Текст книги "И. В. Сталин. Полная биография"

Васильев обещал все передать, но и на следующий день в разговоре со штабом войск в Ремонтной Сталину пришлось повторяться: «Сталин. Скажите, мартыновцы прибыли на Ремонтную? Ответ. Нет. Шевкоплясов грузится. Сталин. Имейте в виду, что Царицын, быть может, накануне падения… Если завтра не дадите Царицыну полк с кавалерией, Царицын будет взят и весь Южный фронт будет обречен на гибель. Не могу не заметить, что вся ответственность за эту почти вероятную катастрофу падает на Шевкоплясова, который жалкий Куберле ставит выше России… Военсовет предписывает Думенко прибыть в Царицын хотя бы с двумя опытными эскадронами…»

Подобные переговоры были заурядными, и Сталин, так же как и Ворошилов и другие участники обороны, убеждался в настоятельной необходимости избавиться от партизанщины.

Наступление красных войск в начале сентября 1918 года продолжалось. Военный совет решил наградить особо отличившиеся в боях части, и 10 сентября в Царицыне был устроен праздник революционных полков.

Это был первый парад войск, который довелось принимать Сталину. В 7 часов вечера к зданию Военного совета подошел 1-й Коммунистический Луганский полк. Оркестр на балконе исполнил «Марсельезу». «После этого, – сообщила царицынская газета «Солдат революции», – в кратких, но в теплых словах нарком товарищ Сталин приветствовал полк от имени Совета Народных Комиссаров и Военного совета, от имени которого вручил полку Красное знамя. Командир Питомин, расцеловавшись с тов. Сталиным, подняв высоко знамя, вместе с товарищами красноармейцами поклялся гордо нести его вперед, защищая революцию…».

Через два дня Сталин уехал в Москву, но о Царицыне не забывал. 15 сентября состоялся разговор по прямому проводу:

«Из Царицына Ворошилов и Минин: Разобрали шифровку?

Из Москвы Сталин: Сейчас разбирают. Почему до сего времени не взяты ст. Лог, Липки и Арчеда?

Ворошилов и Минин: Поспешишь, людей насмешишь, дело идет.

Сталин: А мне казалось, дело стоит.

Ворошилов и Минин: Не беспокойтесь, своевременно будет сделано».

Затем Ворошилов подробно рассказал о положении на фронте и попросил помощь со снабжением войск. Сталин отвечал, что выедет через два дня и все вопросы, видимо, будут решены в пользу Царицына.

Но ему пришлось задержаться в Москве еще на несколько дней. 15 сентября Сталин и Свердлов беседовали с Лениным, поправлявшимся после покушения на него эсерки Фанни Каплан. Видимо, следствием этой встречи было учреждение 17 сентября 1918 года Реввоенсовета (РВС) Южного фронта в составе Сталина, Минина, командующего фронтом Сытина (генерал-майора дореволюционной армии) и его помощника – Ворошилова. Членам РВС, ввиду серьезности положения на Южном фронте, приказывалось немедленно вступить в исполнение обязанностей.

Сталина ждали дела и в Наркомнаце: за время отсутствия наркома накопилось немало вопросов, требовавших его авторитетного суждения. 19 сентября он рассматривал и утверждал состав и порядок работы коллегии Наркомата.

Перед отъездом (а Сталин спешил) он встретился с сотрудниками «Известий» и рассказал о положении на юге России. В кратком интервью Сталин счел необходимым отметить, что «большим недостатком в обмундировании нашей армии является отсутствие определенной формы для солдат. Желательно было бы как можно скорее выработать новую форму обмундирования солдат и ввести ее немедленно на фронте. Последний декрет Центрального Исполнительного Комитета о поощрении геройских действий отдельных красноармейцев и целых частей путем выдачи первым отличительных знаков, а вторым – знамен, имеет, по словам товарища Сталина, громадное значение».

В качестве еще одного недостатка Сталин назвал отсутствие в красных войсках кавалерии. Отметим это: когда представится возможность, Сталин немало сделает для красной конницы.

22 сентября, когда положение на фронте вновь ухудшилось для красных войск, он возвратился в Царицын. С 20 сентября казаки, отдохнув и пополнившись, перешли в наступление.

Советская республика не могла полностью снабдить своих защитников. Но и на фоне общего недостатка положение войск под Царицыном было ужасающим. Сталин и Ворошилов раз за разом, крайне настойчиво, обращались в Москву, прося, настаивая, требуя. Но в высших военных инстанциях республики эти обращения не только не встречали должного внимания, но и, более того, вызывали странную реакцию. Речь идет в первую очередь о Троцком.

В своих действиях руководители обороны Царицына исходили из целесообразности и знания местных условий, а потому далеко не всегда соблюдали многочисленные и многословные инструкции Троцкого. Со своей стороны Троцкий, посылая в Царицын грозные и путаные приказы, прибегнул к испытанному средству авантюристов – клевете. В телеграммах к Ленину и Свердлову он всячески пытался опорочить работу Сталина и Ворошилова, искажая и подтасовывая факты, обвиняя обоих в недисциплинированности и партизанщине, срыве обороны города.

Эти утверждения Троцкого тем более несправедливы, что именно Сталин и Ворошилов были главными лицами в Царицыне, не на словах, а на деле устанавливали дисциплину в войсках, стремясь превратить революционные отряды в регулярные части. Конечно, и Сталин, и Ворошилов, будучи принципиальными, решительными работниками, могли в азарте спора допускать неверные суждения, а в практической работе – ошибки.

По ознакомлении с положением дел Сталин 27 сентября направляет в РВС Республики письмо, в котором сообщает, что казаки возобновили наступление, что войска «не одеты и не вооружены. Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет…

В этом письме имеется фраза: «командующий же Сытин, странным образом не интересующийся положением фронта в целом (если не считать Поворинский участок), видимо, не принимает или не в силах принять меры для оздоровления северных участков Южного фронта. Более того, на наш двукратный запрос о состоянии северных участков он до сих пор не ответил ни единым словом…»

По-видимому, Сталин и Ворошилов были чрезмерно взыскательны к Сытину, даже пристрастны, но такова уж была натура обоих: отдаваясь делу революции до конца, до последней капли духовных и физических сил, они считали себя вправе требовать того же и от других. Думается, что далеко не все меры, казавшиеся необходимыми руководителям обороны Царицына, командующий Южным фронтом мог провести в жизнь: он был отнюдь не всесилен.

Выяснение отношений произошло 29 сентября на заседании РВС фронта в Царицыне. Присутствовали Сталин, Ворошилов, прибывший накануне Сытин, член РВС Республики К. А. Мехоношин и Минин. Возник спор как по вопросам управления фронтом и армиями, так и о местопребывании РВС и штаба фронта. Поскольку Сытин настаивал на невмешательстве членов Военного совета, то есть Сталина и Ворошилова, в оперативные вопросы и требовал перенесения штаба фронта в Козлов, с чем Сталин и Ворошилов также не соглашались, решений принято не было. Сытин и Мехоношин апеллировали в РВС республики, то есть фактически к Троцкому.

Последовал обмен резкими телеграммами. 1 октября РВС Южного фронта принимает постановление: ходатайствовать перед РВС республики о снятии Сытина с поста комфронта и назначении на этот пост Ворошилова. 2 октября Сталин послал в РВС республики телеграмму, в которой подробно описал положение на Южном фронте, подчеркнул, что Царицын по-прежнему не получает боеприпасов, и в заключение поставил вопрос ребром: «Считаете ли Вы нужным удержать за собой Юг?..»

3 октября в Царицыне получили телеграмму: «Приказываю тов. Сталину, Минину немедленно образовать Революционный совет Южного фронта на основании невмешательства комиссаров в оперативные дела. Штаб поместить в Козлове. Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры». Подобный тон, заносчивый и грубый, был характерным для обращения Троцкого с подчиненными ему работниками. Но в этом случае он не рассчитал своих сил: Сталин также был членом ЦК, и никогда не суждено было Троцкому «принять суровые меры» в отношении Сталина.

В тот же день в 18 часов 30 минут из Царицына «председательствующему ЦК партии коммунистов Ленину» была отправлена следующая телеграмма: «Мы получили телеграфный приказ Троцкого… Мы считаем, что приказ этот, писанный человеком, не имеющим представления о Южном фронте, грозит отдать все дела фронта и революции на Юге в руки генерала Сытина, человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного. Губить фронт ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны. Троцкий может прикрываться фразой о дисциплине, но всякий поймет, что Троцкий не Военный Революционный Совет республики, а приказ Троцкого не приказ Реввоенсовета республики. Член ЦК партии Сталин. Член партии Ворошилов».

Резкость выражений этой телеграммы убеждает, сколь решительно и страстно ее авторы защищали свою точку зрения, и это очень хорошо. Но в тексте телеграммы бросаются в глаза как категорически отрицательная оценка деловых качеств и надежности Сытина, так и фразы о «предателях из военных специалистов» и необходимости пересмотреть вопрос об их использовании. Это была ошибка, и серьезная. К тому времени вопрос о военных специалистах был уже давно решен: без использования бывших военных, без их знаний и опыта невозможно было бы строительство регулярной Красной Армии.

6 октября Сталин выехал в Москву. Конфликт был улажен: образован новый РВС Южного фронта, Ворошилов назначен командующим 10-й армией, непосредственно защищавшей Царицын. 8 октября постановлением СНК Сталин назначается членом РВС республики. Тем самым легализуется его статус в военных делах. В этот же день в переговорах по прямому проводу он просит Ворошилова и Минина уточнить ряд моментов и подтвердить факты, относящиеся к спору, возникшему 29 сентября на заседании Военного совета в Царицыне. «…Сегодня ночью, – завершает Сталин переговоры, – через два часа поеду со Свердловым в Козлов; через 12 часов буду в Козлове, остальные выяснения там, и, по-моему, можно решить вопрос без шума в рамках сложившихся формальностей».

11 октября Сталин возвратился в Царицын. К этому времени враг вновь приблизился к городу вплотную, приходилось напрягать все силы, чтобы остановить его. Помощи же из центра по-прежнему не было.

Особенно близко казаки подошли к городу на центральном участке, где они захватили станцию Воропоново. С утра 17 октября белые стали атаковать Садовую, но здесь их ждала неожиданность.

Сейчас трудно сказать, кому – Ворошилову или Сталину – принадлежала идея собрать на наиболее угрожаемом участке по возможности всю артиллерию, имевшуюся под Царицыном. Во всяком случае, командование 10-й армией приняло такое смелое, даже рискованное решение и энергично провело его в жизнь.

Начальник артиллерии армии Кулик уже близко к полуночи приехал в штаб армии, чтобы доложить об исполненном и получить указания на дальнейшее. В здании ярко светились окна: уже несколько недель здесь не спали. Дежурный провел Кулика в кабинет, где работали Сталин и Ворошилов. Кулик доложил, что основная часть артиллерии уже стягивается к центральному участку и что несколько дивизионов он оставил на флангах для выполнения самых необходимых задач.

– Какие фланги? – переспросил Сталин, и лицо его посуровело. – Гумрак? Саропта? Либо в приказе неясно написано, либо вы не поняли приказа. Реввоенсовет приказывает вам сосредоточить на центральном участке всю – вы понимаете? всю! – артиллерию! До единого орудия!

Кулик стал говорить о риске, с которым связана подобная концентрация, но Сталин прервал его:

– Мы должны, мы обязаны пойти на этот риск. Вчера они были биты на южном участке, и у нас есть основания полагать, что сегодня они попытаются атаковать именно здесь, у Садовой.

– Но наши части, в первую очередь – пехота, устали… – сомневался Кулик.

– Верно! И именно потому, что пехота устала, ей должна помочь техника: артиллерия плюс пулеметы, плюс бронепоезда и бронемашины…

Когда утром 17 октября белоказачьи войска пошли в атаку на Садовую, на небольшом, четырех-пятикилометровом участке их встретил огонь почти 200 орудий – концентрация, невиданная дотоле в гражданской войне! Сочетание мощного артиллерийского огня с решительными контратаками красной пехоты привело к тому, что белые части смешались, стали отступать и вскоре побежали.

Второе наступление белых на Царицын было отбито; 19 октября Сталин уезжает в Москву. Несомненна его выдающаяся роль как в непосредственной обороне города, так и в ходе событий вообще на юге России. Организаторский талант, энергия, воля Сталина способствовали укреплению власти Советов в этом районе.

Для самого Сталина более чем четырехмесячное пребывание в Царицыне значило много. Здесь он впервые столкнулся с военным делом, и уже не расставался с ним до конца своей жизни. В Царицыне Сталин многому научился, многое понял; война – строгий, суровый учитель.

В Москве он не забывал о своих царицынских товарищах, разговаривал с ними по прямому проводу, заботился о Царицынском участке фронта. Именно Сталин проинформировал Ленина о положении защитников города, и после вмешательства главы правительства боеприпасы и обмундирование стали поступать туда регулярно. В своих выступлениях и статьях сразу по приезде в Москву Сталин подчеркивал дисциплинированность и героизм бойцов, а также то, что в огне сражений начали складываться, формироваться новые командиры; он даже назвал их «новым красным офицерством».

В Москве Сталин возвращается к своим многочисленным обязанностям. К примеру, 25 октября, на пленуме ЦК КП(б) Украины Сталина избирают членом заграничного бюро украинского ЦК, и он вплотную занимается здесь делами.

Советское правительство аннулировало Брестский мир. Под напором революционных войск оккупанты покидали Украину.

В ноябре коллегия Наркомнаца обсудила положение на Украине и в других оккупированных областях. В постановлении говорилось: «Коллегия считает, что в связи с обострением революционного кризиса в оккупированных областях центр тяжести советской работы должен быть передвинут из Москвы в эти районы».

– Пока вся власть, – говорил Сталин, – Реввоенсовету, правительство – потом, когда продвинемся на Украину.

Сталину также пришлось немало повозиться, сглаживая конфликты между «правыми» и «левыми». В воспоминаниях Затонского рассказывается:

«Не откладывая, мы на другой же день выехали в вагоне тов. Сталина в Курск. В Орел передали, чтобы все члены ЦК КПУ, которые были там, встречали нас. Там находился Квиринг и случайно оказался тов. Артем.

Сталин, не рассказывая, в чем дело, предложил взять необходимые вещи, сесть в наш вагон, который шел в Курск, и ехать. Мы с Пятаковым молчим, наше дело маленькое…

Как в Москве тов. Сталин не снизошел до того, чтобы рассказать мне, в чем дело, так и здесь он закрылся в купе, сказав, что деловой разговор будет после обеда в Курске.

Наши гости сидели в салоне… В Курске, принесли нам обед, пообедали, выпили чайку. Только после этого велел убрать со стола, закрыть дверь и сказал:

– Теперь начнем.

К делу перешел без всякого предисловия:

– ЦК РКП постановил создать Советское правительство с… (тут была пауза) с Пятаковым во главе…

«ЦК РКП постановил…»

А если ЦК РКП постановил: хватит перечить…

Если с ЦК КПУ можно было в деле партийной дисциплины и поспорить, то с ЦК РКП шутить не приходилось – что касается этого, то правила у нас всегда были суровыми.

Было несколько секунд молчания, наконец тов. Артема, как наиболее экспансивного человека, прорвало…

– Да, конечно, Пятакова, он и чужие языки знает…

Это было так смешно, что я не удержался и пошутил: – И на рояле неплохо играет…

Пятаков толкнул меня в бок, а сам закашлялся, Сталин же, как будто ничего не случилось, спокойно продолжал:

– Одновременно ЦК РКП постановил создать Реввоенсовет группы Курского направления. В РВС войдут: я, Затонский и командующий тов. Антонов.

Это уж окончательно вывело наших товарищей из равновесия: мало того что Пятакова делают главою, да еще и Антонова в командующие…»

Сталину пришлось порядком поспорить с украинскими товарищами, чтобы добиться их единодушия. В Курске, правда, Сталин не долго задержался: 20 ноября его отозвали в Москву, и заместителем его остался Артем. Но к украинским делам ему пришлось возвращаться не раз. В адрес Сталина (и обязательно в копии – Ленину) одна за другой шли пространные телеграммы, достаточно резкие по тону. В них украинские товарищи, жалуясь на то, что «центр» сдерживает их инициативу, посылает неугодных им товарищей (в особенности Антонова-Овсеенко), требовали решительного вмешательства Сталина и его приезда в Курск. Сталин был весьма сдержан в ответах. Так, 28 ноября он телеграфировал: «Передайте тов. Затонскому, что я приехать не могу. Организован Всероссийский Совет Обороны, куда я избран членом. Я очень занят и не могу выехать. Антонова уже выслал к вам. Приедет Беленькович, приезда которого добивался Артем. Приедут еще украинцы, и среди них имеются опытные командиры с Царицынского фронта. Подробнее сообщу в письме. Если имеются разногласия, разрешите их сами вместе с Антоновым. У вас все права в руках. Сталин».

В ответ на эту спокойную и деловую телеграмму Затонский посылает Сталину (копия, конечно, Ленину) следующий текст: «Попросите Сталина к аппарату. Простите, но это издевательство какое-то. Я ведь сообщал трижды – последний раз сегодня, что никаких разногласий внутри у нас нет…»

Хотя в тот же день, 28 ноября 1918 года, в Судже состоялось первое заседание Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, а на следующий день был издан манифест «К трудящимся Украины», переговоры с Москвой продолжались и упреки в «путанице из центра» повторялись, так что однажды, по словам Затонского, Сталин в разговоре обмолвился: «Да уймитесь вы там: Старик сердится…»

В статье «Украина освобождается», опубликованной 1 декабря, Сталин, в частности, писал: «Настоящая борьба на Украине еще впереди…»

Наркомнац теперь был довольно обширным и сложным учреждением.

Среди членов коллегии имелись и «левые» коммунисты, и будущие сторонники группы «демократического централизма», и троцкисты. Поэтому Сталину нелегко бывало достичь единодушия в учреждении, за которое он отвечал. Пестковский вспоминал в 1930 году: «Перед Сталиным стала весьма трудная задача: постоянно бороться внутри собственного учреждения с грубыми отклонениями от ленинской линии. Я почти уверен, что, будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в «диктаторствовании», он в течение грех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя «своими» людьми.

Но Сталин поступил совершенно иначе… И здесь он проявил много выдержки и ума. У него бывали, правда, время от времени конфликты с отдельными членами коллегии, но по отношению к коллегии в целом он был лоялен, подчинялся ее решениям, даже если не бывал согласен, за исключением тех случаев, когда дело шло о нарушении партийной линии. В этих случаях он апеллировал в ЦК и, конечно, всегда выигрывал…» Одним из таких случаев был уже описанный выше спор о необходимости создания Татаро-Башкирской АССР.

«Я работал бок о бок со Сталиным около 20 месяцев, – продолжает Пестковский, – и все это время я принимал участие в разных «оппозициях». Не один раз я на заседаниях коллегии открыто выступал против национальной политики Сталина, против его уступок «мелкобуржуазным националистам» среди восточных национальностей, несмотря на то, что отлично знал, что это линия Ленина и всего ЦК партии. Тем не менее, Сталин относился ко мне с величайшим терпением и старался, насколько возможно, использовать меня в работе».

Круг обязанностей Сталина продолжал расширяться, что, впрочем, было типичным явлением для крупных партийных работников во время гражданской войны. 30 ноября 1918 года был организован Совет Рабоче-Крестьянской Обороны (позднее – Совет Труда и Обороны – СТО), специальный орган для объединения и организации сил Советского государства в борьбе с белогвардейцами и интервентами. Первым председателем был Ленин. Сталин также входит в состав Совета. 1 декабря он выступает в прениях на первом заседании Совета; в этот же день принимается решение предоставить право Ленину и Сталину утверждать своей подписью постановления комиссий Совета. 3 декабря Сталин руководит заседанием комиссии Совета Обороны по вопросу об упорядочении работы железнодорожного транспорта; 7 декабря в СНК Сталин представляет проект декрета о признании независимости Эстляндской Советской республики и СНК утверждает его; 11 декабря в Совете Обороны Сталин выступает с несколькими докладами: об упорядочении работы железнодорожного транспорта, о политической агитации и посылке комиссаров во вновь формирующиеся дивизии, о расквартировании воинских частей; так – изо дня в день.

Под напором колчаковских войск в ночь на 25 декабря красные оставили Пермь; возникла угроза прорыва колчаковцев к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, наступавшими от Архангельска.

ЦК партии, рассмотрев доклад Уральского комитета, решил провести расследование причин падения Перми, и 1 января 1919 года Свердлов телеграфировал Уральскому областному комитету и командованию Восточного фронта: «ЦК постановил назначить партийно-следственную комиссию в составе членов ЦК Дзержинского и Сталина для подробного расследования причин сдачи Перми».

3 января Ленин подписывает мандат Сталину и Дзержинскому. Уезжая, Сталин оставил письмо Ленину о тяжелом положении, сложившемся под Царицыном после того, как новое командование 10-й армии уволило опытных военных работников (Ворошилова злопамятный Троцкий снял с должности в середине декабря, и он уехал на Украину).

И Сталину, и Дзержинскому уже приходилось бывать в Вятке – в качестве ссыльных. Вагон комиссии остановился на запасном пути станции Вятка-1. Станция была забита занесенными снегом эшелонами с беженцами и имуществом. Здесь царили неразбериха и сумятица, что, конечно, препятствовало быстрой переброске составов. В городе ходили слухи о скором падении Вятки, разбрасывались подстрекательские листовки. Беспорядок господствовал в учреждениях и организациях Вятки, и это не могло способствовать упрочению положения.

«Расследование начато. О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить Вам об одной, не терпящей отлагательства, нужде 3-й армии. Дело в том, что от 3-й армии (более 30 тысяч человек) осталось лишь около 11 тысяч усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника». (Сталин – Ленину, 5 января).

Но подкрепление могло прийти только спустя определенный срок, а фронт требовал его немедленно. Сталин и Дзержинский направили на фронт батальон, состоявший при вятской ЧК, и другие части и подразделения.

В ночь на 7 января они выехали в Глазов, в штаб 3-й армии. Здесь они посетили 3-ю бригаду 7-й дивизии, присланную незадолго до того в качестве подкрепления. Знакомство было неутешительным. Сталин и Дзержинский писали: «Бригада в боевом отношении не подготовлена (не умеет стрелять, обоз у нее летний), командиры не знают своих полков, политическая работа мизерная». Такая бригада, прежде чем ее отправить на фронт, требовала тщательной фильтровки и чистки.

Комиссия намеревалась пробыть на Восточном фронте до середины января, но работы оказалось больше, чем предполагалось. 13 января в Москву был отослан краткий предварительный отчет о причинах сдачи Перми. По мнению комиссии, они состояли в следующем: усталость и измотанность армии к моменту наступления противника; отсутствие резервов; оторванность штаба от армии, бездеятельность командарма; недопустимый способ управления фронтом со стороны РВС республики. Эти предварительные выводы были очень тяжелыми, но, как показали последующие события, обоснованными.

На месте, в штабе 3-й армии, комиссия действовала напористо и сурово: оба ее члена явно не склонны были к благодушию. Такие действия не могли не вызвать недовольства командования армии. Лашевич (впоследствии ярый троцкист) расследование причин сдачи Перми называл «писанием сказаний», которое якобы отрывает его от «обычной работы». Но авторитет и полномочия комиссии были таковы, что открыто выступать против нее не приходилось. Да к тому же это и не вело к успеху: когда Сталин и Дзержинский велели арестовать нескольких работников штаба, Лашевич попытался нажаловаться в РВС фронта – и безуспешно.

Возвратившись в Вятку, комиссия 19 января созывает совещание представителей НКПС, отдела военных сообщений штаба 3-й армии, Уральского областного Совета и других организаций, для того чтобы принять меры к разгрузке вятского железнодорожного узла. В этот же день на совещании городских и губернских советских и партийных организаций Сталин предлагает создать Военно-революционный комитет, которому подчинялись бы все губернские учреждения; это диктовалось чрезвычайным, прифронтовым положением губернии. ВРК из пяти человек был создан. Сталин ликвидирует учреждения, скопившиеся в Вятке.

21 января Сталин и Дзержинский возвратились в Глазов. К тому времени, и не в последнюю очередь благодаря принятым комиссией мерам, положение 3-й армии упрочилось, она даже начала наступать. 25 января комиссия возвратилась в Вятку, а 27 выехала в Москву.

Тщательно рассмотрев состояние партийной и советской работы в губернии, Сталин и Дзержинский пришли к выводу:

«…Партийно-советские учреждения лишились опоры в деревне, потеряли связь с беднотой и стали налегать на чрезвычайную комиссию, на репрессии, от которых воет деревня. Сами же чрезвычайные комиссии, поскольку их работа не дополнялась параллельно положительной агитационно-строительной работой партийно-советских учреждений, попали в совершенно исключительное изолированное положение во вред престижу Советской власти. Умело поставленная партийно-советская печать могла бы своевременно обнаружить язвы наших учреждений, но пермская и вятская партийно-советская печать не отличается ни умелой постановкой работы, ни пониманием очередных задач Советской власти (ничего, кроме пустых фраз о «мировой социальной» революции)».

В особенности обращает на себя внимание резкая и документально обоснованная критика действий возглавляемого Троцким аппарата военного ведомства. По мнению авторов, РВС 3-й армии не мог наладить должным образом работу; в то же время несогласованность действий 2-й и 3-й армий совершенно очевидна. Это, утверждали Сталин и Дзержинский, «вызвано оторванностью Реввоенсовета республики от фронта и необдуманностью директив Главкома». Сославшись, в подтверждение сказанного, на яркое свидетельство комфронта Каменева, авторы отчета продолжали; «Следует вообще отметить непозволительное легкомыслие в деле дачи директив со стороны Главкома».

5 февраля 1919 года ЦК обсуждал доклад комиссии. Многие его положения послужили основой при дальнейшем строительстве Советских Вооруженных Сил и были реализованы уже на VIII съезде РКП(б).

Съезд состоялся 18–23 марта в Москве. Центральное место на нем заняли доклады и речи Ленина. Он выступал восемь раз: с отчетом ЦК, с докладами о программе партии и о работе в деревне, с речью по военному вопросу…

Сталин поднялся на трибуну только раз – на закрытом заседании съезда, посвященном военному вопросу. Дело в том, что на съезде выступила так называемая «военная оппозиция», в которой объединились как бывшие «левые» коммунисты, так и партийные работники, никогда ранее не участвовавшие в оппозициях, но недовольные методами руководства, насаждаемыми Троцким в армии. Справедливо критикуя бонапартистские искривления партийной линии Троцким, «военная оппозиция» в то же время защищала неправильные взгляды по ряду вопросов военного строительства, партизанщину в армии.

Выступая, Сталин отмечал:

– Все вопросы, затронутые здесь, сводятся к одному: быть или не быть в России строго дисциплинированной регулярной армии… Факты говорят, что добровольческая армия не выдерживает критики, что мы не сумеем оборонять нашу республику, если не создадим другой армии, армии регулярной, проникнутой духом дисциплины, с хорошо поставленным политическим отделом, умеющей и могущей по первому приказу встать на ноги и идти на врага…

Сталин вновь был избран в ЦК (в него вошли девятнадцать членов и восемь кандидатов), а 25 марта, на первом заседании ЦК, – и в Политбюро, и в Оргбюро. Это еще более укрепило его авторитет, ответственность перед партией и государством. А в ближайшие после съезда недели Сталину был вверен еще один важный государственный пост.

На протяжении некоторого времени в ЦК и СНК, в СТО рассматривался вопрос о реорганизации органов государственного контроля. После возвращения из Перми, где пришлось увидеть и устранить немало недостатков, Сталин счел своим долгом, перечисляя необходимые меры, в последнем абзаце доклада наметить и следующую: «Комиссия считает нужным еще раз подчеркнуть безусловную необходимость организации при Совете Обороны контрольно-ревизионной комиссии для расследования так называемых «недостатков механизма» народных комиссаров и их отделов на местах, в тылу, и на фронте…»

На упомянутом уже заседании ЦК 5 февраля 1919 года, где обсуждался отчет комиссии Сталина и Дзержинского, было решено поручить Свердлову «в срочном порядке созвать комиссию по реорганизации контроля… и привлечь к участию в комиссии тт. Сталина и Дзержинского».

Комиссия начала работать незамедлительно. Было решено не создавать новый контрольный орган, а реорганизовать Наркомат государственного контроля. Соответствующий проект декрета поручено было выработать Сталину и его помощникам.

Органы контроля – это вообще основополагающая деятельность Сталина. Позже он даже создаст такое министерство. (Некоторые полагают, что со времени упразднения его во второй половине пятидесятых началось медленное, но неуклонное падение Советского государства…)

Проект декрета обсуждался 8 марта на заседании СНК. Ленин высказывал ряд замечаний, направленных в основном на всемерное вовлечение масс в работу Госконтроля. Определены они были (что вообще характерно для работы Ленина) в записке, посланной во время заседания Сталину. В ответ Сталин написал: «Это – вопросы политики реорганизованного гос. контроля. Ничего не имею по существу против таких пунктов, наоборот, они необходимы. Сталин».

30 марта ВЦП К утвердил назначение Сталина на пост наркома Госконтроля. К тому времени он имел уже большой организационный опыт и сразу же приступил к решительной перестройке аппарата этого, уже второго по счету, подчиненного ему наркомата. На следующий день, 31 марта, Сталин провел заседание Временного совета Государственного контроля, где были заслушаны информационные доклады о деятельности отделов наркомата.