Текст книги "Путь. Книга 2"

– Тогда умрём вместе, и нашим пристанищем станет Навь.

– А если будет не так?! – воскликнула она. – Ты сын Света, а я дочь Тьмы. Что, если столпы заберут нас в чрева, из которых мы вышли? Тогда мы навечно будем разлучены.

Перун молчал, не зная, чем возразить. В словах возлюбленной заключалось неоспоримое зерно истины. Отметать вероятность возврата духовной сущности обратно в лоно, после смерти, глупо. Причём, скорее всего, так и произойдёт. К печали Мары присоединилась печаль Перуна, и обитель смерти погрузилась в уныние.

– Только Творец знает, как будет, – прозвучал загробный голос Азраила.

Мара вскочила, смахнула с лица слёзы и быстро накинула платье, которое скорее не скрывало наготу, а подчёркивало. Через мгновение в богине не осталось и следа хрупкой, беззащитной девчонки, способной быть слабой и даже расплакаться. Она была вновь спрятана в безднах тёмной души богини смерти.

– Входи, – тихо пригласила богиня помощника.

– Благодарю, – произнёс ангел и материализовался в покоях. – Прошу простить за вторжение.

– Не извиняйся, – смущённо улыбнулась Мара.

– Это нам надо извиняться, что заставили тебя ждать, – вместо приветствия произнёс Перун, медленно одеваясь. Но, всё ещё пребывая в истоме, вновь вернулся на ложе.

– Я себя обнаружил? – удивился Азраил.

– Да. Когда из Нави вошёл во Тьму, а затем вежливо удалился на границу, – пояснила Мара.

– Так и не даётся мне скрытный переход из Нави в Явь, – разочарованно произнёс ангел.

– Не тебе одному, а, насколько мне известно, всем, кроме Индры, – утешил его Перун.

– Если может один, смогут все, – заключил Азраил.

– Не согласен, – возразил бог. – Что доступно одному, закрыто для другого. Вот взять твои крылья, или проницательный, слегка печальный от всезнания взгляд, или изящное стройное тело. Таких ангелов больше нет, и, скорее всего, никогда не будет. Потому как ты один в своём роде, и второго такого воина Света Сущее никогда не породит. Ты неповторим, как сама жизнь и каждое её мгновение. Таким задумал тебя Творец. Так что береги себя, Азраил.

– И тут в Громовержце проснулся философ, – улыбнулась Мара.

– Дрожь от лести по телу пробежала. Убеждать ты – мастер, – улыбнулся ангел.

– Мне ли не знать о способностях сего красноречивого обольстителя. Будь в тебе, Азраил, женское начало, я бы стала сейчас ревновать, – приглушённым голосом призналась Мара, но всё же нотки ревности в словах прозвучали.

Азраил от души рассмеялся, разбив недавно повисшее во дворце богини уныние. Лучи Света вновь коснулись деревьев, и жизнь снова вздохнула в обители смерти, словно пробудилась после долгого сна.

– Умеешь ты жути нагнать, богиня! Я даже на срезе Сущего почувствовал твою печаль, – произнёс ангел.

– С чем пожаловал? – проигнорировала она слова Азраила, пытаясь забыть о недавнем проявлении слабости.

– Меня беспокоит твой младший брат, Мара, – тихо произнёс ангел смерти, выдержав паузу.

Перун с Марой резко переменились в лицах и стали серьёзными. Их романтический настрой улетучился, и к высшим представителям столпов Сущего вернулся грозный хладнокровный вид. Сейчас на Азраила смотрели не ослабленные от неги любовники, а могущественные боги. Всё, что касалось младшего из первородных демонов, было весьма важно и сулило в будущем, как минимум, неожиданности. Каждый из присутствующих в обители дочери Тьмы остерегался одного: что Демон окажется разрушителем. Никто в это не верил, но и не исключал возможность. Обладание Демоном силами всех столпов делали его непобедимым и возможным правителем всего Сущего, если он поставит перед собой такую цель. А это означает столкновение, причём таких масштабов, что неизвестно, останется ли кто-то в живых из нынешних правителей. Условие Демона, чтобы никто из богов Тьмы и Света более не имел власти в мирах среза Сущего, устраивало как Мару, так и Перуна. И Азраил об этом прекрасно знал. Поэтому его беспокойство означало одно – Демон задумал что-то тревожное, перечащее интересам богов во всём Сущем.

– Что именно тебя беспокоит? – не скрывая возникшей тревоги, спросила Мара.

– Демон убил тёмного бога. Он решил, что виной жертвоприношений была ненасытность правителя одного из миров Тьмы, который якобы подчинил людей, заставив убивать себе подобных ради крови.

– Это мы знаем, – перебила ангела богиня смерти.

– Затем он испепелил весь народ, поклоняющийся этому богу, когда понял, что люди порочны и по своей воле убивают собратьев.

– Туда им и дорога, – перебил теперь Азраила Перун.

– Теперь Демон направляется в земли Ра.

Перун насторожился, но, сохраняя спокойствие, пытался изобразить равнодушие к услышанным словам ангела, не смотря на то, что в землях Ра жили его дети. Мара напротив, не скрывая страха за потомство, который сменил тревогу, пристально посмотрев на Азраила, подошла к нему и шёпотом спросила:

– Это ты к чему?

– В каждом человеке есть пороки, так как их души полны Тьмы. А в слиянии со Светом, – ангел многозначительно посмотрел на Перуна, – они непредсказуемы, делая своих обладателей существами не только полными любви и справедливости, но и зла извращённого, неподдающегося пониманию. Кто знает?! Чем закончится встреча Демона с вашими детьми.

Знанием о плодах запретной любви Громовержца и богини смерти Азраил не упрекал, не судил, а однозначно давал понять, что судьба людей предрешена, и им осталось недолго, чтобы кануть в забвение подобно сородичам, проливавшим кровь ради удовольствия.

Ангел замолчал. Мара отошла от него, и, сев в кресло рядом с ложем, опустила глаза. Её давние тревоги о приближении смерти обрели не просто очертания, а плоть, причём в виде младшего брата.

– Давно ты знаешь о наших детях в Мире Богов? – спросил Перун.

– Достаточно, чтобы скрывать вашу причастность к ним от Световида.

– Он и так знает, упрекнув меня на последнем совете.

Азраил удивлённо вскинул брови и засмеялся. Его взгляд был хитрым, будто он знал нечто, что могло скомпрометировать Световида и освободить Громовержца от возможных упрёков в будущем.

– Что смешного я сказал? – поинтересовался Перун. – Ты что-то знаешь о Световиде?

– Знаю, но не могу сказать. Извини Перун, – ангел хотел что-то добавить, но его перебила Мара.

– Ты думаешь, Демон однозначно уничтожит людей в землях Ра? – голос богини был полон страха. Ей были безразличны упрёки, услышанные Перуном. Сейчас её заботила судьба детей.

– На данный момент я считаю такое развитие событий наиболее вероятным. Но…

– Что «но»? – воскликнула она. – Не томи!

– Демон оставил в живых ребёнка. Он защитил его от упырей и стал чуть ли не опекуном. Возиться с ней, как со своим порождением.

– С ней? Это девочка?

– Да.

– А упыри? Он их тоже убил? – вмешался Перун.

– Нет, наоборот. Они провожают его в земли Ра.

– Не понимаю! – бессильно вскрикнула Мара. – Уничтожает целый людской народ и оставляет в живых кровососов, плодов похоти Лилит!

– Упыри и люди очень похожи. Только упыри, в отличие от людей, не убивают себе подобных и уж тем более не употребляют в пищу.

– Но мои дети тоже не страдают этим недугом.

– Люди все разные, – спокойно рассуждал Азраил. – Если Демон это поймёт, то у ваших детей есть шанс на выживание. Если нет, то он убьёт их всех.

– Я поговорю с ним, – Мара вскочила с места.

– Вот за этим я и пришёл, чтобы не допустить вашего вмешательства.

– Мог бы просто не приходить и ничего не сообщать, – подметил Перун.

– Вы всё равно бы узнали об уничтожении Демоном целого народа и его следовании в земли Ра. И, конечно, решили бы его остановить, пытаясь защитить своих детей.

– Возможно, – согласился Перун.

– Не перебивай его! – крикнула Мара, теряя над собой контроль. Она сильно нервничала и не знала, как унять беспокойство. Потому начала срываться на возлюбленном. Перун это понял, и, пропуская выпады богини мимо ушей, сделал себя отдушиной её тревог. – Почему нам нельзя вмешиваться? – напала демоница на ангела.

– Я постоянно слежу за Демоном из Нави. Он принимает решения, исключительно прислушиваясь к Сущему, чем доказал мне своё неоспоримое предназначение править жизнью. Да, да именно жизнью, – подчеркнул ангел. – Демон нужен мирам, чтобы не только сохранить их самих, но и жизнь, которую они создали. Он убил Князя, так как Змей стремился к уничтожению Сущего, причём сын Хаоса даже не догадывался о последствиях своих действий из-за порабощения пороками Тьмы. Также будет и с людьми, если твой брат увидит в них угрозу. Ты, как мать, естественно встанешь на их защиту, но тем самым ничего не изменишь, а лишь бессмысленно погибнешь.

– Пусть! – крикнула Мара.

– Нет, не пусть! – крикнул в ответ ангел так, что сотряслись стены покоев. – Твоё предназначение быть богиней смерти, а не опекуном плодов своей любви. Сущему нужна ты, а не твоя смерть!

Слова Азраила остудили пыл Мары. Она вернулась к креслу, и, будто обессилев, упала в него. Богиня склонила голову, и её пепельные волосы, покрыв лицо, скрыли стекающие по щекам слёзы. Вновь хрупкая девочка вырвалась из глубокой бездны души демоницы, увлекая сущность прекрасной девы Тьмы в печаль и уныние. Перун подошёл к ней, и, встав на колени, обнял. Тьма снова прогнала лучи Света, покрыв собой дворец Мары. Богиня прижалась к возлюбленному и тихо заплакала от осознания своего бессилия. Её душа рвалась на части между предназначением и материнской любовью к детям.

– Миры полны детей богов, но немногие так ревностно защищают потомство, как вы, – произнёс Азраил. – Я прошу тебя, Мара! Не вмешивайся! Если твои отпрыски достойны жить, они это докажут и без твоей помощи.

– Я понимаю! – вскинула голову богиня, не стыдясь слёз. – Но ничего не могу поделать. Если мне суждено умереть от руки брата, значит, так тому и быть. Я не буду безучастно смотреть на гибель детей!

– Пусть будет так, – согласился ангел. – Но дождись, когда дело дойдёт до гибели. Не вмешивайся раньше времени! Иначе, может, и не брат тебя убьёт, а само Сущее.

Азраил расправил крылья и исчез. Мара отстранилась от Перуна и тихим голосом, полным горечи и отчаяния произнесла:

– Оставь меня. Я хочу побыть одна.

– Да, конечно, – ответил Перун и поторопился покинуть покои возлюбленной.

Демоница, оставшись наедине с горем, обняла колени, и, уткнувшись в них, тихо зарыдала. Никогда богине не приходилось столько плакать. Словно вечность она копила в себе тревоги, печаль, переживания. И только сейчас, казалось, бездонная душа, переполненная последней каплей выпавшего на её долю отчаяния, лопнула, освобождаясь от тяжкого груза. Но легче богине не становилось. Напротив, душа наполнялась невыносимой тоской, словно её дети уже мертвы, и она ничем не может им помочь.

Внезапно перед глазами Мары неожиданно побежали картины видений, в которых она увидела саму себя, входящую в испепеляющий огонь. Она металась в обжигающих языках пламени, пытаясь найти детей, которые кричали от охватившей их боли и звали на помощь. то ли «мама», то ли «Мара» чудились ей голоса обречённых людей. Но, кроме пепла под ногами, в огне никого и ничего не было. Пламя было настолько жарким и необычным, что богиня почувствовала нестерпимую боль. Она обернулась и с ужасом увидела, как горят её иссиня-чёрные крылья. Она, первородная дочь Тьмы, горела в огне! От пронзившей её боли демоница упала на колени и закричала, хватаясь за голову. Её пепельные волосы вспыхнули.

Объятая пламенем Мара, корчась от невыносимых страданий, оглушённая воплями детей, уткнулась лицом в пепел и стала в него закапываться, пытаясь спастись от медленно пожирающего огня. Но вдруг, подобно вспышке, поняла, что зарывается в прах сожжённых заживо детей. Их души утопали в собственных тлеющих останках, которые становились для них вечной могилой. Забыв о боли, богиня схватила ближайшую человеческую душу, до которой смогла дотянуться, и рванула вверх. Остальные погребённые в пепле дети ухватились за собрата и держались так крепко, что демоница стала погружаться в прах. Мара принялась махать пылающими крыльями, стремясь вызволить из могилы всех, но взмахами заставляла огонь разгораться сильнее. Казалось, горит не только её ипостась, но и духовная сущность. Боль разрывала разум и лишала способности мыслить. Но в демонице проснулся гнев, пожалуй, самой Тьмы, и, зарычав, она дёрнулась изо всех оставшихся сил вверх, вырвав из пепла чадо. Ей удалось вызволить всего несколько душ, но и это было успехом. «Бежать! Бежать! Спасать хотя бы эти души!» – кричала богиня себе. Она схватила спасённых детей и побежала прочь из огня. Но, покинув мучительную стихию, демоница еле успела остановиться и в ужасе замерла. Она стояла на одном из кругов ада, а перед ней стоял её младший брат со вспоротой грудиной, в которой зияла сама Пустота. На руках Демон держал мёртвого ребёнка. Из его глаз текла слезами лава, а исходящая от него скорбь заставляла стонать всё Сущее. Вырванные из праха души детей прятались за спину матери. От охватившего их страха они были готовы бежать обратно, в пламя, но не могли шевельнуться.

– Обратно! В пламя! – прорычал Демон.

– Пощади! – взмолилась Мара.

– Твои отпрыски убили моё дитя! За это они будут гореть в аду вечно! – тихо огласил приговор новый повелитель Сущего.

– Они не хотели! Они случайно! – оправдывала детей богиня.

Демон не ответил. Присев, он подался вперёд. Вырвавшийся из него глас сотряс пропасть мук, и вырванные Марой из праха души обратно влетели в пожирающий огонь. Остатки обгоревших крыльев богини оторвались от прекрасного тела и улетели вслед за душами. Демон подошёл к сестре, и, схватив за шею, поднял и начал душить. Богиня схватилась за длань брата, пытаясь освободиться, но безрезультатно. В огненных глазах младшего первородного демона зиял не гнев, а равнодушие. Подобно мертвецу, у которого не было души, он продолжал сжимать в руке шею сестры, медленно отнимая у неё жизнь. Глаза Мары закрылись, и Демон выбросил её с уровня пропасти мук.

Обессиленная Мара медленно падала на дно пропасти. Из закрытых глаз вытекли последние капли слёз, будто были остатками бессмертной жизни, и стремительно пробежали по обожжённому лицу. Тьма поглотила свою дочь, и она сгинула навечно.

Видение прервалось, и демоница упала на пол. Никогда она не видела будущее столь ярко и отчётливо. От неизбежной кончины, не своей, потомства, Мара закричала. Она каталась по полу и билась, понимая, что не в силах предотвратить грядущую кару за нарушение запретов. Ей была безразлична собственная судьба. Лишь смерть детей разрывала душу богини.

Понять боль матери дано не каждому, а вернее, никому, так как её страдания неповторимы, как сама душа. Осознание гибели чада вытаптывает разум не только богини, но и любого разумного существа, способного любить.

У Мары перехватило дыхание, и она начала задыхаться, захлёбываясь в слезах. Сердце сбилось с такта, и жизнь в божественном теле замерла.

– Надеюсь, видение поможет тебе не вмешиваться, – услышала богиня незнакомый голос.

Мара вскочила, и, смахнув с лица слёзы, увидела перед собой драконицу с глазами, полными Света, в которых иссиня-чёрные зрачки образовывали восьмиконечный крест, заключённый в окружность. Изящное тело порождения Хаоса медленно свернулось клубком. Успокаивающий взгляд гостьи нежно пронзил сущность богини смерти. Демоница ощутила невероятную лёгкость и покой, словно драконица очистила душу от всех печалей, и, главное, боли.

– В разгаре битвы ты увела с границы помощника Князя, – произнесла Мара.

– Да. Гайдер оступился, но смог вернуться на свой путь.

– Я не могу не вмешиваться! – чуть не взмолилась демоница.

– Можешь. Если вмешаешься, погубишь и себя, и детей. Любое постороннее вмешательство в ход событий может вызвать непоправимые последствия.

– Но я не посторонняя. Люди – мои дети, – возразила богиня.

– Не все, – тихим спокойным голосом ответила гостья. – И ты посторонняя. Хоть ты и породила детей Тьмы и Света, но доказать право на жизнь должны они сами, без твоей помощи.

– Я видела брата. Он станет разрушителем. Его надо остановить!

– Он тот, кто есть. И его не остановить. Только он сам может остановиться. Не мешай ему, иначе погибнешь! – драконица вспыхнула ослепительным Светом и исчезла.

– Легко тебе рассуждать! – резко бросила в пустоту Мара. – Не твоих детей будут жечь в аду вечно! У самой, наверное, вовсе детей нет!

Демоница продолжала выкрикивать брань в адрес гостьи, и с каждым скверным, брошенным в пустоту словом ей становилось легче. Спустя некоторое время Мара осеклась, исчерпав запас хулы. Упав на ложе, дочь Тьмы закрыла глаза и вновь тихо заплакала.

* * *

В бескрайних пространствах вселенной, где-то в дальних закоулках, спрятался удивительный мир, по тверди которого бежал с большой скоростью представитель бесчисленной формы жизни. Быстро перебирая шестью лапами, свирепый хищник рыскал по округе вместе с собратьями, в поисках жертвы. Эти существа были одними из самых многочисленных разумных представителей мира. С мощными челюстями, обладающие несколькими глазами, реагирующими на движение, вооружённые жалом, прощупывающие окружающую среду усами на голове, защищённые бронёй идеальные убийцы, созданные Сущим, были грозой всех соизмеримых с ними существ. Но и больших по размеру созданий беспощадные охотники обрекали на смерть, побеждая если не силой, так количеством. Обнаружив жертву, они набрасывались на неё, нанося смертельные уколы ядовитым жалом и разрывая мощными челюстями. И горе всякому, кто не смог убежать или спрятаться от вездесущих хищников.

Проникнув в сущность одной из воинственных тварей, я бежал вместе с её собратьями, полными решимости, готовыми рвать на части пригодных в пищу жертв. А таковыми являлись, по-видимому, все потерявшие бдительность живые организмы, которых мог воспринимать разум моего носителя. Топот лап свирепых охотников сотрясал твердь. При помощи крючковатых когтей на конечностях они вскарабкивались по отвесным препятствиям, легко преодолевая и оставляя далеко позади, набрав приличную скорость передвижения. Вдруг впереди бегущие разведчики подали сигнал, что обнаружена жертва. Весь многочисленный отряд резко бросился в том направлении. Уже почувствовался запах сопротивляющейся жертвы, не желающей сдаваться, и умирать. Но сегодня ей придётся отдать свою жизнь, чтобы продлить чужую! Преодолев заросли высокой травы, отряд выбежал на открытое пространство, и я увидел огромное крылатое существо, яркая окраска которого ослепляла. Огромные глаза, свернутый в спираль хобот, чешуйчатое тело твари внушали трепет и восхищение, но жестоких хищников ни размеры, ни страшный вид аппетитного монстра не останавливали. В отбивающегося противника уже вцепились двое разведчиков, не давая взлететь. Они кусали и жалили брыкающуюся жертву, которая таковой быть отказывалась. Отряд, не останавливаясь, устремился в атаку. Преодолев мгновенно расстояние до крылатого существа, мой носитель стремительно вскарабкался на чудовище и вцепился мёртвой хваткой в голову, одновременно нанося уколы ядовитым жалом. Через мгновение несчастная жертва была усыпана беспощадными охотниками и умерщвлена. Её огромные крылья взмахнули в последний раз, а затем, словно окаменев, застыли. Моего носителя и ещё двух хищников назначили оттащить огромную тушу в логово. Схватив челюстями тяжёлое бездыханное тело, они поволокли его обратно по следам. Остальные разгорячённые победой представители беспощадной формы жизни устремились дальше, на поиски следующих жертв. Крылатое существо было в несколько раз тяжелее троих хищников, вместе взятых, но, благодаря мощным ипостасям, наделённым недюжинной силой, они с лёгкостью справлялись с ношей.

– Демон! – услышал я крик Ломиры, и мне пришлось покинуть ипостась охотника.

Взмыв над ним, я увидел, как три муравья тащили только что убитую бабочку. Мир предусмотрительно не дал этим организованным охотникам большие размеры, иначе богам Тьмы и Света не пришлось бы проливать кровь армий за власть в Сущем, так как миры безраздельно принадлежали бы совершенным созданиям. Правда, и миров тогда бы не стало, так как прожорливые насекомые поглотили бы всю жизнь, сделав свои пристанища пустынными и унылыми.

Всё ещё частично пребывая разумом с рыскающими охотниками, я заметил, что они резко бросили увлекательное занятие и устремились дружной гурьбой в логово, не забыв при этом помочь собратьям быстрее тащить мёртвую добычу.

Я окинул взором близлежащие окрестности. Практически все организмы этого вместилища жизни попрятались и притихли в ожидании какого-то действа.

– Чего тебе? – спросил я капризного ребёнка, который не знал, чем себя занять.

– Мы долго здесь будем?

– Я же говорил, что до заката звезды.

– А это долго? – Ломира жалобным голосом предлагала мне ускорить наступление ночи, будто мне это было под силу, только бы мы покинули успевшее надоесть ей место.

– Скоро. Потерпи, – ответил я.

Продолжить путь в земли Ра я мог бы и без упырей, но дети Лилит меня очень заинтересовали. В частности, Квит. Его стремление бороться с ненасытностью не давало мне покоя. В каменном городе весь народ был заражён этим пороком, но никто не пытался исцелиться. А их потомок, кровопийца, делал это усердно, не сдаваясь и прилагая огромные усилия. Было в нём нечто, что люди, рождённые полными чистого Света, как Ломира, утрачивали, окунаясь во Тьму, но, не становясь её порождениями. Напротив, потомки богов превращались в извращённых чудовищ, отвергающих жизнь. Ломира могла мне дать ответ, как происходит трансформация, а Квит своей сущностью мог подсказать, что именно умирает в людях.

Прокатились раскаты грома, будто Перун посетил мир, и, подняв голову ввысь, я понял, почему все твари попрятались. На нас надвигалась серая масса. Перекатываясь по небосклону, создавая причудливые формы, тучи стремились покрыть грозными телами ясную голубую бездну. Довольно быстро небо заволокло, скрыв жёлтую звезду, и мы погрузились в сумрак, подобный человеческой душе, отказавшейся от Света и смешавшей его с Тьмой. Хлынул ливень, сверкнула молния, напугав вспышкой Ломиру. Она взвизгнула от испуга и ринулась ко мне, пытаясь спрятаться. Раскат грома сотряс воздух, заставляя в страхе замереть души всех созданий. Я раскрыл крылья, и, воткнув шипами в твердь, создал шатёр, в котором и укрылся ребёнок. От охватившего Ломиру страха она прижалась ко мне, закрыв глаза.

Ничто так не обнажает духовную сущность, как страх. Он выворачивает наружу истинную природу существа, срывая с неё маски и заставляя совершать искренние поступки. В эти моменты можно увидеть помыслы разума. Если перед тобой убийца, то он непременно убьёт, если жертва – убежит. Но если разум ничего не предпримет? Как понять, кто он? Искусить! Подтолкнуть его, предложив несколько вариантов для выбора. Как это сделал мой кукловод, дав огромную силу, чтобы я мог убивать и вершить чужие судьбы. Но я не испытываю страха. Он почему-то неведом мне, словно я лишён этого дара. Я всего лишь прихожу к какому-то выводу, как поступить в тот или иной момент времени, прислушиваясь к подаренной Творцом душе.

Я взял Ломиру на руки и заглянул в её сущность. В маленьком человечке сейчас не было никаких помыслов, кроме как спрятаться, чтобы жить. Она была жертвой. Окутанная страхом Ломира дрожала, и я завидовал ей, что она может испытывать то, что недоступно мне. Вот и зависть дала о себе знать в душе. И было бы чему завидовать! Какому-то страху! А ведь вползает эта гадость в сущность и начинает давить на разум, пробуждая ненависть к слабому, невинному существу. Я засмеялся над примитивностью власти Тьмы, при помощи которой она подчиняет себе своих порождений. И всё же, как просто и надёжно моя мать управляет своими детьми! От смеха Ломире стало ещё страшней. Я прижал её к себе и попытался успокоить:

– Ну, не бойся! – произнёс я мягким, неведомым до сих пор для себя голосом и почувствовал, что зависть исчезла, а ненависть вслед за ней канула в пустоту.

– Ты страшно смеёшься! – упрекнул меня ребёнок.

– Тогда я больше не буду, – пообещал я спутнице.

Капли дождя били меня по голове и по крыльям. Их звонкие удары о тело, плоть реки, листву деревьев и твердь мира умиротворяли, даруя невероятный покой. Душа словно запела под музыку ливня, и я растворился в падающей на мир водной стихии. Покинув ипостась, быстро перескакивая по каплям, как по ступеням, я достиг нижней кромки освобождающихся от воды серых, вяло клубящихся тел, и взглянул вниз. На берегу реки стоял такой же мрачный, как и тучи, демон, держащий на руках воплощение Света, подобное искре, что горела в его груди. Невероятно! В душе ребёнка сияла частица искры Люцифера! Рождение людей – замысел Творца! Эта неоспоримая истина осветилась в моём сознании и уже не вызывала никаких сомнений. И если люди – ошибка, то они собой являют изъян высшего разума, создавшего Сущее.

Вспомнив о Творце, меня осенило, как можно его обнаружить. Подчинив своей воле тучи, я устремился во все стороны, чтобы через обрушивающуюся на твердь мира водную стихию попытаться его отыскать. Серая масса облаков начала расползаться по небесам, пытаясь охватить как можно большее пространство, а я, застыв на месте, устремил взор, осматривая всё, к чему прикасались капли дождя. Но моё временное вместилище иссякало, обильно выпадая на твердь, и я принялся увеличивать его, черпая влагу, находящуюся в мире. И всё вокруг меня взволновалось, создавая вихри и ураганы. Мировой океан вздыбился, и по нему побежали высокие волны. Воздушные потоки взбунтовались, будто противились моей воле, которая нарушала хрупкую гармонию мира. Пришлось прекратить пополнять плоть из водной стихии и устремиться с остатками туч к восходу звезды, в земли Ра, где жил высший разум, который, возможно, и был Творцом. Но спустя мгновения предо мной предстал дух Люцифера.

– Стой! Не сейчас! – мысленно произнёс он. – Всему своё время, и ты достигнешь Творца.

Накатившая тоска заставила меня остановиться. Я смотрел на первого ангела Света и не мог поверить, что это он. Не в Нави среди мёртвых, а здесь, в Мире Богов!

– Творец в землях Ра? – всё-таки смог спросить я, поборов всплывшее во мне чувство вины за смерть Светоносного.

– Да. И прекрати себя винить! – чуть ли не приказным тоном произнёс дух ангела. – Ты не виноват в моей смерти. Таков был мой удел.

Люцифер исчез. Я поплёлся с серой массой туч обратно. Взгляд скользил по тверди мира, а вина, вцепившись в меня мертвой хваткой, не ослабевала, заставляя печаль окутывать разум. Предстающие перед взором пейзажи мира стали сразу унылыми и проплывали мимо сознания. Моя временная мрачная плоть медленно таяла, умирая вместе с покидающими меня каплями дождя. Но вдруг знакомый образ заставил меня остановиться. Там, внизу, по тверди, опираясь на посох, шёл пророк. Он остановился, то ли почувствовав мой взгляд, то ли решив насладиться дождём, и, вскинув руки к небесам, посмотрел прямо на меня. Но, наверное, не узнав в ипостаси серого облака, продолжил путь дальше, на восход жёлтой звезды.

«Как дряхлый старик мог так быстро добраться до этих мест? – удивился я. – У него же нет крыльев!»

Пророк действительно был не так прост, как казался, или прилагал усилия, чтобы таковым казаться. Бросив короткий взгляд ему вслед, я поспешил обратно в демоническую ипостась.

Тучи иссякли. Я стоял в подаренном Тьмой теле демона, и над нами с Ломирой было вновь ясное небо, правда, на нём уже начали проявляться звёзды. Последние лучи жёлтого светила нехотя исчезали за горизонтом. Ночь настойчиво вступала в свои права.

Страха в моей спутнице больше не было. Но, о Сущее! Она опять была голодна! Я сложил крылья и поставил её на твердь. Ребёнок набросился на еду и принялся жадно поглощать заранее собранные фрукты. Этот комок Света, облачённый в ненасытную плоть, только и делал, что ел. И тем самым прекрасно вписывался в общую картину мира, чьи твари проводили жизнь исключительно в поисках пропитания. Но всё же Ломира выделялась на фоне заселивших это вместилище организмов разумом, который пробуждался с каждым новым днём. Жажда познания, имеющая место в человеке, заставляла в перерывах между приёмами пищи обратить внимание на мир, на его красоту и устройство. И это обнадёживало, что разум возьмет верх над потребностями и проявится в полной мере в этом существе по непонятному пока для меня замыслу Творца.

Вскоре я почувствовал приближение упырей. Скользя по воздушным потокам, они летели практически бесшумно, но их выдавала жажда, которая с каждой ночью усиливалась всё сильней. Скоро им потребуется новая кровь, а значит, кому-то из их предков придётся расстаться с жизнью, чтобы предоставить кровожадным потомкам отсрочку от смерти. Первым прилетел Эвор. Он опустился возле Ломиры и стал внимательно наблюдать, как она ест. Ребёнок совершенно не испугался, так как упырь внешне был похож на меня, и от него не веяло угрозой. Желание вспороть и выпить ребёнка упырь, к моему удивлению, сдерживал достаточно легко то ли от страха передо мной потерять жизнь, то ли не видя возможности насытиться столь маленькой толикой крови, которой обладал человеческий отпрыск.

– Ты кто? – спросила Ломира.

– Эвор, – опустил подробности своей сущности упырь.

– А я Ломира, – ответила она, продолжая есть фрукты.

– Ты её кормишь только плодами деревьев? – спросил меня Эвор.

– Да.

– Наверное, приходится часто это делать.

– Слишком часто.

– Так дай ей мяса, – посоветовал упырь.

– Чтобы она вскоре начала поедать собратьев? – с угрозой, но как можно тише спросил я его.

– Не мясо делает людей монстрами, поедающими себе подобных, – произнёс Квит, опустившись на твердь позади меня.

– А что же тогда? – обернулся я к нему.

– Отказ от истинной природы, что вложил в них прародитель, светлый бог. Если мы с Эвором обладаем душами, полными Тьмы, вложенной в нас матерью, первородной демоницей Лилит, то люди полны Света. И потребление в пищу мяса живых организмов этого мира никак не может их лишить начала. Если бы человек, который был нашим отцом, являлся богом, а не смертным потомком прародителей, то мы бы унаследовали помимо Тьмы и Свет, и у нас был бы выбор. А так мы лишены его и вынуждены убивать, повинуясь законам твоей матери, чтобы жить. У людей же выбор есть. И только в случае отказа от данного с рождения светлого начала они превращаются в монстров. Проверь сам. Дай ей мяса, и Свет в её душе не погаснет.

– Так почему они отказываются от Света и уничтожают его в своих душах?

– У меня есть предположение, но я не уверен. Думаю, ты сам поймёшь, наблюдая за ребёнком. Эвор, принеси мяса, – попросил Квит брата.