Текст книги "За несколько лет до миллениума"
Автор книги: Сергей Синякин
Жанр: Критика, Искусство
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Он – коренной сталинградец. Он прожил в этом городе всю сознательную жизнь, здесь окончил школу, здесь получил профессию, в Сталинградской газете впервые напечатал свои стихи. В литературе он почти сорок лет. За это время издал несколько поэтических книг, а его жизнь – переплетение самых разнообразных событий, в которых от смешного до серьезного, порой даже трагичного, всего лишь один шаг.
Однажды в сборнике «Фантастика» за 1986 год опубликовали короткий рассказ Н. Сухинова «Дворник». Молодой ученый в результате автомобильной катастрофы потерял семью и стал калекой – он потерял память. Видимо, это произошло не сразу, некоторое время он осознавал, что с ним происходит и, как мог, подготовился к грядущим утратам. Каждый день он, просыпаясь, идет мести двор. Что еще делать человеку, которого жизнь загнала в дворники? Потом выпивает со знакомыми. Вернувшись домой, он обнаруживает на видном месте тетрадь с голой красоткой на обложке и начинает ее читать. Тексты, вначале скабрезные, медленно усложняются, он напрягает свой мозг и постепенно происходит чудо – память возвращается и во второй половине дня он уже прежний гениальный ученый, для которого думать – наслаждение. И обязанность. Он решает сложнейшие задачи, едет на симпозиумы и научные конференции, чтобы, вернувшись, погрузиться в сон и вновь проснуться тупым дворником, для которого высшее наслаждение – стакан теплого терпкого портвейна. Ближе к обеду он вновь начинает свое восхождение, которое оборвет только смерть. Позже, значительно позже, я осознал, какой это каторжный труд – каждый день начинать очередное восхождение, для того чтобы ощущать себя Человеком. Ползти по травинке вверх – туда, где каждого из нас ожидает тьма и пустота. И страшнее всего опасение, что в один из дней природная лень, присущая каждому, возьмет верх, и очередная книга, дающая топливо двигающемуся вверх уму, останется непрочитанной.
Жизнь Владимира Мавродиева – вечное восхождение и вечное преодоление себя. Начав с простых жизнеутверждающих стихов, в которых плескался юношеский задор:
Ломают старые ограды,
И у оград судьба своя.
Деревья в парках Волгограда
Освобожденные стоят.
И люди, как деревья, рады,
Когда свободно на пути.
Ломайте старые ограды,
Оград не стройте впереди! —
он постепенно, взрослея, пришел к себе сегодняшнему – философски мудрому, усталому, немного ироничному поэту, который оглянулся назад и увидел прошлые свои ошибки, а еще увидел, что, несмотря на эти ошибки, ничего не растерял по пути, а напротив, пришел обогащенным.
За белым снегом – серый снег…
А за удачей – неудачи…
Прошу прощения у всех,
Кого оспаривал иначе.
Я долго верил в чудеса.
И верю до сих пор, однако
Бледнеет летняя краса,
И нависают глыбы мрака.
Но все ж, придавлен маетой,
Он вырывается Оттуда —
Упрямый лучик золотой
Хранимого душою чуда…
Он автор нескольких детских книжек. Красочные, яркие, они всегда привлекали возбужденное внимание ребенка. И надо сказать, дети не обманывались в своих ожиданиях. В книгах Владимира они находили то, чего им не хватало.
Вся жизнь его течет на реке, поэтому Волга не могла не задержаться в его стихах:
Да, в небо я уйду, как тихий дым,
Но все ж останусь на земле на этой —
Пусть и не самородком золотым,
А волжскою песчинкою несметной.
И выйдя без котомок на порог,
Пускаясь в путь таинственный и долгий,
Сожму в ладони милый полынок,
Вдохну не вечность —
вечный ветер Волги…
Сталинград и современный город, Заволжье, озера и ерики, деревни и люди, что в них живут, – все находит точное отражение в стихах Мавродиева, но от этого он не становится бытописателем. Строчка его не обращается сухостью очерка, нет, она, как живая ветка вербы, остается напоенной поэзией и готова распуститься набухшими почками метафор.
Заря еще чуть-чуть прибавит,
И вздрогнут сонные дома.
И над столетними дубами
Белесый заклубит туман.
Потом – от ясеней к березкам
И от рогозов – в ивняки
Золотоносные полоски
Пролягут мягко, как мостки.
Потом нудливо, без утайки
Комарьи загудят столбы,
И мошкары скребливой стайки,
Куда ни глянь, вскипят, как пыль.
Вот он, рассвет в Заволжье во всей его красе!
О природе у Мавродиева написано много, написано щедро, густыми красками и акварелью, китайской тушью и карандашом, пастелью – от инструмента меняется изображение мира, но не меняется сам мир. В поэтической душе живет красота и стремление к идеалу. Почему-то у нас иной раз путают эталон и идеал. Эталон – это образец для подражания. Идеал – это недостижимый образ, о котором мечтаешь. В стихах В. Мавродиева живет сказочная тоска по невероятному. И – осознание приближающегося холода.
Будто кутенок у ног —
Лета последний денек.
Глажу его
и лохмачу…
В миске не тронет кусок,
И, хоть совсем не продрог,
Все-таки просится в дачу.
Нет уж – побегай окрест:
Зелен и весел наш лес,
Ветры еще – на запоре.
Днем бы пошлялся, балбес.
Вечером – в осень пролез,
Дырок-то сколько в заборе!
Но не отходит от ног
Лета остатний денек.
Чует он все по-собачьи:
…Лед вдоль измятых дорог.
Твердый, голодный порог
На заколоченной даче…
За восхождением всегда следует спуск. Нам всем придется спускаться по ледяным скользким ступеням, жалуясь старчески, что стихи не пишутся, что образы не придумываются, что мир уходит, а мы безнадежно отстаем от него.
Может быть. Но пока еще рано. Ведь не зря же один из последних изданных сборников В. Мавродиева называется «Вечное утро». Рассвет всегда лучше заката, он обещает будущий день, полный вишневого цвета и тополиного пуха, высоких стремительных стрижей в небесах, паутину со странствующими пауками, плески сазанов на тумакских заводях, снежных лебедей над подернутым туманом озером, а самое главное – рассвет всегда говорит о том, что поэзия не кончится, она будет продолжаться новыми стихами.
Отцовский крестА славно однажды выйти на улицу и сжечь старые тетради, оставив только самое значительное и правильное из того, что ты написал. Только вот немногие решатся на это, потому что сидеть им тогда перед чистым листом бумаги.
Виктор Ростокин решился. Нет, это не разрыв с прошлым, это своеобразное подведение итогов, когда баланс не в пользу написанного тобой. Первый признак творческого человека – вечная неудовлетворенность сделанным. Кажется, что ты можешь больше, кажется, что ты можешь лучше, и надо напрягаться, чтобы поспеть за своими желаниями, и надо торопиться, ведь жизнь коротка и не вмещает в себя всех человеческих желаний.
…Младенец тянет руки ввысь
И в ожидании смеется.
А там красиво и легко,
Свободно пролетают птицы.
И облака… И высоко
Незримых звезд цветут зарницы.
А на земле, где он, покой,
Дыханье свежее сирени,
Какая тайна связи той?
В его глазах – исток Вселенной.
Ростокин – поэт деревенский. В лучших своих стихах он достойно представляет плеяду деревенщиков, продолжая традиции Есенина, Рубцова, Клюева и других поэтов, обращавшихся к теме деревни. Уступая своим предшественникам в силе таланта, он больше них знает жизнь глубинной России, ведь он плоть от плоти еланской земли с ее неяркими речками, извилистыми ильными прудами и тихими деревнями, где неспешно протекает жизнь целых поколений.
Его герои из жизни, они живут или жили рядом. Любой хуторянин безошибочно назовет вам людей, послуживших прототипами героев рассказов из сборника «Бешеный волк» и стихов, сразу угадает места, упомянутые автором в произведениях.
Творчество Ростокина неразрывно с судьбою Еланского района.
Земляк Сергея Васильева, его старший товарищ, Ростокин совершенно не похож на него. Может быть, это произошло из-за разности жизненного опыта, может, обусловлено непохожестью их характеров, но это не может не радовать – два разных поэта, непохожих и самодостаточных, из одной стороны – это говорит о поэтичности земли, что их взрастила. Северные районы вообще дали области многих поэтов и прозаиков.
Любовная лирика Виктора Ростокина в лучших своих образцах своеобразна.
При каждом взгляде,
При каждом вздохе…
Была и радость,
И было – плохо.
Слова ласкали,
Слова казнили,
То – забывали.
То – вновь любили.
Не искушенье.
И не растленье.
Луча свеченье.
И холод тени.
Или, скажем, такое:
…И осекся. Ты – не ты.
Тень дождя.
И – разорваны листы.
И – заря.
Я, отторгнутый, бреду
В поле… Бред…
И обратный не найду
Свой же след.
Иногда кажется, что любовь Виктора Ростокина сродни любви Блока к Прекрасной Даме: он любит ту, что рождена его воображением, ту, которую мечтал увидеть всю жизнь, но так и не встретил.
Ты – иней на траве…
Не исчезай бесследно
В рассеянной молве,
Во тьме листвы последней.
На его стихи, как и на всю жизнь, наложила свой черный отпечаток трагическая смерть сына. Многие стихи, посвященные сыну, полны боли и тоски. Они еще и еще раз напоминают самому Ростокину, что отцовский крест ничуть не легче материнского, что боль, живущая в нем, обязательно не единожды отзовется в его стихах, она будет уходить и возвращаться, возвращаться и снова уходить.
Виктор Ростокин пытается осмыслить мир, в котором он живет. Мир многолик и сложен, мир изменчив, как настроение Бога, мир похож на облака, плывущие в высокой синеве небес. Иногда понимание этого рождает великолепные строки:
Все хорошее – в нас,
А плохое всегда преходяще,
Не потом, а сейчас
Поразвеется пеплом летящим.
И обиды, и грусть
Позабудутся нами, простятся,
И спадет с сердца груз
Недомолвок. И можно смеяться,
И от счастья неметь,
Ощущая тепло и цветенье.
Только надо суметь
От лица отделить отраженье.
«В творчестве русского поэта Виктора Ростокина я ощутил неодолимую силу земли, приволье и тепло крестьянской нивы, воочию увидел „зеленый шум“ и колыхание трав, узнал очарованного человека в его естественном окружении неба, солнца, вольных вод.
В его стихах много степных красок, запахов, терпкого ветра и честных земных раздумий.
Несуетное слово его льется и светится, словно родниковая влага» – так охарактеризовал поэзию Виктора Ростокина известный поэт Иван Лысцов.
Наш известный земляк Василий Макеев, «вечный косарь духмяных трав», знавший писателя с детства, написал проще и точнее: «Был бы в силах, Виктор Ростокин пособил бы всем сирым и обиженным. И природу оградил бы от неумелого хозяйствования. Но ему дано лишь писать стихи и рассказы, что важно само по себе».
И это важно само по себе.
Я люблю перечитывать сборник его миниатюр «Откровения блаженного». Иногда мне кажется, что в ней воплощена вся наша жизнь с ее бестолковостью, ненужной суетой и вечным сожалением о том, что не сбылось и никогда уже не сбудется.
Обращение к истокамСельский житель по духу своему, он сторонится городской суеты, она ему неясна, удушлива, ему куда милее просторы Придонья с меловым горами по одну сторону реки и теснящимися ветлами по другую. Он считается мастером рассказа, при этом он явно выраженный деревенщик – каждый человек пишет о том, что знает, а уж быт деревни Борис Екимов знает куда лучше большинства писателей.
Ему до всего есть дело. Вот Б. Екимов обращается к «колосковым делам» – страшному периоду нашей истории, когда за хищения колосков с полей к голодным людям, не имевшим средств на пропитание, применяли высшую меру социальной защиты – расстрел. Горло сжимается, когда читаешь о судьбах пухнувших с голоду подростков и их матерей. Иногда думаешь, надо ли так ковыряться в прошлом, давно ушедшем в небытие? «Надо, – жестко говорит Б. Екимов, – чтобы не совершить ошибок в будущем, надо внимательно всматриваться в свое прошлое. День сегодняшний есть следствие дня вчерашнего, будущее – результат совместных усилий прошлого и настоящего».
Вот он рассказывает о своем путешествии по Дону. Рассказывает бережно, храня природу и встреченных по дороге людей, а заодно поднимая пласты провинциальной жизни с ее заботами и радостями, тревогами и волнениями. И язык – сочный, цветистый, которого так не хватает нашим краеведам.
Взошла большая, красной меди луна, и песчаные бугры стали багровыми – словно не земной, а какой-то марсианский пейзаж. Над головой низко летящие, зловещие тучи. Одна похожа на хищную остроклювую птицу, вот-вот нас крыльями накроет. Эта – карлик-горбун. Горбоносая ведьма с распущенными волосами. Таинственный рыцарь…
И история, которая сквозит в каждом названии, упомянутом Екимовым. Вы только вслушайтесь в названия мест, которые он перечисляет, и сразу встает забытое прошлое, ставшее загадкой для сегодняшнего человека: Гайдин провал, Бургуста, Булукта, Дарашева Дубина, Коптерова пайка, Аршин Джимбай, Джамильта, Горина Атаманская, Ревуха, Пьяная, Потайная, Конья… Сколько романтики и сказочности кроется в них, и уже невозможно, наверное, сказать, откуда то или иное название взялось.
Утрачена связь времен!
Именно ради нее, этой связи, Б. Екимов совершал свое путешествие по Дону. Хотелось обрести покой и найти ту золотую середину, которая дает возможность человеку жить в равновесии с миром и собственными желаниями. Очерк насыщен историческими справками, сведениями о растениях и лесах, об обитающей в реке рыбе, но в первую очередь он о людях, живущих по донским берегам. Дочитав очерк, смотришь в потолок и вздыхаешь. Была и у меня мечта, проплыть на лодке по нашим малым рекам, теперь, наверное, уже неосуществимая – болезни берут свое, но ведь и правда, что на берегу Дона молодеешь душой и забываешь о болезнях.
Но особое место в творчестве Екимова занимают рассказы. Внешне неброские, повествующие о самых обычных поступках самых обычных людей, они все-таки оставляют странный след в душе. И это следствие екимовского таланта.
Вот рассказ о горе-фермере и лодыре, который клянется в любви к родной земле, звонит о своих успехах, хотя на деле… Рассказ так и называется «Турчок», свисток, иначе говоря.
А рассказ «Охота на хозяина» о том, как дед с внуком отправились на донскую рыбалку. Рассказ подкупает знанием рыбацких хитростей донского пространства. Сюжет незатейлив – рыбалка выдалась удачная, мальчик готов ее закончит, а дед жадничает. Удача же редкая привалила, по-донскому – вакан. И тут к нему на снасть попадается сом. Не просто сом, а тот, кого зовут обычно со страхом и уважением хозяином омута. В борьбе с сомом дед падает за борт и начинает тонуть. Мальчик остался один. И тут надо дать слово самому Б. Екимову:
Ухватив большие для него весла, он стал подворачивать лодку, чтобы ее совсем не залило.
– Дед, дед! Де-да! – истошно кричал он.
Ответом ему стал орлиный клекот. Закрыли солнце огромные крылья. Мальчик вскинул голову: могучая птица упала в лодку, тут же взмыла из нее с рыбиной в когтях и роняя в волну добычу. И снова гневный клекот, тень крыльев. Желтые злые глаза, кривой клюв. И еще одна рыба в когтях.
– Я понял! – закричал мальчик. – Я отдам, отдам рыбу! – кинув весла, он стал выбрасывать из носового отсека пойманную им и дедом рыбу. – Я отдам! Я все отдам!
Все здесь – и страх перед природой, и любовь к деду, и языческая надежда на справедливость реки, поэтому и счастливый конец рассказа воспринимается как единственно верный. Читая этот рассказ, я почему-то вспоминал Хемингуэя с его повестью «Старик и море» и еще рассказ Олдриджа «Последний дюйм».
Вроде бы совсем простенький рассказ «Ралли». Рядом с деревенькой, где жизнь размеренна и ежедневно ясна и понятна от первого до последнего часа, прошла трасса международного ралли. И сколько пересудов это вызвало в деревне, как ее взбаламутило! Как готовились жители ко встрече с иностранцами, как гадали, что будет и как это случится! А машины – чужие, непонятные, разрисованные – мелькнули близ околицы, подняв пыль и оставив за собой озадаченных собак, и исчезли в пространстве, словно их и не было. И надо опять привыкать к прежней жизни с ранним подъемом, дойкой коровы, кормлением кур во дворе… И все это сделано смачно, вкусно, с реалиями деревенской жизни. Вот тем и отличается писатель от графомана – у него все работает на читателя: и слово, и сюжет, и детали, и незамысловатые откровенные диалоги, даже атмосфера покоя, повисшая над селом.
Или жуткий в своей безнадежности рассказ «Теленок» о деревенском правосудии, как топили воров, сведших и забивших корову с родного материнского двора. Здесь на сюжет играет все: подчеркнутые детали, обычаи, поступки людей, и до слез горек образ городской десятилетней девочки, приехавшей с отцом на рыбалку и столкнувшейся впервые в жизни со страшными ее реалиями.
Б. Екимов замечен столичной критикой, ему посвящено немало критических строк, поэтому я не буду вдаваться в детальный разбор его прозы – отделять несомненные достоинства от случайных неудач.
Скажу прямо: читать Б. Екимова всегда интересно, порой горько. Его проза публицистична и социально остра. Читая его, задумываешься над тем, что же такое наша жизнь и почему в ней устроено все ужасно несправедливо. Каждый человек рожден для любви и счастья, достаточно оглядеться по сторонам, вдохнуть свежий воздух реки и степи, упасть в траву или пройти в поисках грибов по осеннему спокойному лесу, достаточно каждому из нас посмотреть свои детские фотографии, чтобы понять это, но почему же так беспросветно и серо проходит порой жизнь?
Второе состояние душиТрудно писать о друзьях. Еще труднее о начальстве. Напишешь хорошо – скажут, что облизываешь. Напишешь плохо – скажут, что фрондируешь, ни в грош никого не ставишь. А Владимир Овчинцев – глава областной писательской организации, причем уже не один срок, депутат областной думы, и вообще весь в политике, иногда даже думаешь, откуда он время берет, чтобы стихи писать? Без него писательская организация давно бы развалилась, это факт, к тому же писательский авторитет, который еще все-таки существует, дает Владимиру политический вес. К чести В. Овчинцева, на скудные писательские закрома он не смотрит, на книги свои всегда находит средства. Кстати, модное слово такое пошло «спонсоры», никак не могу понять, чем хуже привычное и уже устоявшееся с купеческих времен «меценат»? А то, что относится Овчинцев к чиновничьему сословию, так что с того? Кем Грибоедов был? Да и Ломоносов, если смотреть шире! Говорят, даже Андропов обращался порой за вдохновением к Музе и даже писал неплохие стихи. Тиран Сталин по молодости лет баловался стихами. Несколько его стихотворений даже включено в хрестоматию по грузинской литературе в конце XIX века. А сколько серых чиновников от литературы ушло в небытие, оставив лишь толстые томики собраний своих сочинений, которые пока остаются в библиотеках по причине того, что новые книги (а они именно такие за невостребованностью!) трудно списать. Социальная принадлежность еще ни о чем не говорит.
Но я-то собрался писать не о человеке, я о поэте буду писать. А литературный портрет и биографический очерк – это две разные вещи. Однажды мне пришлось участвовать в окололитературном споре, так ведь и там я защищал честь Овчинцева-литератора, как политик он в защите не нуждается, тем более что «Единая Россия» – партия победившая и сейчас обходится с партиями побежденными, точь-в-точь как на известном полотне «Победитель соцсоревнования расправляется с побежденными».
Уж коли литератор отправляется в политику, можно ждать, что в его творчестве заструятся змейками те же политические мотивы. Вон Евгений Евтушенко всю жизнь к власти стремился, так и стихи у него постепенно стали соответствующими – сплошные отзвуки на случившиеся события и глубокие размышления над судьбою матушки-России.
Ничего подобного!
Бездомный лист залег в глуши пруда,
Где дождь иссяк над диким красноталом,
Где небосвод лоскутным одеялом
Укрыла непроглядная вода.
Беззвучна тень расхристанных аллей,
Прощальной птицей песня не допета,
Грусти, душа, о том, что бабье лето
Сгорело раньше нежности твоей.
Горюй в ответ, что эхо не вернет
Нагую вечность чувственного вскрика,
Что поцелуем горьким ежевика
На полуслове время оборвет.
Многие политики, ничтоже сумняшеся, лезут в поэзию. Не у всех это получается. Наверное, прежде чем стать политиком, надо все-таки быть поэтом. Чувствовать мир – удивительный дар, который дается не всякому и не всякому по плечу.
Неудивительно, что в своем творчестве Овчинцев обращается к Пушкину. Не фамильярно, как это порой делают наши чиновники, амикошонски шевеля пальцами босых ног у бакенбард поэта, бережно с почтением. Он долго шел к нему, своему Поэту:
Знаю, эхо не явит ответа,
Не сойдет обещающий свет.
Ты прими меня, анахорета,
Самый гордый и вольный Поэт.
Поэтому и Александр Сергеевич у него свой, собственный, как и полагается поэту. Что и говорить, поэзия всегда живет в человеческой душе. Даже будучи отодвинутой на задворки человеческих потребностей нахальными и невероятными оказиями нашей жизни, она продолжает жить, вспыхивая звездочками имен в литературе. Политике ее никогда не заслонить – она прорывается сквозь заслоны едкими народными частушками, бардовскими песнями и стихами провинциальных авторов. Поэзия жива, пока живет народ, и, следовательно, не чужд ей никто на земле. Вот только своенравна она, как жар-птица, и дается в руки не каждому.
Поэзия жива, пока живет Россия.
Как ты живешь, льняная Русь?
Твои снега в стогах по грудь,
Гудят ветров колокола,
А ночь бела, как день бела…
А я скажу, что Русь жива,
Что и в беде она права,
И пусть больна, и пусть хмельна,
Зато как ветрено вольна!
Я верю в русскую судьбу,
Она – не крест на тяжком лбу,
И не наколка на груди…
Все впереди!
Все впереди!
Я не разделяю политических пристрастий В. Овчинцева, но целиком разделяю его пристрастия поэтические. За нами наше великое прошлое, а перед нами – неведомый мир, в который боязно входить, но в котором придется жить нашим детям и внукам. Как бы хотелось, чтоб их на трудной жизненной дороге обогревало нежное васильковое тепло поэзии!
На звездах вызреет роса,
В печи обуглятся поленья,
И да воскреснут голоса.
Но не восцарствует забвенье.
Не хлопай прошлым, уходя,
Когда и сердцу не прикажешь,
Ведь даже эту нить дождя
И не обрежешь, и не свяжешь…
Для того чтобы написать такие строчки, надо иметь душу, причем душу, не запроданную черту.
Он написал ряд песен, которые выгодно отличаются от сегодняшних эстрадных поделок наличием стихов, а не текстов, как порой стыдливо называют свои горбатые «творения» авторы от эстрады. Песни Овчинцева можно читать глазами, воспринимая их как часть общелитературного метатекста его книги, они смотрятся в книге органично и ровно, потому что тоже являются стихами.
Поэзия для Овчинцева – второе состояние души. А быть может, первое?
Как всякий поэт он старается быть гражданственным, но мне более по душе его стихи о природе, о мире, который нас окружает:
Лето выбито клином
Потревоженных птиц,
Почернела рябина
В красках поздних зарниц.
Точно старенький «газик»,
В пашне дождик увяз.
Ветер яблоню дразнит,
За листву ухватясь…
Это настроение. Это от души. Той самой души, которая жаждет прикосновения ко всем таинствам жизни.
Храни нас Бог,
Заблудших и глухих,
Смирением и вечностью тревожа.
Непомнящих, неверящих, скупых —
Храни нас Боже!
Храни нас Бог
От зависти и лжи,
От плутовства в монашеской одеже.
От слов, что укорачивают жизнь, —
Храни нас Боже!
Храни нас Бог
От слабого врага,
От друга, что предать однажды сможет.
От тех, кому светлынь не дорога, —
Храни нас Боже!
Храни нас Бог
От сытых и транжир,
От праведных, сумняшеся ничтоже,
От вечности, цена которой жизнь.
Храни нас Боже!
Храни нас Бог
От равнодушных чад,
От женщин, что души не потревожат…
От тех, кому не выпало прощать,
Храни нас Боже!
А это от сердца. От сердца и головы. Кто не подпишется под сказанным?
Нет, не все потеряно, если политики пишут стихи. А если политики пишут хорошие стихи, можно с уверенностью смотреть в будущее. Оно у страны будет! Хотелось – чтобы хорошим…
И еще одно соображение. Мы знали Владимира Овчинцева поэтом гражданственным, но, вполне вероятно, в самом недалеком будущем узнаем его как интересного прозаика. Повесть «Полынный год» служит обещанием тому.
У него и в самом деле все впереди – и как у поэта, и как у прозаика, и как у политика, ведь он, по китайским понятиям, только еще вошел в год первой мудрости.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?