Текст книги "Искусство любви"

Глава 8
Я хочу быть с тобой

Ему хотелось узнать о Ней как можно больше, но, увы, – в СССР повсюду царил Его Величество дефицит. Слово, которое поколение «тридцать плюс» впитало в себя с молоком матери. Относилось это и к любой информации об артистах из-за «железного занавеса».

Друзья-меломаны вывели его на «гуру» – парня, помешанного на музыке и знающего всё и обо всех исполнителях и группах в том объеме, в каком другим знать было никак невозможно, ибо его отец, частенько бывая за границей, привозил оттуда записи и музыкальные журналы.

Андрей был типичным мальчиком-мажором конца восьмидесятых: деньги, дефицитные шмотки, импортное стерео-видео, роскошные девочки, отцовская «Волга»… Услуги телемастера таким семьям, как правило, не требовались, поскольку вся аппаратура в доме была импортная. Борису нужно было найти нестандартный подход к этому барчуку, и он его нашел! В зарубежных магнитолах диапазон FM отличался от советского стандарта УКВ – прием радиопередач был невозможен.

Уже на следующий день он позвонил Андрею и предложил свои услуги.

– Вот, – обрадованный «барчук» показал ему роскошное «полено»[79]79
  Двухкассетная магнитола. (Прим. авт.)


[Закрыть] «JVC», – шипит лишь, как гадюка, и ничего не берет! Сделаешь?

– Нет проблем!

– Да, мне Семен сказал, ты интересуешься ……? Хм… Да, хороша была, нет слов! Только… она погибла, знаешь? Недавно читал я у себя где-то… – Андрей нахмурился. – На самолете разбилась…

Кто, как не он, мог знать это – ведь от него, как круги по воде, расходилась вся новая и эксклюзивная информация!

– Ты чё щас сказал, про кого это? – молниеносно отреагировал Борис.

– Ну, про нее же… Умерла она. Всё! Теперь ничего нового не будет, одно старье… Э-э-э, да ты это чего, старичок?! Чё с тобой, те плохо?

Борис молча сидел, уставившись в одну точку, – такого просто не может быть!

Одна и та же мысль скользила по сознанию, словно строка песни на заезженном виниловом диске: «Не может быть!.. Не может быть!.. Не может быть…»

– Один и тот же человек не может умереть дважды, – пробормотал вслух Боря. – Этого не может быть!

– Что ты сказал? – удивился Андрей – Ты чего, фанат ее, да? Ну… прости, я не знал. Слушай… А давай выпьем, ну… помянем ее, что ли, а? – И, не дожидаясь его реакции, скрылся на кухне.

Боря не зарыдал, не забился в истерике, его сознание было ясным. Просто его изобретательный и предприимчивый мозг, его любимый мозг спрашивал тело: «А как теперь жить дальше, что делать?» Мысли о самоубийстве не было. Не было даже волнения – не было ничего.

Время остановилось.

– Пойдем, посидим, – миролюбиво предложил Андрей. – Я ведь тоже… – он замялся, подбирая подходящее слово, – ну, в общем, она мне нравилась тоже…

«Вот я сейчас встану и пойду поминать ее… Их обеих, то есть… И на этом всё! Они умерли, но я не видел их мертвыми, и не увижу их могил. Всё…»

Им овладело странное чувство. Подобное он испытал, когда хоронили его деда.

…Вот лежит в гробу дедуля, как живой, в черном костюме, а в руках почему-то газета. Все прощаются, а он как живой, и даже кожа какая-то не синюшная. А потом забивают гроб и опускают в могилу. Это всё.

«…Больше их не будет. Никогда и ничего. Всё кончилось. Может, и к лучшему. Всё забыть? Эти два сумасшедших года забыть?! Говорят, время лечит… У меня потом будут жена, дети, внуки… И я буду рассказывать им эту историю и показывать фото».

– Ну, давай… – Андрей налил водки в высокие рюмки. – Кстати, попробуй… экспортная! Это небо и земля…

– Скажи, – тяжело начал Борис, глядя исподлобья, – а когда она погибла?

– Н-нет, не знаю, ну, с полгода, что ли, как…

– А точнее?

– Гос-споди, ну сейчас посмотрю. – Андрей огорченно причмокнул, поставил рюмку и пошел искать злополучную заметку. – В октябре… Ну ты фанат!

– Они погибли в один месяц… А поминать не буду – я не видел их в гробу и не хоронил… Я пойду, извини. Магнитолу давай, я сделаю.

Борис резко встал и направился к выходу. Вид у него был совершенно потерянный. В недоумении Андрей вышел проводить его. Поймал такси, заставил назвать адрес. Это удалось не с первого раза – казалось, Боря не понимал, что происходит вокруг, где он находится и куда сейчас поедет; он вел себя как пьяный, и Андрюша очень опасался… нет, не за него – за магнитолу!

Таксист поглядывал на Бориса неодобрительно: клиент то ли пьяный, то ли обкуренный, – но помалкивал: Андрей заплатил ему заранее. «Клиент» и вправду сидел в салоне как мумия – водителю показалось, что он даже не моргает! Шофер косился на него и даже пытался принюхиваться, но алкоголем не пахло. «Обдолбанный! – решил он. – Вот, сопляки, что делают! Куда страна катится!.. Эх, Горбач, что ты натворил со своей перестройкой – Сталин нужен, твердая рука!»

…Спиртного в доме не было, а из ближайшего магазина змеился «мишкин хвост»[80]80
  «Народное» название диких очередей за водкой во времена Горбачева. (Прим. авт.)


[Закрыть]. Борис остановил на выходе мужичка и показал ему купюру в сто рублей. Крайне изумленный, тот вмиг расстался с двумя бутылками.

Он медленно пил горькую, почти не закусывая, и после каждой рюмки мысли в его голове становились проще, мир суживался, сжимался до размеров комнаты.

Но ответа на вопрос: «Как жить дальше?» – всё не находилось.

…Мать нашла его уже мертвецки пьяным; а посему внятного ответа, зачем он это сделал, ей получить не удалось.

Наутро организм Бори неимоверно страдал. Он попытался похмелиться, но бутылок не обнаружил. Из всех мыслей в голове осталась лишь одна: «Как жить дальше?» Вся дальнейшая жизнь представлялась ему заполненной этим ужасным похмельем и звенящей в висках пустотой.

Почти на ощупь он искал таблетки от головной боли. В серванте на кухне нашлись только самые ходовые: анальгин, аскорбинка, валидол… Боря честно выпил две таблетки, затем разжевал аскорбинку и положил валидол под язык – «на всякий случай». Появилась слабость, но голова продолжала трещать. Соленых огурцов или квашеной капусты не нашлось, а идти на улицу в таком виде он не решился, пришлось выпить еще три…

Мать на работе с обеда отпросилась – душа болела: что ж это Борька напился-то вчера ни с того ни с сего? Если случилось что – лучше узнать, а то не дай Бог и сегодня напьется… Пусть бы хоть поговорил с ней, рассказал – ему всё б легче стало…

…А Борис безмятежно спал. И видел во сне свое тело. Но со стороны. Оно лежало на кровати такое нежное и такое правильное. Оно было таким родным, личным и собственным, что любого, слышите – любого, кто посмел бы лишь дотронуться до него, а не только, например, схватить за руку или ногу – ждала бы неминуемая и ужасная кара Всевышнего!

…Он еще дальше отодвинулся от своего тела, будто взлетел над ним – оно стало маленьким и беззащитным, словно ребенок… Борис услышал песню, но это пела не Кармела и не Певица. Он прислушался и узнал голос матери. Она пела ему колыбельную – и Борис понял, что эта та самая первая колыбельная, которую он услышал в своей жизни… Он хотел подняться еще выше, потому что ему казалось, что там спокойно и легко, как у мамы на коленях, но тут кто-то схватил его, словно повис на нем, и Борис заскользил вниз, с замиранием сердца думая, что вот сейчас он разобьется вдребезги, и ему стало очень жаль свое тело, которое, наверное, тоже разобьется вместе с ним…

– Ну, просыпаемся, просыпаемся, – кто-то легонько хлопал его по щеке.

– Что? – Борис увидел склонившегося над ним человека в белом халате. – Где я?

– На этом свете наконец… – ухмыльнулся врач. – Ты знаешь, какую дозу адельфана сожрал?! Оклемаешься, побеседуешь с психиатром, суицидник…

Но разговор с психиатром закончился ничем: «Не мой пациент», – только и смог сказать он. В результате Бориса выписали с диагнозом «пищевое отравление».

Но мать слезами, уговорами и даже угрозами сойти в могилу раньше времени заставила Бориса обратиться к частному психотерапевту.

Боря подробно рассказал свою историю, а затем честно отвечал на странные вопросы, глядя на врача измученным взглядом. Однако тот, хоть крайне и заинтересовался им, так и не смог посоветовать что-то конкретное и действенное в этой ситуации, а лишь долго и непонятно рассуждал о ролевых моделях, сублимации и травматических неврозах. Борис услышал от него только один совет, который понял – обратиться к вере.

Вот только последовать этому совету оказалось не просто.

Легко сказать – прийти к вере! Борис не был убежденным атеистом… А был ли он верующим? Определенно можно сказать одно – Боря был некрещеным. Его отец-коммунист об этом даже и помышлять не мог. Мать же подумывала, но так и не решилась даже заговорить с ним на эту тему, а окрестить Бориску втайне от мужа не смогла – чувствовала, что тайна, которая встанет между ними, со временем может разрушить их семейное счастье. Так и остался Борис некрещеным.

На протяжении всей его жизни вопросы веры стояли где-то в стороне от него. Он обходился без ответа на вопрос «верю – не верю», предпочитая третий вариант – «не думаю об этом». Церковь не существовала для него, как не существовали, например, курсы кройки и шитья. Нет, они наверняка кому-то были нужны и интересны, кто-то на них учился шить, решая тем самым свои житейские проблемы. Но если бы Борис заявился на эти курсы, то почувствовал бы себя посторонним, чужим. Вот и над входом в храм для него висела надпись: «Посторонним вход воспрещен!» Прихожане не видели ее. А Борис видел.

Да и за кого молиться? И ради чего? Разве что за упокой обеих…

…Мать поседела, узнав, что сын пережил клиническую смерть (да и его волосы уже не были такими, как раньше). Известие о гибели Певицы буквально раздавило ее: казалось, кто-то невидимый жестоко и последовательно старается отнять и уничтожить всё, что было так или иначе связано с Кармелой!

На Борю же вообще было страшно смотреть – он целыми днями ходил будто сонный, почти не ел, ничем и никем не интересовался; мир и друзья перестали существовать для него. Он пытался занять свой день работой, но быстро уставал – измученный стрессом организм требовал отдыха. Но ночью он обнимал подушку и плакал:

 
«Я хочу быть с тобой,
Я… хочу быть с тобой,
Я так… хочу быть с тобой;
И я буду с тобой!»[81]81
  Песня группы «Наутилус Помпилиус» «Я хочу быть с тобой». Автор слов – И. В. Кормильцев. (Прим. авт.)


[Закрыть]
 

Но надежды, высказанной в этой песне так бесхитростно и просто, а со сцены исполненной без надрыва и фальшивой патетики, отчего и получилась она такой душераздирающе-пронзительной, – этой надежды у него не было… Повстречать девушку, похожую на Кармелу, в Москве было почти невозможно, а жениться на ком-либо еще? Борис перестал воспринимать женщин как потенциальный объект любви, притом, что он был с ними любезен и смотрел с интересом – но лишь затем, чтобы отметить: они не стоят и мизинца Кармелы!

…В телеателье, как и во всех советских заведениях, находилась радиоточка, пятирублевый динамик которой не выключался никогда. Услышав однажды знакомую песню, он вздрогнул – Боря знал их наизусть, но услыхать ее из официального динамика, откуда обычно передавались новости, радиоспектакли да классическая музыка, – было дико.

Но перестройка уверенной поступью шагала по стране, гласность отвоевывала всё большее пространство у закрытой советской системы, а ускорение… ускоряло опустошение прилавков!

Когда диктор хорошо поставленным голосом Ленинградской школы всесоюзного радио объявил имя исполнительницы, Борис вздрогнул вторично.

– Ну, как поживает твоя ненаглядная? – Сергей, ухмыляясь, кивнул на радиоточку.

– Она погибла… – глухо отозвался он, приложив жало паяльника к куску канифоли.

– Да ты что?! Когда?! Недавно? С ума сойти… – Сергей не давал Боре вставить слово. – Надо же. А я-то думал, в одну воронку снаряд дважды не падает…

– Какой еще, на х…, снаряд? Пошел ты… – мрачно изрек он.

– Да не, я к тому, что один раз ее уже объявляли погибшей – а теперь что же, снова?

Борис положил паяльник мимо подставки:

– Ты что это щас сказал?!

– Ну… с полгода как мир узнал, что она погибла, но это оказалось неправдой, вот и всё, а сейчас что, опять слухи о смерти? А ты чё, «ящик» не смотришь? «До и после полуночи»…

Борис в изнеможении опустился на табуретку, тупо наблюдая, как паяльник нагревает пластик стола, и тот постепенно темнеет.

«Она жива… Жива!!! Значит, и я буду жить! Хотя бы ради нее!»

В жизни человека бывает лишь несколько таких мгновений, когда он абсолютно счастлив; но как ни коротки эти вспышки, от них уже довольно света, чтобы увидеть новые вершины…

И заново полюбить жизнь.

Глава 9
Бог есть любовь

Говорят, что счастливая женщина в браке расцветает, а счастливый мужчина – и не в браке?!

Но Боря расцвел. Он ожил. Вторично! И был счастлив!

Его, наверное, хорошо бы смогла понять женщина, к которой после получения «похоронки» муж возвратился живым с поля брани.

Отныне не было у Певицы более преданного, более любящего ее человека! Она родилась с ним в один месяц, всего на два дня позже; теперь он всегда будет отмечать ее дни рождения – вместо своих, «чтоб заодно», и все родственники и друзья постепенно привыкнут к этому!

…А потом он пошел в храм и принял обряд крещения; на душе стало легко и радостно! Отныне он собирался молиться за Ее здоровье и делать это основательно и по правилам – как, в общем-то, и привык делать любое дело. Но священнослужитель лишь развел руками:

– А кто она по вере?

Борис растерялся.

– Н-не знаю… Должно быть, католичка или…

– Где родилась она? – Борис назвал страну и город.

– Определенно, она не православной веры, – заключил священник.

– Но всё равно же христианка! – обрадовано изрек Боря.

– Ты этого не знаешь… – Иерей нахмурился. – Не во всех конфессиях даже правильно совершают обряд крещения…

Он вздохнул и посмотрел на Бориса так, словно в этом была и его вина.

– Но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему[82]82
  Деяния; 10:35.


[Закрыть], – продолжил батюшка. – Православная наша Церковь, по присущему ей человеколюбию, дозволяет молиться об отпавших от нее – о еретиках, раскольниках, сектантах и людях других неправославных конфессий. Но молиться за нее ты сможешь лишь дома, как за неправославную, и только так. В храме этого делать… не положено. Свечей ставить нельзя, подавать записочки тоже… Но если во время богослужения придет тебе усердие помолиться о близкой к тебе неправославной, то при чтении или пении молитвы Господней воздохни о ней ко Господу и скажи: «Да будет с ней святая воля твоя, Господи!» – и ограничься этою молитвою. Ибо так научен ты молиться Самим Господом…

Дома же читай «Отче наш»… и «Отступившия от Православный веры и погибельными ересьми ослепленныя, светом Твоего познания просвети, и Святей Твоей Апостольстей Соборней Церкви причти».

Борис пытался молиться, но получалось плохо. Он выучил слова молитвы и старался произносить их, закрыв глаза и не думая ни о чем суетном.

Но ему, помимо воли, вспоминались песни, что пела ему Кармела, – то ее бархатно-нежный, то радостно-звенящий голосок… Он вспоминал ее светящиеся любовью глаза, запах волос, нежность тела и… забывал про молитву. Открыв глаза, он подолгу не мог сообразить, где он находится и – почему рядом нет Кармелы? Внутри начинало дрожать что-то неуправляемое и настолько сильное, что Борис боялся двигаться в эту сторону, навстречу глухо плещущимся внутри его души волнам.

Однако Боря не хотел мириться с мыслью о том, что он толком не может донести до Бога просьбу позаботиться об этой женщине, взяв ее под Свою охрану. И если Борис хоть как-то может повлиять на ее судьбу, попросив Бога защитить ее, он должен найти возможность сделать это!

«Наверное, священники ближе к Богу, чем обычные люди, – рассуждал Борис. – Да и молятся они не в квартире, как я, а в храме – доме Божьем… В освященном храме голос, обращенный к Богу, наверное, слышнее? Да и иконы в церквях старинные, намоленные… а у меня – новая».

Борис много думал о том, почему же он не может обратиться к Богу со своей просьбой в храме. И почему священник не может помолиться за нее?

Разве она не раба Божия?!

Да, этим он нарушил бы какой-то канон, отступил от правил… Но такого не может быть – Бог не может отгораживаться от людей требованиями соблюдать правила и каноны!

Боря углубился в чтение религиозной литературы. Стало проще и одновременно – сложнее. Перед ним открывался новый, вселенский мир, где слово «любовь» имело свое, отличное от мирской жизни, значение…

Борис решил походить по церквям – ему нужно было найти «своего» батюшку. В то время как раз пробуждался интерес к религии. Церкви открывались одна за другой; и во многих из них почти не было ни утвари, ни икон – но зато был батюшка с горящим взором и верой в то, что глухие времена безбожия канули в Лету!

Поговорить удалось с несколькими священнослужителями – и один из них посоветовал поездить по монастырям.

– Монастырь – место особое, – убеждал батюшка, – в нем душа от суеты отдыхает, к Богу тянется. – Молиться там не обязательно, – безусый диакон говорил, слегка наклоняя голову и, посматривая изредка на Бориса, встречался с ним взглядом. – Ты просто походи там, на травке полежи, посмотри в небо… Сам почувствуешь, как душа чище станет. Успокоится душа, и сам метаться перестанешь. О вечном подумаешь – и на свой вопрос ответ найдешь…

Борису совет понравился. Правда, паломнические туры по святым местам еще не практиковались, и они ездили с матерью как обычные туристы. Но, увы, – большинство монастырей стояли униженными: оскверненными, обезглавленными… Подворья занимал кто угодно, но только не монахи.

Особой «благости» в душе у Бориса лежащие в руинах монастыри не вызвали. Но ездить понравилось, а со временем и привык; словно не хватало теперь чего-то, когда долго в монастыре не бывал. Ответа на свой вопрос он так и не нашел, но успокоился немного – тот безусый батюшка оказался прав…

…Текли годы. «Королева диско» продолжала радовать новым творчеством своих поклонников. Жизнь Бориса постепенно входила в нормальную колею. Он доучился-таки в вузе – правда, для этого пришлось перевестись на вечерний факультет. Боря по-прежнему с азартом чинил телевизоры и поэтому первым из своих друзей купил автомобиль, затем видеокамеру… Но не только ради денег препарировал он электронные внутренности пластиковых и деревянных «ящиков» – вряд ли признался бы он даже самому себе, что пытается при этом открыть какую-то тайну.

Холодные сопротивления и конденсаторы, горячие радиолампы, темные квадратики микросхем, переплетение серебристых дорожек печатных плат рождали на покрытой люминофором поверхности кинескопа миллионы разноцветных точек, которые сливались в строки, и – совершалось чудо! Перед глазами Бориса возникала его певица!

Его Кармела.

…В его бумажнике по-прежнему находилось Ее фото: оно было с ним всегда и везде. Правда, молиться дома у него не получалось – сказывались годы атеистического воспитания.

…Однажды, в одной из типовых квартир, ремонтируя очередной телевизор, он увидел Марию. Она была старше его на три с половиной года и моложе Певицы всего на полтора. Мария имела тот же до сантиметра рост и до килограмма вес, что и Певица; цвет глаз и волос также соответствовали оригиналу! Она долгое время жила на родине «звезды», а ее мать по профессии… была певицей! Борис женился на ней.

А полюбил потом.

Мария оказалась человеком, подходившим Борису во всех смыслах – она ездила с ним повсюду, и они были неразлучны. Даже в гостях они разговаривали только друг с другом, будто не виделись много лет, но… их семья состояла из трех человек!

Рассказ Бориса произвел на Марию неизгладимое впечатление; а в его бумажнике стало одним фото больше. Две женщины мирно уживались друг с другом у его сердца и не ревновали его – случай по-своему уникальный!

Отныне Борис хотел умереть раньше них. Обеих.

В церкви он подавал записочки «за здравие» – за Марию и за родителей. Певица и Кармела в этот список не входили. Ситуация становилась нетерпимой.

Борис ускорил поиск решения.

…В одном большом, возрожденном из руин монастыре они с Марией остановились в гостинице для паломников. И его душа запела – на него снизошла благодать святых мест, которая, царя здесь повсюду, вливалась в душу и исцеляла ее! Он почувствовал радость спокойствия и умиротворения; а из его мозга активно вытеснялась ненужная информация.

Наместник, игумен Георгий, сочетал в себе твердую и непоколебимую веру с душевной добротой и мягкостью. Он выслушал сбивчивый рассказ Бориса. Расспросил о подробностях. Задумался.

– Ты не знаешь, какой она веры… а она вообще – верующая?

– Я не знаю. – Борис кусал губы, глядя в пол.

Внезапно он вскинул глаза на игумена. Огромная масса почерпнутого им из литературы, которую он читал запоем, вдруг всколыхнулась в нем, и он вспомнил фразу, так нужную ему сейчас!

– Перегородки между религиями не достают до неба.

Наместник улыбнулся.

– Истинно… Многие святые нашей Церкви всех жалели и со всеми находили общий язык. Святой праведный Иоанн Кронштадтский молился и за иудеев, и за мусульман, и они его молитвами получали исцеление… Преподобный Макарий Великий нашел слова сочувствия для языческого жреца, изнемогавшего под тяжкой ношей; святитель Николай Японский, преподобный Герман Аляскинский своим состраданием и сочувствием покорили сердца японцев и алеутов. Христос в Евангелии приводит нам в пример человека, имевшего неправильные религиозные взгляды, но оказавшего милость иноверцу… Завтра я поведаю эту историю отцу Серафиму.

Днем наместник сам разыскал его.

– Он хочет видеть тебя.

Боря малость оробел:

– А может, не надо?

Наместник был человеком простым; Борису было легко беседовать с ним, а этот святой… Ему казалось, что это какой-то посланник Бога на земле, и всё, что он скажет…

А вот что он скажет?

Они пошли вдвоем – Мария осталась в гостинице. У Бориса коленки подгибались: он испытывал благоговейное волнение, приводившее его в необычайный трепет! По дороге игумен произвел нехитрый инструктаж, но Борис слушал невнимательно. По мере приближения к скиту напряжение его нарастало.

Пришли. В тихом живописном местечке стоял небольшой аккуратный домик, окруженный деревьями. Казалось, жизнь течет здесь как-то по-другому, неспешно, с глубоким пониманием ее истинного смысла.

Они вошли внутрь. Двери и потолки были низкими, а окошки – такими маленькими, что дневной свет едва проникал туда. Повсюду горели свечи, пахло ладаном. В маленькой комнатке, также освещенной свечами, – крохотное оконце, узкая жесткая кровать и – иконы. В углу, на коленях, молился старичок в темном одеянии. Он поднялся с колен, лишь когда закончил молитву, и повернулся к вошедшим.

От старца исходила Любовь.

Божественная Любовь и умиротворение. Боря склонился, вспомнив наставление, и поцеловал старцу руку…

– Не все наши иноки так Бога любят, как ее ты любишь… За упокой не молись, и за здравие не молись… Люби Бога, как ее ты любишь, смерти не бойся. В вечной любви в Царствии Божием вы будете вместе.

С этими словами он отвернулся и стал смотреть в окно. Боря вышел.

– Я не понял ничего и не запомнил даже, – растерянно произнес Борис. «Что-то не так он ему рассказал, наверное…» – подумал он, хмуро поглядывая на игумена.

– Запомнишь и поймешь – потом, – уверенно ответил тот. – Не бойся, на всю жизнь запомнишь. А насчет просьбы твоей…

Борис приготовился в очередной раз выслушать совет молиться дома, но следующая фраза наместника вызвала в его душе взрыв нежданной радости.

– Молиться о ней будут… иноки. – Игумен внимательно посмотрел на Бориса. – В кельях – келейно, вне храма… Им труд духовный на пользу… У нее муж есть?

– Да.

– А дети?

– Нет.

– Будут дети, молись и за них, ибо умрут ее дети, умрет и она…

Этот ошеломляющий по своей простоте выход просто сразил его наповал!

С затуманенной головой Борис прикидывал: в церкви одно имя в записке – десять рублей…[83]83
  В ценах до 1997 года.


[Закрыть] В год – семь тысяч триста… А если попросить, чтоб они молились десять… нет – двадцать лет?!

– Сколько я должен заплатить? Я хочу, чтобы они молились каждый день… тридцать лет!

Изменившееся лицо священника не подлежало описанию ни на одном из языков мира.

– В глаза мне смотри! – Он повысил голос. – Глаза – зеркала любви Божьей! Бог не торгует любовью. Он Сам есть – Любовь! Сын Божий по Любви Своей становится человеком, умирает на Кресте и, воскреснув, побеждает диавола и смерть… Вера в Бога спасает человека, даруя ему жизнь вечную…

Борис стоял, не зная, что ответить. Слова били прямо в сердце. Было больно и стыдно.

– Ты не на базаре… – продолжил игумен, смягчившись. – Ты не платишь, когда даешь деньги за имя в записке; и не покупаешь свечи, когда перед иконой их ставишь – ты жертвуешь на Храм Божий… Пойми эту разницу… Иди. Сколько сможешь – столько и пожертвуй.

Борис потными руками суетливо опустошал кошелек. Далее последовал кошелек супруги; хорошо еще, что они заправились бензином «под завязку», выезжая из Москвы!

Надо ли говорить, что к следующим поездкам он отныне «готовился» более основательно.

Теперь план путешествий был составлен. Тема бесед – тоже. Его жизнь становилась простой и понятной. Одна его любимая женщина была рядом с ним – и он стремился сделать ее жизнь комфортной и спокойной. Другая – находилась далеко, но всё, что происходило с ней, касалось и его тоже!

Он выполнял свою миссию, понимая, что большего для нее он сделать не сможет.

…Несколько раз осень обрывала с кленов желтые листья. Певица постепенно исчезала с экранов – всё реже звучали ее старые записи, а новые не появлялись. Да и концертов она почти не давала… Эпоха ее славы закончилась вместе с эпохой диско. Борис понимал, что для человека, не представляющего себе жизнь без сцены, это страшно! Уж он-то знал, что певица выходила на сцену не из-за денег – ее душа пела вместе с ней! Возможно, она мучилась и страдала, ища ответ на вопрос: «Как жить дальше?»

Так же, как и Кармела…

Он жадно поглощал каждую крупицу информации о ее жизни, но новости были редки и скудны.

Семейная же жизнь Бориса, как и у всех, состояла из равномерной череды будней, монотонную окраску которых изредка сменяли яркие пятна путешествий по святым местам. Фотография Певицы по-прежнему находилась в его бумажнике – он лишь изредка менял ее – по мере того как с годами великолепная юная красавица превращалась в очаровательную женщину.

…В одном из небольших монастырей Борис удостоился чести побеседовать с настоятелем. Тот оказался въедливым, да к тому же придерживался строгих правил; он долго расспрашивал Бориса, выведывая подробности. Постепенно строгое лицо немолодого игумена смягчилось, и под конец разговора он даже закрыл его ладонями.

– Скажу правду – ничего подобного я никогда не слышал. Только знаешь… Молитва – это труд. Душевный, тяжелый… И негоже перекладывать его на плечи кого-то другого… Неправильно это, неверно… Православным же христианам молиться за неправославных можно… Но лишь частной домашней молитвою, да не самочинно молиться – дабы вместо благоволения не навлечь на себя гнева Божия, но по наставлению опытных в жизни духовной людей…

Настоятель помолчал, словно вслушивался в только что произнесенные им слова.

– После заутрени приходи в храм, я тебе кое-что принесу.

Борис был заинтригован и раздосадован одновременно.

Подобные путешествия уже стали для него делом почти обычным. Это было его послушанием. После таких визитов он получал какое-то количество энергии для своей дальнейшей деятельности. По мере того как «батарея садилась», Боря предпринимал новый визит. Практичность и стремление всё упорядочить были не последней чертой его характера! Но тут всё сразу пошло не так, и он слегка напрягся.

Руки игумена держали молитвослов и иконку Казанской Богоматери. Борис изумился.

Он уже достаточно насмотрелся на лики за годы путешествий, но такой образ видел впервые!

– Сие – дипломная работа студента иконописной школы, – начал игумен. – Стиль барокко.

– Какая красота… – прошептал Боря.

– Возможно, ему было видение или кто-то позировал ему… Может быть, его возлюбленная. Наверное, он очень любил ее, вот и решил сделать из нее святую…

Он протянул икону Борису.

– Молись… Вера чудеса способна творить… Ты пришел к Богу, и это хорошо. Твою историю послушникам рассказывать буду – в назидание…

Потрясенный Борис ничего не ответил. «Молись – и чудо свершится!» – негромкие слова настоятеля проникли прямо в сердце.

Икона заняла место в его спальне. Он читал молитвослов, поглядывая на нее и думая о написавшем ее юноше и его возлюбленной. Икона была исполнена великолепно. По всей видимости, студент не один месяц тончайшей кисточкой выводил на ней любимый образ. Интересно, зачли ли ему экзамен? Будь это в его власти, он поставил бы студенту-живописцу наивысшую оценку.

…Пронзительный, живой взгляд Богоматери приковывал к себе. Любовь к Богу, Кармеле, Певице и к супруге слились теперь для него в одно глубокое чувство. «Как приятно любить, даже безответно! Как хочется заботиться о ком-то даже на расстоянии», – блаженные мысли наполняли голову и душу.

Он стал мягче и спокойнее, гораздо реже теперь из его уст слышались бранные слова. Материальная сторона отныне почти перестала интересовать его: когда вся Россия рванула к рынку и многие от шальных денег сходили с ума – Борис был невозмутим и оставался самим собой.

Многие из его друзей, жившие ранее по схеме: школа – ПТУ – завод – станок, – ринулись в бизнес. Результаты были весьма плачевны. В лучшем случае это снова заканчивалось станком на заводе или палаткой на рынке. В худшем – тюрьмой или даже могилой. Возможно, с его деловой хваткой, практичностью и умением делать деньги Боря смог бы добиться многого на этом поприще и быть более успешным, чем его незадачливые приятели, но всё это казалось ему теперь мишурой и мелкой суетой, не заслуживающей того, чтобы тратить на нее свою жизнь.

Страна, основными поговорками в которой были: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся», «Моя хата с краю», «Инициатива наказуема», «Держись подальше от партийных и начальства», – мучительно поднималась с колен и сама себя вытаскивала за волосы из болота под дивным названием «Светлое будущее».

Борису же было легко – всё это проходило как-то мимо него. Он забросил ремонт телевизоров. «Дорогие россияне» накупили новых – импортных, отличного качества, и его услуги в таком объеме уже не требовались.

Боря перешел работать в телефонную компанию – она была одной из немногих в то смутное время, где существовала социальная поддержка, сохранившаяся с советских времен. Там находилось оборудование, обслуживаемое немолодыми добрыми женщинами, относящимися к Борису как к сыну; стабильно выплачивалось жалование… Устраивались спортивные соревнования и выдавались путевки в ведомственный пансионат.

И над всем этим витал запах чего-то постоянного, незыблемого.

Это успокаивало его и грело душу. Борис словно бы перенесся в прошлое: в то время, когда жизнь казалась ему бесконечной и увлекательной, деньги – одной из больших ценностей в жизни, а ремонт телевизоров – вечным занятием…