Текст книги "Искусство любви"

– Где она, что с ней?! Скажите, ведь вы всё знаете, да?

Кагэбэшнику ничего не оставалось, как выйти из-за стола и, став позади Бориса, положить свои руки ему на плечи, ибо того всего трясло.

– Значит… так… – тяжелые и веские слова майора резко контрастировали с быстрой и сбивчивой речью матроса. – Ты сейчас подпишешь бумагу о неразглашении гостайны. За это предусмотрена уголовная ответственность, вплоть до высшей меры. Всё, что произошло на службе, тебе надо забыть. И хорошее, и плохое. Фото и письма уничтожишь… Тогда я закрываю это дело, и ты едешь в свою Москву (Борису показалось, что слова «едешь в свою Москву» он произнес несколько раздраженно).

Не читая документа, Борис поставил корявую подпись; его руки тряслись – он едва не порвал бумагу, слишком сильно надавив на ручку. Поднял глаза на майора: во взгляде его сквозило удивление.

– А Кармела?! – Боря сказал это так, будто забыл в кабинете свою самую дорогую вещь. «Я не могу „ехать в свою Москву“ без нее, я же подписал бумагу, теперь ваша очередь» – было написано у него на лице.

– Я ж тебе сказал – забудь, – раздражаясь, майор начал материться. – Всё! Нет ее, понятно?

– Так она не умерла?! А повариха сказала…

Майор увидел, что Боря ничего не понял. Раздражение его достигло предела, за которым оно обычно переходило в спокойную злость, помогавшую ему «колоть» на допросах самых «несгибаемых», а по молодости – и ломать лицевые кости одним крепким ударом. Но на этот раз злость была какой-то другой – майор понял, что злится на самого себя. Он с раздражением вспомнил, как зеленым девятнадцатилетним юнцом быстро-быстро затащил в постель смазливенькую веснушчатую девчонку, а потом она быстро-быстро превратилась в стерву, против которой не действует ни опыт оперативника, ни специальная психологическая подготовка…

Он вдруг пожалел себя и разозлился еще больше.

– Для тебя она умерла!!! – заорал он, упершись кулаками в крышу стола. – Понятно?! Тебе – понятно? Твое счастье, что это дело веду я, а не то бы… Срок ты можешь получить за это, бестолочь! Ясно тебе?! Всё! Сво-бо-ден!!!

Майор упал на стул:

– Пшел вон!

…Он долго и как-то бережно доставал сигарету; пальцы слегка дрожали. «Старый стал… – Майор затянулся. – А паренек ничего себе… Хм… Непуганый. А с нас и аэроплана[73]73
  Уникальный перелет немца Матиаса Руста из Германии в Москву с посадкой на Красной площади. (Прим. авт.)


[Закрыть] хватит… Да? – Он словно общался с Васильченко, хитрым и матерым чекистом, возглавлявшим область и умеющим самым непостижимым образом выйти победителем из любой, даже суперпровальной операции. Астральный контакт состоялся: – С этим делом не столько заслужишь звездочек, сколько потеряешь…» Мысли главного передались майору.

В коридоре Бориса уже заждался сопровождающий мичман. Из управления они поехали прямо в часть, где матроса Мурашова попытались оперативно демобилизовать вне очереди. Но тот внезапно воспротивился.

Этот уникальный случай вошел в историю части и, обрастая несуществующими подробностями, не один год передавался из уст в уста, из призыва в призыв. Возможно, еще и сейчас пожилой старшина-мичман рассказывает на ночь эту историю старослужащим в баталерке[74]74
  Комната для хранения всех комплектов одежды; гардеробная (морск. жарг.).


[Закрыть], в то время как молодые матросы драят палубу и гальюны…

«Я должен найти ее», – повторял Борис сам себе и теми же словами отвечал на любой обращенный к нему вопрос:

– Я должен ее найти – живую или мертвую…

Слова чекиста не произвели, похоже, на Бориску должного впечатления – он просто не воспринял их всерьез. Но, приехав в барак, убедился, что, несмотря на всеобщую демократизацию, гласность и «развенчание символов», – органы, сохранив советскую закалку, сработали весьма оперативно: опрос соседей ничего не дал. Одни делали вид, что почти не знают ни Кармелу, ни Николая; другие, стараясь не смотреть ему в глаза, несли нечто, не идущее к делу. Ее комната была опечатана, а Тамару разыскать не удалось – ее не было ни дома, ни на работе…

В ГАИ Борис также не получил толком никакой информации – ему лишь сообщили, что 31 октября произошло ДТП на улице Артиллерийской. Пострадавшую в нем женщину отправили на «скорой» в бессознательном состоянии; она была похожа на иностранку, а посему сообщили «куда следует» – в полном соответствии со служебной инструкцией. На вопрос Бориса, почему гаишники решили, что женщина похожа на иностранку, если она была в бессознательном состоянии и говорить не могла, дежурный инспектор сослался на срочные дела и ушел, оставив вопрос без ответа…

Но на станции «скорой помощи» записи о вызове не обнаружилось. Борис побывал во всех больницах города – и ни в одну из них женщина с именем Кармела не поступала. В морге же с ним вообще отказались разговаривать: «Официального запроса нет – ну и иди подобру-поздорову; ты вообще – кто такой?!»

Две недели поисков не дали абсолютно никакого результата.

Борис повзрослел за это время лет на пять – на вокзале стоял почти взрослый мужчина, которому жизнь назначила испытание, и он погрузился в него с головой, не в силах вынырнуть на поверхность…

Глава 6
Небеса могут подождать

Он вернулся домой неожиданно, никому и ничего не сообщив. Мать последний месяц попросту не находила себе места, по двадцатому разу наводя лоск в квартире: хоть Борис и не писал ничего конкретного, ее сердце чуяло – он приедет не один! Это было очевидно. Слишком хорошо знала она своего сына, и слишком толстая пачка писем хранилась в шкафу. Родня, как могла, успокаивала ее: Мексика это… наверное, не так страшно, в конце концов, это не бедная российская глубинка и не республики Средней Азии – по крайней мере, ее многочисленная родня не будет буквально оккупировать их жилище, стремясь вывезти из столицы максимум продуктов и промтоваров.

В один из ненастных ноябрьских дней раздался звонок. Мать взглянула в глазок и…

«О, Гос-споди! Вот поросенок! Почему, ну почему он не сообщил заранее?!» Она заметалась было по квартире, но потом внезапно успокоилась – ведь он привез девушку из бедной многодетной семьи, она видела и не такое… В конце концов, это не дочь профессора из «сталинского» дома – теперь будь что будет!

Она отворила дверь.

Перед ней… стоял не ее сын – а какой-то серьезный, строгий мужчина с потухшим взглядом, одетый не в дембельский наряд, а в обычный и даже поношенный бушлат; в руках он держал брезентовый мешок. Рядом с ним никого не было.

Ей стало страшно. Мать почувствовала, поняла, что…

Всё то, что она планировала, о чем говорила своей родне и подругам, то, чего боялась, о чем мечтала и чему радовалась, к чему готовилась и чего ждала – всё это в одночасье рухнуло безвозвратно!

Теперь всё будет по-другому – с сыном что-то случилось, и что-то настолько серьезное, что… даже и учиться, похоже, ее Боря больше не будет – восстанавливаться на третьем курсе института не станет…

«Они поссорились, расстались? А может… он сам принял решение не продолжать более с ней отношений?» – Мысли матери путались, пока она пропускала сына в дом.

Несколько дней ей не удавалось услышать эту ужасную историю целиком: едва рассказ приближался к тому злополучному дню, когда он вернулся с учений и отправился к Кармеле в столовую, голос его начинал дрожать, а глаза закрывались против воли; его сотрясали рыдания, и ничего членораздельного он выговорить уже не мог, а только мычал от тупой, сковывающей грудь боли и прятал лицо у матери в коленях. Взрослый мужчина превращался в ребенка. Мать, замирая от страданий, гладила его по голове и тихо покачивала, успокаивая, как в детстве…

– Покажи мне ее фото, – внезапно попросила она. – Я хочу увидеть, какой она была.

– Что? – Борис удивился, пытаясь этим вопросом заполнить свой мозг. – У меня нет… фото…

Господи, сколько сил понадобилось ему, чтобы произнести это последнее слово!

«У меня нет, нет, нет ее фото!!!» – каждый удар сердца повторял эту ужасную мысль, загоняя ее в сознание Бориса словно гвоздь: «У меня нет, нет, нет ее фото! Нет! Нет! Нет!» Несмотря на лошадиные дозы валокордина, нервная система взбунтовалась, и истерика вспыхнула с новой силой: Борис грыз подушку и рыдал.

– Почему, ну почему ж мы не сфоткались с нею?! – Борис поднял измученные слезами глаза на мать, словно это она должна была ответить на его вопрос. – Почему я не расспросил, откуда она?! Теперь я ничего не скажу ее родне… Она пропала, умерла, я не знаю… И что, ну что теперь делать?! Я должен был жениться на ней!!! Во время отпуска… Ну почему-у-у-у-у…, почему-у-у-у-у…

…Поколение Бориса не знало Бога. И при этом оно не было атеистическим – на Пасху все красили яйца. Но Борис ел яйца и кулич как обычные продукты. Бабушкины рассказы не входили в его мозг, а задерживались в ушных раковинах, как, впрочем, и трескотня о «развитом социализме». Его поколение не верило ни в Бога, ни в черта, ни в коммунизм.

Оно не верило ни во что.

А Бог молчал… Борис еще не был готов, чтобы обратиться к Нему за помощью… Но Бог был терпелив.

Небеса могут подождать, они умеют ждать.

…Ему хотелось отмотать время назад – он еще не верил, что это произошло, ему хотелось сказать: «Чур меня! Я так не играю!»

…Отмотать назад… на сколько? К тому времени, когда он в последний раз виделся с Кармелой? Или когда он еще не знал ни ее, ни Певицы?

Такое часто бывает во время войны. Вот бежит солдат с автоматом наперевес, а вокруг него падают и падают его товарищи… Но он продолжает бежать и стрелять. Он на службе. Или на работе – если наемник. Надо сделать дело – взять очередную высоту. Или выбить врага из ущелья. Это сейчас самое главное. А потом отдых, письмо домой. Или даже телефонный звонок: «У меня всё хорошо. Целую!»

Так и должно быть – ведь он бессмертен, он даже и не думает об этом. То есть о смерти. Он очень молод, и весь мир существует только для него. Умрет он – умрет и мир… Но такого просто не может быть! То есть не сейчас. Потом, лет эдак через… А может, он и вовсе никогда не умрет! К тому времени ученые придумают эликсир бессмертия. А сейчас надо сделать дело…

Но что это? Внезапный и тупой удар в живот. Почти не больно.

Вот неделю назад зуб болел – так это да!

Во рту привкус железа, ноги ослабели. «Меня зацепило?! Я ранен??? Но этого не может быть!!! Нет, нет, это неправда – надо это вытащить из живота как-нибудь. Этому там не место, я так не играю, мне надоела эта игра! Я хочу встать! И делать то, что я делал до этого…» И в этот короткий миг между жизнью и смертью его душа бунтует, а угасающее сознание всё никак не может дать оценку произошедшему…

Да и как давать оценку тому, чего не может быть?!

Впрочем, не у всех солдат есть время даже подумать об этом – иногда пуля убивает мгновенно. Или не пуля, а груженый «Камаз», вылетевший на встречную полосу…

Но Борис не умер физически – мало того, он был совершенно здоров! Господь оставил его на этой земле жить.

Стало быть, ему так было угодно.

До крайности измученная этой ужасной неделей, мать вызвала «скорую». Получив укол, Боря заснул. Женщина и сама уже была близка к обмороку: «Что делать?! Как сделать так, чтобы мой ребенок… нет, не забыл ее (об этом она и мечтать не смела), а… хотя бы хоть как-то начал жить?» Мать чувствовала: еще несколько дней, и сын так глубоко уйдет в свое страдание, что не сможет вернуться…

Наступило хмурое утро следующего дня. Мать не спала всю ночь, да и Борис проснулся совершенно разбитым – действие зелья закончилось. Они сели на кровати и обнялись. Несколько минут стояла тишина.

– Послушай, – начала мать, стараясь говорить спокойно, чтобы не спровоцировать новый приступ истерики, – она чьи же песни-то пела? Ты говорил, не свои…

Борис молчал.

– Ну не свои же, так?

– Да, – наконец вымолвил он, – она подражала одной знаменитой певице… она была похожа на нее… и что?

– Но ведь она-то жива, значит…

– Что значит? – вместо мозгов у Бориса уже было желе.

– Значит, хоть ее фотографии ты сможешь найти? Я ведь тоже хочу…

Борис медленно повернулся к матери и посмотрел на нее так, что у той мурашки пошли по коже, а недосказанная фраза застряла в горле.

– Мамка-а!!! – воскликнул он внезапно не своим голосом и стиснул в объятиях так, будто непременно хотел переломать ей все ребра.

Борис встал с кровати. Выражение его лица изменилось: оно стало серьезным и сосредоточенным – в нем не было и следа неадекватности! Он принял ванну, побрился. Натянул новые джинсы – мать не узнавала его! Достал сберкнижку – мать не спрашивала ни о чем!

Уже через час он стоял перед «комком» на Садово-Кудринской[75]75
  Самый известный комиссионный магазин Москвы, торгующий импортной аппаратурой (ныне не существующий). (Прим. авт.)


[Закрыть], впервые не обращая внимания на мчащиеся по Садовому кольцу автомобили и не думая постоянно о том, что вот точно такие же «Жигули» или «Волга» могли сбить Кармелу… Там была куплена магнитола «SHARP-5454»; на легендарную (даже сегодня ее не найти дешевле, чем за триста долларов) «777» денег не хватило. И три блока самых лучших кассет. В сумме вышло чуть меньше тысячи рублей.

Бросив магнитолу дома, Борис помчался с кассетами в студию звукозаписи.

– Запишите мне все ее концерты! И фотографии… У вас есть ее фотографии?!

Фотографий у них не было. Но Боре назвали адрес.

…Квитанцию в карман – и на такси к «кооперативной» палатке около ЦУМа; она, похоже, была единственной специальной, где легально торговали фотографиями эстрадных «звезд», в том числе (из-под прилавка, конечно) и запрещенных в СССР…

– У вас есть фото?.. – Боря назвал ее имя каким-то чужим, охрипшим от волнения голосом, просунув в окошко почти всю голову.

Продавец немного удивился – Певицу спрашивали нечасто, лучше всего шли фотографии Владимира Высоцкого и Виктора Цоя.

– Несколько штук есть.

Покопавшись, он выдал карточки Борису. Тот положил на блюдечко десять рублей и присел тут же – на высокий и грязный бордюрный камень.

Потрясенный, он жадно разглядывал их: за обилием косметики, за крупными, по тогдашней моде, украшениями и сложной прической – с черно-белого фото на него смотрела ……. А такие милые и родные глаза словно бы говорили ему: «Ну вот, теперь у тебя есть мое фото!»

На обороте одной была напечатана краткая биография и антропометрические данные. Слезы застилали глаза, и он плохо видел весь текст, набранный мелким шрифтом; лишь заголовок читался хорошо – ее полное имя и день рождения. С ума сойти – она родилась с Борисом в один месяц с разницей в два дня!

– Еще! Еще есть?! – Он вторично засунул голову в окошко. Вздрогнувший продавец молча протянул рубль, который уже отложил в сторону, надеясь, что покупатель его не востребует.

– Нету больше, – несколько раздраженно отозвался мужичок.

Не помня себя, Борис вернулся домой.

– Вот, – протянул он фотографии.

– Красивая… – начала мать.

– Это она, она!!!

Жуткая депрессия сменилась жуткой же одержимостью и эйфорией.

«Раздобуду ее фото, целую кучу! А потом… если чинить телевизоры день и ночь – видео можно взять через несколько месяцев! Чтобы ускорить процесс и заиметь новых клиентов, нужно устроиться… в телеателье!»

Мать поняла, что ее сердце не выдержит. Одно дело – когда ее мальчик ходит в институт, а в свободное время ремонтирует телевизоры родственникам. Другое – когда он рискует превратиться в недоучившегося работягу-телемастера, весь интерес которого сосредоточен только на заработке! Однако что-либо говорить Борису она не решилась – он только-только начал оживать, поставив перед собой хоть какую-то цель… Больше всего на свете она боялась, что сын начнет пить.

В телемастерской его встретили настороженно – он не был похож ни на опытного «частника», ни на недотепу-пэтэушника. В отделе кадров очень удивились, узнав, что ему едва исполнилось двадцать два – Борис выглядел значительно старше своих лет.

Вечером он торопливо собирал чемодан, направляясь на частный вызов.

– Ну, как прошел первый день, как тебя приняли?

Борис посмотрел на мать невидящими глазами, и она сама поняла бессмысленность подобных вопросов.

– Она похожа очень, да? – Мать обняла его и…

– Похожа? Да она не просто похожа, у нее родные глаза, понимаешь?!

– Но ведь она-то жива!

– Да! – вздрогнув, вскинулся Боря. – Теперь Она будет со мною везде и всегда!

В фотоателье одну из карточек ему уменьшили до размера, позволяющего поместить ее в бумажник: отныне Она находилась в его сердце, голове и портмоне. Приблизить Ее к себе еще более он уже не мог!

Целыми днями он занимался ремонтами – день проходил незаметно, но наступала ночь…

«Я люблю тебя, я хочу быть с тобой – я не верю, что ты погибла, ты слышишь меня?» – шептал Борис, прижимая к груди фото. Он не интересовался более ничем, кроме работы и той цели, которую поставил перед собой, – купить видеомагнитофон.

…Поначалу он ходил на вызовы с плеером, однако впоследствии песни, заученные до мельчайших подробностей интонации и аранжировки, стали звучать у него в голове, будто бы записанные в память – магнитофон стал не нужен! Борис перестал обращать внимание на какую бы то ни было другую музыку – он вообще перестал слушать радио и смотреть телевизор. Обрывки телепередач он видел теперь лишь тогда, когда включал аппарат клиента для проверки.

Глава 7
Я хочу быть с тобой

С утра в ателье зашел его знакомый с магнитофоном в руках. Борис поморщился – он не любил ремонтировать эту технику. Внутри грязь, механика изношенная, а запах… Магнитные головки протирают одеколоном вместо спирта, и при нагревании он так противно пахнет! Возни много, денег мало, короче – не телевизор. Но, на его счастье, «аппарат» оказался не очень грязным и не очень вонючим, да и неисправность была пустяковая. Быстро «расправившись» с ней, Борис включил на прогон обнаруженную в магнитофоне кассету, чтобы проверить, не начнет ли плыть звук, и занялся наконец телевизором.

– О, «Науты!»[76]76
  Рок-группа «Наутилус Помпилиус». (Прим. авт.)


[Закрыть] – воскликнул Виталий.

– «Науты» так «Науты». – Борис пожал плечами.

Магнитофон негромко играл, Боря копался в телевизоре. Постепенно слова одной из песен стали доходить до него. Он покосился на кассетник: «Это что еще за…?»

 
«Твое ИМЯ давно стало ДРУГИМ,
Глаза навсегда потеряли свой цвет.
Пьяный врач мне сказал, что тебя больше нет…
Пожарный… выдал мне справку, что дом твой сгорел…
 
 
Но я – хочу быть с тобой!
Я… хочу быть с тобой…
Я так… хочу быть с тобой.
Я… хочу быть с тобой
И Я БУДУ С ТОБОЙ!
 
 
Я ломал стекло, как шоколад в руке…
Я резал эти пальцы за то, что они – не могут прикоснуться к
тебе!
Я смотрел в эти лица – и не мог им простить
Того, что у них нет тебя – и они могут жить!»[77]77
  Песня группы «Наутилус Помпилиус» «Я хочу быть с тобой». Автор слов – И. В. Кормильцев. (Прим. авт.)


[Закрыть]
 

Он перемотал пленку на начало песни. Молча прослушал целиком. Потом еще раз. И еще. Достав фото, тупо посмотрел на него. Затем подошел к Виталию, бесцеремонно оторвав того от изучения радиосхемы.

– Кто такие «Науты»?

– Ну, группа – «Наутилус Помпилиус» из Свердловска, очень популярная… А ты что, не знаешь их?!

– А это… песня вот эта, они что, знают…

– Чего?

– Меня…

– Тебя?! Ты что несешь, а?

– Но эта песня про меня… И Кармелу… Откуда они знают?!

– М-да-а-а, парень… Ты, похоже, сегодня не работник. – Виталий почесал затылок.

– А что?

– Да ты посмотри на себя в зеркало!

– Дядь Коль! – крикнул он старшему мастеру. – Скажи ему, пусть домой валит. Ты посмотри – он же не соображает ничего. Того гляди – задницей на паяльник сядет!

…Неловко повернувшись, Борис задел лежащую на краю стола большую и дорогую радиолампу. Синхронно со звуком маленького взрыва мастерскую огласил вопль:

– Боря б, м…к!!!

– Спи-ишешь… Спишешь за счет клиента – Николай Васильевич ухмыльнулся – а ты Боря и впрямь – иди-ка домой…

– 45-я[78]78
  Радиолампа 6П45С – самая дорогая в ламповых цветных телевизорах (9 рублей в ценах до 1991 г.). (Прим. авт.)


[Закрыть] новая-а-а… – заскулил Александр.

– Лучше бы б… ты на паяльник сел!

– Я заплачу – пробормотал Борис; окинув мастерскую невидящим взглядом он забрал магнитофон и пошел домой.

«Твое имя стало другим, – повторял он как заклинание. – Кармела… п-пропала, но она-то жива! Поскорее бы купить видео, чтобы…». Он уже присмотрел один неплохой вариант за пять тысяч: «…еще немного… еще чуть-чуть – и он будет моим!»

Дома Борис достал из-под кровати чемодан, в который бросал, не считая, свою заплату и всё, что получалось зарабатывать сверх нее, – и высыпал содержимое на стол… Куча разноцветных бумажек едва поместилась на нем. Долго и тщательно Боря раскладывал купюры по стопкам – еще никогда ни он, ни его мать не видели столько денег сразу!

…Аппарат был не новый. Вскрыв его (а без этого Боря просто не мог), он не обнаружил там ничего подозрительного – видеомагнитофон «HITACHI VT-11» работал как советский черно-белый телевизор «Рекорд» – стабильно и надежно.

Теперь нужно доставать записи! Обращаться к друзьям бессмысленно – среди них он был первым владельцем видео. Пришлось обзванивать клиентов, и это принесло свои плоды! Такой человек нашелся; мало того – почёл за честь помочь Борису: как телемастера его весьма ценили. Вежливый и непьющий, он не брал за ремонт много; приходил вовремя и делал, как правило, зараз.

Во время перезаписи Борис сидел на кухне за столом у своего «благодетеля»; он через силу ел и через силу обсуждал с хозяином достоинства видеокассет различных фирм. Стоило это ему нечеловеческого усилия воли.

Из комнаты доносилась музыка: Певица выступала – Борис ел… Внезапно пришедшая ему в голову мысль буквально обездвижила его – он застыл с куском во рту, судорожно сглотнул, вытаращил глаза и закашлялся.

Ведь Кармела пела ему частенько, когда он сидел за столом и что-нибудь ел! Привычка выступать перед жующими повелась у нее с таверны…

– Не в то горло? – участливо спросил Василий Яковлевич; он понял это по-своему: желудок директора крупного гастронома уже давно был закален потреблением дорогущих и дефицитнейших, но плохо усваиваемых в сочетании продуктов. Про Бориса же этого сказать было нельзя.

Запись закончилась; он забрал видео и пулей вылетел из дома, забыв поблагодарить хозяйку за обед. Нелли Иосифовна удивленно поглядела на мужа: «Дорогому гостю у нас не понравилось?» Ведь и во время трапезы Борис вел себя странно.

В большой комнате Боря накрыл стол скатертью; разложив на нем столовые приборы и поставив тарелку, он подвинул его поближе к телевизору и видео…

И нажал «Play».

…Его Кармела теперь была облачена в роскошный наряд, а вместо журнала держала в руке микрофон.

Но – так же проникновенно и искренне она пела знакомую ему до мельчайших подробностей интонации и аранжировки песню… Борис, как завороженный, смотрел на экран, жадно ловя взглядом каждый ее жест, выражение лица, улыбку, лучистый бархатный взгляд ее глаз.

Сейчас она опять пела только для него!

Какая-то сладкая мука и беспредельная нежность овладели им. «Она жива, жива! Просто… я не могу сейчас обнять ее, она находится за стеклом экрана!»

Мысленно Борис вернулся в те безоблачные и радостные дни; он вновь почувствовал ощущение счастья – но это было уже другое счастье, выстраданное им, и поэтому Кармела (или Певица?) была ему еще дороже. Ужас от потери родного человека постепенно замещался каким-то странным чувством.

«Не смей говорить о ней как о погибшей – ты видел ее мертвой?! А если КГБ вылечил ее в своей больнице и… отправил на Родину?! Черт возьми, а почему бы и нет! Ведь если бы она погибла, зачем им было скрывать это от меня?!» «Нет человека – нет проблемы» – некстати вспомнилось ему известное изречение, характеризующее методы работы этого ведомства в наиболее мрачный период его истории.

«Но ведь сейчас всё изменилось! Всё стало по-другому! Ведь если они не сбили Матиаса Руста, позволив ему приземлиться на Красной площади, значит… А слова майора в кабинете?! „Для тебя она умерла!“ Для меня? А для всех остальных – нет? Но почему ж она тогда мне не написала? Написала… куда?!»

– Ё-моё! – Борис с отчаянием произнес это вслух. – Ведь она знает обо мне ровно столько же, сколько и я о ней! То есть – ничего!

Боря нервно заходил по комнате; его руки сдавили виски. «Ее отправили в Мексику, и там… она снова стала петь и… добилась мирового признания! Так и случилось, наверное… Почему нет?…Господи, помилуй – ну что за бред ты несешь, Боря? Да, вроде бред… Но! А кто тогда поёт в телевизоре?!»

Теперь он, не посмотрев клипа, не мог лечь спать – иначе ему казалось, что он спит один, без нее. Ум осознавал, что это два разных человека, но сердце отказывалось это понимать!

Так прошло несколько месяцев; пленка на кассетах не выдерживала, и на изображении «выбивало» строки, а звук «плыл». Но это уже не заботило Борю – он знал наизусть каждое ее движение, а запись нужна была лишь для того, чтобы она снова пришла в его дом, словно говоря: «Не грусти, я же жива – что еще ты выдумываешь?! Я буду петь для тебя вечно, пока смерть не разлучит нас…» «На этом свете у меня есть Певица, – размышлял Борис, – а на том… я встречусь с Кармелой! Обязательно встречусь, если она и вправду погибла.»