Текст книги "Иван Царевич и Серый Волк"

Голос, в общем-то, действительно мог принадлежать Вепреву, но было в нём ещё и нечто чужое и явно кровожадное, озаботившее Ивана до лёгкой дрожи в коленях.

– Первачка попробуем, – хихикнул другой голос. – А то у меня от этих доходяг изжога.

Не то чтобы Царевич прежде считал Вепрева красавцем, но то, что сунулось в дверь кабака, вообще ни в какие ворота не лезло. Тетеря оказался прав, клыки у Вепря были невероятной величины, и попади Царевич под их удар, у союза писателей случились бы непредвиденные расходы на венок для собрата по профессии. Да что там Царевич, такими клыками лошадь можно было насквозь пропороть. К несчастью, лошади на пути у Вепря не случилось, и он уставился маленькими кроваво-красными глазками на соседа по дому, явно его не узнавая. Откровенно свинячий пятачок дёрнулся, а щетина на загривке встала дыбом. Габаритами Вепрь, между прочим, превышал свои обычные размеры. Вот и верь после этого в закон сохранения вещества. Из реального мира убыло всего килограмм восемьдесят, а здесь на Ивана надвигалось чудище центнера в полтора весом и надвигалось с откровенно враждебными намерениями.

У Царевича внутри что-то екнуло, и рука с пистолетом ушла в сторону. Стрелять даже в чудище Ивану не хотелось. Мешали гуманистические принципы и либеральное воспитание. Вепрь с Михеичем, что там ни говори, имели право на адвоката. И вообще не пристало российскому интеллигенту брать на себя роль судьи и палача.

– Стоять, – рявкнул Кляев, которому, похоже, не докучали мысли о правах человека, и нацелил маузер точнёхонько в дурную голову Вепря.

Царевич от Васькиного крика вздрогнул и неожиданно даже для себя выстрелил в потолок. Сверху посыпалась соломенная труха, Вепрь удивлённо хрюкнул и остановился.

– Ну, чего вы, мужики, в натуре, – заюлил с хитренькой улыбочкой на тонких губах Михеич, – Свои же люди: вы оборотни, мы упыри, неужто не договоримся?

Упырь Михеич, между прочим, внешне мало чем отличался от Михеева, которого Царевич знал если не всю жизнь, то уж лет десять наверняка. Разве что острые клыки выдавали в нём вампира. Вот только глазки у упыря Михеича были не серенькими, а кроваво-красными. Михеев и в реальном мире в откровенную драку вступал редко и только тогда, когда был уверен в безнаказанности и превосходстве имевшихся под рукой сил над силами противника. Царевич нисколько не сомневался, что и здесь, в Берендеевом царстве, мозговым центром банды остаётся хитренький Михеич, а всю грязную и опасную работу выполняет агрессивно-туповатый Вепрь. Удивляло Ивана сейчас больше всего то, что не только Вепрь, но и Михеич не признали своих соседей по дому, и дело здесь было, кажется, не только в скудном освещении.

– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулся Кляев. – Будешь трепыхаться, я тебя шлёпну по законам революционного времени, как врага народа, начисто потерявшего человеческий облик.

Упырь Михеич поскучнел лицом и призадумался. Очень может быть, прикидывал в уме серьёзность прозвучавшей угрозы, а возможно припоминал, где он мог слышать подобные речи прежде. Вспомнил он или нет, Царевич так и не понял, поскольку Васька достал из кармана пятнистых штанов бутылку водки, открыл ее зубами и протянул упырю. Михеич долго обнюхивал знакомую посудину, но пить почему-то не решался.

– А ну пей, иначе в расход пойдешь. – Ну что ты в натуре, гражданин начальник, – заныл Михеич. – Это же беспредел какой-то получается. Мы же не по своей воле. Служба такая.

– Пей, – рыкнул Васька и ткнул упыря маузером под рёбра.

Царевич не сразу сообразил, на кой ляд Кляев вздумал поить сказочных отморозков водкой, на которую в Берендеевом царстве был дефицит. Во всяком случае, оживший Тетеря задёргал носом и всем своим видом выразил готовность подменить упыря Михеича на месте «страшной казни». И только когда хлебнувший пару глотков упырь начал потихоньку мягчать лицом, до Ивана, наконец, дошло, что Кляев использовал в своих целях полученную от Шараева информацию. А Сан Саныч, помнится, говорил, что упыри возвращаются в человеческое обличье стоит им только напиться водки. Нельзя сказать, что после пяти-шести глотков вид Михеича разительно изменился, но краснота в глазах пропала, и вампирские клыки изо рта исчезли. Похоже, выпив водки, он обрёл не только облик Михеева, но и его память, поскольку подмигнул Царевичу, пристально за ним наблюдающему. Чудище Вепрь, убедившись в том, что с подельником ничего плохого не случилось, допил водку почти без принуждения, лихо опрокинув содержимое бутылки в широко разинутую пасть. Произошедшая с Вепрем метаморфоза была куда более заметной и произвела на почтенную публику незабываемое впечатление. Во-первых, исчезли устрашающие клыки, с железными наконечниками во– вторых, свинячий пяточек превратился в нос картошкой, а вместо щетины на голове появились пусть и жёсткие, но всё же волосы. Ну и в габаритах сильно сдал Вепрь, измельчав до размеров просто Вепрева. – Вот это уже лучше, – сказал Кляев, глядя на вернувшихся в человеческий облик собутыльников. – Чистосердечное раскаяние, безусловно, смягчит вашу вину, и суд учтёт готовность к сотрудничеству.

– Не гони волну, Вася, – презрительно хмыкнул Михеев. – Тоже мне судьи. А потом, мы никаких законов не нарушаем. В России мы пьем только водку, а в Кощеевом царстве вампиризм деяние не наказуемое.

– А утрата человеческого облика? – не выдержал Царевич. – Ты ещё о моральном облике строителя коммунизма расскажи, Иван, – лениво протянул Михеев. – Уж чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала. Кто у нас в классе комсоргом был? И кто сейчас стал оборотнем?

Положим, Царевич никогда с Михеевым в одном классе не учился, хотя комсоргом в юные годы действительно был. Конечно, для либерала это пятно в биографии, но пятно, прямо скажем, крохотное, плевое пятно. И называть за грехи юности человека оборотнем, это значит окончательно утратить чувство меры.

– Какие грехи молодости, – возмутился Михеев. – Ты, в чьей шкуре сейчас сидишь.

Царевичу осталось только плечами пожать. Допустим, шкура на нём волчья, но что из этого? Под этой шкурой на Иване, между прочим, свитер из бараньей шерсти, который он носит уже не первый год, но никто на этом основании не предъявлял ему обвинений в умственной отсталости. А Михеев, похоже, просто зубы заговаривает своим знакомым, наводит тень на плетень, дабы уйти от ответственности за свои противоправные, антигуманные деяния. А его нынешние речи можно расценивать как подтверждение того, что он, возвращаясь в человеческий облик под воздействием винных паров, не теряет память и о преступлениях совершённых в обличье упыря Михеича. Правда, Царевич сомневался можно ли считать это обстоятельство поводом для привлечения гражданина Михеева к суду за деяния упыря Михеича. Ни российская, ни мировая судебная практика подобных прецедентов ещё не знала. Ближе всего подобное раздвоение личности стояло к шизофрении, но людей, страдающих психическими расстройствами, надо лечить, а не сажать. Для обсуждения возникшей коллизии Царевич привлёк Кляева, Бердова и Тетерю, как представителя местной администрации. Кляев с Тетерей стояли за заключение Михеева и Вепрева под стражу с отбыванием наказания в колонии строго режима, а Бердов, как истинный интеллигент и либерал, горячо протестовал против столь жёсткого вердикта по отношению к больным, в сущности, людям и настаивал на высылке их из страны и принудительном лечении от алкоголизма.

– Если мы их от алкоголизма вылечим, то они опять в упырей превратятся, – возмутился Васька. – Их надо в клетки посадить и поить водкой до одурения.

– Я протестую, – взвился Бердов. – Это ничем не оправданное насилие над личностью, которая и без того пострадала от внешнего произвола. И Михеев и Вепрев, всего лишь жертвы либо обстоятельств, либо чужого преступного замысла.

– Мы с Вепревым люди маленькие, – подал голос в свою защиту подсудимый Михеев. – И в Берендеевом царстве оказались не по своей воле.

Вообще-то в государстве Советском, а позже Российском ни Вепрев, ни Михеев ни в чём таком предосудительно замечены не были, если не считать того, что первый отсидел по молодости лет два года за хулиганство, а второй раза три залетал на пятнадцать суток по протекции участкового. Что же касается превращения вышеназванных лиц в упырей, то тут слишком много неясного, чтобы решать с кондачка.

– Ладно, – махнул рукой Кляев. – Если не хотят сидеть в подвале, то пусть искупают вину кровью.

– Это, в каком же смысле, – заволновался Михеев. – В доноры я не пойду, и не сватайте.

– Я в переносном смысле, – поморщился Кляев. – Вы должны показать готовность пролить кровь за революцию.

– А вот это всегда, пожалуйста, – кривенько усмехнулся Михеев. – Покажите нам, где здесь прячется контра, и мы её сразу – к ногтю.

Революционный пыл Михеева слегка покоробил Царевича. Да и вообще никаких революций Иван в Берендеевом царстве устраивать не собирался, а прибыл он сюда с целью перераспределения собственности, если быть совсем точным в терминологии. Однако раскрывать всех тонкостей секретной миссии Иван не стал. Тем более что Киндеряев замок был всего лишь промежуточным этапом на его многотрудном пути. А истинной целью было обретение психического равновесия и возвращение к нормальной жизни, которая на протяжении тридцати лет казалась ему незыблемой и которая вдруг так неожиданно и жутковато качнулась в сторону совершенно нереальную, можно даже сказать фантасмагорическую.

– Где у вас тут можно водки достать? – спросил Кляев у Тетери. – Баба Яга у нас главная бражница. Только она не всем продаёт, боится Кощея. – Зачем тебе водка? – Царевич, очнувшийся от дум, с удивлением посмотрел на Кляева. – А как ты собираешься этих упырей держать в человеческом облике? Протрезвев, они нас чего доброго покусают.

– Мы волчью кровь не пьём, – неожиданно ухмыльнулся Вепрев и скосил на Царевича злые глаза.

Царевич никак не мог взять в толк, на что всё время намекают Вепрев с Михеевым и почему при этом усмехаются кривенько и с опаской. Подробности на этот счёт Иван решил выведать у Тетери, отведя того в сторонку: – Признавайся, что ты знаешь о Белых Волках.

– А что я? – сразу же струхнул Тетеря, – Наше дело мелкое, лесное, я царю Долдону служу и воеводе Полкану. К делам небесным у меня хода нет.

– Значит, Белые Волки царю Долдону не служат? – Да ты что, ваше благородие, с луны свалился? – удивился Тетеря. – Память у меня отшибло, – соврал Царевич. – По наущению ведьмы Вероники. – Ну, это бывает, – с облегчением вздохнул Тетеря. – Работа у вас такая, бороться с колдунами, ведьмами, кощеями и упырями.

– Так, – протянул Иван, с трудом переваривая полученную информацию. – Это я как раз помню. А кто у нас командир?

– Дружиной Белых Волков, по слухам, несколько. Но с Кощеем воюет Вадим сын Горазда по прозвищу Матерый. – А войну он, выходит, проиграл?

– Наше дело маленькое, – вильнул глазами в сторону Тетеря. – Откуда нам сирым да убогим знать, кто войну выиграл, а кто проиграл. Мы же простые лешие. А там, шутка сказать, небесный свод. С Перуном-богом шутки, конечно, плохи, но есть, видно, и иные силы, которые выступили на стороне Кощея, а иначе он вряд ли хвост поднял бы.

О Перуне Царевич имел смутные представления, как и о славянской мифологии вообще. По слухам, доходившим до Ивана, эта мифология так и не доросла до уровня древнегреческой, а после и вовсе деградировала до уровня бабкиных сказок. Русские народные сказки Царевич, естественно, любил с детства, и эта любовь наложила отпечаток на его творчество. «Берендеево царство» и «Жеребячье копыто» он написал по мотивам этих сказок, но, разумеется, в жанре модного ныне стёба. Да и кто скажите на милость в наше техногенное время будет сколько-нибудь всерьёз принимать всех этих кощеев, русалок, водяных и прочую нечисть. Во всяком случае, так казалось Ивану до недавнего времени, но сейчас, глядя в преданные глаза Тетери, он пришёл к выводу, что, видимо, здорово ошибся в оценке общей ситуации.

Кляев настаивал на визите к бабе Яге, то бишь Кабанихе. Царевичу очень не хотелось связываться со скандальной старухой. Другое дело, что отправляться на штурм Киндеряева замка, охраняемого целым полком, во главе столь малой дружины ему не улыбалось. Нужна была более полная информация и о Кощее Бессмертном и о Киндеряе, и о тех силах, что за ними стоят. А силы эти, судя по всему, были немалые, коли им удалось отбиться от дружины Вадима Матёрого, у которого, по слухам, были очень сильные покровители в здешних высших, в смысле небесных, сферах.

Лешего Тетерю оставили стеречь дорогу, Михеева и Вепрева взяли с собой, к большому неудовольствию Бердова, который чувствовал себя неуютно по соседству с потенциальными упырями. Риск, между прочим, был нешуточный, поскольку винные пары со временем могли выветриться из дурных голов, и не к месту начавшаяся метаморфоза перепутала бы Царевичу все карты. Васька Кляев на всякий случай провёл с собутыльниками разъяснительную работу, с применением подручных средств в виде маузера, которым он очень выразительно водил перед носом Михеева. Васька был мужиком жилистым и не трусливым, и уж кому, как ни Вепреву с Михеевым это знать. И пока оба находятся в человеческом обличье, можно не сомневаться в их лояльности если не к Царевичу, то к Кляеву. Дворовая солидарность, это вам не пустой звук. Но чтобы чувствовать себя спокойно, нужна водка, и здесь без Кабанихи никак не обойтись. Между прочим, это именно она, как в эпоху тотального дефицита, так и в эпоху безденежья, всегда приходила на помощь страждущим мужикам родного дома, за что была в подозрении у жен, которые и в глаза и за глаза называли Кабаниху змеей – искусительницей.

– А почему здесь сейчас лето, когда у нас уже поздняя осень? – обернулся Кляев к Михееву.

– Говорят, что здесь зимы вообще не бывает, так побуранит месячишко, а потом опять теплынь.

– А откуда взялись железные болваны и что они из себя представляют?

Вопрос Царевич задал не только Михееву, но и Бердову, однако, ни тот, ни другой отвечать не спешили.

– Ты не крути носом, Валера, – решил облегчить задачу соратнику по писательскому цеху Царевич. – Если Костенко догадается, что ты прячешься от него в Берендеевом царстве, то он найдёт способ известить своих подручных болванов, и они пойдут по твоему следу.

– Я и сам не знаю, откуда взялись эти закованные в железо рыцари, – нехотя отозвался Бердов. – Честное слово не знаю. Наташка говорила, что Малюта Селютинович привёл их на подмогу Киндеряю из дальних земель.

Замок Кабанихи возник пред взором впавшего в задумчивость Царевича столь неожиданно, что он невольно вздрогнул. Кляев без смущения подрулил ко рву, окружающему замок, и врубил милицейскую сирену. То ли у Кабанихи оказались слабые нервы, и она испугалась представителей власти, то ли по какой-то другой причине, но подъемный мост опустился в мгновение ока, и Кляев без раздумий воспользовался столь любезным и недвусмысленным приглашением.

По двору довольно обширного замка гуляли куры. Пейзаж был настолько мирным и несоответствующим имиджу бабы Яги, что любого другого человека наверняка заставил бы расслабиться. Но Царевич, имевший почти сорокалетний опыт общения с Кабанихой, в её благодушие не верил. Как не верил и улыбке рта, под завязку забитого золотыми зубами. Кабаниха лично, в окружении десятка прихлебателей, вышла встречать прибывших с визитом незваных гостей. Царевич, вылезая из машины, поправил волчью шкуру на плечах, дабы клыки как можно более устрашающе скалились в сторону коварной бабки. Кляев демонстративно засунул за широкий пояс маузер. Бердов скромно держался в тылу у отважных витязей, крепко прижимая к груди драгоценный чемоданчик с валютой.

– Нарушаем, гражданка Кабанова, – вместо приветствия укорил хозяйку Кляев. – Да где ж нарушаем, Васенька, – всплеснула руками баба Яга. – А главное, что нарушаем?

– Обычаи нарушаешь, Егоровна. Дорогим гостям ни водки, ни медовой браги не поднесла.

Пока Кабаниха причитала по поводу своей бедности и неожиданности визита, Царевич разглядывал её хоромы, которые, надо самокритично это признать, превосходили роскошью дворец Мокрухи. Одно красное крыльцо, сработанное, к слову, из чёрного мрамора, чего стоило. Да и весь замок, сложенный из белого кирпича, вполне мог довести до синевы завистливую Веронику, не говоря уже о Верке. Пока Кабанихина челядь суетилась с закуской, Иван разглядывал картины в обширнейшем зале, отделанном золотистым камнем. Картины показались писателю знакомыми. Конечно, полной уверенности у него не было, но, кажется, он их уже видел на одной из выставок, устраиваемых Ириной Аркадьевной Полесской. Слегка ошарашенный авангардистскими вкусами Кабанихи, Иван перешёл к скульптурам, которые устрашающе отражались в начищенном до зеркального блеска полу звериными мордами. Древний зооморфизм настолько полно гармонировал с современным авангардом, что Царевичу оставалось только удивляться художественному вкусу представительницы нечистой силы.

Водку гостям поднесли в хрустальных фужерах, на золотом подносе, украшенном летающими уродами. Подобных гарпий Царевич уже видел на гобеленах, украшающих гробницу фараона, а потому отнёсся к чужим причудам без содрогания в сердце, а поднесённую водку выпил, не моргнув глазом.

– Михееву с Вепревым тоже налей, – распорядился Кляев. – Они теперь социально близкие новой власти.

Кабаниха распоряжение Кляева выполнила с большой неохотой, видимо преображение подельников ее сильно огорчило, она даже подмигивала Михееву, но тот, уже почуявший запах спиртного, к предупреждениям работодательницы отнёсся индифферентно.

– А какая такая у нас новая власть, Васенька? – ласково пропела Кабаниха и зло покосилась в сторону помалкивающего Царевича.

– Ну, ты даёшь, Егоровна, – вскинул бровь Кляев. – Я тебя не узнаю. Царя Долдона скинули. Теперь главой Берендеева царства назначен Вадим Гораздович Матерый. – Кем назначен-то? – взвизгнула Кабаниха – Сама знаешь кем, – указал пальцем на потолок Васька. – Такие вот дела. Короче, кончилось ваше время. – Это что же, и бизнес запретят? – ахнула Кабаниха. – Бизнес не запретят, – твердо взял нить разговора в свои руки Царевич, – а вот с мелкофеодальными замашками вам придётся расстаться, гражданка Кабанова. Крепостничество и вампиризм теперь, по новому УК, наказуемые деяния. И по совокупности, вам, дражайшая, грозит как минимум двадцать пять лет каторжных работ.

– Так мы же ни сном, ни духом, – затрепетала баба Яга. – Сидим тут в дыре, вдали от просвещённых умов. Так ведь закон обратной силы вроде бы не имеет? – Закон принят ещё месяц назад, – соврал Царевич, не моргнув глазом. – Он опубликован во всех средствах массовой информации. Вам ли не знать, гражданка Кабанова, что незнание законов не освобождает от уголовной ответственности. Однако чистосердечное раскаяние и сотрудничество с властями, бесспорно, облегчит вашу участь. Вы меня понимаете, гражданка?

– А как же, – поддакнула Кабаниха. – Я всегда готова искупить вину.

Во искупление феодальных грехов хозяйка тут же пригласила грозных гостей к столу, накрытому, надо признать, с вызывающей роскошью. Царевичу таких разносолов есть ещё не доводилось. Только мясо на столе было двадцати сортов, не говоря уже о рыбе, жареной, вареной, фаршированной, под немыслимым количеством соусов. Царевич собрался было попенять Кабанихе за истребление местной фауны, но потом передумал. В конце концов, этот грех не был самым крупным, из совершённых ею на землях Берендеева царства.

– Сдашь нам Киндеряя, получишь индульгенцию за все свои преступления, – сказал Васька, изрядно захмелевший на пиру. – Это я тебе говорю, Кляев. Мандат выдам с печатью и подписью, всё как у людей. Но спекулировать не позволю. Возвращайтесь назад, гражданка Кабанова, и видите образ жизни, достойный российской пенсионерки.

– Ну, спасибо, Вася, – вперила руки в боки Кабаниха. – Я, значит, недостойный образ жизни веду, а Люська Шишова вся в достоинстве купается. Одних любовников у этой стервы три десятка. Такие шабаши закатывает у Лебяжьего озера, что даже русалки сгорают от стыда.

– Ты мне зубы не заговаривай, – погрозил Кляев пальцем бабе Яге. – Секс у нас законом пока не запрещён. А недостойное поведение гражданки Шишовой рассмотрит товарищеский суд.

– А порча законом запрещена? – Безусловно, – важно кивнул головой Васька. – Тогда арестуй эту негодяйку, – потребовала Кабаниха. – Милка сначала напускает на мужиков порчу, вгоняя их в слабость, а потом с помощью шампуня излечивает их от импотенции. Это как, по-твоему, коммерция?

Негодование Кабанихи было вполне искренним: и глаза пылали, и щёки розовели, как у молодой. Впрочем, порозоветь они могли не только от негодования, но и от выпитой в немалом количестве водки. В одном только Царевич не сомневался: баба Яга ненавидела ведьму Милу в Берендеевом царстве столь же искренне, как Кабаниха Люську Шишову в Российской Федерации. Кабаниха, к слову, кроме торговли спиртным, подрабатывала ещё и ворожбой и знахарством, так что появление в соседнем подъезде конкурентки она восприняла очень болезненно. Судя по всему, возникшая в хрущобе борьба перекинулась и в Берендеево царство, тем более что дворцы вышеназванных особ оказались и здесь по соседству. – Факт порчи ещё доказать надо, – вздохнул Васька, которому явно не хотелось ссориться с Люськой по столь пустяковому поводу как чужая импотенция. – Ах, Вася, Вася, – укоризненно покачала головой Кабаниха. – Хоть и при мандате ты и при маузере, а всё же кобелиное берёт в тебе верх над праведным. Думаешь, не знаю, почему ты ведьму защищаешь, а несчастную старуху злобно гнетёшь.

– Ты эту агитацию брось, Егоровна, – смущённо прокашлялся Васька. – Мне доказательства нужны и свидетели.

– А я чем тебе не свидетель? – вскинулась Кабаниха. – Вы лицо заинтересованное, – поспешил Царевич на помощь слегка растерявшемуся Кляеву. – Нужен, по крайней мере, ещё один свидетель, причем это должно быть независимое от вас лицо.

– А собственным глазам вы верите? – не на шутку распалилась Кабаниха. – Так вот сегодня в полнолунье ведьма Мила проводит шабаш на соседней горе. Мало сама срамотину разводит, так ещё заезжую Иштар пригласила. А эта вобла сушёная мужиков и вовсе кастрирует, тут уж никакой шампунь им не поможет. – Стоп, – остановил бабу Ягу Царевич. – Об Иштар-Кибеле попрошу подробнее.

Кабаниха смутилась, огонь негодования, полыхающий в глазах, угас. Похоже, старуха осознала, что сболтнула в запале лишнее. Во всяком случае, она тут же попыталась увести разговор в сторону, переведя стрелки на вурдалака Сеню, который-де совсем выпустил вожжи из рук и превратился в подкаблучника, позоря тем самым всю вурдалачью породу. Однако Царевича Сеня в данную минуту не волновал вовсе, и он упрямо гнул свою линию, вынуждая Кабаниху вернуться к нежелательной для неё теме.

– Как эта Иштар сюда попала? – А мне откуда знать, – возмутилась баба Яга. – Она ещё с незабвенных времён зарится на наши земли. Первенство своё хочет утвердить над всеми прочими богами. Во времена оны Иштар взращивала дракона, чтобы он сожрал солнечного бога Ра, а теперь она, видишь, ополчилась на Перуна. Стерва она, а не богиня, что ей мужики, коли она с быками путается. Дочку вот прижила невесть с кем. Жаловалась мне, что та совсем от рук отбилась.

– Так она была у тебя? – ошалело уставился на Кабаниху Васька.

– Сегодня по утру, – махнула рукой Кабаниха. – А я женщина честная, не извращенка какая-нибудь. Двадцать лет уже вдовствую, а никто обо мне худого слова не сказал. А от этой воблы муж сбежал.

– От какой воблы? – не понял Васька. – Так от Ираиды, в миру-то она Ирина Полесская. – Она у вас была? – аж подпрыгнул на лавке Валерка Бердов. – Она же в корову превратилась, – не удержал рвущегося из груди вопля Кляев. – Ты, милый, сам посуди, – мягко улыбнулась Ваське Кабаниха, – ну как тут коровой не стать, если с быками путаешься. А дочка у неё и вовсе кобыла кобылой. Подавай ей, видишь ли, жеребца. Семирамидой она захотела стать. Видали мы таких ассирийских цариц.

Царевич не то чтобы утерял нить разговора, а просто у него этой нити и не было. Кабаниха страдала какой-то новой формой шизофрении, когда мысли гражданки Кабановой мешались с мыслями и воспоминаниями древней сказочной старухи Яги. В том, что баба Яга помнила Иштар-Кибелу, ничего удивительного не было, но вот её знакомство с Ириной Аркадьевной Полесской явилось для Царевича сюрпризом, впрочем, на эту мысль его уже наводили авангардистские полотна, висевшие на стенах Кабанихиного дворца. – Так это по заданию Полесской вы прикармливаете драконов? – Моё дело маленькое, – вильнула глазами Кабаниха. – Они мне яблочко, я им жвачку. Бедной старушке больше ничего и не надо.

– Вижу я, какая ты бедная, – сказал Васька, – раскулачивать тебя пора. Яблочко-то в нашем мире тысячу долларов стоит, а жвачка в любом киоске – гроши.

– Да где же ты, Васенька, такие цены видел? – удивилась Кабаниха. – Люська художнику Самоедову три яблока за три тысячи долларов продала, вот и Царевич свидетель.

– А ты говоришь, не стерва! – всплеснула руками Кабаниха. – Да ведь красная цена тому яблоку двести долларов, а я и вовсе оптом за сто пятьдесят отдаю. Торгую себе в убыток. Потому как сирота и защитить некому.

– Ну, это ты дала маху, – подлил масла в огонь Кляев. – Сто пятьдесят долларов, это курам на смех. Пятьсот-шестьсот, это ещё куда ни шло. Кто же тебя так нагрел бессовестно?

– Так Киндеряй и нагрел, – вздохнула Кабаниха. – А Малюта Селютинович мне сказал, что яблочко и вовсе за сто долларов отдаёт.

– Вот аферисты! – покачал головой Васька. – А ты тоже хороша: неужто не знаешь, что Селютинович Костенко родной дядя.

– Ахти мне, – пустила слезу Кабаниха. – Да что же это за ироды такие, скажите мне, люди добрые. Да я того Малюту в бараний рог согну. Я на него самому Кощею нажалуюсь. Я его выведу на чистую воду. Он ведь, гад, ворованными яблоками торгует, а у меня-то трудовые. Потом и кровью добытые.

Кляев дипломатично промолчал. Царевич тоже не стал акцентировать внимание Кабанихи на статье УК РФ, озаглавленной «Скупка краденного в крупных и особо крупных размерах». Не хватало ещё, чтобы российский либерал хлопотал в Берендеевом царстве об интересах Кощея Бессмертного.

– Выходит, Полесская решила натравить драконов на Перуна? – Ну, ты скажешь тоже, сосед, – усмехнулась Кабаниха, слегка отошедшая после открывшегося её взору чужого коварства. – Наши драконы маломерки трёхголовые, куда им на самого Перуна хвост поднимать. Они и с Волками-оборотнями предпочитают не связываться. А если сожрут иногда зазевавшегося смерда, так не хлопай ушами, а если упыря сглотнут, так и вовсе немалая польза. О гоблинах даже не говорю. От этой заморской напасти только драконы наше спасение.

Было о чём подумать Царевичу после Кабанихиных откровений. Что-то неладное было с этими драконами и объявившейся вдруг некстати в Берендеевом царстве богиней Иштар. А Иван-то полагал, что Ирина Аркадьевна после неудавшейся вакханалии так и останется до конца своих дней тощей коровой. Неужто Полесская действительно решила бросить вызов богу Перуну? Прямо скажем, неразумная претензия со стороны известного в узких кругах искусствоведа. Если, конечно, у Ираиды-Иштар нет какого-нибудь проверенного тысячелетиями оружия.

По словам Кабанихи, драконы, охраняющие Кощеев сад с молодильными яблоками, существа слишком хлипкие, чтобы потрясать небесные свободы даже в масштабах Берендеева царства. Разве что Ираида вздумает подкормить их молодильными яблоками, что маловероятно. Эти яблоки, может, и поднимут драконью потенцию, но вряд ли добавят им необходимой мощи в нужном объеме. Здесь требуется нечто из ряда вон выходящее, вроде чудищ, виденных Царевичем на эскизах художника Самоедова.

Иван едва на лавке не подпрыгнул от пришедшей в голову мысли. Эврика! Вот откуда ветер дует. Вот кто заказал Самоедову этих трёхголовых монстров. Непонятно только, зачем художник добивался сходства жутковатых морд с вполне конкретными людьми?

– А ваши драконы умом блещут? – спросил Царевич у пригорюнившейся Кабанихи. – Какой там ум, – махнула та рукой. – Двух слов связать не могут.

Что и требовалось доказать. Сражаться с богом, не имея приличных мозгов, крайне затруднительно. Тут нужен человеческий разум, по меньшей мере. Ну, сукин сын Мишка! И ведь ни словом не обмолвился, даже не намекнул. И Бердов хорош. Царевич с трудом удержался от желания, запустить в задумавшегося Валерку фаршированным зайцем под острым соусом.

– Надо идти, – сказал Царевич, толкая задремавшего было Ваську. – Как бы Ираида – Иштар не устроила нам подлянку вселенского масштаба.

Кляев, пьянка пьянкой, а служба службой, пошатываясь, поднялся из-за стола. Царевича тоже разбирал хмель, но была надежда, что винные пары выветрятся на свежем воздухе, пока они пеши доберутся до холма. Валерку Бердова Царевич решил на всякий случай прихватить с собой, а вот Михеева с Вепревым оставил в Кабанихином замке с твёрдым наказом, поить их водкой до посинения. Сантехники от Царевичевых слов просветлели ликами и поклялись, что выполнят приказ буква в букву. А вот любимый зять богини Иштар сильно спал с лица и даже попытался прикинуться в стельку пьяным, но был приведен в чувство Кляевским маузером.

– Родина в опасности, интеллигент, – рыкнул Васька. – Какая тут может быть пьянка.

Бердов призыву внял и, пошатываясь, побрел вслед за бравыми витязями к выходу. Кабаниха простерла гостеприимство до того, что проводила представителей новой власти аж до самого предупредительно опущенного моста. – Машина у тебя пусть пока постоит, – распорядился Васька. – И смотри, Егоровна, ты меня знаешь. В случае чего, с контрой как с контрой.

– Да ты что, Васенька, когда это я была врагом народа или революции. Ведь без малого сорок лет за спасибо пласталась. – Знаю я, как ты пласталась в своём пивном ларьке, – благородно рыгнул Васька. – Бывало пену сдуть не допросишься. Тоже мне герой соцтруда.

Впрочем, последних Васькиных слов Кабаниха уже не слышала. А слышала их только ночь, павшая чёрным покрывалом на Берендеево царство, да луна, похабно подмигнувшая странникам с небосвода. Не исключено, правда, что подмигивание просто почудилось Царевичу, бредущему через поле по высокой траве. Кляев сказал, что это вовсе не трава, а рожь, но Иван оставил его слова без внимания.

До холма, если верить Кабанихе, было не более двух вёрст. Царевич считал, что они прошли уже, по меньшей мере, вдвое больше, но Кляев его не поддержал. По словам Васьки выходило, что они вместо того, чтобы идти прямо, выписывают по рваному полю кренделя и зигзаги. И очень может быть, что он был прав. Однако Царевич не спешил столь прискорбное обстоятельство списывать на бесов, а попенял Кабанихе за излишне крепкий самогон.