Текст книги "Украл – поделись"

12

Литиков справился с сомнениями и купил бутылку водки. Алкоголики, размышлял он, – это, как известно, те, которые не пить не могут, пьют и тогда, когда выпить хочется, и когда не хочется. А пьяницы – только когда есть желание. Он же, Мишка Литиков, не подходит ни под одну из этих категорий. И не пьяница, и не алкоголик. Он, как ему представляется, пить собрался эту водку вне зависимости от желания или нежелания напиться. Тут – любовь. Несчастная.

Но пить он будет отнюдь не для того, чтобы залить эту любовь, несчастную любовь, водкой, напротив, это как – масла в огонь. Да, несчастная любовь терзала его душу, рвала её на части, но… как-то вяло, словно несильными, слабыми ручонками. Не рвала и не терзала, а как бы пощипывала, с болезненной монотонностью. Лучше бы уж кромсала. И он бы умер. Словно на эшафоте. Как приговорённый к четвертованию. Сейчас он выпьет водочки и поймёт, что жизнь кончена. И умрёт.

А вдруг бутылки водки не хватит, чтобы умереть достойно? Литиков вернулся и купил ещё одну бутылку. И заспешил, весь в предчувствии и яростном ожидании. В последнюю секунду вскочил в автобус – дверцы лязгнули едва не в его затылке.

Было тесно, на него давили, и любовно-предсмертные страдания стали как бы отдаляться.

– Разрешите пройти, – обратился он к парню с серьгой в ухе и с красным шарфом вокруг шеи.

– Я тебя убью камнем, – ответил парень.

Литиков удивлённо вытаращился. При чём тут «убью» и «камень». К ушам парня тянулись щупальца плеера. Возможно, он не расслышал.

И Литиков повторил:

– Разреши, я пройду.

– Я тебя убью камнем! – снова ответил парень, громко и, вроде как, с пафосом каким-то. Словно продекламировал. – Исчезни!

– Ну дай пройти! – занервничал Литиков.

Парень с плеером поднял руку, в которой оказалась початая бутылка пива, и сунул её к губам Литикова, которого только что собирался «убить камнем». Литиков сделал несколько глотков и непонимающе уставился на парня.

– Ты дай мне пройти, – снова попросил он.

– Исчезни! Если ты сейчас не свалишь, буду с тобой драться! – продекламировал парень и… посторонился.

Литиков устроился поудобнее и отдался на произвол любви. Что сделала с ним эта любовь! Он готов предать друга, с которым столько соли… водки, во всяком случае, съедено. Выпито, точнее. Он готов на всё. Он согласился бы выпасть в другое измерение, где пускай и не было бы даже этой кучи денег, но только была бы она, Татьяна, любящая, влюблённая в него.

Придя в квартиру татьяниной тётки, Литиков соорудил закуску и наполнил водкой, на две трети, стакан. Выпил, пожевал хлеба. И углубился в область чистого духа любви. По щекам его потекли слёзы, солёные и горькие, словно водка.

– Таня, Танюшка! – простонал Литиков и плеснул в стакан водочки. – Я умру, и ты пожалеешь. Ещё пожалеешь, что не оценила.

Мелькнуло сомнение, что литр водки способен убить его, закалённого участника застольных баталий, однако Литиков прогнал это сомнение прочь мыслью о том, что организм его существенно ослаблен чувственными бурями последнего времени и активного сопротивления не окажет.

– Нет, не жилец на этом свете! – простонал он и выпил, с удовлетворением ощущая, что пространство его несчастной любви неудержимо разворачивается в глубину.

Чистые и звучные цветовые пятна широко и беспощадно пространство это завоёвывали. Все цветовые отношения были гармонично-праздничны. Вот только в эпицентре этой картины сам он, маленький и серенький, лежал на чёрном полу-потолке.

Литиков всхлипнул, открыл глаза и вновь налил водки. Несколько булей. И всё повторилось. Зрительная достоверность росла, сердечная горечь – тоже.

Однако неожиданно пришла Татьяна. Её не было весь день, она ушла ещё утром, вместе с тёткой. И вот вернулась.

И почти с порога (она, не разувшись, заглянула в комнату) брякнула:

– За старое взялся! Да-а-а, намаюсь я с тобой, видать!

Брякнула, чтобы унизить уходящую из него жизнь, полную трагической страсти.

Вскоре она появилась в комнате с пустым стаканом.

– Налей-ка мне, алкаш, – сказала.

– Ты хочешь выпить со мной, дорогая? – обрадовался Литиков.

– Не с тобой. Одна.

– Ты пьёшь в одиночку?

– Ты же пьёшь. А почему бы и мне…

– Ну, я!.. – воскликнул Литиков. – Но ты-то…

– Давай! Лей! – приказала.

– А сколько, налить-то сколько? – засуетился Литиков.

– Всё выливай.

Стакан наполнился почти до краёв. Татьяна выпила и, не закусив, отошла к шифоньеру. Стала переодеваться. Она даже не стесняется его. Он – нуль, пустое место.

– Я – нуль, пустое место, – с горечью констатировал Литиков.

– Ты – пи-пополам, – бросила Татьяна небрежно.

– Я ещё вырасту! – пообещал он. – В твоих глазах вырасту.

– Да-да, конечно.

Литиков вынул из-под стола вторую бутылку и вскрыл её.

– А это ещё откуда? – возмутилась Татьяна.

– А это оттуда же.

Литиков налил себе полстакана и выпил. Чтобы горестное развитие событий не затормозилось.

– Послушай, Пи-Пополамка, ты, видать, решил тут ужраться совсем? – спросила Татьяна.

– У опера с Петровки, у опера с Петровки раненое сердце плачет и болит. И мне, может быть, придётся утопиться, если не добьюсь твоей любви, – на мотив невыразимой грусти пропел Литиков.

– В водяре? – уточнила Татьяна.

– В ней родной.

– И любимой, – добавила Татьяна.

Литиков только вздохнул. Теперь ему было не очень плохо, и желание смерти отдалилось. Он несколько рассеянно следил за перемещениями Татьяны и совсем иные, жизнеутверждающие, желания росли в нём.

– Как любовник я очень хорош, – сообщил он. – Очень, поверь.

– Да ну? – усмехнулась Татьяна.

– Уверяю тебя!

– Перестань, умоляю.

Татьяна уселась на кровать и закинула ногу на ногу. Литиков, едва не взвыв, прикрыл глаза. И услышал музыку, исполняемую по радио. Вскоре музыка эта обволокла его и вытащила из-за стола.

– Не приближайся, – проронила Татьяна. – Предупреждаю тебя!

– А я и не собираюсь, – ответил Литиков.

А он и не собирался к ней приближаться. Он начал танцевать, стремясь наиболее органично соединиться с непредсказуемо двигавшейся музыкой. Сейчас Татьяна сама захочет приблизиться к нему. Почему? Как он этого добьётся? А он не просто танцует, заваливаясь порою то влево, то вправо и выпадая из ритма, – он исполняет стриптиз-танец.

Татьяна пока об этом не знает. Но скоро она догадается. Вот сейчас, пожалуй. И, не прекращая танцевать, Литиков стащил с себя джемпер. Или сейчас. Теперь уж точно. И Литиков, одну за другой, расстегнул пуговицы рубашки.

– Что ты хочешь этим сказать? – вытаращилась на него Татьяна.

Литиков не ответил. Он продолжал свой танец, всё более и более проникаясь духом звучащей музыки. Эта музыка – специальная, думал он. И не вполне приличная. Похоже, она заставит его оголиться полностью. Литиков снял рубашку и уронил её на пол. Подстраиваясь под мотив музыки, он пропел:

– Может, судьба тебе поможет, и ты не будешь больше отшельницей любви.

Татьяна молчала. Литиков, продолжая танцевать (а ведь он когда-то недурно дёргался на дискотеках), расстегнул пуговицу на брюках.

Спустя минуту он упал. Выбирался из брюк и упал. Но скоро поднялся и продолжил стрип-танец. В одних трусах. Нагнувшись за рубахой, он едва-едва не упал во второй раз, однако чудом устоял-таки на ногах и, повязав рубаху вокруг талии, взялся освободить себя от бремени трусов.

– Что ты хочешь этим сказать? – опять спросила Татьяна. Слегка севшим от волнения голосом.

Литиков вновь не ответил. Просто чтобы не выпасть из ритма музыки. Но выпал всё-таки. На пол. Однако быстро поднялся на ноги и вернулся под эгиду музыки. Зато теперь он был лишь в одной набедренной повязке, которою служила его рубаха. Зад же Литикова оказался и вовсе неприкрытым. Но он об этом и не помнил, кружась по комнате. Музыка длилась, Литиков продолжал танцевать, всё более и более откровенно демонстрируя основные особенности мужского организма.

13

Света шла от Демьянихи, когда увидала торопливо идущего навстречу Бабухина. Она в ужасе прижала руку к груди, где находилась очередная порция денег, и едва не бросилась в сторону. Да ведь снег по пояс – далеко не убежишь.

– Куда они рванули? – вместо приветствия задал вопрос Бабухин.

– Тебя отпустили? – вместо ответа на вопрос промямлила Света.

– Я сам себя отпустил, – раздражённо буркнул Бабухин. – Куда они рванули? Я тебя спрашиваю!

– Откуда же я знаю? В свадебное путешествие, видать.

– Не верю!

– Я бы тоже не поверила, – сказала Света, – кабы своими глазами не видела, как они миловались. Голубки, прямо! – Света воодушевилась. – Маленькая моя, лапонька моя, – принялась она дразнить Татьяну. – А смотрит-то, смотрит на него! Как на ангелочка, прямо. Прямо, идеал свой повстречала! Я сидела и плевалась, на них глядючи.

Бабухин мотал головой и скрежетал зубами.

– Порешу обоих! А если мою долю…

И Бабухин, забыв о Свете, рванулся вперёд так, что едва не уронил её в снег.

Деньги отсутствовали. Две бумажки по сто долларов и четыре стотысячных. И всё. Испуганная его стремительным вторжением, Демьяниха слова вымолвить не могла. Да и что тут выяснять, и так всё ясно. Голубочки! Мать вашу!..

Бабухин бросился по соседям и выяснил кое-что о родственных связях Татьяны. В частности, он узнал, что в городе у неё имеется тётка, ещё отнюдь не старая, лет едва ли не тридцати пяти, Молодая Тётка, как её обычно называла Татьяна. А живёт она, где магазин «Подарки», в том самом доме. Недалеко от автовокзала. Номер квартиры ему не назвали, однако подъезд, этаж и расположение он выяснил. Он найдёт эту Молодую Тётку и возьмёт её в оборот. Уж тётка должна обладать достаточным объёмом информации.

Благополучно добравшись до города на попутке, Бабухин отыскал магазин «Подарки» и вскоре уже стоял у двери нужной квартиры. Бабухин хотел нажать на кнопку звонка, но передумал. Появилась неожиданная мысль.

Бабухин выбежал на улицу. Так и есть – под окном двадцать первой квартиры росла большая берёза, ветви которой лезли в окна и на балкон. И сейчас Бабухин влезет на берёзу, а с неё переберётся на этот самый балкон. Зачем? Бабухин этого и сам ещё не знал. Бабухин не знал, зачем ему это надо, а ноги уже несли его к берёзе. Вот она, белеет в трёх шагах от него. Бабухин сделал эти три шага и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю ветку. И принялся карабкаться вверх.

Через две минуты он спрыгнул на балкон. И обомлел. За окном, в комнате, вертел голой задницей Литиков. Он, видимо, танцевал, будучи пьяным вумат, как говорится. Или вусмерть. А на кровати, задрав ноги, сидела Татьяна и, пьяно усмехаясь, наблюдала за ним.

А Литиков изощрялся. На заплетающихся ножонках подтанцовывал к кровати и взмахивал рубашкой, повязанной вокруг талии и прикрывающей низ живота. Стриптиз-шоу! Ну, будет вам стриптиз высшего разряда!

И одним ударом ноги Бабухин высадил балконную дверь. Не все, кажется, стёкла успели осыпаться на пол, а Бабухин уже врывался в комнату. И если бы не тюлевая штора, в которой он сейчас запутался… А так он лишь увидел задницу довольно шустро нырнувшего под кровать Литикова.

Встав на колени, Бабухин ухватил Литикова за ногу и потянул на себя. Но не получилось – Литиков цепко держался обеими руками за ножку кровати.

– Ах ты, ублюдок! – зарычал Бабухин, поднялся на ноги и совершил несравненно более мощную попытку вытащить бывшего друга из-под кровати.

Однако Литиков с ножкой кровати расстаться не пожелал – в результате, со страшным скрежетом, расцвеченным визгом Татьяны, кровать выехала на середину комнаты.

– Павлик, я сейчас всё объясню! Павлик! Не надо! – кричала Татьяна.

– Объяснит она! Нужны мне её объяснения! – кряхтел Бабухин, всё более раздражаясь оттого, что не в состоянии был справиться с мозгляком Литиковым. – Что тут ещё объяснять! Один трясёт своими висюльками, а другая балдеет. Где мои денежки, объясните, твари! Сдали меня бандитам, прихватили денежки и смотались!

– Да они там, где и были! Мы же не брали их! – прокричала Татьяна.

– Что? – растерялся Бабухин. От такой наглости Бабухин просто растерялся. Он выпустил ногу Литикова, и тот мгновенно исчез под кроватью. – Что ты сказала? Да за такую наглость…

Он не знал, что полагается за «такую наглость», и замолчал.

– Павлик, мы не брали деньги! И мы с Мишкой вовсе не любовники! Ты успокойся, я тебе всё объясню!

– Но я же своими глазами… Вот с этого балкона… – Бабухин обеими руками указал на окно.

– Да ты же не всё видел, – возразила Татьяна.

– Не всё?! А я ещё должен был посмотреть это «всё»? Ну, извини, не вынесла душа… – Бабухин запнулся. – Не вынесла душа поэта, хоть я и не поэт. Но и поэты за такие штучки… – И взвыл: – А ну вылазь, гадина! Мы будем пластаться не на жизнь, а на смерть.

– Нет-нет, – отозвался Литиков, – тебе нужно успокоиться!

– Да вы же обобрали меня до нитки! – завопил Бабухин и саданул кулаком по стеклянному абажуру торшера.

– Ну не брали же мы денег, пойми! – взмолилась Татьяна. – Они у Демьянихи, где и были. Мы их не трогали.

– Да был я у Демьянихи! И обшарил я этот матрац. Я, идиот, надеялся… А мне ведь рассказывали, я ведь уже в курсе был! А ещё надеялся. На вашу честность!

С кисти правой руки Бабухина падали на пол частые капельки крови. Он пока не заметил этого, но боль уже чувствовал и, говоря о надежде на честность Литикова и Татьяны, болезненно кривился.

– Ой, ты ранен! – воскликнула Татьяна. – Ты же, дурачок, о стекло поранился.

Бабухин взглянул на руку и обнаружил глубокий порез на ребре ладони. Вида собственной крови Бабухин не выносил. Ему стало плохо. Слабость во всём теле и тошнота. И захотелось сесть. А лучше бы лечь и закрыть глаза.

Татьяна спрыгнула с кровати и усадила его на стул.

– Я перевяжу тебе руку. Найду у тётки бинт и перевяжу! И с лицом надо что-то… – Татьяна схватила со стола салфетку и протянула её Бабухину. – Приложи пока.

Пока Бабухину оказывалась медицинская помощь, Литиков выбрался из-под кровати и, пособирав свою одежду, на цыпочках убежал в ванную одеваться.

Завязав последний узел, Татьяна нагнулась к бледному, полуживому Бабухину и спросила:

– Паша, а почему ты говоришь, что денег там нет?

– Где?

– Да у бабки.

– Потому что их там нет, – слабо вымолвил Бабухин.

– А куда же?.. – Татьяна растерянно умолкла. И тут её осенило. – Так значит, их украли. Ребята, ваши деньги украли!

– То есть, как украли? – откликнулся Литиков.

– Да хватит этих спектаклей. Я вот сейчас переверну всю квартиру, – устало проговорил Бабухин, – и будет вам финал и финиш.

14

Балконную дверь подремонтировали с помощью двух одеял.

– Уезжая, я оставила Демьяниху на Гавриловну, – задумчиво произнесла Татьяна. – Но Гавриловна плохо себя чувствовала, судя по всему, у неё уже была температура, её знобило.

– Знобило? И что? – спросил Бабухин.

– Гавриловна сказала, что если не сможет, то попросит Светку присмотреть за Демьянихой.

– И что ты скажешь? – Бабухин легонько баюкал пораненную руку и глядел в пол.

– Что тут ещё сказать? – пожала плечиками Татьяна и вздохнула.

– Нет-нет, требуются пояснения! – заявил Литиков.

– Твоя подруга? – уточнил Бабухин.

Татьяна покивала.

– Она, похоже.

Литиков вдруг сорвался с кресла и выбежал из комнаты. Бабухин подозрительно прищурился.

– Куда это он?

Татьяна прислушалась.

– В туалет, кажется, – сделала предположение.

– Что же, я, по-твоему, должен верить вам? – Бабухин посмотрел Татьяне прямо в глаза. – Тебе, бабе без чести и совести, и этому… стриптизёру? Меня вязали, а он стоял и глазами хлопал.

– Мы не брали, Паша, поверь! И ревность твоя напрасна!

Татьяна глаз не отводила, и взглядом, и выражением лица, и вообще всем своим видом опровергая утверждение Бабухина, что она «баба без чести и совести».

– Ну-ну, – нахмурился Бабухин. Затем он поднялся и на цыпочках прошёл к двери туалета. Прислушался. Вернувшись на прежнее место, удовлетворённо проговорил: – Звуки он издаёт соответственные.

Скоро Литиков возвратился.

– Я что-то пропустил?

– Ты что это прыгаешь, как блоха? – усмехнулся Бабухин.

– Да… в общем… – замялся Литиков. – Дела, видишь, такие…

– Что за дела?

– Ну, вот… Вроде… Ну, как бы дисфункция кишечника. Как бы диарея, видишь ли…

– Что-что? – не понял Бабухин.

– Да понос у него, – внесла ясность Татьяна.

– И давно?

– Да нет… Щас вот чего-то… – стал оправдываться Литиков.

– Ясно, – перебил его Бабухин, – переволновался. Благодари Бога, что ещё жив остался.

Воцарилось молчание. Однако размышления всех троих текли в одном направлении.

Наконец Бабухин заговорил:

– Душу вытрясу. Вместе с деньгами. Она пожалеет об этом. Она ещё проклянёт свои ручонки блудливые!

Распалившись, он вскочил на ноги и побежал в сторону двери, затем обратно.

– Но ты всё-таки старайся придерживать… своё звериное нутро, – посоветовал Литиков. – Если отдаст деньги, то и…

Бабухин остановился напротив Литикова и зловеще усмехнулся.

– Ты же будешь рядом. Вот и придержишь. Ты думал, видимо, что оставлю тебя, тебя и эту шлюху, здесь, а сам поеду в деревню к Светке? Вы оба – оба! – поедете со мной.

– Что ты там забыл? В селе в нашем? – насмешливо обратилась Татьяна к Бабухину.

– Как что? – опешил он. И вдруг метнулся к Татьяне. – Дорогая, ты хочешь сознаться? Да? Умница. Отдай мне деньги. Отдай и… там посмотрим.

– Посмотришь ты, – отвернулась Татьяна. – Правильно Мишка сказал про твоё звериное нутро.

– Я большой, во мне и не звериного много чего, – заметил Бабухин, поглаживая Татьяну по колену.

– Да ладно уж, – отстранилась Татьяна, – я и не к тому вовсе. Просто хотела сказать, что в селе делать нечего.

– Это почему же?

– Тебе каким образом удалось освободиться? – спросила Татьяна.

– Да-да, Пашка, расскажи! – подхватил Литиков.

– Сбежал, – коротко ответил Бабухин.

– А они не поверили, что с Мишкой снюхалась я и сбежала с деньгами, бросив тебя? – спросила Татьяна.

– Поверили, представь. Ищут вас.

– Они поверили, понятно. А ты-то мог бы уж и посомневаться, – с горечью сказала Татьяна. Бабухин промолчал. Татьяна продолжила: – Светка наверняка уже знает, что ты сбежал.

– Конечно, – подтвердил Бабухин. – Я сам ей об этом сказал. Я же встретил её. Как раз у дома Демьянихи.

– Она вполне может предположить, что рано или поздно ты встретишься с нами, – продолжила Татьяна. – И узнаешь, что деньги мы не брали.

– Ну-ну, дальше.

– Да не в селе её надо искать.

– Где же?

– В котором часу её видел?

– Приблизительно, в пять часов, – ответил Бабухин.

– В таком случае, думаю, надо искать её в Москве, – уверенно заявила Татьяна.

Бабухин удивлён.

– Почему именно в Москве?

– Потому что Москва – столица нашей Родины, как тебе, наверное, ещё в школе говорили.

– Ну, столица. И – что? – не понимал Бабухин и начинал злиться.

– Да ничего! Если тебе деньги нужны, езжай в Москву и там ищи Светку.

– По какому адресу?

– Откуда я знаю, – пожала плечиками Татьяна.

– По какому адресу, ты не знаешь. Но – в Москве. Интересно-интересно. Что-то не совсем я тебя понимаю, драгоценная.

– Танюша, ты сошла с ума! – вмешался Литиков. – Он же и нас потащит с собой в Москву!

– А тебе, гляжу, деньги уже не нужны? – прищурился на него Бабухин. – Или ты знаешь, где их поближе взять?

– Да Светку уже не найдёшь! – вскричал Литиков. – С такими деньжищами она уже у-у-где! Это мы с тобой… как придурки, нашли, где отрываться. В деревне! В лесу затерянной! – И, подражая голосу Бабухина, пробасил: – Красотка, за ночлег с нас сотен этак десять.

– Да я жизнью рисковал! – вскочил Бабухин и ухватился обеими руками за отвороты своего джемпера.

– Я, кстати, тоже, – заметил Литиков, невольно заёрзав.

– Да, ты рисковал, – согласился Бабухин. – И, по-моему, продолжаешь рисковать. Но я выведу вас на чистую воду. Обули меня, как последнего лоха обули! Голубки-стрипёры!

– Никто тебя не обувал, – возразила Татьяна. – Точнее, не мы с Мишкой.

– Надо ловить Светку, – добавил Литиков.

Бабухин смотрел то на Литикова, то на Татьяну. Тень недоверия была одной из важных составляющих его взгляда.

Вскоре Литиков вспомнил о недопитой водке и оживился.

– А ведь это надо отметить.

– Что денежки ушли? – решил уточнить Бабухин.

– Да нет, ты что! Я говорю: отметить счастливое избавление твоё от супостатов этих. Ну и – встречу старых друзей.

– Это всё уже в прошлом. Деньги вернуть надо.

– Ну! – обрадовался Литиков. – Так второй же тост за это как раз и будет. А как иначе!

Бабухин задумался, лицо его стало сосредоточенным. Движения лицевых мышц товарища Литиков расценил однозначно.

– Танюша, родная, сообрази закусочку. И подкинь хрустиков, а я слетаю. Наш Пашка вернулся. Счастье-то какое!

– А деньги ушли, – повторил Бабухин.

– Вернём! – заверил Литиков. – Второй тост, и третий, и четвёртый – все за это. А как иначе!

– Не пьянствовать надо, а мозгами пораскинуть, – упорствовал Бабухин.

– Вот и пораскинем. Разольём, опрокинем и пораскинем, – выхватывая у Татьяны деньги, обнадёжил Литиков.

Он сиял, лучился счастьем. Деньги-то деньгами, но ведь уже через какие-нибудь минуты разольётся влага животворящая по периферии телесной.

«Разливали и опрокидывали» долго, почти до утра. Застолье было окрашено в эмоциональные тона – отношения выясняли. Кроме того, строили планы, как вернуть деньги.