Текст книги "Грозный эмир"

– Какой еще орден? – вскинула она глаза на немолодого, но еще очень красивого мужчину лет сорока.

– Речь идет об ордене рыцарей Христа Иерусалимского храма, – вежливо сообщил незнакомец. – Он возник чуть больше года назад стараниями благородных шевалье.

– Так ты монах?

– Я рыцарь, давший обет Богу, защищать всех обездоленных и несчастных.

– Боюсь, что ты опоздал с визитом, шевалье де Бове, – усмехнулась Тереза. – Тебе следовало навестить меня хотя бы два дня тому назад.

– А мне кажется, что я пришел вовремя, – усмехнулся благородный Ролан, хлопая в ладоши.

Тереза с интересом наблюдала, как люди, облаченные в белые сюрко, вносят в зал ворохи одежды, серебряную посуду и меха. Кем бы там ни был этот самоуверенный сенешаль, но его щедрость заслуживала восхищения. Последней внесли вместительную шкатулку, наполненную драгоценными каменьями.

– Неплохо для нищего рыцаря Иерусалимского храма, – не удержалась от насмешки Тереза.

– Это свадебный подарок, – пояснил любезный шевалье.

– И кто невеста?

– Ты, благородная Тереза.

Графиня засмеялась и невольно огляделась по сторонам. К сожалению, вышколенные слуги барона де Вийяра, испугались гостя настолько, что поспешили исчезнуть с его глаз раньше, чем получили приказ от своей новой госпожи.

– Ты решил посвататься ко мне, шевалье?

– Все братья нашего ордена дают обет безбрачия, – вежливо пояснил гость, присаживаясь на лавку. – К тому же я слишком стар для столь молодой и цветущей женщины.

– Тогда зачем ты пришел сюда?

– Чтобы предостеречь одну прекрасную даму от опрометчивого шага, – вздохнул Ролан. – Тебя, благородная Тереза, хотят использовать для того, чтобы развязать усобицу на земле графства и без того обескровленного тяжелым поражением. Ты, вероятно, слышала, что почти полторы тысячи рыцарей и четыре тысячи сержантов, не считая множества туркополов пали вместе с Рожером Анжерским на поле битвы, которое уже называют Кровавым.

– Мне об этом никто не сказал, – отшатнулась, бледнея, Тереза.

– Антиохии не устоять без поддержки короля Иерусалимского, – продолжал шевалье. – Но благородный Болдуин не станет помогать убийцам, и твоя участь будет незавидной, сеньора.

– Но я не собираюсь никого убивать! – в ужасе воскликнула Тереза.

– Это сделают твои сторонники, но вина за пролитую кровь падет на тебя.

– У меня нет сторонников, – нахмурилась женщина.

– Тебя пытаются использовать люди из окружения твоего покойного мужа. Те самые, что держали тебя в неволе все эти годы. Они боятся расплаты за содеянное зло и готовы на любое самое страшное преступление.

– По-твоему, я должна сказать им «нет» и выпить яд, который они поднесут мне в кубке. Я не хочу умирать, шевалье! Слышишь, не хочу!

– Слово «нет» им скажет твой новый муж, – спокойно произнес Ролан, беря за руку вскочившую на ноги женщину.

– Какой еще муж? Ты в своем уме?!

– Он ждет тебя в спальне, – ласково улыбнулся испуганной Терезе гость. – Завтра поутру патриарх Рикульф вас обвенчает. В приданное ты получишь Латтакию и титул баронессы. Это лучше, чем ничего, не правда ли, сеньора?

– А если я откажусь?

– В таком случае тебе придется выпить яд, но уже из моих рук, – холодно бросил шевалье. – Мы не можем допустить кровавой усобицы в Антиохии. Потеря графства обернется трагедией для всего христианского мира, и ты должна это понимать.

Тереза заглянула в глаза своего будущего палача и ужаснулась. В этих глазах не было ненависти, но не было и сострадания. Разве что интерес игрока, обдумывающего очередной неожиданный для противника ход.

– Ты играешь в шахматы, шевалье?

– Я люблю на досуге побаловаться забавными фигурками, – подтвердил Ролан де Бове. – Эта игра дисциплинирует ум.

– Хорошо, я согласна.

– Рад, что мы договорились, сеньора, – сказал гость, поднимаясь с лавки. – Желаю тебе хорошо провести ночь и радостно встретить утро нового дня.

Первым желанием Терезы было бежать из роскошного дворца, ставшего для нее ловушкой. Но она сумела сдержать свой порыв. Шевалье де Бове мало походил на доверчивого чудака, легко выпускающего из рук пойманную добычу. Наверняка здесь во дворце остались его люди, следящие за каждым шагом несчастной вдовы. Тереза позвала служанок, но на ее зов никто не откликнулся. Дворец словно вымер после того, как сюда наведался сенешаль таинственного ордена рыцарей Иерусалимского храма. Несчастной вдове ничего другого не оставалось, как присесть на лавку и запустить пальцы в роскошно отделанный ларец из красного дерева. Толк в драгоценностях она знала. Этот вместительный ящичек хранил в себе богатство ценою в пять тысяч денариев, по меньшей мере. Если жених, обещанный Терезе, делает своей невесте такие подарки, то человек он явно не бедный. Она почувствовала, что краснеет. Шесть лет графиня Анжерская жила без мужских ласк. Тереза дошла до того, что готова была соблазнить простолюдина, но ее охраняли евнухи, равнодушные к женской красоте. Граф Рожер оказался даже большей свиньей, чем она о нем думала. А ведь ради него Тереза пошла на преступление и отравила человека, которого безумно любила. Точнее, ее вынудили к этому под страхом пыток и смерти. А теперь ей самой угрожают ядом. Ей, которая так хочет жить. Правда, у нее есть выбор: отказаться от призрака власти, витающего где-то там вдали, и удовлетвориться Латтакией, чудесным приморским городом, где она провела много счастливых дней. Терезе оставалась только надеется, что ее новый муж не окажется расслабленным уродом, не способным удовлетворить страсть женщины.

Претендент на руку вдовы графа Анжерского оказался редкостным наглецом. Это Тереза поняла сразу же, как только вошла в спальню. На ее ложе лежал рыжеватый мужчина лет двадцати, уже успевший избавиться от одежды и пребывающий по этому случаю в очень хорошем настроении. На Терезу он взглянул с интересом и даже изрек, чмокая пухлыми губами:

– А ты гораздо красивее, чем я полагал.

Тереза сначала испугалась при виде незнакомца, потом взяла себя в руки и даже устыдилась собственного страха. В конце концов, с какой стати она, зрелая женщина, должна бояться какого-то мальчишки с зелеными насмешливыми глазами и на удивление чувственным ртом.

– Назови свое имя, шевалье, – спокойно произнесла она, присаживаясь на край ложа.

– Гуго де Сабаль, – отозвался рыжий. – Твой будущий супруг и господин, сеньора.

– Ты сын графа Вермондуа? – припомнила юного пажа Тереза. – Боже, как ты изменился за эти шесть лет.

– Надеюсь, в лучшую сторону? – насторожился шевалье.

– Я тоже на это надеюсь, благородный Гуго.

К утру Тереза поняла, что приобрела гораздо больше, чем потеряла. И мысленно поблагодарила шевалье де Бове за удачный выбор. Благодарить Бога за нынешнюю ночь она посчитала неуместным, но поклялась про себя, что искупит этот грех будущим благонравным поведением. Ибо от такого юного и полного сил мужа умные женщины не ищут удовольствий на стороне.

Весть о том, что патриарх Рикульф обвенчал вдову Рожера Анжерского с бароном де Сабалем, поразила почтенного Андроника в самое сердце. Не приходилось сомневаться, что за этим браком стоит Ролан де Бове, вечный соперник даиса Сирии. Только Ролан мог уговорить беспутного мальчишку Гуго обвенчаться с женщиной, к которой тот не питал никаких чувств. А для разъяренного Санлиса этот нелепый союз обернулся крушением всех надежд. Немудрено, что благородный Ги потерял голову и едва не задушил своего старого надежного друга. Почтенному Андронику все же удалось привести барона в чувство с помощью нотария Никодима и юного Сен-Клера, очень вовремя оказавшегося на месте происшествия.

– Я же тебе сказал, что ее нужно брать за горло! – продолжал рычать укрощенный Санлис.

– Так это ее, а не меня, – нашел в себе силы для шутки Андроник. – По-моему, я не слишком похож на благородную даму.

– Совсем не похож, – охотно подтвердил конопатый Сен-Клер, успевший, к слову стать бароном де Лорреном.

Новоиспеченный барон был послан к маршалу графства Антиохийского коннетаблем Ричардом Ле Гуином, но благородный Симон никак не предполагал, что привезенные им вести вызовут такую бурю.

– Король Болдуин не стал возражать против решения благородного Боэмунда, передать вдове Рожера Анжерского город Латтакию, но при условии, что Гуго де Сабаль не будет претендовать на аль-Акр, который остается за благородным Мишелем де Крийоном.

– А разве Болдуин де Бурк в Антиохии? – нахмурился Андроник.

– Прибыл вчера поздно вечером в сопровождении двух тысяч рыцарей и пяти тысяч сержантов, – охотно пояснил Симон.

Андронику ничего другого не оставалось, как развести руками. Ссориться с королем в нынешней ситуации было бы безумием, немудрено, что Ле Гуин и Крийон сразу же поджали хвосты и легко согласились с переходом Терезы в лагерь недавних врагов. Король Болдуин, по мнению недоброжелателей, умом не блистал, но в чем нельзя было отказать этому растолстевшему под уклон годов человеку, так это в бычьем упорстве и умении настоять на своем.

– Ты меня удивляешь, благородный Ги, – вздохнул Андроник. – Проспать приезд короля – это же уму непостижимо.

Болдуина ждали в лучшем случае через неделю, но король проявил несвойственную ему прыть и своим внезапным появлением расстроил все планы заговорщиков. Андроник, в отличие от озлобленного Санлиса, не осуждал ни Ле Гуина, ни Крийона, пошедших на сговор не столько даже с королем, сколько с графиней Констанцией и Глебом де Руси. Оба хлопотали в первую очередь о своих интересах и, скорее всего, вполне успешно. Что же касается Санлиса, то ему следовало бы меньше полагаться на союзников, а бдеть денно и нощно, дабы не остаться в дураках.

– Они спорили всю ночь, – продолжал сыпать сон на раны благородного Ги неугомонный Симон Сен-Клер. – В конце концов, сошлись на том, что бароны принесут вассальную присягу графу Боэмунду Второму, но регентом Антиохии до его совершеннолетия будет король Болдуин. Ричард Ле Гуин уступил звание коннетабля Глебу де Руси в обмен на маршальский жезл и право замещать короля Болдуина во время его отсутствия в графстве. Правда, свои решения Ле Гуин должен будет согласовывать с благородной Констанцией.

В принципе, по мнению Андроника, могло быть много хуже. Но в окружении короля, видимо, полагали, что усиление французской партии в ущерб нурманской не принесет пользы ни Антиохии, ни Иерусалиму. Решение было принято воистину Соломоново, что, безусловно, делало честь Болдуину де Бурку.

– Благородный Ричард настоял на забвении прежних обид, и благородная Констанция с ним согласилась, – покосился Сен-Клер в сторону Санлиса, поскольку эти слова предназначались в первую очередь ему. – Никого из оплошавших баронов и рыцарей преследовать не будут. Тем более на виду у неприятеля.

– Какого неприятеля? – полюбопытствовал молчавший Никодим.

– Ильгази оправился от болезни и двинул свою армию к Хомсу, – пояснил Симон. – Король Болдуин очень обеспокоен маневрами эмира Мардина, нацелившегося то ли на Иерусалим, то ли на Антиохию. Через два дня мы выступаем. Понс Триполийский присоединиться к нам на марше. Ле Гуин полагает, что ты благородный Ги не останешься в стороне от общего дела и присоединишься со своими сержантами к объединенной армии крестоносцев.

Барон Симон де Сен-Клер де Лоррен раскланялся с бароном Ги де Санлисом и торжественно покинул его дом. Хозяин прошипел вслед гордому юнцу несколько забористых ругательств, которые, впрочем, услышали только Андроник с Никодимом.

– Ну что же, – подвел итог событиям минувшей ночи даис Сирии, – мы понесли большой урон, но я бы не стал впадать в отчаяние. Нам удалось сохранить головы на плечах, а это по нынешним скорбным временам уже немало.

Почтенный Ильгази был несказанно удивлен, когда перед ним, на подходе к городу Хомсу, вдруг выросла стена всадников с длинными копьями наперевес. Саббах, вынужденный сопровождать эмира в этом запоздалом походе, даже крякнул от досады. Бек Балак, родной племянник победоносного Ильгази, человек еще достаточно молодой, а потому воинственный, оскалил по-волчьи зубы. Юный Тимурташ, сын эмира, зябко передернул плечами и испуганно покосился на отца. Беки свиты встревожено загудели. И только привычные ко всему нукеры-телохранители холодно помалкивали. Армия короля Болдуина, по прикидкам дозорных, насчитывала никак не менее двадцати пяти тысяч человек. Полтора месяца назад под началом Рожера Антиохийского насчитывалось людей не многим меньше. Но в ней преобладали туркополы. Под Хомсом королю Болдуину удалось собрать едва ли не всех рыцарей и сержантов, имевших за плечами огромный опыт победоносных войн против мусульман. Франки, похоже, отлично понимали, что их ждет в случае поражения, а потому готовились стоять насмерть. Ильгази привел под стены большого города тридцать тысяч туркмен и десять тысяч мардинских и халебских сельджуков. Числом его армия превосходила армию крестоносцев, но сильно уступала франкам в вооружении и опыте. И, тем не менее, эмир начал сражение, привычно бросив вперед мамелюков, уже однажды решивших исход битвы в пользу мусульман. Саббаху на миг показалось, что удача вновь повернулась к Ильгази лицом. Железная стена крестоносцев стала распадаться прямо на глазах, еще до соприкосновения с мамелюками. Каирский бек не сразу сообразил, что место рыцарской конницы заняла закованная в сталь пехота. Этот маневр оказался неожиданным и для мамелюков, которые почему-то стали придерживать коней, а иные, самые ретивые, и вовсе вылетали из седел.

– Колья! – первым догадался бек Балак. – Какая неудача.

Часть мамелюков все-таки прорвались к пехоте по телам своих товарищей, но ощетинившейся копьями стальной еж без труда отразил их лихой натиск. Конные рыцари и сержанты, разделившись на две группы, атаковали мамелюков с флангов. Бек Балак умолял дядю бросить на помощь гибнущим мусульманам конных туркменов, но Ильгази в ответ даже бровью не повел. Опытный полководец уже понял, что проиграл битву и не хотел напрасно губить своих людей. Туркмены всего лишь обстреляли франков с почтительного расстояния, чем замедлили их ход. Воспользовавшись заминкой, треть мамелюков все-таки успели выскочить из хорошо расставленной ловушки. Удовлетворенный таким развитием событий Ильгази приказал трубить отступление.

– Придется договариваться, – усмехнулся эмир в седеющие усы. – Надеюсь, требования франков не будут чрезмерными.

Неожиданное миролюбие Ильгази, прервавшего войну в самом разгаре, удивило многих беков, как мардинских, так и халебских. К сожалению, у эмира на это имелись очень веские причины. Грузины вторглись в Восточную Персию и нанесли сельджукам тяжкое поражение. Султан Махмуд умолял Ильгази о поддержке, и эмир Мардина не мог не откликнуться на его зов. Поражение в Персии грозило Сельджукидам потерей огромных территорий, которые не смогли бы возместить земельные приобретения в Сирии и Ливане. Именно поэтому Ильгази заключил договор с королем Болдуином, вернув ему большинство городов и сел захваченных после победы над Рожером Анжерским. На протесты вспыльчивого Балака эмир Ильгази лишь равнодушно пожал плечами:

– Я оставляю тебя наместником Мардина, бек, ты должен удержать его до моего возвращения. Кроме того тебе придется присматривать за Тимурташем, который слишком юн, чтобы разумно управлять Халебом.

– Я сделаю все, что в моих силах, дядя, – склонил голову перед эмиром Балак. – Возвращайся с победой. Да поможет тебе Аллах.

Глава 5. Охота на королей.

Трудно сказать, зачем эмир Мардина Балак отправился в город Харапут. Но еще труднее уяснить, почему правитель Эдессы граф Жослен де Куртене вздумал за ним поохотиться. Сельджуки заманили лотарингцев в болото, где их лошади увязли по самые бабки, а потом частью перебили стрелами, а частью захватили в плен. Почтенный Балак, ставший правителем Мардина после смерти своего дяди эмира Ильгази, мог торжествовать победу. Зато королю Болдуину, приехавшему в Антиохию по делам, ничего другого не оставалось, как ругать последними словами своего старого друга Жослена да беспокоиться о судьбе Эдесского графства, оставшегося без головы. Ги де Санлис полагал, что Эдесса немного потеряла по случаю то ли смерти, то ли пленения графа де Куртене, поскольку старый нурман, сподвижник Боэмунда Тарентского, никогда не блистал умом. Между прочим, Жослен вместе с Болдуином де Бурком, нынешним королем Иерусалимским, уже успели побывать в лапах у сельджукских эмиров, а вытащил их из унизительного плена никто иной как Ролан де Бове. Немудрено, что король Болдуин так благоволит этому негодяю.

– Скорее всего, именно сенешалю ордена храмовников Болдуин поручит хлопоты по освобождению Жослена, если, конечно, правитель Эдессы еще жив.

Благородный Ги, обладавший при Рожере Анжерском огромной властью, последние три года пребывал в забвении. И вынужден был, исходя желчью, наблюдать, как торжествуют его враги. Бывшие союзники давно уже махнули на Санлиса рукой, не желая связывать себя обязательствами с опальным бароном. Благородная Констанция, подпираемая с одной стороны Глебом де Руси, а с другой Ричардом Ле Гуином, все увереннее брала в свои руки управление графством. Король Болдуин, по прежнему числившийся регентом при малолетнем Боэмунде, появлялся в Антиохии лишь изредка, не желая надолго оставлять беспокойный Иерусалим. Справедливости ради надо сказать, что особой необходимости в присутствии регента в столице графства не было. Султан Махмуд, никак не мог отбиться от своих жаждущих власти родственников и, по слухам всерьез опасался удара от нового халифа аль-Мустаршида Биляха, мечтавшего возродить Арабский халифат во всем его прежнем величии и славе. Мир в Сирии и Месопотамии был выгоден всем и именно поэтому никто не рвался его нарушить. Нынешний приезд короля Болдуина в Антиохию был связан не с войной, а с чисто семейными проблемами. Речь шла о браке его младшей дочери Алисы с юным графом Боэмундом. Этот грядущий брачный союз, бесспорно выгодный как королю, так и благородной Констанции, поверг стареющего Санлиса в полное отчаяние. К сожалению, кроме почтенного Андроника, прижившегося в Антиохии, посочувствовать ему было некому. Впрочем, даис Сирии, занятый своими мыслями, отнюдь не рвался к благородному Ги со словами утешения.

– Болдуин, если мне не изменяет память, много лет был правителем Эдессы, – задумчиво проговорил Андроник. – Он даже женился на армянке.

– А для кого это секрет? – хмыкнул Санлис.

– Я это к тому, что король не останется безучастным в создавшейся ситуации.

– Болдуин собирается в Эдессу, – подтвердил Ги.

– И конечно он захочет посмотреть на то место, где погиб или был пленен его родственник и друг.

– Зачем? – удивился Санлис.

– Болдуин к старости становится сентиментальным. А ты ведь, благородный Ги, прожил в графстве Эдесском несколько лет. И, наверное, без труда найдешь то место на берегу Евфрата, где совершил, возможно, последнюю в жизни оплошность граф Жослен де Куртене.

– Знаю я это место, – махнул рукой Санлис. – Охотился там на журавлей. В то время забавы с соколами были для нас еще в новинку.

– Вот видишь, дорогой Ги, – усмехнулся Андроник. – Лучшего проводника чем ты, королю Болдуину, пожалуй, не найти. Голову только не потеряй ненароком.

– Это ты к чему? – даже привстал со своего места Санлис.

– Король Болдуин тоже питает слабость к охоте. Как и эмир Балак, впрочем. Вот только одни охотятся на журавлей, а другие – на королей. Ты понял, о чем я, благородный Ги?

Потрясенный Санлис ответил на вопрос старого сирийца далеко не сразу. Следовало для начала подсчитать выгоды и убытки от реализации этого нетривиального замысла. Пленение короля могло привести либо к усилению Констанции, либо к ее падению. В первом случае благородный Ги мог потерять все, включая жизнь, во втором, стать почти полным хозяином Антиохии. Соперников в рядах нурманской партии у Санлиса практически не было. Ричард Ле Гуин дряхлел прямо на глазах, теряя вкус не только к власти, но и к жизни. Барон де Крийон был слишком туп и прямолинеен, чтобы воспользоваться создавшейся ситуацией. Все остальные благородные шевалье хоть успели отрастить усы за минувшие три года, но спорить о власти с опытным Санлисом не могли. В сущности, благородный Ги боялся не Констанции, а Глеба де Руси. Коннетабль был главным препятствием на его пути к власти. Этот человек и без помощи Болдуина мог удержать графство.

– Боюсь, дорогой друг, ты недооцениваешь степень опасности, нависшей над твоей головой, – сочувственно вздохнул Андроник. – Как только Констанция женит своего сына на дочери короля, у нее будут развязаны руки. А старый Ле Гуин вряд ли станет хлопотать за Ги де Санлиса, дабы не навлечь на себя немилость сеньоры. Ты потеряешь земли, дарованные тебе Рожером, а заодно с ними и жизнь.

– Констанция показала мое письмо Болдуину, – поделился своим горем Санлис. – Вчера у меня состоялся неприятный разговор с королем. Разумеется, я все отрицал. Болдуин сделал вид, что поверил мне – вот только надолго ли?

– Женщины бывают порой гораздо мстительнее мужчин, – констатировал Андроник. – И гораздо дольше помнят нанесенные им обиды. Десять тысяч денариев тебя устроят, благородный Ги?

– Это безумные деньги! – насторожился Санлис.

– Они в любом случае тебе понадобятся: решишь ты бежать из Антиохии или бороться за власть.

– И где ты возьмешь такую сумму?

– Неужели ты думаешь, что я отдам короля Болдуина эмиру Балаку даром? – удивился даис. – Такие услуги дорого стоят.

– Я принимаю твое предложение, Андроник. И очень надеюсь, что удача не отвернется от нас.

Почтенный Саббах последние три года прожил как в раю. Грозный эмир Ильгази сгинул где-то в Персии, его преемником в Мардине стал племянник Балак, которому пришлось приложить немало усилий, дабы удержать богатый эмират за собой. О Халебе на время забыли и сельджуки, и франки. А сын Ильгази юный Тимурташ, если и проявлял прыть, то только на поприще любви, передоверив ведение всех дел визирю аль-Кашабу и преданным бекам. Саббах к власти не рвался, но и затирать себя не давал. Его положение в свите юного эмира было если и не блестящим, то весьма прочным. К сожалению, все хорошее в этом мире рано или поздно кончается, и напомнил каирскому беку об этом никто иной как эмир Балак. Правитель Мардина стал героем в глазах мусульман после того, как пленил графа Эдесского. Деяние бесспорно похвальное, но все-таки, по мнению халебских почтенных мужей, не дающее ему право вмешиваться в дела чужого эмирата. Балак же, ссылаясь на волю своего дяди Ильгази, якобы поручившего ему опеку над Тимурташем, решил прибрать к рукам Халеб, как с помощью грубой силы, так и подкупа. Войдя в чужой город, он первым делом вспомнил о дочери эмира Ридвана, уже успевшей стать вдовой после смерти Ильгази, и женился на ней, под недоуменные возгласы халебцев. Впрочем, недоумение длилось недолго. Первым на сторону почтенного Балака переметнулся визирь аль-Кашаб, его примеру последовали многие беки, огорчив своей непоследовательностью Саббаха. Каирец, если уж говорить совсем откровенно, проспал бескровный переворот, и вынужден подобно многим обывателям лишь разводить руками да качать головой по поводу чужой неуемной прыти. Эмир Тимурташ на удивление легко перенес отстранение от власти и с готовностью переложил бремя забот на плечи двоюродного брата, не усмотрев в его действиях ущемления своих прав. Видимо, эта покладистость и спасла ему жизнь. Балак был старше Тимурташа более чем вдвое, ему уже исполнилось сорок лет и многие беки как Сирии, так Месопотамии именно в нем видели нового вождя, способного противостоять христианам. И, очень может быть, они не ошибались в своих расчетах. Эмир Мардина был умен, храбр и очень расчетлив. Вино он если и употреблял, то в меру, чем отличался в выгодную сторону от своего дяди покойного Ильгази. Саббах был готов отдать должное почтенному Балаку, но, к сожалению, запоздал с выражением преданности. В результате он остался в незавидной должности первого бека при пустоголовом Тимурташе, которого хотя и продолжали называть эмиром, но скорее в насмешку, чем всерьез.

Даис Сирии Андроник, неожиданно объявившийся в Халебе, безоговорочно осудил Саббаха за лень, пьянство и бездеятельность. По его мнению, почтенный возраст никак не может оправдать глупость и нерасторопность рафика ассасинов, у которого под рукой было достаточно сил и средств, чтобы занять достойное место при особе нового эмира. Почтенный Андроник даже намекнул расстроенному Саббаху на возможность досрочного ухода в мир иной по воле кади Бузург-Умида, не склонного прощать свои подчиненным даже малейшей оплошки.

– Я привез эмиру Балаку голову короля Болдуина, – заявил даис Сирии. – И что мне прикажешь теперь с ней делать?

– Неужели голову? – ахнул Саббах, с испугом глядя на гостя.

– Пьянство все-таки отразилось на твоих умственных способностях, дорогой друг, – печально вздохнул Андроник. – Честь отрубить голову христианскому государю я предоставляю истинному Сельджукиду, герою мусульманского мира, любимцу Аллаха, почтенному Балаку.

– Понял, – сообразил, наконец, Саббах. – Но с этим предложением тебе лучше обратиться к нашему другу аль-Кашабу.

– Спасибо за мудрый совет, бек, – криво усмехнулся Андроник. – Сам бы я никогда не догадался о столь простом разрешении все своих проблем.

Не успел почтенный бек проводить одного гостя, как на его голову свалилась новая напасть в лице благородного Томаса де Марля шателена ордена Храма, переодетого скромным торговцем, но отнюдь не утратившего спеси благородного шевалье. К счастью, у него хватило ума не демонстрировать эту спесь на улицах Халеба. Однако в доме Саббаха он решил не стеснять себя в выражении чувств и уже с порога дал понять хозяину, что грозный сенешаль Ролан де Бове недоволен каирским беком, проморгавшим заговор у себя под боком, что привело к потери славного города Халеба, перешедшего под власть Балака.

– А что же я, по-твоему, должен был сделать? – всплеснул руками Саббах. – Поднять мятеж против эмира? Он бы раздавил меня как клопа.

– Если ты, бек, полагаешь, что у благородного Ролана рука легче, то напрасно.

Саббаху ничего другого не оставалось, как проклясть тот день, когда он связался с ассасинами вообще и с даисом Палестины в частности. Почтенный Уруслан, похоже, сам путался, какому богу он служит, и вводил в смущение окружающих его людей. А в довершение всех бед Саббаху приходилось все время маневрировать между двумя даисами, не ладившими между собой, когда дело касалось ордена асассинов, но удивительно солидарных в наказании нерадивых. Огорченный Саббах не сразу заметил, что благородный Томас явился к нему в дом не один, а со спутницей, закутанной по самые глаза в каирские шелка. Поначалу он принял женщину за мусульманку, но очень быстро осознал свою ошибку. Вряд ли эту красавицу можно было назвать юной, но обольстительной она была, это точно. Даже почтенный Саббах, давно уже потерявший интерес к женщинам, почувствовал, что кровь сильнее заструилась по его жилам от взгляда больших зеленых глаз.

– Мне нужны две служанки и вода для омовения, – холодно бросила красавица, без стеснения снимая остатки одежды.

Почтенный Саббах не рискнул определить возраст незнакомки, ей могло быть и двадцать и тридцать лет, но в любом случае ее пленительное способно покорить сердце любого мужчины, будь он хоть султаном, хоть эмиром. Саббаху достаточно было лишь соединить ладони, как целых хоровод рабынь закружился вокруг прекрасной гостьи.

– Ты сведешь Жозефину с эмиром Тимурташем, – распорядился Томас де Марль. – Остальное – ее забота. Все распоряжения благородной Жозефины следует выполнять беспрекословно. Такова воля сенешаля. Ты понял меня, почтенный Саббах?

– Понял, благородный шевалье, – охотно подтвердил бек. – Думаю, эта женщина сумеет завладеть сердцем юного эмира.

– Есть новости? – строго спросил Томас.

Саббаха так подмывало рассказать посланцу почтенного Уруслана о планах даиса Сирии, но старый бек сумел справиться с соблазном. Андроник никогда бы не простил старому другу этого предательства, и тому пришлось бы расплачиваться головой за чрезмерную болтливость. Кроме того, Саббах полагал, что пленение или смерть короля Болдуина пойдет на пользу всему исламскому миру, частью которого он себя ощущал.

– Почти ничего, – развел руками бек. – Правитель Дамаска Тугтекин прислал послов к почтенному Балаку. Но о союзе речи пока не было. Старый атабек присматривается к новому вождю, не желая связывать себя обязательствами. Но я не исключаю, что в будущем этот союз будет заключен. В частности разговор шел о поддержке города Тира, едва ли не последнего оплота мусульман на побережье Средиземного моря. По словам дамасских беков, Понс Триполийский жаждет присоединить этот город к своим владениям, а король Иерусалимский готов ему поспособствовать в этом. По моим сведениям, эмир Балак обещал помочь Тиру людьми, деньгами и оружием.

– Я передам твои сведения сенешалю, – кивнул Томас, поднимаясь с места. – Береги Жозефину, почтенный Саббах, это теперь главное твое сокровище.

Благородный Этьен де Гранье приехал в Иерусалим всего полгода тому назад, оставив отцовский замок на попечение аббата Сегюра Сен-Жерменского. В Святой Земле еще помнили его отца, а потому новоиспеченному крестоносцу не пришлось обивать пороги влиятельных лиц. Он почти сразу же попал в свиту короля Болдуина и получил во владение замок неподалеку от портового города Яффы. Такое быстрое возвышение молодого шевалье не могло не породить завистливых взглядов, но благородный Этьен умел за себя постоять не только в словесном поединке. К тому же очень быстро выяснилось, что Гранье покровительствуют весьма влиятельные в Святой Земле люди, такие как барон Венцелин фон Рюстов и сенешаль Ролан де Бове. Здесь даже самые завзятые иерусалимские задиры поумерили пыл. Венцелина фон Рюстова лотарингцы из свиты короля уважали, а Ролана де Бове откровенно боялись. Сам Гранье с просьбами к этим людям не обращался, а слухами об их участии в своей судьбе откровенно тяготился. Этьен действительно наведался в Джебайл, но только затем, чтобы повидаться со своей сестрой Кристиной, родившейся пятнадцать лет назад и сразу же ставшей причиной для сплетен как при королевском дворе, так и в окрестных замках. После смерти благородной Эмилии Ролан де Бове забрал девочку с собой, несмотря на протесты юного Этьена. Шевалье не видел Кристину пять лет и нашел ее не только изрядно повзрослевшей, но и повеселевшей. Похоже, в семье барона фон Рюстова ее любили, как родную дочь, благо у Венцелина и Марьицы рождались только сыновья, и Кристина сразу же стала всеобщей любимицей. Пожалуй только одно задело Этьена во время этого недолгого визита: Кристину прочили замуж за Владислава де Русильона, сына коннетабля Антиохии Глеба де Руси, брак по здешним меркам весьма выгодный, но Гранье остался недоволен тем, что судьба сестры решалась без его участия. У Этьена хватило ума и такта, чтобы не высказывать претензий опекунам юной Кристины, но вопросы к Ролану де Бове у него появились. Именно этот человек, в который уже раз посягнул на права шевалье де Гранье, и Этьен не собирался спускать ему очередной наглости. Ролана Гранье ненавидел и даже не пытался скрывать этого ни от себя, ни от других. Он прекрасно знал, кому обязан возвращением родового замка, но не мог забыть и другого – какую цену пришлось заплатить его матери этому негодяю за помощь и поддержку. И напрасно добрый аббат Сегюр пытался убедить юного Гранье, что его матерью двигало чувство, когда она вступила в связь с благородным Роланом, у Этьена на этот счет было свое мнение. Рано или поздно он посчитается с этим человек, надо только найти повод, который не бросил бы тень на его честь и честь покойной матери и без того много натерпевшейся при жизни.