Текст книги "Черный магистр"

После минутного шока первым плачущим голосом заговорил хозяин:

– Вы что же это, ироды, делаете! За что нам кара такая? ! Кто за все это платить будет?!

Ответить ему никто не успел, в этот момент из зала послышался строгий начальственный голос:

– Что за шум? Кто разрешил?!

– Господин урядник, поглядите, что эти ироды наделали? – пронзительно закричал хозяин.

– А вот и полиция, – сказал я Ефиму. – А ты боялся, что здесь ее не сыскать!

– Что здесь происходит? – спросил, входя через пустой дверной проем в комнату, перепоясанный ремнями, с шашкой на боку, полицейский. – Свят, свят, свят! Аким Кузьмич, что это у вас за разор?!

– Вот, гости постарались! – ответил хозяин, указывая на нас пальцем. – Деньги за обед не заплатили и учинили разбой и разорение.

– Это как так! Кто разрешил! Немедля в кутузку! – страшно выкатив глаза и гневно шевеля усами загремел урядник.

Мне показалось, что мы с Ефимом немного поспешили и перестарались.

Теперь полиции будет труднее объяснить причину нашей несдержанности. Однако, бывает, что хорошая мысль приходит не только потом, но и вовремя. Я разом переместил акценты в происшедшем, закричав полицейскому:

– Господин урядник, хозяин ресторана похитил мою жену!

– Как это похитил? – вытаращил глаза полицейский, переводя удивленный взгляд с меня на толстенького, кругленького хозяина.

– Напал на меня, чуть не убил, а пока я был без памяти, похитил жену и служанку!

От неожиданности и курьезности обвинения никто не смог произнести ни слова,

Даже хозяин, вылупив от возмущения глаза, только беззвучно шевелил губами.

– Как же так, Аким Кузьмич, зачем вы жену у этого господина похитили? – первым заговорил урядник.

– Я похитил? Да что вы их слушаете, Василий Иванович, никого я не похищал, а ихней жены так даже в глаза не видел! Они одни приехали и, напившись, скандал учинили!

Как я не был разгорячен и потрепан, но на пьяного никак не походил, и полицейский дал это понять хозяину:

– Если они и были пьяным, то теперича совсем протрезвели.

– А то, что я не один был, – продолжил я, – пойдите, взгляните, сколько приборов стоит на моем столе!

– Извольте, – согласился полицейский, неодобрительно глянув на хозяина.

Мы с урядником пошли в зал считать приборы на столе. За нами гурьбой двинулась вся ресторанная прислуга, включая поднявшегося на ноги Спиридона. Не знаю, что они рассчитывали увидеть, но интерес проявили повышенный.

– Действительно, три прибора, – поделился результатами расследования полицейский. После чего пошел еще дальше. – Здесь сидели женщины, вот, ели сладенькое, а они, – он указал на меня, – всего-то две рюмки скушали. Как же так получается, Аким Кузьмич? Выходит, вы и правда ихнюю жену украли!

– Да не краля никаких жен! – закричал в отчаянье хозяин, уже понимая, что такой поступок вполне объясняет и извиняет разгром в буфетной. – Василий Иванович, отойди со мной на минуточку, мне тебе два слова надо на ушко сказать!

– Это как так отойди! – возмутился я. – Сие есть попытка подкупа должностной персоны!

Пожалуй, я немного перемудрил с лексикой, и фраза получилась архаичной, но меня поняли.

– При следствии допросы снимаются и без публичности, – грозно сообщил мне урядник и отошел с хозяином.

Говорил он совсем коротко, Аким Кузьмич прошептал несколько слов на ухо полицейскому, и тот отшатнулся.

– Это надо же! – только и сказал он, после чего снял фуражку и принялся отирать пот с широкой лысины. – Что же вы сразу-то не сказали!

– Вот так-с! – довольным тоном, как после победы, произнес Аким Кузьмич, потирая ручки. – Теперь сами рассудите, крал ли я чужих жен?!

По уряднику было видно, что попал он в такое трудное положение, что не знает, что делать дальше. Он растерянно водил взглядом по участникам событий, как будто ожидал хоть какой-то помощи.

Потом холодно мне улыбнулся и, откашлявшись, попросил:

– Вы изволите ли, господин проезжий, уделить мне свое время для, для... – он не сразу подобрал нужные слова, – разговора с глазу на глаз.

Для меня не было большой загадки в том, что сказал ему хозяин, к такому повороту событий я был готов.

– Извольте, уделю.

– Тогда соизвольте пройтись в ихнюю комнату, – сказал урядник, указывая взглядом на хозяина. – Там нам никто не помешает.

Я кивнул, и мы с ним прошли в небольшой скромно обставленный кабинет с двумя стульями и письменным столом.

– Слушаю вас, – сказал я полицейскому.

Однако, говорить он не спешил, отирал потное лицо чистой тряпицей и прятал глаза под мохнатыми бровями.

– Вы мне что-то хотели сказать? – поторопил я. – Извините, у меня украли жену и мне нужно ее искать.

– Да никто у вас ее не крал, – наконец, решил заговорить урядник. – Я бы на вашем месте спокойно ехал по своим делам, а потом она и сама, с Божьей помощью, к вам вернется...

– Вы в своем уме? Вы что такое говорите?

– Да в своем, в своем! Именно в своем, потому и советую. Иван Тимофеевич – они человек горячий, вспыльчивый, не ровен час рассердятся, так не то что Вашу жену, вас нельзя сыскать будет.

– Это Моргуна зовут Иван Тимофеевич? – прямо спросил я, переставая валять дурака.

– Оне-с, – скривившись, подтвердил полицейский.

– А кто он, собственно, такой?

– Вы и вправду не знаете? – удивился он.

– Откуда я могу знать какого-то Моргуна, если впервые в жизни попал в ваши края и вообще никого здесь не знаю!

– Человек-то они известный, и не только в нашем уезде, а, почитай, на всю Россию. Уже под судом с дюжину раз был, да все как с гуся вода. Одним словом – ловкач! Мошна у него такая, что не завязывается, родня самая знатная, вот он и куролесит. А как что, всех сутяг купит, и сам черт ему не брат. Сам нашкодит, а те так дело повернут, что безвинный виноватым стает, а он вроде ни при чем. Не одного беднягу таким родом на каторгу заслал. Ехали бы вы отсюда подобру-поздорову, а жена... жена дело наживное.

– А что же вы, полиция?

– Что полиция! Он самого уездного исправника дальше сеней не пускает, а тот ему в именины подарки возит! Ему министр внутренних дел друг и брат! А вы говорите, полиция!

– Так что же мне делать?

– А нечего делать! Пока вашей женой не натешится, не отдаст. Дай Бог, если вернет живую-здоровую! А то были случаи, или покалечат, или вообще баба пропадет, как и не было!

– Ну, это уж нет! Такое со мной не пройдет!

– А что сделаешь? У него сорок гайдуков, один другого стоит. Не люди, а головорезы! Вся округа от них стонет, а ничего не попишешь, у него власть, деньги и сила!

Мне показалось, что урядник искренне огорчен и стыдится своего бессилия.

– Где этот Моргун живет?

– Сказать не труд, тебя, добрый человек, жаль: ни за понюх табаку пропадешь!

– Это мы еще посмотрим, кто первый пропадет. Нас двое, у моего человека тоже зазнобу увезли, и он этого так не спустит. А вдвоем, глядишь, и прорвемся!

– Ну, гляди, дело твое, – перешел на «ты» урядник, – только помни, я тебе не помощник. Если встряну, со службы уволят и по миру пустят, а то и живота лишусь. Я человек семейный, мне детей кормить надо.

– Понятно, я и не в претензии. Только если помочь не можешь, то и не мешай.

– Это обещать могу твердо и за себя, и за помощника. Он малый молодой, справедливый и против правды не пойдет. Кого тебе опасаться нужно – это станового пристава и исправника, эти не то, что за тридцать сребреников, за грош мать родную продадут. Если выйдет у тебя дело, все против тебя же и повернут.

– Оружие здесь есть, где купить?

– Разве что в губернском городе, только дотуда ехать дальше, чем до Москвы. А что тебе нужно?

– Пару ружей, пистолеты, огневой припас...

– Этим я помочь могу. Пистолетов мне не достать, да и не нужны они тебе, одно баловство барское, а пару ружей предоставлю. Только тайно, чтобы ни одна живая душа не знала, иначе мне несдобровать!

– Понятно, что тайно. Давай договоримся, куда ты их привезешь, а я ночью заберу. Там же я и деньги оставлю.

– Так дела не делаются, – возразил урядник. – Сам доставлю. Ты знаешь мост через Уклейку?

– Откуда мне знать ваши мосты, я же здесь в первый раз.

– Он близко отсюда, как выедешь на московскую дорогу, через версту поворотишь на полдень, на город Уклеевск. Там он и есть.

– И далеко он от столбовой?

– Верст пять, не боле. Да там не на заплутаешь, он до самого Уклеевска один, другого нет. Подъезжай к полуночи, там и встретимся. Раз такое у тебя горе, то дорого я не возьму. За все про все двести рублей.

– Что же у тебя за ружья за такую цену?

– Ружья как ружья, главное, что стреляют.

– Хорошо, пусть будет двести, а теперь расскажи все, что знаешь про этого Моргуна.

Глава 9

Тебе нужно сбрить бороду и поменять одежду, – сказал я Ефиму, когда мы добрались до заштатного города Уклеевска, отстоящего на тридцать верст от московской дороги. Заштатными именовались селения, пользующиеся правами города, но не служащие административными единицами.

– Это еще зачем? – удивился кучер, уважительно поглаживая свою роскошную растительность, закрывающую половину груди.

– С такой бородой и в ливрейном армяке тебя каждый встречный запомнит, а нам это ни к чему.

Прибыли мы в Уклеевск в нашем экипаже и теперь думали, куда пристроить карету и лошадей, пока будем заняты разборкой с Моргуном. Заштатный городок был небольшим населенным пунктом с двумя церквями, земской школой и тремя ярмарками в году. Как рассказал словоохотливый старичок, встретившийся нам около винной лавки, православных жителей в нем было 1588, протестантов 16, магометан 21, прочих исповеданий 12; дворян 5, почетных граждан и купцов 4, духовного звания 8, мещан 1479, военного сословия 115, крестьян 186, прочих сословий 31. Численность его населения определить можно было довольно точно, суммировав сословия и вероисповедания.

– Пошли в цирюльню, пока будем бриться, попробуем узнать, что здесь почем.

Бриться Ефиму не хотелось, но мои доводы его убедили, и он скрепя сердце согласился. Мы оставили экипаж у единственной на весь город парикмахерской и вошли в пропахшее дешевым одеколоном помещение. Посетителей здесь не было, и цирюльник, встав навстречу широко зевнул, щедро показывая остатки зубов.

– Чего желаете? – спросил он сонным голосом. – Могу завить...

– Завиваться мы пока не будем, хотим побриться.

– Это моментом, – пообещал ремесленник. – Извольте садиться.

Я кивнул Ефиму на кресло и он, тяжело вздохнув, сел под бритву палача.

– Жаль, поди, такой красоты лишаться? – сочувственно спросил его парикмахер, взвешивая рукой окладистую бороду. – Сами откуда будете? Я вас в наших краях раньше не встречал.

– Купеческого звания, – ответил я. – Едем по торговым делам.

– Чем торгуете?

– Зерном, кожей и так, чем придется.

– Дело хорошее, – сообщил мастер, яростно щелкая ножницами вокруг расстроенного лица клиента. – А может, завиться желаете?

– Мы желаем оставить на постой лошадей и карету, а сами дальше поедем верхом. Хорошо заплатим!

– Хорошо – это сколько? – поинтересовался цирюльник, намыливая клиенту щеки.

– По рублю за день постоя, – предложил я.

– И вы думаете, что это хорошо?

– И еще по рублю на прокорм лошадям, – добавил я.

– Рубль и рубль, это будет три. Если согласны на три рубля, я помещу ваших лошадей в своем коровнике и буду ласкать их, как любимого котенка!

– А как же корова?

– Какая корова! О чем вы говорите! Та корова давно стала говядиной. Думаете, у меня есть желание крутить коровам хвосты?

– А наши лошади не станут кониной?

Парикмахер оценил чужую шутку и засмеялся.

– Пусть я бы так жил, как будут жить ваши лошади!

Национальная принадлежность мастера не вызывала двояких толкований ни по внешним признакам, ни по манере говорить.

Неясно было, как он попал в центральную губернию Надо сказать, что многомудрое царское правительство еще со времени правления Екатерины делало все, чтобы вырастить из нашего еврейского населения пламенных революционеров.

Их постоянно притесняли, сгоняли с насиженных мест и не давали спокойно жить.

Как это всегда делалось, от Рюрика до наших дней, Сначала мудрые правители создавали проблемы, а потом всех остальных жителей заставляли расхлебывать результаты.

– А как вы попали в Уклеевск, здесь же евреям нельзя жить? – спросил я.

– Не евреям, а иудеям, а я, слава Торе, православный. Думаете, в Витебске, кроме меня некому больше стричь?

– Выкрест?

– Можно сказать и так. Честно говоря, мне что раввин, что поп, большой разницы я не вижу. Или вы думаете, что у Господа Бога есть национальность?

– Не думаю, – засмеялся я.

– Вот и я о том же. У Бога, если он есть, своя жизнь, у человека – своя!

Таких вольных суждений я не слышал даже от троицких либералов. Они больше давили на свободу слова, а не совести.

– И как вам здесь нравится? – спросил я.

– Покажите мне другое место, где хоть немного лучше, и я туда поеду! Если вы спрашиваете о куске хлеба, то он у меня есть. А теперь, молодой человек, посмотрите на себя в зеркало и подумайте, может быть вас все-таки завить?

Ефим после операции над своим лицом неожиданно превратился в молодого, курносого парня. Он посмотрел на себя в зеркало и смущенно ухмыльнулся:

– Нет, мне и так сойдет!

– Тогда садитесь вы, – пригласил меня в кресло парикмахер. – Вас тоже только брить или еще будете стричься?

– Стригите, – согласился я.

– У меня к вам один маленький вопрос, – спросил мастер, залепливая мне мыльной пеной лицо, – где вы собираетесь покупать хлеб, когда у нас его почти не сеют?

– Здесь неподалеку есть имение некоего помещика Моргуна, – ответил я. – Говорят...

Я не успел договорить, потому что у мастера дернулась рука, и он меня порезал.

– Вы хотите купить хлеб у Моргуна, у этого бандита? Вас что, послал к нему смертельный враг? Простите, я вас порезал, не надо было говорить такое мне под руку.

– А почему вы решили, что Моргун бандит?

Парикмахер оказался первым человеком, который при этом имени не впал в транс, а вполне конкретно охарактеризовал его носителя.

– Потому что он и есть бандит! – неожиданно перестав быть забавным цирюльником, с ненавистью сказал он.

– Он вас чем-то обидел?

– Вы, милостивый государь, спрашиваете, обидел ли меня Моргун? Нет, он меня не обидел, он вырвал мое сердце!

– Господи! Что он такое сделал?

– Он похитил и погубил мою старшую дочь! Если бы я только мог, он бы и дня не проходил по этой земле!

– Извините, я не знал, – сказал я, увидев как его выпуклые, с красными прожилками глаза наливаются слезами.

– А вы еще собираетесь торговать с этим человеком! Я не знаю, кто надоумил вас лезть к нему в пасть, Но это был дурной человек! У вас отберут не только деньги, но и жизнь, и поверьте старому еврею, никто не вспомнит, что видел вас! Я ходил в полицию и вы знаете, что мне там сказали?

– Знаю, – ответил я, – то же, что и мне!

– Так вы, таки, не по торговому делу? Ая сразу, как заговорил с вами, подумал, что вы не похожи на коммерсанта. И зачем было этому милому молодому человеку сбривать свою замечательную бороду?! Таки у вас та же беда, что и у меня?

У меня не было никаких оснований подозревать цирюльника в коварстве, к тому же помощник, знающий местные условия, был бы просто неоценим. Поэтому я ответил предельно откровенно:

– Сегодня этот Моргун напал на меня в трактире и увез мою жену и его, – я кивнул на Ефима, – невесту.

Это было не совсем правда, ни моей женой, ни невестой Ефима, Катя и Марьяша не были, но преувеличение не противоречило истине.

– И вы, конечно, хотите напасть на него и отбить своих женщин?

– Не только хотим, но и нападем.

– Молодой человек, у вас что, две жизни, и первую вам совсем не жалко?

– Я думаю, не так страшен черт, как его малюют.

– Этот черт, таки, страшен. Вы знаете, сколько у него опричников?

– Каких еще «опричников»? – удивился я образованности парикмахера.

– Ну, не опричников, так гайдуков, если вам так приятнее их называть. Сорок душ! И все сплошные головорезы!

– Вот с этого момента подробнее, – остановил я эмоциональный всплеск собеседника. – И не размахивайте, пожалуйста, своей бритвой около моего лица!

Парикмахер Семен Михайлович Степаницкий, оставив в покое свою бритву и мою голову, рассказал про Моргуна и его компанию много интересного. Ребята действительно были бичом для целой области. Несколько лет назад Иван Тимофеевич Моргун купил здесь имение, не очень большое и доходное, но позволявшее ему быть завидным женихом и на виду, Жил он как все, не выказывая особых талантов и пороков, чуть не женился на какой-то уездной барышне, как вдруг на него свалилось сразу несколько наследств.

Войдя в их владение, Иван Тимофеевич стал не просто богат, а богат чрезвычайно, затмив своим состоянием всех соседей. И почти в одночасье все в его жизни поменялось. Свадьба с уездной барышней тотчас расстроилась, Моргун вместо женитьбы поехал вояжировать по заграницам, и довольно долго от него не было ни слуху, ни духу. Когда же нелегкая принесла его назад в имение, это был совсем другой человек. Ничего от прежнего, ленивого и романтически настроенного русского барина в нем не осталось. Моргун частью набрал из своих крестьян, частью выписал из других мест Целую роту головорезов и начал куражиться.

Поначалу местное дворянство и начальство пытались призвать его к порядку, но вскоре желающих перечить необузданному дикому барину просто не осталось. Чуть что, его гайдуки нападали на недовольных, Жгли урожай, калечили крестьян. Несколько соседей просто пропали без вести.

По жалобам полиция начинала проводить расследование, но у Ивана Тимофеевича оказались и в губернии и, главное, в столице такие влиятельные защитники, что следствия кончались ничем, а жалобщик или исчезал, или лишался имения.

Приобретя самую что ни на есть дурную славу, Моргун оказался в изоляции от местного дворянства и распоясался окончательно. Его подручные воровали для его развлечения красивых деревенских девушек, потом дошли до горожанок. Одной из таких жертв стала дочь парикмахера. Покуражившись над ней, обесчещенную дочь парикмахера оставили голой в бессознательном состоянии на церковной паперти. Разразился громкий скандал. Горячие головы сначала даже попробовали обвинить пришлых, новоявленных православных в надругательстве над верой, потом дело прояснилось, но никто не заступился за несчастного портного и его семью. Полиция дело опять замяла, а дочь Семена Михайловича не вынесла позора и наложила на себя руки.

– Будь я моложе, – окончил свой грустный рассказ цирюльник, – не задумываясь, отправил бы этого бандита на тот свет. Но и я не молод, и еще пятеро детей ждут, когда папа вечером принесет им кусок хлеба...

– Сам, своими руками задушу иуду, – неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого времени кучер.

– Э, молодой человек, это не так просто сделать! Моргун живет как в крепости, и ее охраняют не очень достойные люди!

– Ладно, пока мне все ясно, – сказал я. – Вы, Семен Михайлович, поможете нам с экипажем? Еще нам нужны две хорошие верховые лошади.

– А ружья вам не потребуются?

– С оружием решится сегодня ночью.

– Кто же такой смелый, что взялся вам помогать?

– Один хороший человек, я не могу назвать его имени.

– Хотите я попробую это сделать за вас? – неожиданно сказал парикмахер.

– Хочу!

– Наш урядник Василий Иванович.

– Откуда вы знаете? – поразился я такой необычной осведомленности.

– Поживите с мое... И он обещал привезти оружие в укромное место, чтобы вы пришли за ним ночью?

– Да, – только и смог ответить я.

– Так вы будете не первым, кто пойдет к нему за своей смертью!

– Вы хотите сказать?..

– Я ничего не хочу, но советую вам никуда не ходить и вообще сесть в свою карету и ехать куда глаза глядят! Не знаю, спасете ли вы свою жену, но что она вас больше никогда не увидит, я знаю точно!

– Вот за такое предупреждение спасибо!

– Кушайте на здоровье.

Я задумался. Быть готовым – уже половина победы. Однако, для того, чтобы она стала полной, нужны значительные организационные мероприятия, а времени на них в обрез.

– Теперь, когда вы знаете, для чего мы здесь, возьметесь заботиться о лошадях и карете? – спросил я парикмахера.

– Нет, – ответил он, не раздумывая. – Лучше, чтобы нас никак не связывали. Иначе я не смогу вам помогать. Свой экипаж вы можете отвезти одному моему знакомому, он же сможет дать вам верховых лошадей,

– Прекрасно, он живет в городе?

– Нет, у него хутор. Найти его просто.

– А мы его не подставим, то есть, я хотел сказать, у него не будет неприятностей?

– Неприятности? – с непонятной улыбкой переспросил Михаил Семенович. – О, неприятностей у него было столько, что одной больше, одной меньше, в его жизни ничего не изменится!

У меня не было ни времени, ни желания расспрашивать о жизни незнакомого человека. Тем более, что бед нам хватало и своих. Поэтому я решил воспользоваться предложением и разобраться с хуторянином на месте.

Семен Михайлович рассказал, как добраться до его приятеля и на словах передал, что тому сказать. Я намекнул, что нам неплохо было бы иметь от него записку, однако, парикмахер то ли не владел грамотой, то ли по другой причине писать не стал.

На улице между тем стемнело, а добираться до хутора было шесть верст по раскисшей дороге, Чтобы успеть раньше противников попасть на место засады, нужно было торопиться.

Вопреки предупреждению, дорога до хутора оказалась неплоха, и до него мы доехали за полчаса. Хутор был каким-то странным. Он больше походил на маленькую крепость, обнесенную высоким частоколом. Мы долго стучали в ворота, пока мужской голос не спросил, кто мы такие и что нам нужно, Я передал привет от парикмахера. Только после этого ворота открылись, и нам навстречу вышел хозяин, невысокого роста, широкоплечий человек с настороженными, цепкими глазами. Я объяснил, что нам нужно, и попросил его взять на себя заботу о наших лошадях и карете. Цена, которую я предложил, хозяина заинтересовала, и мы быстро поладили.

– А нет ли у вас верховых лошадей напрокат? – спросил я, когда он пустил нас в подворье, и они с Ефимом распрягли наших тяжеловозов. Сначала мужик не понял «мудреного» слова «прокат», но, когда я растолковал, что нам нужно, легко согласился:

– Как не быть, есть, – ответил он.

Давая нам двух плохоньких лошадей, он ничем не рисковал: оставленный залог много раз перекрывал их стоимость, так что никаких сложностей по этому поводу не возникло,

– А нет ли у вас взаймы какого-нибудь оружия? – как бы между прочим, спросил я, когда мы уже оседлали коней. – Дорога ночная, а у нас, кроме сабли и топора, ничего не припасено,

Хуторянин почесал в затылке, помялся и вынес старое охотничье ружье.

– Издалека попасть из него трудно, – честно предупредил он, – но пугнуть лихого человека можно.

Даже такое оружие было уже хоть что-то, и я взял его с благодарностью. Теперь нам с Ефимом нужно было проскакать около двадцати верст, чтобы добраться до назначенного урядником места. Я прилично держался в седле и скакал без труда. Ефиму пришлось туже. В седле он никогда не ездил и верхом катался только мальчишкой, когда гонял лошадей в ночное. Во время пути я поделился с ним своим небогатым опытом, и все как-то наладилось. К тому же лошади у хуторянина был возрастные, видимо, на своем веку видели немало разных неудалых наездников и никак не реагировали на неверные и неумелые команды, трусили не торопясь, сами выбирая дорогу.

Встречу урядник назначил нам в полночь возле моста через речку Уклейку. До города от хутора было шесть верст, и от Уклеевска до моста еще около пятнадцати.

Не очень много для верхового, если не учитывать, что была ночь, низкая облачность и такая темнота, что в двух шагах ничего не было видно. Я предположил, что часа за три мы туда доберемся, и в запасе останется больше часа на подготовку к встрече. Урядник показался мне искренним и честным человеком, но и не верить парикмахеру оснований не было. Хотя то, что за ружья полицейский заломил совершенно несусветную цену, позволяло подозревать его скорее в корысти, чем в коварстве.

После всех сегодняшних передряг и трудов, чувствовал я себя усталым и разбитым. Тошнота от сотрясения мозга почти прошла, но голова по-прежнему болела. Пользуясь спокойной ездой, я попытался расслабиться и отдохнуть.

Однако, подремать в седле не удавалось. Как только у меня ослабевали поводья, лошадь с рыси переходила на шаг, и я пробуждался. Ефим ехал сзади меня, и разговаривать нам было неудобно. Да и говорить было особенно не о чем, у каждого хватало внутренних переживаний.

По расчетам, мы должны были уже доехать до места встречи. Однако, моста все не было, и я начал волноваться, не сбились ли мы с пути.

– Мне кажется, мы заблудились, – сказал я.

– Нет, едем правильно, вон впереди мост, – ответил Ефим.

Я, как ни всматривался, ничего не увидел,

– Ты уверен? – спросил я.

– Я ночью, – сказал он, – вижу как кошка.

Мы остановились. На моих часах было ровно одиннадцать. До назначенного времени оставался час. Сначала нам нужно было проверить, нет ли засады, а потом самим подготовиться к встрече.

– Оставим лошадей около моста, – предложил я,

– Нельзя, – возразил кучер, – учуют чужих лошадей и заржут. Нужно отвести их подальше в лес.

Спорить было не о чем, и мы в поводу повели своих коняг вглубь леса. Впереди двигался Ефим, я – почти вслепую следом.

– Вот тут ладно будет, – сказал кучер, останавливаясь.

Мы привязали лошадей к деревьям, надели им на морды мешки с овсом и вернулись к дороге. Было холодно и сыро.

Мы шли опушкой. Под ногами предательски хрустели сухие ветки. Ефим нес ружье с единственным заря-дом, у меня была только сабля.

– Ты когда-нибудь стрелял из ружья? – спросил я его.

– Доводилось, – ответил он. – Когда был жив Иван Иваныч, брал с собой на охоту.

Я понял, что он говорит о покойном катином муже. Наконец мы вышли на дорогу. Начался мелкий осенний дождь. Не сговариваясь, мы начали не идти, а красться. Я увидел мост, только когда мы подошли к нему вплотную. Мы затаились, но никаких подозрительных звуков слышно не было.

Я тронул Ефима за плечо и показал, куда идти. Он кивнул, и мы спустились к воде. Речка Уклейка мирно плескалась между опорных мостовых бревен. Внизу, около самой воды, рос густой кустарник. В лунную ночь здесь было не спрятаться, но теперь это было незлободневно.

– Холодно, – сказал я, невольно ежась.

– Мы к холоду привыкшие, – откликнулся Ефим. – Скоро, поди, приедут.

Больше говорить было не о чем.

Придумывать планы действий, пока ничего не известно, было глупо. Оставалось ждать развития событий и действовать по обстоятельствам. Так прошло минут двадцать.

– Едут, кажись! – тихо сказал кучер, вытягивая шею, чтобы лучше слышать.

Действительно, к привычной тишине ночи и мерному плеску воды примешались какие-то новые звуки.

– Верховые, и не один, – опять сказал Ефим.

Я пока ничего такого, чтобы определить, сколько человек едет и даже откуда, не слышал. Однако, через пару минут и сам различил чавканье копыт о грязь дороги.

Конные приближались со стороны Уклеевска. Видимо, парикмахер оказался прав.

Стал слышен негромкий говор нескольких человек.

– Тихо! – зачем-то предупредил кучер, притронувшись рукой к моему плечу.

Я понял, как нервничает молодой парень и сказал ему в самое ухо:

– Не трусь, все будет хорошо.

Всадники подъехали к мосту и остановились на нашей стороне. Их было трое.

Рассмотреть что-нибудь даже наверху, на фоне более светлого, чем земля неба, было невозможно. Различались только темные силуэты.

– Иваныча еще нет, – сказал один из прибывших низким, сиплым голосом.

– Приедет, куда денется, он всегда припоздняется, – ответил ему бойкий тенорок.

– Кабы не опоздал, сговориться-то, поди, надо, – сказал первый.

– Успеем сговориться, а нет, так и сами дело решим. Нам же больше достанется.

Ничего не значащий разговор в данных обстоятельствах звучал весьма зловеще, хотя голоса были самыми будничными, как будто разговор шел об обычных хозяйственных делах.

– Федюнь, ты лошадь-то перековал? – спросил бойкий тенорок. – Али так и ездишь о трех копытах?

– Перековал, – подал голос невидимый Федюня. – Пахомыч совсем рехнулся, за подкову полтину содрал! Видано ли дело!

– И не говори, – вмешался сиплый, – за все про все плати. Так никаких денег не хватит!

– Это тебе-то не хватит?! – засмеялся обладатель тенора. – Твою кубышку потрясти, так на каменный дом в Москве наберется.

– А ты на чужой каравай рот не разевай!

– Тише, вы, – одернул товарищей Федюня. – Кажись, кто-то едет!

– Иваныч, поди, – равнодушно констатировал сиплый.

Невдалеке заржала лошадь. Один из коней троицы негромко ответил и несколько раз фыркнул.

– Он, – подтвердил тенорок, – я его Савраску без узды, по голосу знаю. Всегда до последнего тянет.

Послышался глухой стук копыт о настил моста, и над нами возникло новое темное пятно.

– Здоровы, что ли, разбойнички! – сказал знакомый голос урядника. – Как сами?

– Здорово, Иваныч, что припозднился?

– Никак, без меня управились?

– Куды ж нам без тебя, – поздоровавшись, недовольным голосом сказал сиплый. – Ты же у нас наиглавнейший!

– А ты, Фома, не можешь без подковырки!

– Ладно вам свариться, – вмешался тенорок. – Скоро полночь?

– Скоро, поди, – ответил урядник. – Коней надо увести. Вот-вот гости будут.

– Интересно знать, чего это твоего купчика в Уклеевск понесло?

– Поди, Ивана Тимофеевича ищет, – сказал полицейский. – Баринок шустрый, да глупый, сам на тот свет просится. Камни прихватили?

– А то, не в первый раз.

– Здесь надо бы запас впрок сделать, привезти подводой, пусть до нужды лежат, – засмеялся Федюня, – а то чего кажный раз верхами возить.

– Вот и сделай, делальщик, – опять вступил в разговор, видимо, всем недовольный Фома. – Только языком трепать можешь,

– Денег у него много с собой? – спросил Федюня.

– Договорились на двухстах рублях, – ответил урядник. – Сто мне, сто вам. А что сверх найдем, те поровну.

– А магистру чего говорить будем? Он поди, заподозрит! Как так совсем купец пустой был!

– Ему и с купчихи куша хватит. Слыхать, она чуть ли не мильенщица.

– Так уж и мильенщица!

– А то! Не здря же за ней глаз приставили и нарочного прислали. А какова сама-то из себя?

– Справная, – ответил тенор и причмокнул губами. – Гладкая и лицом ладная. Как магистр ей натешатся, мы попользоваемся! Наши уже очереди разыгрывают!

– Ишь! – завистливо сказал урядник. – И мне, что ль, к вам наведаться, страсть люблю сладких баб.

– Да и девка при ней хороша, тоже вся такая-этакая! – продолжил дразнить полицейского тенор. – Будет, с кем поиграть!

Я почувствовал, как напрягся Ефим, и предупреждающе положил ему руку на плечо. Он ее сбросил, но, кажется, немного расслабился. Во всяком случае, не полез наверх выяснять отношения.

– Ладно болтать да чужие деньги считать, – вмешалея в разговор Федюня. – Сейчас должны появиться. Если ты, Иваныч, чего не перепутал!