Текст книги "Смерть в рассрочку"

-25-

Через две недели Лепитр вручил Ермолину микропленку.

– Здесь если не все, то главное о связях вашего КГБ с нашей наркомафией, – сказал он.

– Спасибо, Луи. Большое спасибо, – искренне поблагодарил Анатолий Павлович.

– Мы встретились не так, как мне бы хотелось, – помолчав, заговорил Лепитр. – Но я рад, что встретились, и что я смог оказаться тебе полезным. И это несмотря на то, что я понимаю: ты и раньше мог, а теперь тем более можешь загубить мою карьеру и жизнь.

– Надеюсь, в эти «мог» и «можешь» ты не вкладываешь тот смысл, что я способен на это? – уточнил Ермолин.

– Позволь задать тебе вопрос, – вместо ответа сказал Луи.

– Ради бога.

– Ты не собираешься меня вербовать? Ведь сейчас я в твоих руках.

– Я был бы рад думать, Луи, что завербовал тебя в друзья, – ответил Ермолин. – Но, к сожалению, в друзья людей не вербуют.

– Ты же видишь, что иногда случается, – засмеялся Лепитр и сказал. – Надеюсь, теперь у тебя нет необходимости исчезать, как призрак.

– Нет, – улыбнулся Анатолий Павлович.

В последние дни Ермолина не оставляла озабоченность. Он несколько раз звонил домой в Москву, но даже ночью никто не подходил к телефону. Конечно, и Максим, и Лена, которая должна была приехать, взрослые люди, и мало ли какие у них могут быть дела. Но не до такой же степени, чтобы постоянно не ночевать дома. Это настораживало.

Все разъяснилось неожиданно и страшно. В два часа ночи по местному времени – как раз после дневного разговора с Луи Лепитром – зазвонил телефон в квартире, где жил Ермолин. Он еще не ложился и сразу снял трубку.

– Только не говорите, что я ошибся и на этот раз, – несколько заплетающийся языком произнес мужчина по-английски.

Это был пароль для двоих – Ермолина и его друга-сослуживца, с которым перед отлетом в Канаду генерал договорился о связи в экстренном случае.

– Кто вам нужен? – спросил Ермолин.

– Я звоню Джеймсу Гилсби.

– Вы ошиблись и на этот раз. Думаю, к утру вы разыщете своего друга, если еще не добавите виски или что вы там пьете.

Мужчина пробормотал какое-то вежливое английское ругательство и прервал разговор.

Вторая фраза звонившего могла быть любой и не имела никакого значения. Важно было одно: если друг позвонил, стало быть, произошло нечто экстраординарное. Ответ Ермолина означал, что для продолжения разговора ему необходимо некоторое время, чтобы подготовиться. Сейчас оно требовалось для того, чтобы нейтрализовать установленные людьми из своей же резидентуры подслушивающие устройства. Устанавливались они не специально для Ермолина, а для всех и каждого, кто мог оказаться в этой квартире. Сотрудники резидентуры понимали, что генерал-майора на таких вещах подловить не удастся, но таково было правило. А правила следует соблюдать, в разведке это окупается.

Телефон зазвонил через час. Узнав голос отозвавшегося Ермолина, друг без предисловий заговорил по-русски.

В коротких, четких выражениях он рассказал об акции КГБ против сына Ермолина, предпринятой, как теперь стало известно, Скрипуном, о предложении, сделанном Максиму заместителем Ватутина в отсутствие последнего, о смерти Максима вместе с тремя наемниками и двумя офицерами КГБ, об изнасиловании Лены, которую он на днях отправил в Новосибирск. Под конец сообщил, что здесь ждут возвращения Ермолина, чтобы после всего происшедшего он был под контролем.

– Ты не рискуешь? – единственно, о чем спросил Ермолин.

– Не беспокойся.

Значит, беспокоиться действительно не стоило. Этот человек не ошибался.

– Связь оставляем прежней?

– Лучше перейдем на запасной вариант, – ответил друг. – Удачи тебе.

Утром Ермолин условился о срочной встрече с Лепитром.

– Скажи, Луи, твои материалы о связях КГБ с вашей наркомафией могут быть полезны лично тебе? – спросил Анатолий Павлович

– Конечно, Мишель, – настороженно ответил Лепитр. – Даже в том случае, если они не будут преданы огласке. Но…

– О том, что я получил эти материалы от тебя, у нас там может предполагать только один человек, – сказал Ермолин. – Но точно знаем только мы двое. Следовательно, твое «но» снимается. Можешь использовать их, как сочтешь нужным. А поскольку интересы вашей страны меня не очень занимают, – коротко улыбнулся он, – мне бы хотелось, чтобы ты употребил их во благо себе.

Лепитр внимательно посмотрел на Ермолина.

– Это очень серьезный шаг с твоей стороны, – задумчиво произнес он. – А теперь скажи мне, Мишель, что случилось?

– Там убили моего сына, – спокойно ответил Ермолин.

В этом неестественном, страшном спокойствии Лепитр почувствовал такую силу ненависти к неизвестным ему людям, что у него по спине прошел озноб. Он понял, что любые слова сочувствия здесь окажутся лишними.

– Прощай, Луи, – с улыбкой сказал Ермолин.

– Если… – начал Лепитр, крепко сжав протянутую ему руку.

– Благодарю, – прервал его Анатолий Павлович. – Удачи тебе.

Позже, когда проводилось расследование, сотрудники канадской резидентуры ГРУ вспоминали, что в тот последний вечер генерал-майор выглядел как всегда. Разве что улыбался чаще обычного. Он передал резиденту микропленку с требованием переслать ее лично Вашутину и никому другому, и ушел. С тех пор его никто не видел.

-26-

Прошло две недели после возвращения группы Кондратюка с несостоявшейся операции по уничтожению Ахмад Шаха Масуда. За все это время майор только раз, три дня назад, видел Жилина. Возбужденный и, видимо, чем-то довольный подполковник мельком поздоровался с Игорем и направился к поджидавшей его боевой машине пехоты.

– На войну, Семен Иванович? – с улыбкой спросил майор.

– Думаешь, ты один воюешь? – весело отозвался Жилин, забрался в БМП и укатил.

А теперь знакомый лейтенант из особого отдела разыскал Кондратюка и сказал, что подполковник находится в госпитале и просит майора навестить его.

– Что с ним? – спросил Кондратюк. – Какой-нибудь застарелый ишиас?

– Он ранен, – строго ответил лейтенант. – Пулей в спину. Вынули. Прооперировали нормально. Я спрашивал.

– Ого! – сразу посерьезнел майор. – Пошли.

– Только Семен Иванович просил, чтобы не демонстративно. Он в отдельной палате лежит.

– Хорошо, – согласился Кондратюк. – С этой войной я вообще разучился ходить демонстративно. Был в отпуске, так к кровати жены подбирался осторожно, как к каравану вооруженной оппозиции.

В небольшой отведенной Жилину палате было жарко. Подполковник лежал на животе. Спина его от лопаток почти до пояса была затянута толстым слоем бинтов.

– Ты иди, – обратился он к лейтенанту. – Все равно от этого головореза меня не защитишь. Нам поболтать надо. Постереги пока за дверью, чтобы не мешали.

– Как это вас угораздило, Семен Иванович? – сочувственно спросил Игорь.

– Не угораздило, а угораздили, – пошутил Жилин и сморщился от боли. – В первом слове имеется элемент случайности, а во втором ее нет. А теперь слушай и не перебивай.

Осторожно втягивая воздух и стараясь не напрягаться, он медленно заговорил:

– Помнишь, я тебе сказал, что хочу узнать, кто в какие игры играет с Масудом. Так вот, узнал… Мы несколько месяцев наблюдали за одним типом. Он то появлялся, то исчезал. Знали, что приходит от моджахедов. Но от кого, каковы его функции, полномочия, связи, не могли установить. Очень уж ловок был, шельма. А тут, когда ты охотился на Масуда, получаю сообщение из достоверного источника, что этот субъект как раз его эмиссар, человек из ближайшего окружения.

Подполковник замолчал, попытался поудобнее устроиться на постели, но лицо его исказила гримаса боли. И, оставив свою бесполезную затею, Жилин продолжил:

– На следующий день после твоего возвращения мы его взяли. Он даже не пытался сопротивляться. Спокойно так, с улыбочкой пошел с моими офицерами. Со мной поначалу разговаривать не хотел. Требовал встречи с представителями КГБ или ГРУ. Смеялся, говорил, что, хоть и находится у меня в руках, от него зависит моя карьера, а может быть, и судьба. Эта болтовня меня весьма заинтересовала. Ну, развязывать языки, как ты догадываешься, мы умеем. Раскололся и этот. И выяснились прелюбопытные вещи… Оказалось, что КГБ и Ахмад Шаха Масуда давно связывают коммерческие отношения. Те им – вооружение, боеприпасы и все другое, что надобно для боя. Эти – наркотики, драгоценности, валюту. Доверенным лицом и организатором обмена был тот самый подполковник, которого вы прикончили в пещере. Числился в ГРУ и работал на КГБ. Бежал потому, что ваши выяснили его роль двойного агента. Хотели с его помощью перехватить у КГБ этот бизнес. И перехватили, обошлись без подполковника. При этом думали представить все так, будто Масуд по-прежнему имеет дело с КГБ. А он попытал новых связников, и те, конечно, раскололись. Так вот. Две твои первые операции по уничтожению Масуда каким-то образом отменили люди КГБ, а последнюю – твое родное начальство. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?

Сообщение Жилина потрясло Игоря. На лице его отражались удивление, недоумение, презрение, гнев.

– Дело оказалось серьезнее, чем я предполагал, – говорил подполковник. – Отвез я к своему начальству в Кабуле этого эмиссара вместе с протоколом допроса и переводчиком. Переводчика они тоже оставили у себя. А когда вернулся обратно, здесь меня уже поджидала пуля. Именно здесь, в расположении. Хорошо, что приехал затемно. Будь посветлее, не пришлось бы нам сейчас разговаривать. Стреляли из бесшумки. Вчера приезжало ко мне начальство с сочувствием и намеком на отставку по ранению. Я тоже намекнул, что протокол допроса эмиссара и его собственноручно написанные показания снимались в двух экземплярах, им-то я отдал один. Отставки, конечно, не будет, но дослуживать придется в Союзе.

Жилин помолчал, передыхая, потом заговорил снова.

– Ты сейчас спрашиваешь себя, зачем я тебе все это рассказываю. Рассказываю потому, что ты порядочный парень. А порядочных людей в нашем отечестве остается все меньше. Их беречь надо. В данном случае беречь в прямом, физическом смысле… Эмиссар сообщил еще одну вещь. Одним из условий дальнейших деловых отношений с вашим ведомством Масуд выдвинул ликвидацию твоей группы. Очень уж за эти годы вы ему насолили, Масуд желает, чтобы вас направили в расставленную им ловушку.

Услышанное просто ошеломило Кондратюка.

– Я ведь вижу, как ты изменился за последнее время, – продолжал подполковник. – Задумываться начал. И пора. Понимаю, что служить этим сволочам – ты ведь не Родине, а им служишь – тебе будет невмоготу.

Чтобы не выплеснуть клокотавшие в душе чувства презрения, собственного унижения, вспыхнувшей ярости, Игорь только покивал головой, соглашаясь. Жилин молча ждал, давая ему возможность осмыслить информацию.

– Неужели наши примут это условие? – глухо спросил Кондратюк.

– Могут, – коротко ответил Жилин.

– Значит, надо сделать так, чтобы об этой намечающейся подлости узнало как можно больше людей.

– Так ведь пока ничего такого нет: ни подлости, ни предательства. Начнешь болтать, тобой займется военная прокуратура, и совершенно справедливо. Доказательств-то нет. Можешь, конечно, подставить под удар меня, что весьма нежелательно. И скажу тебе вот что. Я не вижу, как имеющимся у меня документам дать ход. Они исчезнут, испарятся в инстанциях.

– Я не могу оставить им на съедение ребят, – сказал Игорь.

– Чтобы были овцы целы и волки сыты, самое простое – расформировать твою группу. Об этом я, пожалуй, еще успею позаботиться.

– Но ведь можете и опоздать, – предположил Кондратюк. – Я все-таки не напрямую и без ссылки на вас предупрежу Марьясина. Он ведь останется вместо меня.

– Пожалуй, – задумчиво произнес подполковник. – Если ты ему веришь. И вот что. Надо, чтобы не ты ушел, а тебя ушли. Так будет надежнее. Сможешь это устроить?

– Да. У нас ведь исповедуется беспрекословное повиновение. А я попрошу у полковника Клементьева объяснений по поводу отмены приказа в последней операции. Такой наглости мне не простят.

– Наверное, – согласился Жилин. – Ну, иди, Игорь Васильевич. А то скоро придут меня на судно сажать. Ничего героического в этом нет. Еще увидимся. И здесь, и, надеюсь, в Союзе. Твой адрес я знаю.

– Я на всякий случай поставлю поблизости своих ребят, – сказал майор. – Мало ли что…

– Сколько у тебя бесшумных винтовок с оптическим прицелом? – задал подполковник неожиданный вопрос.

– Две.

– Так вот, прежде чем посылать сюда ребят, поинтересуйся, не чистил ли кто винтовку в последние трое суток.

Кондратюк нервно рассмеялся:

– Ну, товарищ подполковник! Вы сегодня, как фокусник, вытаскиваете кроликов из шляпы. И один жирнее другого.

– Если у меня в таком положении случится запор, вот это будет фокус!

-27-

– Ну, рассказывай подробно, Александр Маркович, о своем разговоре с сыном Анатолия Павловича, – сухо потребовал от своего заместителя Вашутин. Тот, ничего не убавляя и не прибавляя, изложил содержание беседы с Максимом Ермолиным.

– Значит, о шифровке его отца на мое имя ты умолчал, – выслушав, констатировал Иван Петрович. – А ведь он для того и отправил ее срочно, чтобы быстрее решить проблемы сына. И как тебе могло прийти в голову вербовать парня? Сын нашего товарища пришел к нам, чтобы мы помогли ему выпутаться из сети, а ты вместо того, чтобы рассечь ее одним движением, набросил на него еще одну.

– Не вижу здесь ничего такого, в чем бы мне следовало каяться, – пожал плечами Александр Маркович. – Это делалось в интересах конторы.

– А сделалось во вред, – жестко продолжал Ватутин. – И вред этот значительно больший, чем ты, видимо, себе представляешь.

– Если Ермолин действительно исчез, тогда конечно! – отозвался заместитель.

– Попросив Максима умолчать в ЦК о том, что мы знаем об этой гнусной истории, ты развязал им руки и, по сути, обрек его на смерть.

– От случайностей не застрахуешься, – несколько виновато развел руками Александр Маркович. – Кто же мог предположить, что за десять минут до прихода Максима Ермолина нашего куратора вызовут «наверх» и парень попадет к этой благообразной жабе, ставленнику КГБ?

– Допустимо считать случайностью мое отсутствие здесь в это время, – сказал Иван Петрович. – Но случай, который можно было предусмотреть, это уже не случай, а упущение по службе. Как я понял, ты еще не совсем уверен, что Анатолий Павлович исчез. А у меня на сей счет нет сомнений. Более того, его можно понять. В шифровке он лично меня просит позаботиться о безопасности сына. Но сына убивают. Какой вывод делает Ермолин? Только один: я его предал.

– Но ведь тебя здесь не было.

– Да, меня не было. Но я обязан был позаботиться о выполнении данного мною обещания. Не позаботился. И результат: в твоем лице его предало все ГРУ, на которое он работал всю жизнь. Нам еще очень крупно повезет, если он просто ушел, а не ушел к нашим противникам. За него ухватится любая разведка и примет все выдвинутые им условия. Тогда мы не оберемся беды. Однако очень не хочется думать, что Анатолий Павлович будет выдавать своих. Не верю, что он способен на предательство.

– Кажется, пока это нам не грозит, – сказал Александр Маркович. – Передал же он тебе микропленку с материалами. А тогда он наверняка уже знал о смерти сына.

– Это мало о чем говорит. Тут ситуация, как на выборах. Он «проголосовал» не за меня, а против КГБ, и скорее всего хочет разделаться кое с кем из этой шайки моими руками. В данном случае наши интересы совпадают. Резидентам дано предупреждение? – спросил Иван Петрович.

– Да. Сутки назад. А до этого ниоткуда не поступало никаких тревожных сигналов. Значит, не сразу Ермолин побежал предлагать свои услуги. Стало быть, есть надежда…

– Надежда нам не в помощь. Нам поможет только точное знание.

– Можно попытаться найти Ермолина.

– Попытаться можно, хотя полагаю это бессмысленным. Но пытаться, если придем к такому решению, придется не тебе, Александр Маркович. Иначе неизвестно, кто кого будет искать. Скорее всего – он тебя.

– Думаешь, боюсь? – спросил Александр Маркович.

– Надо бояться. До особого разрешения выезды за границу тебе запрещаются. Да и здесь поостерегись. Мы не знаем, чего можно ожидать от Ермолина. Вернее, знаем, что можно ожидать чего угодно. Он никогда не простит тебе смерть сына. И Скрипуну тоже. Впрочем, этим мужиком я займусь сам.

– Если бы узнать, кто его обо всем информировал, – сказал заместитель. – И зачем?

– Наверное, затем, что мы все-таки люди, – Вашутин встал из-за стола и официальным тоном продолжил. – Должен предупредить тебя, Александр Маркович, что буду ставить вопрос о твоем служебном несоответствии.

– Попробуй.

– Непременно, – заверил Иван Петрович.

-28-

Кондратюку не пришлось лететь в Кабул, чтобы встретиться с полковником Клементьевым. Тот сам прибыл в Лангар. Как догадывался майор, это было связано с проведенным Жилиным расследованием и покушением на подполковника. Клементьев действительно побывал в госпитале, затем навестил группу. Парни встретили его настороженно. Полковник сразу отметил это и повернулся к Кондратюку.

– В чем дело, командир? Куда делась жизнерадостность твоих подчиненных?

– Куда она делась, не знаю. А вот с каких пор она куда-то делась, могу сказать, – ответил майор.

Уловив в словах Кондратюка нескрываемый вызов, полковник посмотрел на него с насмешливым прищуром.

– Что ж, скажи.

– С тех пор, как в третий раз была отменена операция по уничтожению Ахмад Шах Масуда. Люди спрашивают, чем мог быть вызван этот неподдающийся их пониманию приказ.

– И что ты им отвечаешь?

Парни знали, что командир ничего им не отвечал, потому что никто из них не задавал ему такого вопроса, хотя он постоянно словно висел над ними. Теперь они с интересом ждали, как выкрутится командир из этого нелегкого положения.

– Я им отвечаю, – заговорил Кондратюк, – что тактическими целями отмену задания объяснить трудно. Потому что, лишившись Масуда, оппозиция потеряла бы куда больше, чем от любой нашей тактической войсковой операции. Значит, остаются только соображения политического характера. Я объяснил, как мог, что уже не один год, то прерываясь, то возобновляясь, ведутся переговоры о решении проблемы Афганистана политическими средствами. И, наконец, высокие стороны, видимо, договорились. Произошло это в ту самую секунду, когда я намеревался отдать приказ о начале операции.

Клементьев помнил, как был шокирован, когда после выхода на задание группы Кондратюка ему позвонил заместитель начальника ГРУ и приказал отменить операцию по уничтожению Ахмад Шах Масуда. «Для всех – это дело политической целесообразности, – сказал он. – А вам нужно знать, что оно отвечает интересам ГРУ. И не только… Позже вы будете непосредственно подключены к этим интересам. Но принимать в них участие начнете немедленно. Ваша задача: как только группа выйдет на связь, отменить приказ. Потом придется позаботиться, чтобы Масуд узнал, кому обязан жизнью. А жизнью он обязан ГРУ. Вы получите нужные связи».

Полковник был польщен доверием и понял, как много сулит ему приобщение к делу, в котором заинтересовано руководство ГРУ. «Будет выполнено, – сказал он и спросил. – Как быть с командованием армии?» «С ними объяснятся другие, – ответил заместитель начальника ГРУ и коротко хохотнул. – Они вам еще сочувствовать будут по поводу вынужденной отмены приказа».

Сначала парни слушали Кондратюка с удивлением, потом – с тревогой. Они вполне разделяли его недовольство и злость. Однако не ожидали, что их командир, умевший сохранить выдержку и спокойствие в самых опасных боевых ситуациях, настолько потеряет самообладание. Он пер на рожон вопреки всем принятым в спецназе ГРУ дисциплинарным канонам, будто умышленно подставляя себя под гнев этого недавно сильно повышенного в должности подполковника. В спецназе ГРУ приветствовалось обсуждение приказов при поиске оптимальных возможностей для их исполнения, а обсуждение решения командира не только пресекалось, но неизменно каралось. Командир никак не мог забыть об этом, как и о том, что новая должность давала полковнику, по сути, неограниченное право распоряжаться жизнью, смертью, судьбой каждого из них. Что и кому хотел доказать их майор?

Этого не понимал и полковник. Он полагал, что, видимо, не помешает как-нибудь между прочим, по ходу разговора вскользь коснуться отмены приказа и объяснить это как тактическими, так и политическими соображениями. Кондратюк сам выложил эти доводы. Но как! Он просто издевался над ним. Издевался откровенно, и нагло, в присутствии своих подчиненных, будто специально провоцировал полковника на ответные действия. Неожиданный эпатаж майора не лез ни в какие ворота. Из спецназа ГРУ людей изгоняли за гораздо меньшие прегрешения. Слишком возомнивший о себе Кондратюк вынуждает его, полковника Клементьева, на ответные действия? Будут ему ответные действия. И именно в присутствии всей группы. Пусть каждый знает, что в епархии ГРУ нельзя ссать против ветра, не обмочив самого себя. Полковник решил до предела обострить ситуацию.

– Из вашего издевательского объяснения, майор, я понял, что вы считаете мой приказ неправильным. Так? – резко спросил Клементьев.

– Безусловно, – ответил Кондратюк, глядя полковнику в лицо.

– Может быть, вы забыли, что в армии действует непреложное правило: приказы командира не обсуждаются?

– Не забыл, товарищ полковник. Но я помню и другое правило. Подчиненный имеет право не выполнять преступный, равно как и безумный приказ. Не могу судить, под какую из этих категорий подпадает ваш приказ. Но вольно или невольно он сработал в ущерб нам и на пользу противнику.

Полковник обвел всю группу пронзительным взглядом и, не скрывая насмешки, сказал:

– Плохо же вы заботитесь о своем командире. Майор Кондратюк за годы войны очень устал. У него окончательно сдали нервы. Ему требуется длительный отдых. Он получит его…

Через день пришел приказ об отчислении майора Кондратюка Игоря Васильевича в запас.