Текст книги "Гремучая смесь"

Вы отправляете свой синдром в туристическую поездку, в одну из южных и экзотических стран. Ваш синдром любит туристические поездки?

– Да, очень любит.

– Замечательно. Ваш синдром отправляется в туристическую поездку по специально для него разработанному маршруту. Насчет путевки можете не беспокоится, путевка входит в стоимость лечения, поэтому будет предоставлена.

Далее, мы связываемся с нашим партнером, который как раз проживает в одной из стран, по которым будет проходить маршрут. Он встречает синдром, ну а дальше дело техники.

– Какой техники?

– Вы наверное невнимательно меня слушали. Мы обсуждаем терапевтический вариант лечения, ни о какой хирургии речь не идет и речи быть не может.

Наш партнер, он вождь одного из местных племен. Теперь понимаете?

– Не понимаю.

– Хорошо, поясню. Согласно законам этого племени их мужчинам надлежит иметь несколько жен, от пяти и больше. Вождю же, как имеющему наивысший статус в племени, полагается не менее двадцати жен. Теперь понимаете?

– Почти.

– Наш партнер, он же вождь, как бы приглашает ваш синдром к себе в гости. Способы приглашения могут быть самыми разными, но мы предпочитаем принцип добровольности. Далее, по приезду в племя, вождь, он же наш партнер, женится на вашем синдроме. То, что синдром уже замужем, для племени никакого значения не имеет. У них там свои законы, зачастую нам непонятные. Вот и все, синдром устранен, потому что назад, из этого племени, дороги нет и, поверьте, разводы там не приветствуются, потому что их не существует вообще.

– И давно этот партнер с вами сотрудничает?

– Да уже лет десять, может чуть больше. Поверьте, надежный партнер. Еще ни одного сбоя в лечении не было.

– Позвольте, тогда получается, за это время он наверняка уже набрал себе двадцать жен, плюс местные.

– Ах вот вы о чем? Извините, я немного слукавил. Знаете ли, врачебная тайна и все такое. Дело в том, что наш партнер, он каннибал.

– Как каннибал?

– Так, очень даже просто.

– Но я же выбрал терапевтическое лечение, а не хирургическое!

– Совершенно верно. Это как раз и есть терапевтическое лечение. Наш партнер, он вполне воспитанный и культурный человек. Более того, когда-то он учился в одном из институтов нашей страны, кстати, так и познакомились.

Так вот, он вполне по-европейски относится к своим многочисленным женам: ласков с ними, заботится о них, подарки дарит, ну и все такое, что надлежит делать примерному супругу.

– А каннибализм тогда здесь причем?

– Поясняю. Каннибализм здесь при том, что если какая-либо из жен начинает проявлять свой характер и даже в мелочах начинает идти поперек воли своего супруга, в нем просыпается родовая память, а вместе с ней, все обычаи и традиции, которые в современном мире являются не иначе, как пережитком темного и дикого прошлого. И что примечательно, в этом случае, совладать со своей родовой памятью он не в силах, для него это – святое.

Так что, очень многое, да что там многое, почитай все, будет зависеть от вашего синдрома. В частности, насколько быстро вождь племени и муж вспомнит о традициях и обычаях предков и вспомнит ли вообще.

Заметьте, лечение сугубо терапевтическое и только в исключительных случаях, по вине самого синдрома, оно может перейти в разряд лечения хирургического. Ну как, согласны?

– Да, конечно согласен. Хорошее лечение. Скажите, а как быть со вторым синдромом? Данные для анализов я тоже приготовил.

– Хорошо, что приготовили. Со вторым синдромом, наверное, мы поступим следующим образом: когда первый синдром будет устранен, мы отправим второй синдром на поиски первого. Ну а дальше, от него будет зависеть, как скоро вождь вспомнит от традициях своих предков.

Да, хочу вас обрадовать. На лечение второго синдрома, вам, как постоянному клиенту, будет предоставлена десятипроцентная скидка. Как вам такой вариант, устраивает?

– Вполне.

Торжественное заседание

Заседание намечалось таким продолжительным, что выспаться успеют все. Будет ли оно скучным, как большинство ему подобных, вряд-ли кто смог бы сказать, как в пользу этого утверждения, так и супротив этой пользы.

Самое главное, заседание торжественное, и это только на пользу присутствующим. Никто с трибуны истошным голосом не орет, не призывает высшие силы и вышестоящих начальников покарать разгильдяев трудовой дисциплины, головотяпов, пьяниц, прогульщиков, а заодно и всех тех, кто мешает строительству светлого будущего. Причем, обычно в подобных случаях так оно и есть, призывает покарать немедленно, прямо тут, в зале. Ну а если же кара виновных не постигнет, грозится вызвать милицию.

Но сегодня, слава Богу, ничего такого повесткой дня предусмотрено не было, а значит и не должно было произойти. Собравшиеся дружно внимали очередному докладчику. Никто не перебивал выступающего, не вскакивал с места и не задавал каверзных вопросов, ну разве что иногда всхрапывал чуть громче, нежели чем предусмотрено протоколом в подобных случаях. Но, к таким проявлениям, заинтересованности к докладу, если хотите, присутствующие относились с пониманием и трагедии из этого не делали.

Хуже всех приходилось докладчикам. Тут момент надо тонко чувствовать, дабы не проспать свою очередь идти к трибуне и оттуда, говоря обо всем и ни о чем, не нарушать мирную и торжественную обстановку, происходящую в зале.

Недаром рационализаторское движение зародилось и расцвело именно в нашей стране. Назначенные и потенциальные докладчики, без сомнения, все были рационализаторами, потому что быстро сообразили, как оптимизировать процесс до такой степени, чтобы никто не пострадал: ни в президиуме, ни в зале. Решение было до гениальности простым, а потому жизнеспособным. Все предстоящие докладчики, еще в фойе, перед началом заседания, сбились в кучку и так, кучкой, и держались. Переместившись в зал, эта кучка не распалась и не развалилась на составляющие, а уселась в одном месте, тоже кучкой, вернее, в один ряд.

Когда заседание началось и после вступительной, а заодно и приветственной речи председательствующего, к трибуне вышел первый докладчик, его последователи вздохнули с облегчением и занялись своими делами.

Читать книги вообще, да еще на торжественных собраниях, вредно для здоровья, поэтому их никто и не читал. С газетами, тоже маленькое неудобство получается. Уж больно она большая, эта газета, издалека видно. Дело не в том, что товарищи из президиума обратят на нее и на читающего внимание: вызовут, побеседуют и сделают соответствующие организационные выводы. Дело в том, что всеобщая картина заседания, тем более торжественного, должна быть по своей структуре однородной и говорить о том, что все присутствующие, без исключения, согласны с достигнутыми успехами, поддерживают их и хотят еще.

Поэтому занятий для присутствовавших, которые хоть и не поощряются, но и не порицаются, было немного: подумать, например, на производственные темы или же о тех достижениях, которые предстоит достигнуть в ближайшем будущем, в основном, с закрытыми глазами.

Так вот, когда первый докладчик приступил к своему докладу, остальные, все те, которых счастье читать доклад, ждало не где-то там, за горами, а прямо здесь, со спокойной совестью, начали заниматься своими делами: думать о производстве и об успехах на нем, а проще говоря, спать и дремать. Но рационализация на то и существует, чтобы быть и применяться в жизни, как в производственной, так и в общественной.

Своими делами не занимался только один из предстоящих докладчиков, тот, которому предстояло выступать и докладывать следующим. Он старательно таращил глаза на президиум и на докладчика, прикидывал, хватит ли для него в графине воды, или этот мерзавец все выпьет, ну и так далее. Короче, тоже был занят делом, только делом, непосредственно относящимся к производству.

Когда предыдущий докладчик, пожелав присутствующим новый трудовых успехов и счастья в личной жизни, под аплодисменты, которые в протоколе заседания будут обозначены как бурные и продолжительные, покидал сцену, следующий докладчик толкал локтем того, которому был черед выступать за ним и тем самым как бы передавал дежурство по докладующим.

Вот она и вся рационализация – ничего сложного. А кто вам сказал, что рационализация должна быть обязательно сложной и трудно применимой к реальной жизни? Если кто-то так и говорит, то, без сомнения, льет воду на чью-то мельницу, известно на чью. Так что, повнимательнее товарищи, бдительность, она всегда должна впереди всего прочего быть.

Хуже всего было тем, кто находился в президиуме. Дело в том, что там, в президиуме, особо на производственные темы не подумаешь и не предашься возвышенным мечтаниям о будущих успехах и достижениях с закрытыми глазами.

Уж как с ними не борются, чуть-ли дустом не посыпают, а они всё есть и есть, и никуда не деваются. Наверное догадались, что речь сейчас идет о всяких разных нигилистах и прочих отщепенцах общества.

Они, отщепенцы эти, во время заседания, даже торжественного, о производстве и о нынешних и грядущих достижениях нисколечко не думают. Они таращат свои бесстыжие глаза на присутствующих, в основном на президиум. Все подмечают и замечают, а потом, самое обидное и недопустимое, в рабочее время, все вывернув шиворот навыворот, другим пересказывают, причем всем подряд. И за руку их не поймаешь, пробовали. Только ты его цап, за руку, во время, так сказать, гнусного и беспочвенного обличения, он такие правильные слова и предложения начинает говорить, что в пору от зависти удавиться. А все потому, что уж очень хотят эти отщепенцы место в президиуме занять, прямо из кожи вон лезут, как хотят, вот и ведут себя таким неподобающим и наглым образом.

Поэтому приходится терпеть их, отщепенцев и нигилистов этих, пока терпеть. Не придумали еще против них оружия действенного и эффективного, такого, чтобы одним махом и туда, сами понимаете куда.

Правда, есть еще отщепенцы и нигилисты, но они другие и можно сказать что безобидные. Они тоже, и тоже в рабочее время, говорят обличительные слова, критикуют, одним словом. Но с ними гораздо проще. Если их схватить за руку и призвать к ответу, то никаких правильных слов они говорить не начинают, наверное потому, что не знают их, а продолжают свою глупую критику, основанную на сплошной фантастике и совершенном незнании жизни как таковой. Ну и конечно на собрания, всякие разные, они не ходят, хотя их и приглашают.

Но, недаром президиум называется так. В нем, в президиуме, да еще в таком, чтобы всем видно было, собраны только самые лучшие из лучших, другим там места нет и не предвидится.

И тем не менее, раз уж нельзя думать о производстве и об успехах на нем, а заниматься чем-то надо, члены президиума тоже применили рационализацию. Во время, почитай, любого заседания, они, разбившись на пары, кстати, только в силу этого в президиумах всегда четное количество его членов, играли в слова или в крестики-нолики, кому что больше нравится.

Со стороны это выглядело, как будто члены президиума между собой мнениями делятся. А поскольку мешать докладчику непозволительно, всю заседательную торжественность порушить можно, делали это якобы посредством записок. А что? Выглядит это в высшей степени, одним словом, не прикопаешься. Что же до присутствующих в зале, так им все равно, чем в президиуме занимаются, у самих дел невпроворот. Даже те, которые нигилисты, которые тоже хотят в крестики-нолики играть, даже они ничего не могут поделать. Так что, картина и структура торжественного заседания была идеальной по своей природе, проверенной временем, а потому незыблемой.

Но, и это к сожалению, в мире существуют силы, неподвластные никакому, даже самому торжественному заседанию, и всему тому, что с ним связано.

Человечество назвало такие силы стихийными, потому что никто не знает, когда они появятся, что из себя будут представлять, и что в результате натворят.

На любом производстве такие силы присутствуют. Все о них знают, мало того, даже знают как их зовут и каких дел они могут натворить. Однако, как и в случае с планетой Земля, ничего поделать с ними не могут, потому что, как и на планетарном уровне, они для чего-то нужны.

***

Дверь в актовый зал открылась, причем открылись сразу две ее створки и торжественность торжественного заседания была нарушена самым возмутительным образом.

Сначала присутствовавшие услышали бряцанье ведра, не иначе как оцинкованное, дружно подумали торжественно собравшиеся, потом стук швабры, а потом:

– Вы че здесь делаете?! Освободите помещение, мне полы мыть надо! – хоть заседавших было много, а уборщица в единственном числе, силовой перевес похоже, был на ее стороне.

– Простите, что вам надо? – председательствующему оставалось вписать всего лишь одну букву и он победил бы в третий раз, а тут такое. – Не видите, у нас заседание! Закройте дверь пожалуйста, не мешайте. После помоете.

– Это как так после?! – ведро громыхнуло еще раз, а швабра, похоже, была с ведром заодно, тоже, только не громыхнула, а стукнула. – Это вам тут делать нечего, а мне работать надо!

– Кто такая? – шепотом обратился председательствующий к сидящему с права от него члену президиума, заодно, начальнику отдела кадров.

– Уборщица местная, Ниной Кирилловной, кажется, зовут. – ответил тот.

– Завтра же уволить! – прошипел председательствующий.

– Завтра не получится, суббота завтра. – начальник отдела кадров, на глазах, стал превращаться в нигилиста. – Опять же, зарплата у них маленькая, другую уборщицу не сразу-то и найдешь. Покуда искать будем, грязью все зарастем.

– Как вас там, Нина Кирилловна, – председательствующий, он же самый главный на этом производстве, не иначе как неуверенно чувствовал себя за пределами своего директорского кабинета.

В зале отсутствовали стены кабинета, которые ему всегда помогали своим присутствием. Поэтому директор пошел чуть-ли не на должностное преступление, решил уладить дело миром. – мы проводим торжественное заседание. Вы должны понимать, насколько это важное мероприятие для всех нас. Поэтому, прошу вас, подождите, пока мы закончим. А пока, сделайте уборку на других объектах. У вас же их несколько?

– Объектов этих, как ты говоришь, у меня несколько, вот только зарплата одна. – не сдавалась Нина Кирилловна. – У тебя есть план и распорядок? Вот и у меня он есть. Мне здесь сейчас убираться надо, а там, после уберусь. Освобождайте помещение, дармоеды!

– Нина Кирилловна, – в дело вступила более привычная к полевым условиям, а потому более жизнеспособная часть президиума, начальник отдела кадров. – не нарушайте трудовую дисциплину, закройте дверь с той стороны, а то я буду вынужден принять меры.

– А ты только и делаешь, что принимаешь меры! – ведро со шваброй в очередной раз громыхнули и стукнули. – Лучше бы грязь по помещениям разносить перестали, да окурки где ни попадя разбрасывать. Выходи давай!

– Нина Кирилловна, – кадровика поддержал еще один член президиума, главбух. – дайте нам закончить, пожалуйста, а мы вам за это премию выпишем.

Казалось бы, это был такой по своей сокрушительной силе аргумент, который мог бы остановить любую силу, даже стихийную. Но не тут-то было.

– Я сюда работать пришла, а не премии получать! – наверняка, Нину Кирилловну было слышно даже на проходной. – Знаю я вашу премию! Копейку дадите, а на рубль упреками замучаете. Сколько премии дашь?

– Десять рублей. – по привычке экономя, слегка замялся главбух. – Очень хорошая премия.

– Пятьдесят! – стукнула шваброй Нина Кирилловна. – Или освобождайте помещение, мне полы мыть надо.

Ситуация, не смотря на всю торжественность заседания, складывалась тупиковая. Такие деньги, да еще в виде премии, да еще уборщице, для главбуха были тем же самым, что Алмазный фонд в море утопить.

– Дай ты ей эти пятьдесят рублей, – то ли прошептал, то ли прошипел председательствующий директор. – не отвяжется же.

– Освобождайте помещение! – не унималась уборщица, Нина Кирилловна. – Мне работу доделывать надо и домой идти. У меня зять не кормленный дома сидит. Если поздно приду, может не выдержать, напьется, паразит.

Теперь все встало на свои места. Оказывается, уборщица Нина Кирилловна была не только уборщицей, но и тещей. Судя по ее поведению, а также, если принимать во внимание народные приметы, она, Нина Кирилловна эта, в первую очередь была тещей, а потом уже уборщицей, а против таких оружия не существует, не придумали еще и вряд-ли когда-нибудь придумают. Поэтому ничего не поделаешь, пришлось соглашаться.

– Ладно! – почти крикнул главбух. – Пятьдесят, так пятьдесят! Закройте пожалуйста двери.

– Так бы сразу, – пробурчала, Нина Кирилловна, но пробурчала так, чтобы слышали все собравшиеся. – а то сидят, дуракаваляньем занимаются, людям работать мешают. – Когда за премией приходить?

– В понедельник и приходите, я распоряжусь. – не иначе, чтобы придать словам главбуха значимости и бесповоротности случившегося, как печать поставил, сказал директор.

– В понедельник, так в понедельник. – Нина Кирилловна взяла свои орудия труда, в виде ведра и швабры и направилась к дверям. – Только смотри, не обмани. – обернувшись сказала она.

– Не беспокойтесь, не обману. – с облегчением выдохнул директор.

Сначала громыхнуло ведро, затем стукнула швабра, а после всего этого, двери в зал, где проходило торжественное заседание, закрылись.

– Заседание продолжается! – торжественно объявил председательствующий.

Узоры на стекле

Будильника у неё не было, а он ей был и не нужен. Просыпалась женщина всегда в одно и то же время, если конечно ложилась спать вообще. В основном она не спала и не потому, что её мучила бессонница. Всё гораздо проще, если человеку требуется, ну для того чтобы чувствовать себя нормально, не зевать и не засыпать на ходу, ежедневно поспать ну хотя бы часов шесть, то ей этих же шести часов хватало на неделю.

Но сегодня она проснулась, потому что вчера, плюнув на все отложные и неотложные дела, решила поспать. Проснулась, встала, оделась. После этого, хоть касаемо женщин такие подробности считается описывать, чуть-ли не грехом смертным, тем не менее, сходила «до витру». Почему до витру? А потому, что место это находилось именно на ветру, недалеко от дома. Хорошего мало конечно, тем более зима.

В тех краях, в которых жила женщина, зима выглядела классически: мороз и солнце, сугробы почти по уши и снег под ногами хрустит как симфонический оркестр. Ну и конечно же такие, хоть и мелочи, но приятные мелочи – пар изо рта да иней на ветках деревьев. А ещё оконные стёкла в морозных узорах.

Если первые две мелочи, были в общем-то мелочами бесполезными, то узоры на окнах мелочами не были. Женщина подолгу смотрела на эти узоры. Что она там видела, вернее, что она хотела там увидеть, наверное, она и сама бы не смогла внятно объяснить. Тем не менее, каждый день она садилась перед окном и долго-долго смотрела на морозные узоры. Если была бы возможность посмотреть на это её занятие со стороны, то можно было бы назвать такое времяпровождение или откровенным бездельем, или же модными, но почти никому непонятными словами, как: медитация или релаксация. Что, слова понятные? Тогда расскажите, пожалуйста, что они означают, желательно поподробнее.

Но этим она начинала заниматься позже, а сначала надо было умыться и позавтракать. Пожалуйста не удивляйтесь, но так оно и есть: вот если человек не спал, то, как правило, умывается он не потому, что правила гигиены того требуют, а для того, чтобы личико не таким помятым выглядело, правда, без толку это. Для того, чтобы лицо не выглядело помятым, выспаться надо и желательно, ближе к вечеру, водку не пить.

Женщина мало того, что водку не пила, она даже если и не спала, всё равно каждый день умывалась. Насчёт помятости лица – ерунда, это ей не грозило, потому что выглядела она, дай Бог каждому, и каждой. А умывалась лишь ради удовольствия. Уж очень ей нравилось, когда ледяная вода обжигает лицо и руки. Лицо, хоть и вредничает, но более-менее привыкает, а вот руки, ни в какую, сразу мёрзнут и просят пощады. И когда тысячи и миллионы маленьких иголок начинают впиваться в ладони, а руки начинают ныть чуть-ли не до локтей, умывание заканчивается. Странное дело, но именно это каждый раз давало женщине заряд бодрости и хорошее настроение, разумеется. Что касаемо воды, то рядом с домом родник, а в нём, думаю не надо объяснять, вода, круглый год, ледяная.

Дальнейшую, тоже ежедневную, процедуру можно пропустить. Почему? А потому что! Вы попробуйте понаблюдать за женщиной, когда она, так сказать, наводит на своём лице порядок. Позволить подсматривать, или просто, смотреть, она может быть и позволит, а вот, после, расписать всё это, вряд ли. Вернее, скорее всего, скажет приблизительно так: «Хочешь? Да пожалуйста, расписывай, тебе же хуже будет». И всё, приехали. Не знаю кто как, а я себе врагом отродясь не был, поэтому пропускаю этот ритуал, полный неведомых любому мужчине таинств.