Текст книги "Архангелы Сталина"

Житие от Израила

– Прилетели! – сообщила мне конопатая физиономия, просунувшаяся в дверь радиорубки.

Вот и славно. А то я уже беспокоиться начал за начальника. Улетели еще вчера под вечер и шлялись всю ночь неизвестно где. Хорошо еще, что полярный день в этих широтах еще не кончился. Но бензина у них часов на восемь полета. При попутном ветре. Но если прилетели, значит, нашел Гиви «Пижму». Иначе до сих пор гребли бы веслами. Прецеденты бывали.

Я снял с вешалки теплую куртку, надел ее и, кутаясь в шарф, вышел на свежий ветерок. Это терпение только бывает ангельским, а здоровье у нас обыкновенное, хрупкое. С человеческим, конечно, не сравнимое, но и судьбу искушать не стоит. Тем более в неясной ситуации с непонятными перспективами.

Гиви стоял спиной ко мне и, перегнувшись через борт, помогал кому-то подняться. Кого они там привезли, Бабушкин уже на палубе? Начальник легко вытащил и поставил рядом с собой носатого старика в красноармейской шинели без петлиц. Батюшки, неужели я сподобился живого сиониста увидеть? Это он – икона? Нет, пусть сами его на антенну вешают.

Следующий пассажир поднялся на «Челюскин», и мне пришлось признать свою ошибку. Настоящий священник, в меховой шапке и рясе, видневшейся из-под тулупа, крепко прижимал к груди туго забитый баул. А чего у него лицо такое знакомое? Я мысленно побрил батюшку и переодел в мундир. Точно он, ротмистр Нижегородского драгунского полка Алексей Львович Акифьев. Чего он в попы подался? Впрочем, это его дело, а такие люди нам нужны. В моем полку отродясь засранцев не водилось. Разве, как исключение, когда Александр Третий своего Кольку над полком определил, надеясь на благотворное влияние боевых офицеров. Вот только черного кобеля не отмоешь добела. Ну, меня там уже не было. Все претензии к его высокоблагородию, полковнику Архангельскому. Я только так, изредка наведывался.

Почему мой? А чей же? Имел честь дважды командовать прославленными драгунами. Первый раз еще при Павле Первом довелось. А второй – уже при Николае Первом. Гиви в политику с головой окунулся, мне же досталось доблесть под персиянскими пулями проявлять. И проявил. Дербент брал, Ереван брал, Эрзерум брал. А при Джевал-Булахе собственноручно вражеское знамя пленил, пройдя с поручиком Левковичем сквозь сабли свирепых сераскиров. За тот бой и орден Святого Георгия имею. Правда, брат Гоги орден смотрел, сказал: «На мэня ни пахожь». Только из-за родственника-декабриста генерал-майором не стал. Обидно. Ведь честолюбие, как и ничто человеческое, нам не чуждо.

Бывший ротмистр перекрестил ходовую рубку и собравшихся моряков. К нему тут же подскочил бабушкинский техник.

– Благослови, отче. – И оглянулся на летчика с оправданием: – Я же еще не комсомолец.

Отец Алексей перекрестил его и благосклонно протянул громадную лапу для поцелуя.

– Как зовут тебя, отрок благочестивый?

– Мойша я. Шниперсон.

– Что? Какой еще персон?

Батюшка выдернул руку и тряхнул рукавом. Оттуда вывалилось массивное кадило на толстой цепочке.

– Сейчас я тебя благословлю, иродово племя, – прорычал он, покачивая кадилом и держа в прицеле белобрысую макушку.

– Свой я, свой! – в ужасе отпрыгнул Мойша. – Тамбовский я. А так в детдоме назвали. До того я Антонов был.

– Да? Ну, тогда извини, сын мой. Нервы. В узилище среди иудеев, яко Даниил в пещи огненной пребывал. Да при перелете некий сукин сын все притереться норовил.

– Да я вообще отвернулся! – возмутился Сагалевич.

– Вот, зри, вьюнош, на какие ухищрения лукавый пускается, лишь бы православному служителю задницу показать.

Гиви высмотрел в толпе встречающих завхоза и подозвал его.

– Пассажиров помыть, переодеть, накормить и определить на постой. Все понятно?

– Так точно, товарищ комбриг! – в лучших армейских традициях щелкнул каблуками Могилевич. – Разрешите исполнять?

Завхоз увел Акифьева с Сагалевичем, а Гиви подошел к Шмидту.

– Все в порядке, Отто Юльевич. Нашли мы «Пижму». Через пару часов подойдет. Меня пока не беспокойте, пожалуйста. Мы с товарищами на чрезвычайное совещание.

– Что-то случилось, Гавриил Родионович? – обеспокоился Шмидт.

– Все в порядке, – пояснил Гиви, – просто у нас, как у настоящих чекистов, все события чрезвычайные.

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

Поскребышев неслышной походкой подошел к столу, на котором была расстелена подробная карта Арктики, и склонился к лучшему другу советских физкультурников.

– Товарищ Сталин, прибыл Каменев. Дожидается в приемной. – и замер, ожидая реакции.

– Это который «и Зиновьев»? Разве ему разрешили выехать из Минусинска? – уточнил Вождь.

– Нет, товарищ Сталин, там Сергей Сергеевич Каменев. Вы ему на это время назначили.

– Пусть войдет. И распорядитесь насчет чая. Какой чай предпочитает товарищ Каменев?

– Он коньяк любит.

– С больным сердцем и коньяк? Хорошо, и его тоже принесите.

Секретарь (точнее заведующий секретариатом, но разве можно поручить подчиненным такое ответственное дело?) вышел, и вместо него на пороге кабинета остановился Каменев.

– Разрешите?

– Конечно, Сергей Сергеевич, проходите. Я же вам говорил, по нашему, арктическому делу приму в любое время дня и ночи. Нам, старой ленинской гвардии, спать некогда. Потому что враг не дремлет. Присаживайтесь вот сюда.

Удивленный заместитель наркома осторожно опустился на предложенный стул. Мало того, что Сталин назвал его по имени и отчеству, что делал крайне редко и неохотно, так еще и сесть предложил. По слухам, посидеть в сталинском кабинете удавалось только ночной уборщице. Да и то сомнительно. На такую должность меньше чем лейтенанта не поставят, а уж он не позволит себе лишнего. А если и позволит… На Колыме, говорят, участковых не хватает.

Иосиф Виссарионович помолчал, ожидая, пока порученцы вкатят уже сервированный стол на колесах и покинут кабинет. Хотя… Просто уйдут, рангом еще не вышли – покидать.

– А давайте мы с вами в кресла пересядем, Сергей Сергеевич. Потребление хорошего коньяку предполагает удобство. Что мы, как два комиссара в сортире ГлавПУРа должны выпивать? Пусть Гамарник сам пьет в своем сортире. Как вы думаете?

– Я не знал, что Ян Борисович… В таких условиях…

– Да это не о нем, а вообще. – Сталин неопределенно покрутил рукой. – Вот царские полковники знали толк в удобствах? Ну не смущайтесь так, Сергей Сергеевич. Были там и положительные моменты. Мундиры, к примеру, взять. А? Я ведь еще в восемнадцатом году предлагал товарищу Ленину оставить погоны в армии. Нет, прислушался к мнению иудушки Троцкого.

Сталин жестом попросил Каменева разлить коньяк и, взяв бокал, продолжил:

– Кто придумал эти серые гимнастерки, я? Или, – последовал ненавидящий взгляд на вешалку, – фуражки утконосые? А вот представьте себе, Сергей Сергеевич, будто стоим мы на трибуне Мавзолея, первомайский парад принимая. Белые кителя, а на них погоны золотые. На груди ордена теснятся. С бриллиантами и рубинами. Да на орденах князь Кутузов, граф Суворов, князь Александр Невский. Представляете?

Каменев представлял. Но понимая, за такими откровениями может последовать все что угодно, мысленно примеривал не белый парадный китель, а элегантную телогрейку с номером на груди. Сжав бокал, он одним глотком проглотил содержимое, которое огненной бомбой взорвалось в желудке.

– Вот это правильно, Сергей Сергеевич – похвалил товарищ Сталин. – Сразу видно военного человека. Принял – и снова в бой. Одобряю. Борис Михайлович Шапошников тоже такой. Стакан коньяка выпивает – и в свою академию лекции читать. «Не могу, – говорит, – я трезвый без слез на красных командиров смотреть». Сразу видно – настоящий полковник, как и вы. Ну зачем же по привычке пытаться занюхать аксельбантом? Вот, брынзу рекомендую.

Иосиф Виссарионович сам последовал своему совету, взял кусочек сыра, переложил его веточками кинзы, внимательно осмотрел, будто выискивая недостатки, и отправил в рот.

– Неплохо. Давайте-ка я разолью еще по малой толике, а вы, Сергей Сергеевич, прочитаете новую телеграмму с «Челюскина».

Замнаркома ознакомился с текстом и в недоумении поднял голову.

– Бред какой-то, товарищ Сталин.

– Ну почему же? Мне, наоборот, даже при заочном знакомстве, комбриг Архангельский показался весьма здравомыслящим человеком. Или вы о том, что комбриг Берия оказался старшим братом первого секретаря грузинского ЦК? Эка невидаль, потерялся человек в младенчестве, а родители нового ребенка в честь старшего назвали. У нас на Кавказе и не такое происходило.

– Я не о нем, Иосиф Виссарионович. Это о «Пижме». Кому могло взбрести в голову отправлять Северным морским путем две тысячи заключенных?

– И каких, заметьте. Большая половина из них – редкие специалисты, так нужные сейчас в промышленности. Особенно в военной. Кстати, обратите внимание, что комбриг Берия предлагает создать для них особые закрытые конструкторские бюро, остроумно назвав их шарашками. Замечательно человек разбирается в психологии русского интеллигента. Не находите? Только работа под принуждением позволит им полностью реализовать свой потенциал. А иначе – так и будут сидеть на кухнях, перемывая мои косточки и вынашивая грандиозные планы обустройства страны.

– А давайте Берии и поручим это направление, – предложил Каменев.

– Сергей Сергеевич, вот вернется он с Северного полюса, тогда и подумаем над этим вопросом. А пока прошу заняться вас. Подготовьте помещения, проведите режимные мероприятия. И пока выясните потребности армии в радиотехнике. Особенно обратите внимание на авиацию и танковые войска.

– Но, Иосиф Виссарионович, товарищ Ворошилов считает…

– Меня не интересует, что считает товарищ Ворошилов, – и вас не должно интересовать. Нашли военный авторитет – слесарь третьего разряда. Климента Ефремовича мы поставили наркомом в качестве символа, а для принятия решений есть вы и товарищ Тухачевский. – И неожиданно перескочил на другую тему. – Так каково же будет мнение по поводу введения погон?

– Политбюро не согласится, Иосиф Виссарионович. Да и повода нет, как это подать?

Сталин поморщился, как от зубной боли.

– Мы еще решим этот вопрос, Сергей Сергеевич. А потом и с погонами определимся.

Замнаркома поставил пустой бокал на столик и встал, решив, что разговор окончен.

– Подождите, товарищ Каменев, еще не все. Распорядитесь приготовить самолет, пусть доставят пакет на «Челюскин». В наше время нельзя полагаться только на радиосвязь. И последнее… Как вы смотрите на то, чтобы войти в состав ЦК? Не надо отвечать. Просто пока подумайте. А то нехорошо получается – Косиоров двое, а Каменевых ни одного.

– Но, Иосиф Виссарионович, я даже не кандидат.

– Зато им является товарищ Ягода. Обязательно поинтересуюсь, а нужна ли эта нагрузка ему. А вашим людям, в свою очередь, должно стать интересно – какое отношение имеет Генрих Григорьевич к странным арестам?

Житие от Гавриила

– И куда ты собираешься девать целый пароход с зэками? – спросил Изя, разглядывая в бинокль возникший на горизонте дымок «Пижмы».

– Лаврентию отдам, – пожал я плечами, – он сам проявил разумную инициативу. Кто писал Сталину про шарашки, я? Вот пусть и строит их на Земле Иосифа Виссарионовича.

– Но там слишком холодно, – попытался возразить Берия.

– Печки будешь топить. У нас в экспедиции пятеро печников имеются. Ну, куда нам столько? Думаю, Отто Юльевич войдет в твое бедственное положение и откомандирует парочку. Устроит? А Сагалевича главным истопником возьми. Он тебе будет дрова доставать. Соломон Борухович, вы сможете обеспечить товарища Берию топливом?

Старый шпион-медвежатник собирался с мыслями, передвигая невидимые костяшки счетов. Когда дебет с кредитом сошелся, он улыбнулся.

– Как это не смогу? Вы сомневаетесь в умственных способностях старого Соломона? Конечно, это не будет стоить дешево, Гавриил Родионович. Но возможно. При наличии соответствующего финансирования.

– Златой телец тебя погубит, Моня, – напророчил мрачно отец Алексей. – Нет бы из любви к ближнему помочь бескорыстно. А ты…

– Что я? Вы по себе знаете, к чему приводит абстрактное человеколюбие. Оно надо было, отец Алексей, в ту баню дверь вышибать? Ну, угорел бы оперуполномоченный, и что с того? Меньше бы их стало? А так… Жизнь ему спасли, а поцарапанный щепками нос был квалифицирован как нанесение тяжких телесных повреждений представителю власти. По статье-то вы – террорист, батюшка. Так что, пусть ближние сами о себе беспокоятся. А у меня родственники есть. О них и забочусь. Знаете моего троюродного братца со стороны бабушки свекрови тетки их покойного деда? Гирша Нахамсона? Таки у него есть своя угольная шахта на Шпицбергене. А вы говорите, дрова, дрова. Нет, я, конечно, не сомневаюсь в способностях товарищей из ОГПУ организовать лесоповал даже на дрейфующей льдине, но вы сначала просчитайте себестоимость доставки деревьев на эти айсберги.

– Вот тебе целый корабль айсбергов. – батюшка кивнул в сторону приближающегося судна.

– Ай, не морочьте мою голову, отче, там их всего двое. Давид и Саул Айсберги.

Меня отвлек подошедший Кренкель.

– Все готово, товарищ Архангельский, – он покосился на стоящих рядом посторонних, – новый антенный усилитель установлен.

– Хорошо, сейчас будем. Лаврентий Павлович, мы с товарищем Раевским отлучимся в радиорубку. Ты не мог бы взять на себя почетную обязанность отделения агнцев от козлищ?

– Я таки помогу, – предложил свои услуги Сагалевич.

– Изыди, окаянный. – отец Алексий покачал кадилом. – Сами справимся.

Глава 8

А вдруг это очень приличные люди?

А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет?

Владимир Высоцкий

«Тьфу ты, дьявольская сила! Эк их, дряни, привалило!» – перебирая личные дела заключенных, Лаврентий Павлович бормотал под нос цитаты из «Конька-горбунка». Уголовников – в одну сторону, политических в другую. Ладно, это были не те, настоящие, многотомные пухлые дела, хранящиеся в архивах. Так, два листочка с фотографией и краткой биографией. Плюс многострочный список статей и преступлений по ним.

Берия расположился за столом в каюте бывшего начальника конвоя «Пижмы». Отец Алексий и Сагалевич, сидевшие на разных сторонах громадной кровати, отгородились друг от друга кипой бумаг и давали краткие характеристики по знакомым фамилиям.

– А кто такой Велосипедиди? Грек?

– Нет… э-э, товарищ комдив, – Соломон Борухович с усилием произнес неприятное для него слово, – из наших.

– Из жуликов? – уточнил священник.

– Нет, из радистов, – разочаровал его Сагалевич. – Изобрел телефон переносной, весом всего пять килограммов вместе с батареями. Дальность передачи – до двадцати километров. Пришел на прием в Наркомат связи, а на следующую ночь за ним приехали. Червонцем по рогам за развитие шпионских технологий.

– А этот, Воронков?

Отец Алексий встал и подошел к столу, чтобы посмотреть на дело. Узнав фотографию, он улыбнулся.

– Тут уже я смогу ответить. Это – преподобный Александр из Нижегородской епархии. В Старо-Ярмарочном соборе служил. Придумал, как из опилок мебель делать.

– Вот его за дело посадили, – одобрил Лаврентий Павлович. – Кто же купит шкаф из опилок? В стране что, деревьев мало? Да, а почему статья пятьдесят восьмая?

– При аресте уронил из окна двух милиционеров и сбросил в Оку служебную машину. Богатырь.

Берия снял пенсне и устало потер лицо ладонями.

– И куда мне теперь девать таких орлов?

– Там не только орлы, – стал объяснять Сагалевич, – и львы есть. Вот посмотрите – Лев Абрамович, Лев Эммануилович, Лев Михельсидекович… Такие же старики, как и я. Ну какие из нас изобретатели и инженеры? Отпустите нас, пожалуйста, Лаврентий Павлович?

– Куда?

– За границу отпустите, – так жалобно, что незнакомый человек принял бы за истинные чувства, попросил Соломон Борухович. – Вам ведь понадобятся шпионы в той же Франции или САСШ? А что может быть естественнее радиолюбителя с собственной радиостанцией?

– И вы добровольно будете шпионить? – усомнился отец Алексий.

– Кто вас научил говорить такую ерунду, батюшка? – Сагалевич всей позой изобразил насмешку. – Конечно же, нет. Мы будем вынуждены заняться этим под жутким принуждением этой вашей ОГПУ.

Лаврентий Павлович, не торопясь с ответом, долго протирал стекла, наконец водрузил пенсне на место и спросил:

– И вот просто так, на чистом энтузиазме?

Старый Соломон рассмеялся чистым, детским смехом.

– А мы разве не будем получать зарплату? Или вы не считаете нас евреями? Я таки могу предъявить доказательства.

– Только попробуй, – предупредил отец Алексий, кивая на кадило.

– Теоретически я могу себе представить такой вариант, – согласился Берия, наблюдая, как Сагалевич пытается подвинуться подальше от грозного священника, – но где гарантия, что по прибытии в Америку, вы не пойдете сдаваться в ФБР?

– Товарищ комбриг, – не унимался старый шпион, пересев на стул в другой стороне каюты, – Вы же не барон Ротшильд, а я не пришел закладывать фамильные драгоценности. Ну, какие могут быть гарантии? Лучше представьте, сможем ли мы жить в какой-либо стране и не устраивать ей пакости? Одну маленькую или хотя бы много больших?

– Да… И много вас таких?

– Миллионов пять наберется. Ой… Нет, на корабле, конечно, поменьше. Инженеров же вы заберете? Тогда человек сто.

– А уголовники?

– Так вам людей посчитать или сказать, сколько народа? – ответил Соломон Борухович. – Всех социально близких можете забрать себе, мы не обидимся. А давайте, Лаврентий Павлович, продадим их Нахамсону на шахту? Гирш заплатит в твердой валюте.

– Русскими людьми торгуешь, морда? – взревел отец Алексий, пытаясь нащупать на боку отсутствующий палаш.

– Подождите, Алексей Львович, – Берия остановил священника, – какие же они русские? Это про вас можно сказать. Уже про меня. Или даже про Соломона Боруховича. Вот мы – русские. А уголовники… Все, кончилось время социально близких. Урою урок.

Добровольные секретари с должным почтением внимали начальственному гневу, впрочем, не понимая его причин. Но Лаврентий Павлович быстро успокоился и стал прежним, крайне невозмутимым комбригом с тихим голосом.

– Мы подумаем над вашим предложением, товарищ Сагалевич, – того перекривило от обращения, – мне нужно посоветоваться с шефом.

– С Гавриилом Родионовичем?

– Ага, с ним. Не с Михал Иванычем Калининым такие вопросы обсуждать.

Житие от Гавриила

Лежу в тесной радиорубке на диванчике и изнываю от жары. Эти кочегары, точно пособники вероятного противника. Разве можно так пускать пар на отопление? Изя, правда, объясняет излишнее тепло работой радиоаппаратуры. Лампы, мол, там здоровенные, вот они и раскаляются. Ха, за дурачка меня принимает. Даже дети загадку знают – светит, но не греет. А они даже и не светятся, так, волосинка какая-то внутри горит. Уши он мне греет, собака. Не лампа – Изя.

И злобный такс страдает. Вот он, притулился в ногах и посматривает в тайном ожидании, что я из кармана ему белого медведя вытащу. Все еще надеется поохотиться, по несколько раз в день выбегает встречные льдины осматривать, а потом перед зеркалом грозному рыку тренируется. Ездовые собаки уже неделю, как боятся из трюма вылезать, за что охотнику ежедневный боцманский респект. Разъедается чудовище мое кривоногое, скоро по трапу не сможет взобраться. Но на зов Сан Саныча летит стрелой. Предатель. Так вот она проявляется, немецко-фашистская порода.

Да, кстати, о немцах. Гитлер же в этом году должен на выборах победить. Они уже были или нет? Надо будет у Лаврентия спросить, наверняка в его диссертации записано. Напарник еще вчера предлагал Адольфа попутно грохнуть. Оно бы и неплохо, я лично не против, но как его теперь на полюс затащить?

– Ну вы долго еще там настраивать будете? Эрнст Теодорович, ты частоту не забыл?

– Я там шкалу ножиком процарапал, – вместо радиста ответил Изя, прикручивая провода к большому громкоговорителю. – Не волнуйся, сейчас готово будет. Не терпится с шефом поговорить? Сейчас он тебе хвост накрутит.

– Настолько грозен? – спросил Кренкель.

– Не то слово, – лицемерно вздохнул товарищ архангел. – Форменный зверь. Ночами не спит, все думает – куда бы нас послать? А ты говоришь – грозен. Это бы полбеды.

– Да… – посочувствовал Теодорыч. – И как его Менжинский до сих пор терпит?

– Кого? – в один голос спросили мы.

– Ягоду, кого же еще?

Из репродуктора слышался обычный шум, треск и свист вперемешку с чужой морзянкой. Что, впрочем, старшего радиста не смущало. Он привычно отбивал ключом свои позывные, пытаясь достучаться до неизвестного ему шефа. Уже восьмая попытка заканчивалась неудачей.

– Может, у них обед? – предположил Кренкель.

Я поглядел на часы. Все может быть, распорядок дня в нашей конторе весьма вольный и своеобразный. Особенно у нас в отделе. Бывает, так все надоест, что обеденный перерыв с каждым часовым поясом устраиваешь.

– Ну, чего кричите? – из динамика вдруг раздался знакомый голос с сильным грузинским акцентом. – Слышу я все. Мощность передатчика убавьте, уши закладывает.

Старший радист подскочил со стула, встал по стойке «смирно» и, косясь на радиостанцию, прошептал:

– Ваш начальник сам товарищ Сталин?

– А ты как думал, Теодорыч? – Изя расплылся в довольной улыбке. – Станем мы еще на всякого Ягоду размениваться.

Шеф в громкоговорителе пошелестел бумагами, с хрустом в скулах зевнул и продолжил:

– Морзянку вашу тут все равно некому переводить. Поэтому спрашивать меня ничего не надо, не отвечу. Потому слушайте. Да секретность обеспечьте. Посторонние есть?

– Так я пойду? – утвердительно спросил Кренкель и вышел из рубки.

– Значит, так… Товарищи, братья и сестры… Пардон, не тот листок взял. Ага, вот он.

Видали апостола? Без бумажки двух слов не свяжет, если, конечно, без мата. И это один из лучших.

– Короче так, ребята, – по новой завел наш Чудотворец. – Как я и говорил раньше, у вас проблемы.

– А я и не знал, – прокомментировал сообщение напарник.

– Ну, не то чтобы очень большие, так, накладочка вышла.

– Да, совсем малюсенькая, – Изя продолжил одностороннюю полемику.

– Моя шутка с названием корабля, оказалась… м-м, несколько неудачной.

– Так ты шутил, сволочь? – возмущению архангела Израила не было предела. Молодой еще, наивный.

– Ночью, накануне вашего отплытия, противником была устроена диверсия, заметили которую, к сожалению, слишком поздно.

– Что там у тебя взорвали, супермаркет на перекрестке седьмого неба и проспекта имени Взятия на лапу?

– Заткнись, пожалуйста, уважаемый, – попросил я. – Мешаешь слушать.

Изя не ответил, лишь презрительно оттопырил нижнюю губу и отвернулся. Шеф, видимо дававший нам время на переваривание новостей, опять заговорил:

– В четыре часа утра вероломно, без всякого объявления войны противником был запущен Большой Гудронный Эквалайзер.

– Адронный коллайдер, – автоматически поправил напарник. Тоже мне, заклепкомерт домашнего разлива.

– Были приняты меры по обезвреживанию и остановке агрегата, но в результате его кратковременного воздействия на существующую реальность произошло самопроизвольное появление нескольких параллельных миров и срастание их с халявниками. В одной из этих параллелей вы сейчас и находитесь.

– Охренеть! – Теперь уже моя очередь настала спорить с невидимым шефом.

– Связи с этими мирами не существует, за исключением вашего. Да и с вами только по радио. Помочь ничем не сможем. По прогнозам наших ученых, эффект изоляции может продлиться несколько лет субъективного времени. Короче, господа архангелы, постарайтесь не скучать до решения проблемы. И… не надо меня благодарить. Конец связи.

Изя подошел ко мне, кажется передумав обижаться, взял за руку и, глядя в глаза, попросил:

– Гиви, когда отсюда выберемся, не ходи бить ему морду без меня. Хорошо?

– Какой разговор? Заметано. – И повернулся на скрип открывшейся двери. – А, Лаврентий Павлович, заходи. Закончил?

– Нет еще. Там Акифьев с Сагалевичем доделают. У вас как, связь была?

– Лучше бы и не было. – я махнул рукой и кратенько обрисовал сложившуюся ситуацию. И то, что Никола нашу морзянку понять не может, и про то, что задержимся мы тут гораздо дольше, чем рассчитывали.

– Вот придурок, – Берия оценил умственные способности нашего шефа, – не понимает он. Ну ладно, переводчика не нашел, но через комп можно было пропустить? Я же сам ему в прошлом месяце новейшее ПО поставил.

– Висту, что ли, десятую?

– Отстой твоя Виста. Я только собственными разработками пользуюсь. Про Лаврентия-53 слышал? Нет? Это вы зря. Мои ребята старались, Муза майкрософтовского отловили.

– Так это из-за него скандал с олимпийскими бесами был? – вспомнил Изя.

– Нет, там все тихо было. Кто эмигранта хватится? Мы его взяли как раз при переезде с Парнаса на Порнай. На 121-й статье подловили. А тут еще целый букет отягчающих обстоятельств. По совокупности на три тысячи лет каторжных работ потянуло. Да, чуть не забыл про своих уголовников, тех, что на «Пижме». У Сагалевича неплохая идея появилась.