем, ваш случай не единичный. К сожалению, большинство граждан пренебрегают правилами личной гигиены, что в свою очередь, ведет к обострению самых различных заболеваний. Более того, если вовремя не обратиться к специалисту, заболевание может перерасти в хроническое и тогда, к моему большому сожалению, кроме хирургического вмешательства, пациенту ничего не сможет помочь. Но я надеюсь, вы обратились вовремя. Продолжайте.

– Понимаете, доктор, до этого, можно сказать, симптом не беспокоил вообще. Бывали конечно приступы, но легкие и я прибегал к народным средствам, помогало.

– К каким именно?

– К разным. Платья там, всякие модные, шубы, три автомобиля поменял. На отдых только за границу и только куда подальше. Понимаете меня. Да и как-то стыдно было сразу к доктору бежать. Думал, молодой еще, чтобы по врачам ходить. Надеялся, со временем само пройдет.

– Прошло?

– Что вы доктор, только хуже стало.

– А конкретнее?

– Понимаете доктор, синдром этот мой вдруг начал мутировать.

– Мутировать говорите? Очень интересно. Продолжайте.

– Вдруг, ни с того, ни с сего, вздумалось ему на бирже торговать. Он, синдром этот, так и сказал, мол, хватит тебе одному деньги зарабатывать, того и гляди, лысина появится. Теперь я буду деньги зарабатывать, а ты отдыхать будешь, поэтому дай денег, я их зарабатывать начну.

– А вы что?

– А что я, дал конечно. Я же с симптомом этим всегда и во всем соглашался и никогда поперек слова не говорил.

– Ну и каков результат?

– А никакого результата. Хорошо, что вовремя симптом остановился, а то бы по миру пошел. А дальше, еще хуже. Дальше симптом мой решил стричь научиться.

– Ну что ж. Это, можно сказать, положительная динамика, почему она вас так обеспокоила?

– А потому, что симптом этот на мне начал стричь учиться. Понимаете, доктор, оно бы все ничего, только голова у меня, в шишках вся, от рождения такая досталась. А когда симптом начал свое парикмахерское обучение, мне пришлось под ноль постричься. Не так сильно люди смеяться будут, нежели если я с прической. А шишки вот они, в разные стороны на голове торчат и никуда их не денешь, от родителей видать достались. Пришлось парик покупать.

– Да уж, интересный случай. Продолжайте пожалуйста.

– После этого симптом этот Фэн-Шуем занялся.

– Насколько я помню, это гармония в доме? Поправьте меня, если ошибаюсь.

– Совершенно верно. Вот только гармонию эту, симптом принялся создавать посредством меня. Конечно, сначала мебель вся, не поймешь как и кверху ногами. Но видать если только посредством мебели эту гармонию выстраивать, эффект не тот. Понимаете, мебель, она бессловесная, молчит все время. Вот симптом мой и решил меня к этой гармонии привлечь.

– В чем это выражалось?

– Начал симптом меня с места на место переставлять, преимущественно на ночь. Одну ночь на кухне сплю, вторую, на балконе. А один раз, так вообще, на лестничной клетке пришлось ночевать. И никуда не денешься. Если, предположим, в гостиницу поедешь, ну или к кому-то из друзей, гармония разрушится. Пришлось терпеть.

– Погорячился я с положительной динамикой. Все как раз наоборот, динамика вашего заболевания имеет ярко выраженную отрицательную направленность. Скажите, а вы не пробовали, как бы это сказать, найти противоядие?

– Пробовал. Нашел. Все вроде бы нормально и симптом ни о чем не догадывается. Только видать невезучий я какой-то. Противоядие школьной подругой моего симптома оказалось. Взяло, и позвонило ему, похвасталось. Представляете после этого, какой у меня приступ был? Думал все, не выживу.

– Да, с противоядиями надо поосторожнее. Здесь очень важны как выбор самого противоядия, так и дозировка.

– Ну откуда же я знал, что они в одном классе учились?

– Это фактор случайности. Но, его со счетов тоже нельзя сбрасывать. Как вам удалось пережить приступ? Какими препаратами пользовались?

– Пришлось пользоваться новым Мерседесом и двумя шубами. И знаете, отпустило.

– Да, средства проверенные и эффективные.

– А что сейчас беспокоит? На что жалуетесь?

– На очередной приступ жалуюсь, доктор. Боюсь, что его я перенести не смогу, поэтому к вам и обратился. – видимо приступ был настолько тяжелым, что пациент попытался заплакать.

– Ну что вы, что вы. Не надо так нервничать. Сестра, дайте пожалуйста пациенту воды.

Дежурно улыбаясь, медсестра протянула плачущему стакан воды. Пациент отпил примерно половину и вроде бы немного успокоился.

– Ну вот и славно. Прошу вас, продолжайте.

– Понимаете, доктор, симптом мой решил заняться сыроядением. Ну решил и решил, мне не жалко. Вот только, для начала, симптом, решил это сыроядение на мне испытать. Он у меня такой, что если чего в него втемяшилось, то не отступится, покуда своего не добьется. Ладно бы раз или два, он решил это сыроядение в течение полугода наблюдать, а потом, если эффект будет положительным, самому начать его употреблять.

– Понимаю.

– Так вот, днем оно вроде бы ничего. Да если честно, то пережить этот приступ вполне было бы можно.

– А что помешало?

– Противоядие я нашел быстро. Утром, по дороге на работу, я заезжал в кафе и завтракал, как все нормальные люди. Обед, само собой, здесь никакой синдром со своим сыроядением дотянуться до меня не мог, потому что или дома сидел, или по магазинам ездил. Вечером тоже. Прежде, чем ехать домой, я ужинал в каком-нибудь ресторане. Плотно ужинал, чтобы до утра хватило.

Вот здесь приступ и начинался. Когда я приезжал домой, синдром, уверенный в том, что я на все сто привержен сыроядению, принимался меня кормить ужином, заметьте, сырым ужином.

Тут и начиналось, хоть волком вой. Синдром, полагая, что я проголодался и лошадь готов съесть, только сырую, принимался кормить меня так обильно, что просто слов нет. Мало того, что оно сырое и невкусное, так еще и много его. А съесть надо все, синдром напротив сидит и внимательно наблюдает, эффекта дожидается. А куда прикажете мне ужин девать? Тот, настоящий, который в ресторане съел.

Я же из простой семьи. Мои родители на заводе работали, я к картошке с мясом с детства привык и к макаронам, а не к этому, да еще в сыром виде.

Месяц кое-как выдержал, а дальше, думаю, не потяну, выбирать надо: или я живой и более-менее здоровый, или синдром этот со своим сыроядением. Поэтому к вам и обратился.

– И правильно сделали, что обратились. Самое главное, вовремя. Да, случай ваш, не сказать, что простой, но и не безнадежный. Дальше, сами понимаете, было бы только хуже.

Я думаю, да что там думаю, я уверен, мы вам поможем, избавим вас от этого синдрома, причем безболезненно для вас и навсегда.

– А для синдрома, тоже безболезненно?

– Ну, это зависит от того, какой вид лечения выберите?

– А какие бывают?

– В основном, мы применяем два вида лечения – хирургический и терапевтический. Думаю, в вашем случае, одного из них будет вполне достаточно. Конечно же, мы применяем и другие, более сложные, и если хотите, даже экзотические виды лечения, но, повторюсь, ваш синдром может быть устранен или хирургическим или терапевтическим путем.

– А я могу выбрать, каким?

– Разумеется. Девиз нашей клиники – пациент всегда прав! И поверьте, для нас это не пустые слова. Так какой вид лечения вы предпочитаете?

– Думаю терапевтический подойдет больше. Только скажите, а синдром назад не вернется?

– Исключено! Мы даем стопроцентную гарантию.

– Тогда давайте терапевтический.

– Хорошо, ваше слово для нас – закон. Это хороший выбор, хоть и более дорогой. Простите пожалуйста. Наверняка вы в курсе, наше лечение по ценовым характеристикам соответствует уровню эксклюзив. Вас это не смущает?

– Нисколько. Я владелец завода металлических изделий, ну и еще кое-что имеется.

– Замечательно. Думаю, мы можем приступить к сбору материала, необходимого для проведения анализов.

– Я уже все собрал. Вот, пожалуйста. – пациент вытащил из портфеля внушительных размеров конверт и положил перед доктором. – Здесь фотографии синдрома, его автомобиля и подробный анализ того, как он проводит свой день. Пришлось детектива нанимать, а куда деваться?

– Ну зачем же было тратиться? Своим пациентам мы предоставляем эту услугу совершенно бесплатно, в виде бонуса. Впрочем, спасибо.

– Доктор, скажите пожалуйста, а что из себя представляет это терапевтическое лечение?

– Терапия, по своей природе не однозначна. Это в хирургии все довольно-таки просто и однообразно: чик, отрезал, и в ведро выбросил. А в терапии каждый случай, каждый синдром, индивидуального подхода требует.

– А к моему синдрому какой подход будет?

– Я могу вам рассказать о курсе лечения, только это, так сказать, черновой вариант, все будет зависеть от результата анализов.

Я думаю, что ваш синдром мы сможем устранить посредством повторного замужества.

– Это что же мне разводиться надо будет?

– Ни в коем случае! Повторюсь, это конечно только наброски, вполне возможны некоторые коррективы, но общее направление и сам процесс, мне уже отчетливо видны.