Текст книги "Дорога в бесконечность. Стихи и проза"

Яшка

Пыльная дорога наконец-то привела Якова Василькова, новоиспечённого выпускника ветеринарного техникума, в деревню, где ему было предписано работать последующие три года. Бросив в траву свой потрёпанный картонный чемоданчик, Яков, а проще Яшка, за невеликим количеством лет, с облегчением бухнулся в серую от пыли траву и с наслаждением прислонился к торчащему на обочине столбику, означавшему, видимо, границу деревни. Июльское солнце, как налившийся кровью бычий глаз, медленно клонилось к горизонту. К быкам Яшка, как и все его однокурсники, питал особую неприязнь. Ещё бы! В племенном колхозе, где они были на практике, почти у каждого из них нашёлся свой тёзка среди свирепых четвероногих. Но думать ли о быках в такой прекрасный летний денёк! Тем временем солнце, облизнув макушки далёких деревьев, провалилось куда-то за лес, уступая место вечерней прохладе. Смахнув пыль с казённых башмаков, Яков приободрился и, перекинув через плечо своё нехитрое имущество, направился в деревню. Едва он вступил в абсолютно незнакомую ему местность, из-за ближайшего забора раздался пронзительный женский крик.

– Яшка, стервец, явился!

Странно, но его уже здесь ждали. Хотя вчера, когда он получал направление, говорили, что с деревней даже телефонной связи нет.

– Куда прёшь, куда прёшь! – не унимался женский голос.

Яшка оглянулся и, увидев, что сошёл с дороги и мнёт чью-то частную траву, тут же соскочил на обочину.

– Чертовщина какая-то – озираясь по сторонам, подумал он. – Мало ли Яшек кроме меня на свете. И уверенно шагнул к ближайшей избе.

– Только сделай ещё шаг, рога обломаю! – уже явно не шутя, раздался из-за забора теперь уже мужской голос.

И тут Яшка, действительно, струхнул.

– Ага, гад толстомордый, испугался – торжественно завопила невидимая женщина. – Еким, хватай кол, бей его, бей…

В себя Яшка пришёл лишь тогда, когда вновь оказался у знакомого столба при входе в деревню.

– Что там, перепились что-ли все? – переводя дух, в слух произнёс будущий ветеринар.

Тут в проёме видневшейся кривой улочки показался мужик с колом. Яшка весь сжался, словно его уже ударили. Но преследователь тоже заметил свою жертву и большими шагами направился к нему.

– Ветеринар? – вдруг крикнул он.

– Ветеринар – потухшим голосом ответил Яшка.

– Слава богу, – вздохнул бородатый мужик с колом. – А мы тебя второй день ждём. Бык наш колхозный совсем взбесился.

– А как зовут его? – почему-то вдруг спросил Яшка.

– Да Яшкой кликают, проклятого – ответил мужик. – Нынче он мне, чёрт рогатый, всю картошку вытоптал.

У ветеринара Василькова вдруг начался озноб. Мужик, заметив, как зубы парня отбивают чечётку, совсем ласково спросил:

– А ты, парень, чай не заболел? Перегрелся ты, ветеринар, видимо, на нашем южном солнышке Пойдём-ка скорее в избу, молочком горячим, да медком нашенским лечиться будем. А с Яшкой утром разберёмся…

1987 г.

Пожар

У деда Фили сгорел сарай. Для маленькой деревушки в тринадцать дворов событие нерядовое. Но случившееся в ночное время происшествие отнюдь не опечалило деревенских баб. Скорее наоборот. Сарай сооружён был так давно, что сам бы в скором времени рухнул от собственной ветхости.

Именно бабы первыми заметили пожар. Еле растолкали не по-стариковски спящего деда. К этому времени здесь собралась уже вся деревня. Больше всех суетились мужики. Бабы же стояли в сторонке и гадали, что упадёт раньше – стены или крыша? Как всегда, под рукой не оказалось ни вёдер, ни багров. Единственный колодец поблизости и тот давным-давно пересох.

Лишь один интеллигентного вида старик лет семидесяти, за что его недолюбливала вся деревня, бывший зоотехник Иван Степанович, усердно поливал из огородной лейки стены своего не менее престарелого жилища. Дом его вплотную подступал к пылающему сараю деда Фили. Вскоре энтузиазм местных «пожарных» угас. Понуро смотрели мужики на заканчивающуюся огненную феерию.

– Чего сгорело-то? – убедившись, что угроза миновала, с сочувствием в голосе обратился к погорельцу бывший зоотехник.

– Сам, поди, не видишь? – сокрушённо махнул рукой дед Филя.

– Неужто? – прозвучал из тёплой августовской ночи встревоженный голос старика Степаныча. – Так всё и сгорело? А я ведь тебе вперёд заплатил!

– Ну, заплатил. Так сам видишь какое дело.

– Нет, ты постой, Филиппыч, – всё никак не успокаивался сосед, видя как дед Филя направился к дому. – Я человек пенсионный, каждая копейка на учёте!

Голос Ивана Степановича звучал негодующе.

– Мы как договаривались: деньги мои – товар твой. Не так ли?

Действительно, ещё весной, когда у деда Фили конфисковали очередной самогонный аппарат и несколько бутылей первача, оба соседа решили скооперироваться. Товар производил дед Филя, а бывший зоотехник оптом скупал у него зелье и реализовывал по собственному усмотрению.

– Да иди ты! Купец нашёлся! – старик Филиппыч с яростью захлопнул дверь.

Никто в деревне не видел, как долго ещё копался в тёплых головешках сгоревшего сарая Иван Степанович. Утром деревню разбудил не петушиный крик, а треск мотоциклетного мотора. Участковый пожаловал – сквозь сон сообразила невыспавшаяся деревня.

– Опять самогон гнал, Филиппыч? – спросил стоящего на крыльце деда Филю, отряхиваясь от дорожной пыли, лейтенант.

– Побойся бога, Фёдор Иванович! Как нынешней весной ты у меня этот, как его…

– Самогонный аппарат.

– Вот именно. Конфисковал, значит, так внук мой с тех пор и глаз в деревню не кажет. А он у меня, сам знаешь, мастер на эти, как их…

– Самогонные аппараты?

– Они самые – в словах старика сквозила нескрываемая гордость за технические успехи внука. – Он у меня и техникум с отличием кончил!

– А что, их там и этому обучают? – со всё менее скрываемым раздражением спросил участковый.

– Я так думаю, Фёдор Иванович, – продолжил свои размышления дет Филя, – а где бы он тогда всему этому научиться смог?

Терпению лейтенанта пришёл конец.

– Вот что, дед, ты мне зубы не заговаривай. Был в сарае самогонный аппарат? Ты ведь чуть всю деревню не спалил!

– Не веришь, так ищи – буркнул разозлённый неурочным допросом старик, – на то ты и представитель власти.

Представитель власти под укоризненным взглядом старика не спеша обошёл пепелище. Что-то поковырял носком покрытого пылью сапога, нагнулся и извлёк откуда-то из под ещё тёплых головешек чёрный от сажи змеевик. Дед Филя молча наблюдал за действиями воодушевлённого находкой милиционера.

– А это что? – почти радостно воскликнул лейтенант.

Дед Филя сохранял полное молчание. И чем дальше шли поиски, чем больше покрывалось сажей лицо участкового, тем добрее становилось лицо старика. Он всё вспомнил.

– Может тебе лопату дать? Сподручнее будет, – произнёс совсем уже дружелюбно дед Филя, – всё равно ничего не найдёшь!

– А это что? – опять повторил свой вопрос раздосадованный представитель власти.

– Змеевик, понятно, главная часть того самого…

– Самогонного аппарата?

– Пошли лучше чай пить, а то совсем остыл…

– Вот что я скажу тебе, Фёдор Иванович – разливая чай по чашкам, промолвил дед Филя, – не там ты ищешь. Змеевик этот мне и во время пожара подкинуть могли. По твоему вроде вещественного доказательства. Кумекаешь?

– Что-то, дед, не пойму я тебя.

– А тут и понимать нечего. Вчера после пожара подошёл ко мне сосед. Не горюй, говорит, твои деньги – мой товар. Может, первачка стаканчик попробуешь? хороший, крепкий. Да ты не торопись, не торопись. Чай допей.

Вечером, когда дед Филя по обычаю прощался с последними лучами солнца, сидя на скамеечке у своего дома, проходившая мимо Лукерья непреминула поделиться последними деревенскими новостями.

– И надо же! – всплеснула она руками. – А мы то, дуры, всё на тебя грешили…

Лукерье не терпелось рассказать деду что-то выходящее за рамки привычной деревенской жизни.

– Мужики что ни день – пьяные. Спрашиваем, у Филиппыча брали? Молчат. А такой интеллигентный человек всю деревню споил!

Что-то не могу я понять тебя, Лукерья? – лукаво щурясь от последних солнечных лучей, спросил дед Филя.

– Я это – про зоотехника нашего. К нему нонеча участковый заходил. А у тебя разве не был? Так в сарае аппарат самогонный нашёл. Почти новенький. Увёз, слава богу.

– Верно говорят, – подумал старик, – жадность до добра не доводит…

– А чего это у тебя яблоки нынче такие хилые уродились? – протараторила вдруг Лукерья. – Яблоки? – встрепенулся дед, – яблоки…

И не говоря больше ни слова, направился к своей калитке…

Приближался традиционный деревенский праздник – спасов день. Кто его и когда здесь начал праздновать не помнили даже самые глубокие старики. Зато было самое настоящее гуляние. Мужики пили. Бабы пели. Играла гармонь. Под ногами у взрослых вертелась ребятня. Нынешний праздник вся деревня ожидала в каком-то напряжении и тревоге. Мужики, охочие до выпивки, совсем захандрили. Бабы понимали, что без самогона и празник будет не праздник, но специально ехать в город никому не хотелось. Все в деревне втайне надеялись на чудо.

Обиженный несправедливостью, главный самогонщик деревни Иван Степанович уехал в гости к сыну – в Грузию. Как сказал перед отъездом – пить чачу. А вот деда Филю перед праздником вдруг потянуло к земле, что, впрочем, не осталось не замеченным в деревне. Его часто видели в давно запущенном саду с лопатой. Старик старательно перекапывал землю вокруг полузасохших яблонь. Все решили: наконец-то старик нашёл себе дело по душе, да и сад приведёт в порядок.

А между тем деда Филю волновали совсем не какие-то душевные проблемы. От лопаты он давно отвык и каждый метр перелопаченной земли доставался ему совсем не с радость. Но он, как одержимый, копал, копал, копал…

Вечером, когда августовские сумерки поглотили деревню, разнаряженные бабы вывалили на центральную «площадь», если так можно назвать то место, где стоял столб с пожарным «колоколом» – проржавевшим насквозь куском старого, не весть откуда взявшегося здесь, рельса. Тоскливо пела одинокая гармонь. И вдруг из глубины невидимой в темноте деревни послышался недружный хор мужских голосов.

– Бабы, глядите, а мужики-то наши того, пьяные! – раздался чей-то не то радостный, не то удивлённый возглас.

И уже совсем весело зазвучала гармонь. Праздник удался не хуже прежних. Не было на нём только деда Фили. Разморённый непосильным трудом последних дней и чаркой самогона, он посапывал за своим старым домашним столом в обнимку с опустошённым десятилитровым бутылём, на котором ещё виднелись остатки садовой земли. И снился ему сон, будто выносят они с внуком из сарая огромную бутыль и аккуратно закапывают её под самой старой яблоней. На чёрный день.

– Вот, Васька, помру – выкопай и напои деревню. Пусть помнят деда Филю…

Три недели не мог встать старик с кровати, куда его уже под утро уложили вдоволь наплясавшиеся мужики. Три недели поили его различными снадобьями деревенские бабы…

– Тьфу, какая гадость – только и кряхтел старик.

Сентябрь уже вовсю позолотил листву в саду, когда дед Филя, наконец, вновь вышел на своё древнее крыльцо. Странно, но сарай стоял на своём прежнем месте, отдавая желтизной почти новых досок. Пеелища не было и в помине.

И снова деревня жила своей обычной жизнью. Кажется, что августовский пожар навсегда был вычеркнут из её истории. И всё также – лишь стемнеет, чёрные тени деревенских мужиков неслышно пробирались окольными путями домой от стариковского подворья…

1987 г.

Мы с ними где-то встречались…

Яма

Был в городе пустырь. Самый обыкновенный. Ходили по нему люди. Ребятишки в футбол играли И так к нему все привыкли, что замечать перестали.

Но однажды на пустырь приехал экскаватор и выкопал яму. Огромную такую. И не стало пустыря. Даже люди по нему ходить перестали. Но зато пошли разговоры. Сначала говорили о том, что наконец-то микрорайон газифицируют, а на месте ямы построят большую газораспределительную станцию. Потом говорили, что заложат фундамент детского сада, которого в ближайшем к пустырю микрорайоне почему-то не было. Кто-то сказал, что будет не детский сад а приёмный пункт стеклотары, так как эту важнейшую для города проблему иначе просто не решить!

Пошли дожди. И яма та превратилась в огромное озеро. Но вот подошла зима и все решили, что лучшего места для возведения крытого катка и не придумаешь.

Потом наступила весна, потом – лето… А с ним и новые проекты – быть на пустыре плавательному бассейну. Главное, что все предлагаемые объекты для города и не самые необходимые, но для людей не лишние…

Наконец нашёлся один умник. Надо говорит, городскому начальству позвонить и всё станет ясно. Позвонили. Стало ясно, что ничего не ясно. Зато про яму узнал весь город. Даже по местному радио про неё рассказывали. А после этого кто только сюда не приходил. Посмотреть словно на какую-то достопримечательность.

Смотрели, удивлялись, вносили предложения. Даже книгу для них завели специальную. Чего в ней только не было: лажная база, баня, пивной бар, дом быта… Пока писали, страсти вокруг ямы разгорались всё больше. А ещё вдруг возник любопытный вопрос: а яма-то чья?

– Не моя – сказал управляющий строительным трестом.

– Мы здесь не причём – заявил начальник ответственный за спорт.

– А мы ям никому не роем, а лишь закапываем – ответил на запрос граждан директор ремдорстроя.

– Газификации в обозримой перспективе не предвидится…

– Строительство детского сада не планируется…

И всё в том же духе. Свою причастность к яме так никто и не признал.

– Моя яма – вдруг заявил какой-то мужик в промасленной рабочей фуфайке. – Я её в прошлом году копал…

– Зачем? – удивились все.

– Труба лопнула – ответил мужик.

– Ну и что? – спросили все.

– Заменили на следующий день, а как же!

– А яма?

– Так я то тут причём? Конец квартала был, срочно на другой объект перевели. Сказали: закопаешь завтра. А на завтра – у меня экскаватор сломался. Потом его в капитальный ремонт отвезли. А потом коней года был…

– А теперь?

– А теперь можно – спокойно сказал мужик.

– Что можно? – закричали все в один голос.

– Яму закапывать.

– А как же наши проекты? – возмутились граждане. – Их целая тетрадь накопилась, а вы решили яму закопать?

– Ничего страшного. Скажут, другую яму выкопаем – невозмутимо ответил мужик и завёл свою спецтехнику.

И не стало ямы. А на её месте снова появился старый знакомый пустырь. И снова ходили по нему люди. Правда, нет-нет, да вспоминают некоторые: какая хорошая яма была и сколько всего нужного можно было построить. Ведь главное в любом строительстве – фундамент. И вот тут уж без ямы никак не обойтись…

1987 г.

Мысли

Своих мыслей у Никанорова не было с детства. Всю жизнь он жил чужими. Так и дожил – до пенсии. А те, кто думал за него? Где они? Нет их. А мысли остались. Вот они. Все по полочкам разложены. Здесь – на случай невыполнения плана. А здесь, если случалось, если медаль кукую вручат. Тут и на чёрный день есть и к юбилеям тоже…

А теперь на пенсии что Никанорову делать? Знай читай чужие мысли. И Никаноров читал. Запоем. С утра до ночи. Пока голова от чужих мыслей пухнуть не начала. Пришлось даже к врачу идти.

– Думаете много, голубчик, переживаете – сказал доктор. – Так и кровоизлияние в мозг в вашем-то возрасте получить недолго. Вам покой нужен…

Всё – решил Никаноров и спрятал чужие мысли подальше с глаз. Много ли, мало ли времени прошло – Никаноров не думал. Боялся думать. Вдруг завихрение какое получится. И жить сразу спокойнее стало…

Но однажды Никанорова пригласили на юбилей бывшего вышестоящего начальника. А Никаноров так долго не думал, что и забыл совсем, куда чужие мысли положил. Склероз проклятый! День искал – так и не нашёл. А идти надо иначе подумают, что не уважаю.

И пошёл. Идёт, а мыслей никаких. Как по лестнице на этаж поднимался – не помнит. Как в дверь постучал – не помнит. Как за столом оказался – тоже не помнит. И тут вдруг слышит: «Никаноров, дружище, скажи-ка свой тост, ведь ты у нас мастер был умные мысли излагать»!

И тут Никаноров вспомнил всё! Всё что читал! Одно плохо, что на какой полке в голове лежит не помнил. Ну, ничего как нибудь… – решил Никаноров.

_ Дорогой Пал Палыч – начал он – голова ты наша, садовая, что ж ты иуда сделал…

Стоп, это не оттуда – подумал про себя Никаноров, – значит, должно быть здесь.

– В твои-то шестьдесят ты ты мог такие горы своротить – мысленно произнёс он про себя очередную фразу и подумал т – похоже, нашёл. А вслух произнёс:

– Столько дров наломать, что после тебя не одну пятилетку в них коллектив разбираться будет…

Когда же Никаноров тихо по-английски покинул шумное торжество, в голове его вдруг появились собственные мысли: пусть Пал Палыч сам на себя обижается – ведь это не мои мысли а его собственные и про иуду и про дрова… Так что не так уж и плохо говорить правду прямо в глаза, хоть она и колет. И это были, действительно, его первые собственные умные мысли неспешной пенсионной жизни…

Эпилог.

Вернувшись домой Никаноров неожиданно стал размышлять. Самостоятельно. И первая, но не вполне умная мысль которая пришла ему в голову подсказывала: обязательно опубликовать все чужие умные мысли в одном сборнике – чтобы в следующий раз знать, куда подглядывалось. Через год работы получилась солидная рукопись. Прочитав её в последний раз перед сдачей в типографию, Никаноров вздохнул, и бросил рукопись в пылающий камин. Через секунду все чужие мысли уже пылали ярким пламенем…

– А ещё говорят, что рукописи не горят…

1987 г.

Оптимист

На жизнь он смотрел через очки. Так как без них просто ничего не видел. Но был оптимистом. А потому вся жизнь казалась ему в розовом свете.

Вот огромный грузовик, громко лязгнув колёсами на ухабе, обдал его с ног до головы дорожной грязью.

– Бывает – сказал он, не обидевшись. И тут же записал номер автомашины в свою маленькую чёрную книжечку. На всякий случай. Для порядка. Порядок он любил и ценил. Беспорядок не терпел и боролся с ним всеми своими силами. Как мог.

Вот в центе города, у огромного газона, кто-то опрокинул урну и мусор раскидало ветром по всей площади. Ай, ай, ай – покачал он головой. Непорядок. И пошёл звонить в ЖЭК, чтобы узнать фамилию нерадивого дворника. Так – на всякий случай.

А как-то вечером, когда уже совсем стемнело, возвращался он домой. Вдруг слышит крик: помогите! Кричала женщина. Какие-то тени мелькали у соседнего подъезда. Ай, ай, ай – покачал он головой. Непорядок к женщине приставать! И на всякий случай посмотрел на часы, аккуратно занеся в свой чёрный «поминальник» время инцидента. А вдруг свидетели понадобятся?

Так он и жил. Маленький человек в больших очках. Куда надо напишет. Куда надо позвонит. Потребует меры принять. И никому при этом не мешал. И ни с кем не ссорился. Потому что был этот маленький человек совсем не оптимистом, как ему казалось, а самым обычным советским обывателем.

1987 г.

Активист

Неверно говорят, что незаменимых людей не бывает. Пётр Петрович относился к разряду именно таких людей. Правда, в отделе, где он работал, об этом почему-то не догадывались. Может быть, и догадывались, но вслух не говорили. Хотя незаменимость Петра Петровича всем была видна невооружённым глазом.

Проводить полит информацию – Пётр Петрович.

Выступать на профсоюзном собрании – Пётр Петрович.

Сказать заздравную или прощальную речь на очередном юбилее или погребении – Пётр Петрович.

На совещаниях ОСВОДа, ДПД, ДОСААФ и т. д. и т. п. – опять же Пётр Петрович.

И так он наловчился всё это делать, что даже дома к обычному родительскому собранию в школе готовился как к главному событию в своей жизни.

Но однажды Пётр Петрович заболел. Надолго. И всё в отделе пошло кувырком. Политинформации не проводятся. На профсоюзных собраниях – ни одного выступающего. А что уж до юбилеев, то хоть переноси их на неопределённое время.

Наступил наконец день, когда Пётр Петрович вновь очутился в родном отделе, чтобы сполна ощутить свою незаменимость. Даже речь приветственную подготовил на пяти страницах. Оваций, увы, не было.

Прослушав его удивительно актуальную речь о пользе перестройки, начальник сухо пригласил Петра Петровича в свой кабинет.

– Понимаешь, – начал он без лишних эмоций, – тут вот приказ пришёл о сокращении штатов. Ну, мы посовещались, все вроде бы при деле, а одного человека сократить надо – перестройка! Остановились на твоей кандидатуре.

– Но я же – пытался возразить Пётр Петрович.

– Знаем, – сказал начальник, – но за три года ты так и не внедрил ни одного проекта…

– Но я же…

Вот именно6 активист, общественник. А такие люди в любом отделе нужны. Ну а мы обязательно твоими сегодняшними советами пользоваться будем. Бумажку оставь…

1987 г.