Текст книги "В тени голубых облаков"

Полушутливый тон отрывистых фраз доктора едва ли мог скрыть опять прозвучавшую в них горечь, и Кранцев, в который раз за день, снова растерялся, не зная, как реагировать. Выручила подоспевшая барышня с кофе и рюмками для сливовицы. Банич разлил крепкий напиток, поднял рюмку и, продолжая улыбаться, пригласил выпить за то, что в этот момент у каждого было на уме.

– Живели! – громко произнес он. – Мы, сербы, так говорим, когда выпиваем, хорваты говорят наздравлье, а раньше все было едино. Язык был сербохорватский. Кому это мешало?

Заметив, что Кранцев украдкой посмотрел на часы, доктор вскочил со словами: «Мне еще надо в больницу, да и у вас, наверно, много дел?» И, бросив: «Очень, очень рад познакомиться, скоро увидимся, брат», заспешил к выходу.

Величавая Йованка вышла на улицу, чтобы проводить гостей. Там выяснилось, что Беляна живет неподалеку и возвращаться в компаунд ей не нужно, а Кранцев отнюдь не забыл, что приглашен на ужин хозяевами своего нового жилья и до этого надо еще успеть забрать вещи из гостиницы. Но по времени вроде получалось.

Переводчица задержала его ровно на минуту.

– Недалеко отсюда находится офис Жозе Карвайо, его знают и любят в Вуковаре, но я не стала тебя туда приглашать. Пусть он сам покажет свои владения, когда сможет.

Сев за руль, Кранцев не сразу включил мотор. Его снова мощной шквальной волной накрыло ощущение беспомощности перед грозными, пока еще только угадываемыми силами, способными переломить волю и судьбу эфемерной, фантоматичной Сербской Краины, на землю которой его зачем-то принесло.

Милан и Савка ждали его возле накрытого стола. Застолье русских и сербов очень похоже. Если встречаешь гостей, главное – это чтобы всего было много, чтобы стол ломился от блюд, независимо от того, способны ли гости все это съесть и запить. Если учесть, что продовольственные магазины Краины в эту пору больно напоминали пустые полки в СССР конца эпохи Горбачева, малоежка Кранцев не столько поразился, сколько испугался обилия выставленных блюд еще и потому, что все эти вкусности, приготовленные из домашних запасов этой простой семьи, придется-таки есть – неизменный вяленый окорок со слезой, по имени пршут, как и в Хорватии, знаменитый сербский хлеб проя из кукурузной муки, сарма – голубцы из кислой, а не свежей капусты, пинджур – острый салат типа баклажанной икры, пребранац – фасоль, запеченная с луком, и, конечно, айвар – соус или паста из паприки, протертой с помидорами и чесноком. Все эти названия ему объяснила хозяйка, нежным взглядом и ладошкой приглашая русского гостя попробовать каждое. Старавшемуся держаться как можно вежливее Артему ничего другого не оставалась, как пробовать и искренне хвалить аппетитные закуски в ожидании рюмки алкоголя, которая позволила бы выстоять это испытание гостеприимством. Спасительный алкоголь не замедлил поступить – весело подмигнув гостю, Милан откупорил бутылку с жидкостью коньячного цвета под названием ракия и объяснил ему, что это все та же сливовица, как и в Хорватии, но намного лучшего качества, потому что 20-летней выдержки и сербского качества. В подтверждение своих слов он показал на деревянный крест, непонятно как размещенный внутри бутылки, с надписью «1974».

Кранцев, не искушенный в коньяках высшей марки, тем не менее поразился благородному запаху и вкусу незнакомого напитка, от которого по всему телу растеклось тонизирующее, благостное тепло и спокойствие. «Недурно для окончания первого дня службы ради мира, – подумал он. – В конце концов, имею право, день был трудным, но если так пойдет дальше, разжирею и сопьюсь, а мир так и не отстою».

Через открытое в сад окно ворвался дразнящий запах мяса, жаренного на углях, и в комнату вошла Савка с дымящимся подносом.

– Плескавица, србско главно ело (главное блюдо), – объявила она, и Кранцев почувствовал, что ракия освободила ему достаточно места в желудке для призывно шкварчащей котлеты из рубленого мяса, обсыпанной по краям мелкорезаным репчатым луком. «Все верно, – решил он, – в этой реальности, а вернее, в этом призрачном, приснившемся мире можно существовать, только хорошенько поддав. Иначе будет тяжело, когда он вдруг исчезнет». С этой мыслью он попросил Милана долить ракии до краев рюмки, встал, громко произнес: «Живели!» и выпил залпом.

Расправившись с котлетой, Милан вышел из-за стола и поманил осоловелого Кранцева за собой. Прямо на пороге он нетерпеливо закурил, обводя сад рукой:

– У нас все свое – слива, айва, вишня, яблони. А еще куры и поросята. Сажаем картошку, помидоры, паприку. Дом крепкий, есть пристройки для скотины. Живи да радуйся, если бы не война. У нас с друзьями строительная фирма была в Осиеке, пришлось оставить на хорватской стороне. Много работали, но и хорошо зарабатывали, вон «Пассат» мой старенький стоит в гараже… А теперь даже не знаем, что будет дальше. Но топтать себя не дадим… Не куры…

Милан дал знак Кранцеву следовать за ним, и тот с удивлением поймал себя на мысли, что практически все понял по-сербски. Ракия, что ли, поспособствовала? Хозяин подвел его к какому-то сараю, пропустил внутрь, вошел сам, прикрыл дверь, зажег свет, прошел в угол и поднял крышку люка в подпол.

– Иди сюда, посмотри, – позвал он гостя.

Кранцев подошел, опустился на колени, заглянул в погреб и обмер, не поняв: надо восхититься или испугаться. Весь небольшой квадрат подпола был завален оружием: калаши, пистолеты, гранатометы, ящики с патронами, гранатами и прочими боеприпасами. Настоящий арсенал. Цейхгауз. А ведь подписано перемирие. Слова к нему не шли.

– Так что не бойся, – сурово произнес Милан, – если хорваты снова полезут, есть чем ответить. У меня и катер есть, отсюда до Дуная пятьдесят метров – посадим тебя и на тот берег живо перебросим. А сами продолжим биться…

Слова по-прежнему к Артему не шли. Первое, что пришло в голову сквозь туман ракии, был разговор Остапа Бендера в «12 стульях» с биржевиком Кислярским: «Вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждать засада. Придется отстреливаться… Я дам вам парабеллум… – Не надо, – твердо сказал Кислярский…» Но вообще-то было не до смеха. Несмотря на расплывшееся от выпивки сознание, Артем довольно четко и без всякого юмора представил, как его везут на катере на тот берег Дуная, в Сербию, под шквальным перекрестным огнем, а на удаляющемся берегу Краины уже пылает дом Милана и несколько других домов поселка Даль. А он, миротворец, в голубой каске и голубом бронежилете, машет руками, требуя, чтобы с обеих сторон прекратили стрельбу. Но его никто не слышит или не хочет слышать… Жуть. Дурной сон.

Он встал, отряхивая пыль с коленей и думая, что бы такое сказать.

– Впечатляет, – наконец нашелся он и сразу как-то протрезвел, – надеюсь, все это больше не пригодится…

Но последнее слово осталось за Миланом.

– Никто не знает, как будет, – без всякой бравады заключил он. – Пойдем в дом, на сладкое…

Они не прошли и трех шагов, как где-то в глубине поселка явственно прозвучала автоматная очередь и послышались какие-то выкрики.

– Уже началось? – Кранцев еще не потерял способность шутить.

– Нет, конечно, – успокоил его Милан, – просто ребята гуляют…

В отведенной ему спальне Артем рухнул в уютную двуспальную постель, засыпая в падении. Сон был крепким и оздоровляющим, но жаворонок Кранцев все равно проснулся ни свет ни заря и вышел в сад. Вдохнув бодрящий воздух живой природы, он обвел нежным взглядом фруктовые деревья и не смог остановить неприятную мысль: «Все это тоже может уже не пригодиться, и плоды некому будет собирать». Кофе он решил попить в столовке штаб-квартиры, но кроткая Савка уже накрыла плотный завтрак, и отказываться было неудобно.

* * *

Майк Прабан, загадочный малайзийский индус, ничем не выдал своего удивления отсутствием коллеги на рабочем месте весь вчерашний день – первый день в секторе «Восток». Он как ни в чем не бывало встретил Кранцева в вагончике стандартным «Хай!» и снова уткнулся в свой компьютер, стуча по «клаве» четырьмя пальцами. «Просто он на всех плевал, зарабатывает повышение», – понял Кранцев и спохватился: а ведь ему самому тоже не мешало бы что-то «накропать», какой-нибудь рипорт или мемо о контактах первого дня службы. Он включил компьютер, открыл чистый лист и, найдя образец памятки, стал осторожно выбивать слова, перечисляя имена собеседников, но додумывая содержание бесед «с представителями сербских властей (Слободан Мештер) и деловых кругов и общественности (доктор Банич)», чтобы придать им хоть какую-то информационную «ценность». За четыре года работы в Женеве английский язык франкофона Кранцева приобрел вполне приличные очертания для общения в ООН, где вовсе не нужен был талант Диккенса – чем короче и яснее были рабочие послания, тем выше это ценилось. Большие и специальные доклады, конечно, готовились мастерами английского, но таким слогом, чтобы их понимали выходцы из всех почти 200 стран-членов.

Набив таким образом полторы странички, Кранцев выстроил имена положенных адресатов в юнпрофоровской иерархии, начиная с непосредственного начальника Филиппа Гондера, и нажал кнопку отправления. Экран тут же послушно показал, что текст удален, и Артем с ужасом понял, что нажал не ту кнопку. В обморок падать было бы не к месту. Не поймут. Оставалось лишь сесть и по памяти снова воспроизвести небольшой текст донесения, на что ушло около получаса дрожания и пыхтения. Перед отправлением он внимательно перепроверил кнопку. Реакция последовала почти мгновенно – позвонила Элеонора и сказала, что Филипп просит его зайти.

Начальник Гражданской службы встретил Кранцева весьма радушно, не с протокольной, а с человеческой улыбкой, усадил за стол, заказал кофе на двоих и стал нахваливать полученный текст памятки.

– Для первого дня очень даже неплохо… Вы ухватили суть настроений сербского населения, продолжайте в том же духе, – скороговоркой излагал начальник, прихлебывая кофе. – Надо ориентировать сербов на сотрудничество и поиск договоренностей с хорватской стороной. У нас пока нет четкого описания ваших служебных обязанностей, и я как раз хотел поручить вам наладить контакты с администрацией города Винковцы, такого же большого, как Вуковар, где у Жозе Карвайо хорошие связи. Такие связи нужны для позитивного влияния на сербскую администрацию. Заодно можете поддерживать контакт с поляком Мареком Горецки, руководителем нашего офиса в Илоке, маленьком городке на границе Восточного сектора с Сербией, по эту сторону Дуная. А ваш французский может понадобиться для закрепления контактов с бельгийским батальоном. Это нелишне. Если выберетесь в Бели-Манастир, не пренебрегайте этим. Там хороший пивной бар… Ну и, конечно, буду приветствовать любые ваши собственные инициативы в нужном направлении. Наша работа не ограничивается строго служебными часами. Общайтесь, заводите полезные знакомства, добывайте информацию. Уверен, здесь вам пригодится ваш дипломатический опыт. Жду новых донесений, – закончил он с многозначительной улыбкой и ленинским прищуром.

На протяжении всего этого монолога Кранцева не покидало ощущение, что шеф силится придать своей речи показную непринужденность, но на самом деле не мог ни скрыть, ни преодолеть сохраняющееся между ними отчуждение, свою настороженность или предубеждение по отношению к новому сотруднику – пришельцу из совершенно иной системы координат. Конечно, бывший завсектором в Департаменте информации в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке наверняка был мастером славословия и двоемыслия. Тем не менее, окончив тираду, Гондер дружески хлопнул его по плечу и вернулся за свой стол, показывая, что аудиенция окончена. В коридоре Артем сразу наткнулся на майора Брусова. Помощник комбата радостно вскинулся и, взяв за руку, повел к выходу из здания.

– Привет новобранцам! С прибытием! А я как раз хотел с вами переговорить, – начал он на улице, слегка понизив голос. – Командир поручил мне оказывать вам всяческое содействие, если вы не возражаете. Вы его чем-то сразу расположили…

Содействие или надзор, невольно подумал Кранцев, любезно улыбаясь и гадая, чем он мог «сразу» расположить генерала ГРУ за десять минут невнятного разговора. Явный перебор. Неужели опять «демоны» из парижского прошлого будут его сопровождать и окучивать.

– Заходите в любое время, – сказал майор, выпуская руку Кранцева, и, осанисто подтянувшись всем своим крепким корпусом, изобразил, как будто отдает честь по-военному. За своего, что ли, приняли, насторожившись, подумал Кранцев. Этого только не хватало…

Ему поскорей захотелось увидеть Мартина Скредверта, поразившего его неожиданными откровениями всего пару дней назад. Спонтанное доверие к человеку – чувство загадочное, интуитивное, труднообъяснимое. И крайне необходимое, особенно если ты в густом тумане пустился в одиночное плавание по неизведанному морю и никак не можешь избавиться от смутной тревоги… Но вагончик шведского американца оказался закрыт. Объяснение дал Майк Прабан:

– Мартина повысили, он теперь начальник Гражданской службы в Баранье, рядом с бельгийским батальоном. Но вообще-то он говорил, что у него контракт скоро кончается и он уедет, куда – не знаю. Спешит закончить свою книгу… Когда поедешь в Бели-Манастир, сможешь с ним повидаться…

Уф, отлегло от сердца. То есть откровенность и независимость суждений ему не повредили. Может, потому что он американец? И, значит, не надо бояться быть независимым в полевой операции ООН. Не стоит ли попробовать? С этими сумбурными мыслями миротворец Кранцев отправился на поиски Бебы, просить ее поскорее назначить встречу в управе города Винковцы. Получил ведь задание, надо выполнять.

В комнате переводчиков Артем наткнулся на Небойшу и Наду/Нету. Его снова задел острый, сверлящий посыл ее синих очей, когда он инстинктивно, по-мужски, пробежал глазами по ее ладной фигурке в облегающих джинсах. Как бы парируя этот «неуместный» мужской взгляд, Нада подарила ему одну из своих самых соблазнительных и ироничных улыбок и показала на стоящую рядом с ней тоже очаровательную, совсем юную девушку:

– Мирьяна, Мики, моя младшая сестренка, работает переводчицей в офисе Международного комитета Красного Креста. На днях мы отметили ее совершеннолетие. Так что можете испробовать на ней ваши неотразимые чары, Артем.

Прозвучало с ехидцей, и в этом, видимо, была вся Нада/Нета. Лучшая защита – нападение. А ведь оглушенный новизной своего бытия Кранцев и не думал ни на кого нападать, во всяком случае не на симпатичных девушек, работающих «в полях ради мира». И вообще его подсознание еще не настроилось и даже не включилось на поиск объектов для ответа на «зов плоти». Он отложил эту задачу «до лучших времен», тем более что старшая сестра Мирьяны выглядела лет на двадцать моложе него самого. Куда уж тут соваться с его вечными страхами? Словно уловив его внутренний монолог, Нада торжествующе или понимающе, но вполне дружелюбно улыбнулась:

– Мики на шесть лет моложе меня, но первая захотела «пойти на войну». Да и другой работы сейчас в наших краях не найти…

Не зная, что сказать и сделать, Кранцев нежно пожал обе протянутые руки девушки с пышными золотистыми волосами и дерзкими для ее возраста глазами, подернутыми сизой дымкой. Писаная красавица, да и только. И будто вспомнив, что в детстве он был страшно застенчив, Артем окончательно смутился под ироничным, вызывающим огнем четырех прелестных девичьих глаз. К ответному «огню» он был пока совершенно не готов, хотя потихоньку уже начал млеть. От позорной капитуляции его спасла появившаяся в дверях Беляна, сразу ухватившая суть визуальной перестрелки двух юных амазонок со своим великовозрастным подопечным. Она с ходу пометила в блокноте просьбу насчет встречи с администрацией в Винковцах и, приблизившись к Артему, вполголоса сообщила, что администрация Вуковара приглашает его в ближайшую пятницу на дружеское барбекью в доме ее брата Слободана, и предложила пойти выпить кофе в баре, спасая тем самым его «рыцарскую честь и достоинство».

– Смотри, Артем, осторожней, сербские девушки опасны, мигом возьмут в плен, не отвертишься потом, – мягко предупредила она, то ли в шутку, то ли всерьез. Поди разбери.

От предложения выпить кофе отказываться было неудобно, и Кранцев потащился вслед за переводчицей в кафетерий, по пути ловя носом вкусные запахи, доносившиеся из пищеблока. Вспомнив, что с раннего утра, кроме чашки кофе в кабинете начальника, у него во рту ничего не побывало, он реально почувствовал себя голодным, а вспомнив синие глаза Нады, еще и старомодно зажатым, не европейским. Быстро проглотив чашечку эспрессо в компании переводчицы, он сослался на срочное дело, извинился и рванул в пищеблок, где удовольствовался столь же быстро проглоченной порцией пережаренной рыбы с картошкой, запитой каким-то нерусским подобием компота. В минуту, когда он, вынырнув из «столовки», деловито пересекал широкий двор компаунда в сторону своего фургончика, его остановил отдаленно знакомый голос за спиной:

– Хай, Кранцев, хау ар ю?

Он резко обернулся и постарался скрыть свое нерасположение деланым удивлением, увидев перед собой облаченного в белый комбинезон Джерри Бергтона, суетливого и сладкоречивого знакомца по ооновским коридорам, которого вроде бы уже видел мельком во дворе штаб-квартиры в Загребе.

– О, Джерри, привет! – как можно любезнее воскликнул он, изображая улыбку положенного размера. – Что ты тут делаешь? Борешься за мир? Каким ветром сюда занесло?

Артем действительно напряженно гадал, как тут оказался мутноватый мастер паркетного серфинга, и всем своим видом показывал, что рад встрече, но «очень спешит». Вери бизи. Отклонив приглашение на внеочередную чашку кофе, он услышал, что вездесущий Джерри базируется в Осиеке, то есть по соседству с сектором, в свободной Хорватии, и находится здесь в составе группы «европейских наблюдателей». Он, правда, не уточнил, какую организацию представляет, и предложил встретиться вечером здесь, в компаунде… или в Осиеке, чтобы поболтать по-приятельски. Предложение вызвало у Кранцева почти мигрень, он и в Женеве-то не горел желанием общаться с липучим британцем, регулярно расспрашивавшим его о размере получаемой российской зарплаты. Пришлось сослаться на занятость первых дней службы и предложить в ответ встречу на следующей неделе… в один из дней после вторника. Джерри охотно согласился и со словами «си ю лейтер – увидимся позже» отправился пить кофе в гордом одиночестве.

Майка Прабана в вагончике Кранцев не застал, видимо, тот ушел обедать, но оставил включенным свой компьютер. Сдержать искушение было невозможно, и Артем, вернув кнопкой изображение, увидел страницу с большим количеством цифр в столбик, и когда прочитал, к чему они относятся, облегченно вздохнул. Это была банальная накладная на закупку расходных материалов для штаб-квартиры сектора «Восток» – канцелярских принадлежностей, туалетной бумаги, моющих средств и прочих хозтоваров для ежедневного потребления администрацией Гражданской службы в Эрдуте. То есть малайзийский индус вовсе не был миротворцем в полном смысле этого слова и не должен был бегать с военными по минным полям, а просто работал муравьишкой в бухгалтерии и поэтому вечно торчал перед компьютером, складывая и вычитая цифры. И, значит, политических тем с ним можно спокойно избегать. Да и вообще, какие у них могут быть общие темы: о Малайзии Кранцев знал только то, что эта мусульманская страна расположена на полуострове Малакка и острове Калимантан, о чем ему поведали в юности красивые почтовые марки, случайно попавшие в его коллекцию, а об Индии имел самое смутное представление, в основном по книге «Маугли» и старым лентам Раджа Капура, популярным когда-то в СССР. От родителей он слышал и лозунг тех лет «Хинди руси бхай бхай», что вроде бы означало «дружба»… Ближайшие два дня он решил посвятить чтению резолюций ООН по конфликту в Югославии и служебных инструкций для сотрудников ЮНПРОФОР в Хорватии. От полетов над окрестностями пока придется отказаться.

* * *

Два дня молчаливого сидения перед компьютером в обществе малайца пролетели незаметно. Рутина, нарушаемая короткими выходами на кофе и в туалет. Нелегкая борьба с желанием пойти в приемную к Элеоноре, чтобы позвонить жене и сказать ей что-нибудь ободряющее. Благодарно улыбнуться в ответ секретарше начальника, на секунду представив ее с неизменной робкой улыбкой в объятиях Майка в одной из поз Камасутры. Или начать снова свое нытье в голове по поводу одиночества? Нет уж. Надо сосредоточиться на работе, за которую хорошо платят. Понять и зазубрить инструкции? Или набросать хотя бы минимальный план действий, чтобы, если спросят, доказать свое умение стратегически и тактически мыслить. Или начать сочинять роман, как Скредверт? О чем?.. В пятницу после обеда очередную вспышку таких назойливых, пустых мыслей перебил звонок Элеоноры с просьбой срочно зайти – звонили из Белграда.

– Мистер Кранцев, хау ар ю? Хиер из Белгрейд мейн офис.

Несмотря на нахрапистый американский тон, Кранцев по явно русскому акценту без труда узнал голос друга Геры.

– Привет, Гера, – тихо сказал он, озираясь на Элеонору, – с какими вестями будете?

– У меня всегда только хорошие. Ну как? Интегрируешься ли в коллектив бойцов за мир в своей деревушке? – как всегда игриво вопросил Седин. – Надо бы с инспекцией к вам нагрянуть, навести порядок… Но для начала хочу вызвать тебя к нам на инструктаж, – он хмыкнул, – в красивый город Белград. Людей посмотреть, себя показать. Ты еще не успел, а я затух здесь без живого общения. Буду ждать ровно через неделю, начальству твоему пошлю официальный вызов, чтоб не дергалось, все чин по чину. Адрес сброшу на комп. Продолжим общаться через дупло, как Маша с Дубровским. На связи…

В телефоне щелкнуло, и Кранцев радостно ощутил, что в его полевой жизни еще могут быть светлые моменты. И сразу почувствовал голод – признак улучшающегося настроения.

На обед Савка нажарила несметное число чевапчичей для постояльца и всех членов семьи. Артем посыпал их мелко нарезанным луком, заедал помидорами с паприкой, запивал минералкой и жадно метал в рот. А свою признательность и расположение выражал мимикой – подмигиванием и улыбками. С обеих сторон словарный запас английского и сербохорватского не совпадал, но это никому не мешало чувствовать себя довольными. Все-таки сытно поели и стрельбы нет. От сливовицы или ракии он принципиально отказался, решив про себя некоторое время попробовать побыть абстинентом, потому что от выпивки его сразу тянуло к высоким думам о бессмысленности бытия и низким – о горячих женских телах. И того и другого следовало избегать.

Перед выездом в Вуковар в гости к Мештеру он, объевшись мяса, тяжело заснул, но по его просьбе Милан разбудил его в половине седьмого. По правде говоря, куда-то ехать, общаться с незнакомыми людьми, снова объедаться и, конечно же, накачиваться алкоголем совсем не хотелось. Но вспомнив о «мандате» миротворца – заводить полезные дружественные связи с местным населением, – он через десять минут, сопя, сел в свой грузовичок и включил мотор.

В Вуковаре Артем сначала заехал в горуправу, где его ждала Беляна, и через несколько минут они уже подъезжали к высокой, но элегантной металлической ограде, за которой виднелась крыша большого дома, крытого изящной черепицей. В голове Кранцева пронеслось – «неслабо живут краинские чиновники», – но он тут же вспомнил, что три года назад вся эта местность вместе с населявшими ее народами была благополучной Югославией, где все эти самые народы, ставшие ныне злейшими врагами, жили сообща, совсем небедно и в ус не дули. В отличие от СССР, ввергнутого после застоя в хаос перестройки и ускорения. Его лично, Артема Кранцева, на родине нынче устраивала только гласность, поскольку наступивший дикий капитализм пока еще себя не сильно показал.

За оградой его взгляду открылось обширное зеленое пространство, занятое платанами, фруктовыми деревьями и высокими кустами вокруг добротного, роскошного двухэтажного особняка посередине. Казавшееся бескрайним, оно на самом деле упиралось прямо в Дунай, и Беляна сообщила, что у брата на берегу есть причал, так что при желании можно покататься на катере. Здесь Кранцеву на ум невольно пришли слова Милана, и он сразу представил, как его будут под обстрелом перевозить на ту сторону, в Сербию, «если опять начнется заварушка». Полная тетя в переднике встретила их в дверях и привела в огромную гостиную, обставленную красивой, НАСТОЯЩЕЙ ЮГОСЛАВСКОЙ мебелью и доверху заполненную табачным дымом (ох и куряки же эти сербы!) и гулом мужских и женских голосов. Хозяин дома, Слободан, вынырнул из толпы, привечая их радостной улыбкой, потом схватил Артема за руку и, оставив в стороне сестру, повел в дальний угол, к безразмерному дивану. Протиснувшись сквозь мощные спины, он легонько подтолкнул Кранцева вперед к восседавшему на диване кряжистому, статному мужчине, похожему комплекцией на Тараса Бульбу или на Илью Муромца. С Бульбой его роднили также пышные усы.

– Вот наша голова, мэр Вуковара, господин Дарко Стоянович, – приподнято представил богатыря Слободан, – а это Артем, наш русский брат из ЮНПРОФОРа…

Кранцев еще только собрался что-то произнести, как ощутил крепкое рукопожатие сидящего предводителя, но приглашения присесть не получил, так как на диване и рядом с ним свободных мест не было, зато раздались одобрительные возгласы сгрудившихся вокруг: «Рус, русский!» Прося тишины, градоначальник поднял руку с бокалом и громко, повелительно произнес по-русски:

– За Россию! За наших братьев! Живели!

Слободан быстро сунул Кранцеву в руку свой бокал, и тот, на секунду стыдливо вспомнив указания своего министра Озерова в вопросе о Югославии ориентироваться на мнение постпреда США в Женеве, тоже воздел руку с бокалом и громко провозгласил: «За Сербию! За русско-сербское братство!» Конечно, хотелось бы добавить: «Мы вас в обиду не дадим!», но как он, маленький винтик, даже песчинка, затерявшаяся в мировой политике, мог выступать от лица России, которая временно отвернулась от братьев-сербов в угоду бесстыжему Западу. Опрокинув в рот обжигающее содержимое, Артем безнадежно понял, что воздержание от алкоголя однозначно придется отложить на неопределенное время.

По неслышному сигналу хозяев приема все устремились на террасу и на лужайку, где были расставлены буквой П три гостевых стола, а чуть поодаль в огромных мангалах на вертеле уже крутились туши двух барашков и половина теленка, обдавая ноздри дразнящим запашком. Здесь к Кранцеву из толпы гостей выскочила Беляна, держа за руку моложавого мужчину с волевым, открытым лицом и шапкой густых пшеничных волос.

– Познакомься, Артем, – с подъемом произнесла она. – Вот еще один наш хороший друг, Младан Николич, помощник мэра. По профессии инженер-электрик. Учился в Ленинграде. До войны был директором подстанции в Вуковаре. Теперь весь в политике… и на хозяйстве…

– Всегда в вашем распоряжении, Артем, – сдержанно, но с улыбкой сказал Младан, протягивая сухую, крепкую ладонь, и тут же добавил: – В твоем…

В этот момент к троице, тоже с улыбками и с бокалами, из плотного окружения вынырнули Слободан Мештер и Стеван Банич, давешний доктор. «Круг друзей резко расширяется, – с удовольствием подумал Кранцев. – Будет о чем рапортовать начальству». Два бравых молодца подхватили его под локотки и повели к столу «президиума», за которым уже вальяжно расположились мэр и еще какой-то мужчина, казавшийся на фоне грузного вождя просто худощавым юношей. Спасительный прилив крови к мозгам напомнил Артему, что это тот самый министр внутренних дел Краины Здравко Пешич, который неделю назад мимоходом обещал ему в Топуско обязательно увидеться в секторе «Восток». Теперь понятно, что в Восточной Славонии, примыкающей к Сербии, у министра внутренних дел много этих самых дел и много друзей.

Размещением гостей занимался Слободан, как устроитель празднества. По кивку мэра он усадил Кранцева на почетное место напротив городского головы и министра. Его новоявленные друзья и еще пара приближенных заняли остальные места. На столе, заставленном овощами и сыром, тут же появились заветные бутылки с выпивкой. Кранцев, твердо решив не пить крепкого (сказал всем, что за рулем воздерживается), попросил налить ему красного вина.

– Правильный выбор, – одобрил Младан. – Это наше самое хорошее вино из Черногории, называется «Вранац» – вороненок. Пей сколько душе угодно, не пожалеешь. Молим! – пожалуйста, сделай одолжение…

Вино и вправду оказалось великолепным и к тому же позволяло не опрокидывать бокал, как рюмки с ракией, а делать вид, что регулярно отпиваешь, и, значит, меньше пьянеть. Постепенно стали подавать призывно пахнущее мясное, и Кранцев понял, что отказываться не придется – не поймут. Вопреки его ожиданиям «большие люди» не спешили перейти к серьезным разговорам – о войне, политике, планах на будущее, – а продолжали балагурить, чокаться, смеяться каким-то шуткам на сербском, которые Артем не понимал, но тоже смеялся за компанию. Потом все стали вспоминать поездки в Россию, особенно в Москву и Ленинград, и снова провозглашать тосты за Россию и русских, к счастью, более короткие, чем у грузин. Несмотря на общую веселую атмосферу, Кранцев продолжал чувствовать себя не в своей тарелке, потому что так и не придумал, что говорить и на каком языке. И надо ли вообще что-то говорить за столом с людьми, руководившими судьбой никем не признанной республики. И он исправно изображал лицом, что занят вкусной едой и отменным вином. Пиршество набирало обороты, шум и гам мужских голосов, громкость выкриков и женского смеха нарастали. Перекрывая шум, Дарко Стоянович, градоначальник, встал с бокалом в руке и зычно призвал собравшихся выпить за Сербскую Краину. Конечно, все гости вскочили с мест и бурно поддержали призыв, обнимаясь и что-то выкрикивая в ответ.

– Ово су сырбы!! Вот они, сербы!! – гортанно произнес мэр, глядя на русского гостя и величественно обведя рукой пространство перед собой, медленно опрокинул свой бокал и сел на место. Сидевший рядом с ним министр не проронил ни слова, но взглядом поддержал предводителя Вуковара, их бокалы со звоном встретились. Кранцев заметил, что за столом «президиума», в отличие от столов «остального народа», все сотрапезники разумно нажимали на замечательный темно-красный, терпкий «Вранац», а пустые бутылки, как по волшебству, быстро и незаметно заменялись новыми, полными.

Наконец градоначальник захотел чокнуться с русским миротворцем. Они чокнулись, выпили, и могучий Дарко, понизив голос, наклонился через стол поближе к Артему. По-русски он изъяснялся совершенно четко, с легким и милым балканским акцентом.