Текст книги "Как стать оруженосцем"

5

Погода осталась прежней, разве что серое небо поднялось несколько выше, и не так донимал влажный ветер, почти не ощущавшийся. Пейзаж, после того как они покинули деревню, так же ничем не отличался от давешнего, – обычный лесной проселок. А вот само поселение вызвало у Владимира некоторый интерес: оно совершенно не походило на обычные деревеньки русской средней полосы. Дома, с соломенными крышами, по всей видимости деревянные, обмазанные глиной, были прямоугольными, без каких-либо террас, – у некоторых не было заметно даже окон, – разной величины и разбросаны совершенно хаотично по отношению друг к другу. Никаких тебе садов-огородов, никаких заборов. Пара колодцев, круглых, выложенных камнем, несколько брехливых собак, традиционные куры и гуси, свиньи. И – на удивление – Владимир не заметил обитателей, хотя, надо признаться, деревенька была крошечной и чтобы оставить ее позади понадобилось не более десяти-пятнадцати минут.

А еще приблизительно через час они достигли хлипенького моста через небольшую речку, по причине прошедших дождей превратившуюся в мутный поток. Переправа особого доверия не вызывала – зияла дырами и дерево, из которого она была изготовлена, выглядело изрядно подточенным термитами, но другой не наблюдалось, и наши путешественники, собравшись с духом, почти ступили на первые бревна, как вдруг приметили возле деревьев шалашик с торчащими из него босыми ступнями, и небольшой, почти потухший костерок возле него.

Совершенно справедливо рассудив, что это расположился на отдых рыцарь, поставленный охранять мост и не имеющий права пропускать через него других рыцарей прежде не испытав их в поединке, сэр Ланселот принялся оглядываться в поисках соответствующего размера камня, чтобы вразумить забывшего о своих обязанностях. Не обращая внимания на возражения Владимира о том, что это, может быть, вовсе никакой не рыцарь – ведь ни коня, ни доспехов, ни оружия вблизи шалаша не наблюдалось, – сэр Ланселот, обретя искомое, заявил, что тем хуже для его обитателя, поскольку он своим присутствием только вводит в заблуждение, метнул здоровенный булыжник так успешно, что снес с одного метания все сооружение, сложившееся как карточный домик.

Из-под рухнувших ветвей выскочил совершенно ошалевший парень, в одних портках, непонимающе помотал головой, осмотрелся и, неожиданно, плюхнулся в реку, оказавшуюся ему чуть выше колена. Подняв тучу брызг, он принялся барахтаться и завывать на все лады: "Тону!"

Сэр Ланселот и Владимир ждали.

Обнаружив через некоторое время, что спасать его явно никто не собирается, детина выбрался на берег и как ни в чем не бывало поскакал на одной ноге к кострищу, попутно вытряхивая воду из уха. Когда сэр Ланселот и Владимир подошли, он уже накидал хвороста, придавил сверху парой поленьев и, приникнув к земле, изо всей силы дул на слабый огонек.

Разговорились. Детина, как и предсказывал Владимир, оказался вовсе даже никаким не рыцарем, а сыном обыкновенного мельника. Но вот история, рассказанная им в ответ на высказанное недоумение по поводу его странного места обитания и поступка, оказалась весьма любопытной.

После отца, ему с братьями (он был, естественно, младший), досталось почти стандартное наследство: мельница, осел, котенок и закрытый ящик, обитый некогда черной, но со временем значительно выцветшей, тканью. Старший брат получил мельницу, средний – осла, младший – котенка (тот был очень ценной породы, по словам Жана, – так звали детину, – мой кум и умел говорить по-человечески), а вот насчет ящика вышла загвоздка. В нем могло содержаться нечто, делящееся на троих поровну, а могло и нечто неделимое, но очень ценное. Не станет же отец столько времени хранить пустяковину? И вот, вместо того, чтобы попросту бросить жребий и предоставить судьбе самой решить, как распорядиться ящиком, братья не надумали ничего лучшего, чем обратиться к стряпчему. Тот явился весь из себя важный, в сопровождении королевских стражников, и в его присутствии ящик был вскрыт, не смотря на протестующие вопли котенка: «Предлагаю не открывать!!!», который нашел-таки щель и, по всей видимости, рассмотрел его содержимое. Внутри ящика оказались поношенные сапоги с тусклого металла пряжками, линялые шляпа с фазаньим пером и камзол, и то и другое некогда зеленого цвета, и ремень. Причем наряд этот, судя по размеру, принадлежал ребенку. И тогда братья вспомнили, что отец неоднократно рассказывал им, как в детстве он часто играл в охотника, и как он жалеет по тем давно канувшим в Лету временам. Стало понятно, что за реликвию мельник хранил в ящике, но было поздно. Поскольку дела на мельнице шли неважно, – требовался ее капитальный ремонт, денег на который не было (как, впрочем, и не только на ремонт), – а потому она и осел были конфискованы в пользу стряпчего в качестве оплаты за тяжкий судейский труд. Возможно, был бы конфискован и мой кум, но он вовремя успел удрать.

Оставшись без средств к существованию, братья решили каждый искать свое счастье в одиночку. Старший и средний не захотели взять себе ничего из отцовского наряда, – эта вещь напоминала бы им об утраченном наследстве, – и подались куда глаза глядят, оставив детский костюм младшему.

Шло время, и Жан окольными путями разузнал, что старший брат, не мудрствуя лукаво, пошел отыскивать клад, нашел и заделался ростовщиком. Средний, пошатавшись без толку по дорогам, стал атаманом разбойничьей шайки и время от времени наведывался к старшему. В общем, оба как-то нашли свое место в жизни. В отличие от младшего.

Поскольку доставшийся ему мой кум оказался треплом, фантазером и прожектером. Вымахав так, что, встав на задние лапы, он мог спокойно возложить передние Жану на плечи, он распорядился одеждой отца в свою пользу и, немного потренировавшись, теперь расхаживал в ней, будто она принадлежала ему изначально. Диковинный кот поначалу вызывал удивление, и у них не было недостатка в желающих послушать его (надо признать) занятные байки, а заодно и накормить. Правда, будучи по сути бездельниками, они быстро надоедали и были вынуждены скитаться из деревни в деревню, пока худая слава об «этих обжорах» не стала обгонять их за добрый десяток миль.

Результатом стало то, что кот изобрел некий план, долженствовавший в случае успешной реализации пристроить Жана к какому-нибудь королю в качестве супруга его, короля, дочери, ну и, соответственно, пристроиться самому. Изобретенный план находился в состоянии реализации, почему, собственно, Жан и находился сейчас в шалаше при речке, в каковую ему следовало погрузиться и произвести предписанные котом действия как только появится королевская карета. Кот исчез три дня назад, обещанная карета все еще не показывается, а он, Жан, исправным образом ныряет в реку каждый раз при возникновении тревоги, оказывающейся ложной.

Повесть эта, как нетрудно догадаться, оказалась весьма длинной. В процессе повествования Жан разогрел и угостил наших путешественников ухой, а они поделились с ним хлебом. После чего, немного отдохнув и пожелав ему удачи, узнав, что неподалеку расположен какой-то город, они отправились в дальнейший путь.

Отойдя с пару миль, они увидели слева от дороги большое стадо прекраснейших коров – солнечно-рыжих, упитанных, одна к одной. Некоторые лежали, некоторые стояли, некоторые лениво бродили под присмотром двух пастухов, один из которых, не смотря на погоду, растянулся на земле, а другой, опершись на длинное кнутовище, похожее на удочку, взирал на стоявшую перед ним корову, пережевывавшую торчащую у нее по обеим сторонам рта траву, и, в свою очередь, взиравшую на него.

– Какие красивые животные, – восхитился сэр Ланселот. – Как только разбогатею, непременно заведу таких в хозяйстве. Спроси-ка у него, чьи они? Мне не к лицу заниматься расспросами неблагородных…

Владимир вздохнул.

– Послушайте, э-э-э… – обратился он к пастуху, застывшему статуей в нескольких шагах от дороги. – Любезнейший… не подскажете ли, кому принадлежит это стадо?..

Поначалу показалось, что тот его не расслышал, настолько долго пришлось ожидать его реакции. Затем, едва повернув голову в сторону напарника, он пробормотал отчетливо пьяным голосом:

– Это самое… Поль… стадо… оно чье?..

Лежавший дисциплинированно согнулся пополам, в результате чего принял неустойчиво сидячее положение, взглянул на корову, протянул: «му-у-у-у…», засмеялся и снова опрокинулся навзничь.

– Правильно, – поддержал его стоявший. – И как это я мог позабыть?.. Этого… как его… графа де Контрабаса…

После чего рухнул плашмя, как подрубленное дерево, по-видимому, израсходовав на ответ остаток сил, произнеся что-то вроде: «я не враг своему здоровью…» и, кажется, упомянув о культуре. Жевавшая корова посмотрела на него и укоризненно покачала головой.

Наши путешественники отправились дальше. Сэр Ланселот бубнил себе под нос, припоминая родословные, и никак не мог припомнить таинственного графа, обладавшего, тем не менее, судя по стаду, значительным достатком.

– Должно быть, кто-то из вновь титулованных, – сообщил он Владимиру, отчаявшись вспомнить.

Они прошли еще с пару миль, когда, теперь уже справа от дороги, обнаружили косарей. Назвать каковых такими можно было исходя из наличия кос, но уж никак не из совершаемых ими действий. Часть из них занималась тем же, чем и пастухи, часть, организовав хоровод, пыталась изобразить нечто в роде народного танца, оставшиеся же, рассредоточившись, размахивали косами кто во что горазд. Причем, по скошенным валкам травы, было видно, что первый ряд они прошли в соответствии с канонами, после чего ряды начали заметно изгибаться, пока, наконец, не превратились в полную сумятицу.

Ближайший косарь махал своим орудием так, словно играл в крокет. При каждом взмахе он повторял: «Ух!», пока, наконец, размахнувшись слишком широко, не выпустил косу из рук, и она улетела куда-то в траву.

– Не иначе как заколдована, – задумчиво сказал он самому себе, но глядя при этом на наших путешественников. – Как с утра не задалось, так и не клеится. Но вы, ваше величество, не подумайте чего, мы все как один… допьем… добьем… скосим. Так что господин наш… этот… как его… барон де Барбос, останется доволен.

Сомневаться в том, что косари находятся в том же состоянии, что и пастухи, не приходилось. А потому сэр Ланселот и Владимир отправились дальше, размышляя каждый о своем. Рыцарь, как нетрудно догадаться, опять принялся перебирать родословные, на этот раз в тщетных поисках неизвестного ему барона, а Владимир – пытаясь представить себе, что ожидает их за ближайшим поворотом, до которого оставалось приблизительно три-четыре мили.

Ожидало же их следующее. На пне, возле дороги, расположился толстенький благообразный старичок, почему-то в одних портах, вертевший в руках простенькую корону. По обеим сторонам пня застыли двое слуг, в опрятных придворных одеяниях, с секирами в руках. Вокруг были разбросано некоторое количество фруктов и овощей, – словно кто-то рассыпал корзинку, – и возвышалась солидная тыква. Перед старичком, заложив передние лапы за спину, расхаживал взад-вперед мой кум. Временами он останавливался, ехидно глядел в его сторону, после чего продолжал движение. Когда наши путешественники приблизились на расстояние нескольких шагов, вновь остановившийся кот всплеснул лапами и произнес:

– Решительно не понимаю! Как можно держать у себя фею, совершенно не способную на настоящее колдовство? Третий день не можем добраться до места. Третий день карета превращается в составные части на одном и том же месте!.. Ну куда это годится, а? Да и портные эти, ваше величество, что-то как-то намудрили с королевским нарядом…

– На себя посмотри! – неожиданно взорвался старичок, обладавший довольно тонким голосом. От неожиданности все вздрогнули. – Этот твой… сеньор Водолаз… Сам говоришь, третий день его разбойники на одном и том же месте ловят, раздевают и – с моста в речку… Может, он у тебя того? – Старичок покрутил короной возле виска. – Тогда на кой мне такой зять нужен?.. За себя постоять не способный, а только плавать гораздый…

– Зато богатый, – возразил на это кот.

– Вот то-то и оно, что если б не эта его заслуга, ни за что не поехал бы самолично убедиться. Твое счастье, что казна сильно пообнищала…

– Казна у него, видите ли, пообнищала, – пробормотал кот, махнув лапой, и возобновил хождение. – А мне каково? Последний раз вино в долг дали… Может, оно и к лучшему, иначе все сельское хозяйство враз прахом пойдет, но коли мы так и будем на одном месте топтаться… Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех… Какая фраза!.. Надо будет загнать ее придворному поэту за пару золотых…

Наконец, на наших путешественников было обращено внимание, кот остановился, старичок нацепил корону.

– А вы, молодые люди, кем, собственно, будете?

Сэр Ланселот и Владимир представились. Причем рыцарь, перечисляя титулы, склонял голову то так, то эдак, пытаясь понять, почему это на его величестве нет никакого иного одеяния, кроме портов.

Старичок заметил.

– Что, нравится? – благодушно заметил он. – Из самой Голландии мастера шили…

Сэр Ланселот застыл с открытым ртом, не зная, что ответить.

– Там, сэр рыцарь, такую замечательную ткань придумали, что лучше и помыслить нельзя. Всем взяла: и узором, и расцветкой, но еще больше свойствами чудесными. Одежда, коли ее надеть, невидима для всякого, кто либо не на своем месте находится, либо глуп как пробка.

Сэр Ланселот, продолжая держать рот открытым, на всякий случай сделал шаг в сторону.

– …И не всякому там забродившему рыцарю удастся чудо такое себе раздобыть, – продолжал между тем король. – Вот тебе, сэр рыцарь, как, нравится мое платье?..

– Ага, – как-то глупо промямлил сэр Ланселот и закрыл рот.

– Значит, на своем месте, и не глуп. Пойдешь ко мне в услужение?

Сэр Ланселот неуверенно мотнул головой, что можно было расценить как угодно.

– Вот и хорошо. Тогда садись и жди, пока карета из замка прибудет, все вместе и отправимся.

– А со старой что? – по-прежнему неуверенно, спросил сэр Ланселот.

– Я, видишь ты, не из простых королей, а из передовых. В том смысле, очень все новое люблю, необычное. Иду, можно сказать, на пару веков впереди текущего. («Интересно было бы взглянуть на тех мастеров, что платье сшили», – подумалось Владимиру, поскольку очень уж слова короля не соответствовали его облику, а потому, скорее всего, были заученными.) Потому у меня во дворе множество всяких изобретателей ошивается, изобретения изобретают. И есть среди них фея одна. Она из фруктов и овощей кареты делать умеет. Только вот что-то у нее там не вполне получается, поскольку разваливаются они очень быстро. Она утверждает – по причине дорог, а мне так думается – колдовство у нее какое-то неправильное.

– Очень даже правильное, – вмешался кот. – Казну, вон, дочиста извели, изобретатели эти… Ну ничего, – пробормотал он в сторону, – стану первым министром, всех в шею…

– Надо будет сказать портным, чтоб на все сезоны платье пошили, а то зябко как-то, – король поежился. – А ты, сэр рыцарь, далеко ли путь держишь? За какой надобностью?

– Я это… Грааль ищу, – неуверенно промямлил сэр Ланселот.

Кот вытаращил глаза, а затем совершенно неприлично фыркнул.

– Ну, как найдешь, сразу ко мне, – заявил король. – И коли повстречаешь кого, кто чем необычным славен, тоже присылай.

– А то нам своих мало, – добавил кот, уже, видно, ощущавший себя первым министром.

В это время из-за недальнего поворота повалил дым, и раздалось грозное уханье. Рука сэра Ланселота метнулась было к мечу, но на дорогу выползла странная телега, никем, по всей видимости, не приводившаяся в движение.

– Это самодвижущаяся телега, – пояснил кот, – а не дракон. Разрушению не подлежит. Потому как не доделана.

Владимир с интересом следил за приближающимся агрегатом, гадая, что именно приводит его в движение: волшебство или механика. Оказалось – ни то, ни другое. Когда телега подкатила и остановилась на дороге рядом с королем, то выяснилось, что ее просто-напросто толкали два дюжих мужика, не видимые за стоявшей на ней портативной печкой. Этой печкой, да еще колесами в человеческий рост, вот и все, чем эта телега отличалась от прочих, ей подобных. Король тут же покинул пень и прислонился к печке. Кот уселся на задок, свесив ноги.

– Ну что, служивый, – сказал он ближайшему слуге с секирой, – бери этого на плечо, и покатили. Денег нет, приходится экономить, – вполголоса сообщил он нашим путешественникам.

Второй слуга с секирой оказался восковым…

6

Наступило время сделать небольшой перерыв и, по нашему обычаю, познакомиться с очередной книгой. Эта книга называется «История рыцарства», сочинение Руа, а издана она в С.-Петербурге в 1858 г. (есть и современное издание – ЭКСМО, 2007). Если коротко, эту книгу без преувеличения можно назвать энциклопедией рыцарства, поскольку она содержит достаточно подробные описания всего, что имело отношение к жизни рыцаря – от его воспитания и посвящения, до погребения. Нами выбран маленький фрагмент из главы, посвященной странствующим рыцарям.

«В мирное время рыцари не оставались праздными: верные клятве вспомоществовать утесненным и уничтожать вредные обычаи, они странствовали по долам и горам, отыскивая приключения и везде справляясь, соблюдаются ли добрые обычаи. Таким образом, первые годы их рыцарского звания посвящены были путешествиям в дальние страны, к чужеземным дворам, чтоб сделаться совершенными рыцарями. Зеленый цвет платья – символ надежды – свидетельствовал о их молодости и храбрости. У разных народов и у отличнейших рыцарей перенимали они разные способы переламывания копья. Чтобы испытать себя и поучиться, они домогались чести померяться с этими мастерами своего дела.

Но полезнейшие для них уроки были на войне, где служили они добровольно, стараясь стать на сторону правого. Они изучали также церемониальные обычаи и этикеты каждого двора. Желание отличиться храбростью, талантами и знанием приличий побуждало их знакомиться с знаменитейшими принцами и принцессами, рыцарями и дамами; они старались узнать их историю и заучивали их лучшие деяния, чтоб по возвращении на родину передать все в поучительных, занимательных и приятных рассказах.

Кроме беспрестанных случаев участвовать на турнирах и в войне, странствующим рыцарям приходилось иногда, в местах уединенных, наказывать злодеяния, обуздывать насилие и быть полезными; таким образом осуществляли они те чувства справедливости и великодушия, которые им были внушены. Всегда готовые на помощь несчастному, на покровительство и защиту слабого, они слетались со всех сторон, когда дело касалось исполнения их обета. Часто несколько рыцарей, собравшихся при каком-нибудь дворе, при котором их пожаловали рыцарским званием или при котором они просто присутствовали на торжественных празднествах, соединялись и целым обществом задумывали странствия, называвшиеся поисками (quetes), или для отыскания какого-нибудь исчезнувшего рыцаря или дамы, попавшей в руки врагов, или для другого более высокого предприятия. Герои, переходя из страны в страну, проезжая леса, не имели при себе ничего, кроме необходимого для собственной защиты оружия; они кормились единственно охотой. Вбитые в землю плиты, специально приготовленные для них, служили им кухней; на плиты эти клали они убитых ими козлят, которых прикрывали другими камнями, и таким образом выдавливали кровь; соль и некоторые пряности, единственные их запасы в дороге, составляли всю приправу.

Чтобы вернее захватить врага – цель их поисков, они разделялись на небольшие отряды из трех-четырех человек, меняли или прикрывали свои гербы чехлами для того, чтобы их не узнали. Год и один день – обыкновенный их срок для окончания предприятия. По данной ими клятве они обязаны были, возвратясь домой или в сборное место, откровенно рассказать о своих похождениях, промахах и бедствиях.

У странствующих рыцарей трубадуры и романисты заимствовали свои чудесные рассказы, в которых старинные предания, иногда в основе своей истинные, перемешиваются с вымыслом пылкого и поэтического воображения…

Во время таких благодетельных странствий рыцарь отдыхал сладко в замках, где удерживал его радушный прием. На воротах и башенных шпилях подобных замков ставились золотые шлемы – условные знаки гостеприимства и пристанища, готового для странствующих рыцарей. Таков был обычай, и пока существовало рыцарство, все дворяне и благородные дамы выставляли шлемы на высоких местах своих замков, чтобы странствующий рыцарь мог войти в чужой замок также смело, как в собственный…

Приближается рыцарь – трубит рог, опускается мост. Дамы спешат на крыльцо – встретить странника и поддержать ему стремя; потом они ведут его в зал, брусья которого испещрены гербами и цветами. Пажи подают ему мыться, распускают ремни его доспехов и мягкими тканями отирают пыль с мокрого чела. «Добрый рыцарь, – говорят ему, – будь здесь, как дома, и если что тебе не по нраву – распорядись по-своему, ибо с этой минуты ты здесь хозяин»…

На другой день, в минуту отъезда, рыцарь удивлен: паж подносит ему шелковую ткань, драгоценности и золото и говорит: «Добрый рыцарь, вот дары моего господина, он просит тебя принять их из любви к нему; кроме этого, под аркой колокольни готовы два парадных коня и два мощных жеребца для тебя и твоих людей. Господин мой вручает их тебе за то, что ты посетил его в его замке».

Такие подарки принимались охотно, потому что они льстили рыцарской гордости, а давались они для того, чтобы хоть чем-нибудь быть участником в подвигах и похождениях рыцаря. Это был тайный договор, с общего согласия подписанный вежливостью и радушием того времени. Благородная мысль, рыцарская мечтательность внушали щедрому владельцу, что частица сокровищ, выходя из его рук, может обратиться, через этого рыцаря, в семя доблести и славы. Он предчувствовал, что его золото, облагороженное прикосновением рыцаря, утешит вдову и неимущего, выкупит пленника, обует странника, построит корабли, на которых паладин поведет дружину к блестящим победам. Он надеялся сказать себе когда-нибудь: «Может быть, рыцарь был на моем коне, когда рассеивал неприятелей; может быть, моим мечом он опрокинул великана или вождя сарацин; может быть, в моем доме соткан плащ, в котором рыцарь был на турнире!»

Но если во времена феодальной анархии, во времена беспорядков, несогласий, насилия странствующее рыцарство оказывало важные услуги, то понятно, что оно могло быть только преходящим и должно было существовать только до той поры, пока существовала причина, его породившая. Поэтому, лишь только общество, к концу средних веков, стало обращаться к порядку, а в новых государствах основалась и устроилась полиция, – независимый, отважный и причудливый характер странствующих рыцарей мог лишь затруднять правительства, а не служить им. С тех пор государи стали заботиться, как бы истребить в рыцарстве – карателе обид – все то, что было отмечено неожиданностью и причудливостью; они старались подчинить это учреждение духу порядка и дисциплины, что более согласовывалось с современными требованиями общества. Так мало-помалу исчезло романтическое рыцарство; оно слилось с рыцарством историческим. Его пережили на долгое время военные игры, турниры и поединки, которые пользовались покровительством государей для развития ловкости, мужества и рыцарской отваги».

* * *

…Королевская телега скрылась за поворотом, но наши путешественники, понимающе переглянувшись, не последовали за ней, а свернули в сторону, на другую дорогу, не столь пробитую, но и не заброшенную. Некоторое время они шли молча, потом сэр Ланселот не выдержал и как-то запинаясь спросил:

– А ты обратил внимание, какое платье было на короле?..

И выжидающе замолчал.

Владимир хотел было объяснить рыцарю, что к чему, но потом, то ли из озорства, то ли еще по какой причине (например, слегка щелкнуть сэра Ланселота по носу, уж больно иногда тот заносился), ответил:

– Ничего необычного, мантия вот только, как мне показалось, пообтерлась. Или нет?

– Мне тоже так показалось, – поспешно сказал сэр Ланселот. – Я еще даже удивился: говорит – платье новое, а ежели приглядеться, так какое-то вроде как ношенное…

После чего, не возобновляя разговора, продолжал шагать с недоуменным видом, время от времени неощутимо для самого себя пожимая плечами. Владимир начал было уже сожалеть о розыгрыше и подыскивать подходящий способ развеять его сомнения, когда впереди показалась группа рыцарей. Сэр Ланселот тут же остановился и принял воинственный вид.

Рыцарей было человек двадцать. Однако, если судить по их внешнему, весьма плачевному, виду ратной опасности они не представляли. Кони их пошатывались, да и сами они, – по мере приближения это становилось все более очевидным, – еле-еле держались в седлах. Никто из них не держал в руках копья или другого оружия, щиты были перекинуты за спину; лишь у первого, – по всей видимости, предводителя отряда, – имелось нечто вроде пики со штандартом, на котором была изображена корова.

– Провалиться мне на этом самом месте, – воскликнул сэр Ланселот, когда они приблизись настолько, что помимо изображения на штандарте стало возможным разглядеть худые до полной изможденности лица, – если это не мой старинный знакомый, доблестный рыцарь, испанский кабальеро дон Педро Гомец, по прозванью Лев Кастильи… Эге-гей! – приветственно рявкнул он, так что отряд дружно пошатнулся и едва не упал полным составом. – Рад видеть тебя, дружище!..

– Судя по голосу, это, должно быть, славный рыцарь сэр Ланселот? – слабо донеслось в ответ, хотя от всадников наших путешественников отделяло каких-нибудь два десятка шагов.

– Ты не ошибся, Лев Кастильи! Сколько же мы не виделись?.. Однако, что с тобой приключилось? Я гляжу на тебя, и не узнаю. Куда подевалась твоя благородная осанка, где пышущий здоровьем и силой вид? Какой злой колдун тебя околдовал?

– Увы, мой друг!.. И сила, и здоровье, и осанка – все это осталось у стен замка Памбы, будь он неоднократно взят приступом и стерт с лица земли…

Дон Педро, приблизившись совсем вплотную, поднял руку, подавая отряду сигнал приостановить движение. Все остановились и странным образом сбились в кучку. "Чтобы ветром не унесло", – почему-то подумалось Владимиру.

– Замка Памбы?.. – несколько удивленно осведомился сэр Ланселот. – Так ты что же… опять?..

– А что делать? Традиция – она на то и существует, чтобы ей следовать. Что отцами да дедами завещано…

Дон Педро тяжело вздохнул.

– Да будет тебе известно, – начал он, – что десять лет и полгода тому назад я, следуя традиции, собрал верных мне рыцарей и осадил замок Памбу, которым все еще владеют злокозненные мавры. Девять тысяч рыцарей привлек я под свои знамена, и все же, нас оказалось слишком мало, чтобы окружить замок целиком. Местность там, понимаешь, неподходящая для осады, – пояснил он. – Поэтому мы стали лагерем и взяли в кольцо только половину…

– Так это что же, у осажденных осталась возможность подвозить провиант? – удивился сэр Ланселот.

– По-твоему я совершенно не смыслю в военном деле? – возмущенно встопорщил пышные усы, до того свисавшие мочалом, дон Педро. – Месяц мы стояли с одной стороны замка, а затем, пользуясь темнотой ночи, сворачивали лагерь, скрытно перемещались и окружали другую половину. Таким образом, замок оказывался окруженным со всех сторон.

– Это другое дело, – одобрительно заметил сэр Ланселот. – А по завершении окружения, как я понимаю, вы сразу пустили в ход штурмовые машины и пошли на приступ?

– Это еще зачем? – настал черед удивиться Льву Кастильи. – Разве так сейчас воюют? Как только мы обустроились, – то сразу же принесли обет: во все время осады питаться только хлебом, запивая его молоком.

– Так вот почему у тебя на знамени изображена корова, – догадался сэр Ланселот.

– Ну да, – просто ответил дон Педро. – Видишь ли, когда Памбу осаждал мой отец, он дал обет не стричь волос, усов и бороды, пока осада не увенчается успехом. Рыцари, естественно, последовали его примеру. Десять лет, как того требовала традиция, стояли они под стенами, обросли до безобразия, но замка так и не взяли. Злые мавры тогда торжествовали. Еще бы! Попробовал бы кто-нибудь надеть доспехи в том состоянии, до которого довела отца и его войска их неуступчивость… Поэтому я избрал иной обет, не менее суровый, но такой, чтобы он не мешал облачаться в латы.

"Зато создал другую проблему, как бы из них не выпасть или не проскочить насквозь", – отметил про себя Владимир.

– Так вот. Произнеся обет, мы выслали парламентеров в замок и предложили им вывесить белый флаг и сдать замок на наших условиях, – продолжал тем временем дон Педро. – При этом самым решительным образом было заявлено, что, в случае отказа, осада будет продолжаться, причем никаких поблажек себе в отношении принятого обета мы не дадим ни при каких условиях. Так что пусть решают, причем, желательно, поскорее, пока стоит хорошая погода и есть возможность заняться другими насущными делами.

– Вы поступили как подобает порядочным рыцарям, нисколько не умалив собственной чести, – голосом, в котором слышались нотки зависти, произнес сэр Ланселот. – И что же мавры?

– А ты разве когда-нибудь слышал о том, чтобы мавры обладали хотя бы благоразумием? Не взирая на предложенные им почетные условия безоговорочной капитуляции, они заявили, что, просто так взять и сдаться они не могут – поскольку в этом случае мы получаем замок и его разграбление, а они что?..

– Да, мавры всегда были корыстолюбивы, – заметил сэр Ланселот.

– … во-вторых, у них имеется достаточно продовольствия, чтобы выдержать длительную осаду, и, пока они его не съедят подчистую, разговоры о сдаче как-то не совсем приличны, – над ними просто будут смеяться, а в-третьих, заявили, что латы у нас, как на подбор, времен Карла Великого, что в таких уже давно никто не осаждает, и что в следующий раз, когда мы пришлем парламентеров, было бы неплохо нам их поменять. Мы предложили поменять латы на замок, но они не согласились. На чем и разошлись.

– Латы на замок? – нахмурился сэр Ланселот.

– Поскольку покинуть свою цитадель они должны были без оружия, то доспехи все равно остались бы у нас. На их коварство мы собирались ответить военной хитростью, что вполне допустимо и даже приветствуется. Слушай дальше. На военном совете было заслушано мнение обороняющейся стороны, и некоторые из нас, признаться, дали слабину: предложили обойтись без разграбления, только чтобы побыстрее. Но большинство, надо отдать ему справедливость, быстро поставило их на место, доказав как два плюс два пять, что война, собственно, и заключается в разграблении, что иначе, собственно, нечего было и затевать осаду, а кроме того, потребовали привести хотя бы один пример из славной истории рыцарства, когда б без этого обходились. А чтобы окончательно поставить на место, напомнили о старых латах, поставленных в претензию. Единодушие было достигнуто, и мы приступили к правильной осаде. Самым сложным оказалось снабжение армии организовать. Сам посуди, сколько голов скота нужно, чтобы всех молоком в достаточной мере оделить…