Текст книги "Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14"

Обещания генерала Машина восстановить Шестую батарею не осуществлялись, и мы томились от скуки. Начались ссоры и различные недоразумения. Михно, Жилин и я записались в Кубанскую группу генерала Бабиева, подготовлявшего десант на Кубань. Михно и Жилин скоро уехали, а я заболел желтухой и должен был лежать в кровати.

Скоро пришло для нас еще предложение: формировать конно-артиллерийский взвод при конвое генерала Кутепова. Генерал Кутепов, назначенный уже командующим армией, говорил, что у генерала Туркула, начальника Дроздовской дивизии, при конном конвое есть артиллерийский взвод. Есть артиллерийский взвод и в Корниловской дивизии, при конвое генерала Скоблина, а у него самого, командующего Первой армией, при конвое есть лишь два пулемета. Мы с радостью согласились ехать к штабу армии в Мелитополь и приехали попрощаться с полковником Шперлингом.

Соломон, Березовский, Златковский и я вошли в хату Шперлинга. Александр Альфредович поднялся нам навстречу и всем нам пожелал счастья и удачи. Мы теперь уходили уже из Марковской бригады. Я никогда не забуду этого прощания с нашим воспитателем, командиром еще со времени тяжелого «Аедяного похода». В его прощальном взгляде я прочел печаль – печаль расставания навсегда…

На другой же день мы уехали в Мелитополь, вместе с назначенным командиром конной батареи, полковником Харьковцевым¹⁵³, в недавнем еще прошлом – командиром бронепоезда «Слава Офицеру». Харьковцев был известен своей храбростью и жестокостью в отношении пленных красноармейцев. Вместе с нами выехала и молодая жена Харьковцева, красивая рыжеватая блондинка с зелеными глазами, стройная и гибкая.

На ночь мы остановились в немецкой колонии. На рассвете пришло сообщение, что конный корпус товарища Думенко прорвал фронт корниловцев и держит направление на юг, прямо на нашу колонию, где, кроме какого-то обоза и нас, никого нет. Когда мы спешно стали собираться в дорогу, выяснилось, что у жены Харьковцева пропала кошка и сам полковник ищет ее по огородам. Все мы понимали, что можем пропасть из-за кошки! Но кошка нашлась, и мы смогли двинуться дальше в Мелитополь к штабу армии.

Приехали мы в Мелитополь 5 августа, а на другой день полковник Харьковцев получил приказание спешно вернуться в Васильевку и принять Первую генерала Маркова батарею: 6 августа 1920 года лучшего артиллериста Добровольческой армии, полковника Александра Альфредовича Шперлинга не стало.

Тяжелые бои шли в это время по всему фронту Северной Таврии, и особенно на берегах Днепра под Васильевкой. Красные ежедневно наступали, бросая все новые резервы и ведя сильный артиллерийский огонь, даже по отдельным всадникам. Близкие к Шперлингу люди – Иегулов, Кривошея¹⁵⁴ и Слонимский – потом рассказывали, что в эти дни полковник Шперлинг был неузнаваемо печален и нервен. Он даже как-то сказал об обреченности и безнадежности нашего положения. В роковой день Шперлинг руководил огнем батареи с холмика, бывшего его наблюдательным пунктом. Холмик был незаметен со стороны красных, и они по нему не стреляли. Когда наступающие красные цепи были рассеяны нашим артиллерийским огнем и бой приостановился, командир артиллерийского дивизиона, полковник Лепилин, с группой конных разведчиков подскакал с флажком дивизиона к холмику, где лежал полковник Шперлинг и сопровождавший его штабс-капитан Иегулов, и начал, картинно рисуясь в седле, задавать довольно ненужные вопросы о боевой обстановке. Шперлинг отвечал коротко и отрывисто – он мало уважал тех начальников, коим знал грошовую цену. В это время красные наблюдатели заметили группу конных с флажком и открыли шрапнельный огонь по холмику. Началась пристрелка. Шперлинг встал во весь рост и взял бинокль в руки. Лепилин побледнел, когда клевок шрапнели гулко шлепнулся у самого холмика, и резко рванул бока своего коня. Группа всадников поскакала в тыл, а Шперлинг и Иегулов остались. Шперлинг не ложился и продолжал наблюдение в бинокль. Иегулов вдруг почувствовал удар как бы кулаком по глазам, оглушительный звон и запах пороха. Низкий разрыв шрапнели покрыл холмик. Полковник Шперлинг был убит наповал – в него попало не менее двадцати шрапнельных пуль, разбит был даже бинокль в его руках и пулей смят значок Кубанского похода. Славная смерть для первопоходника, для марковца-артиллериста!

Весть о гибели нашего полковника повергла нас в тяжелое душевное состояние. Трудно описать скорбь бывших юнкеров-первопоходников. Молодые черкесы, конные разведчики Первой батареи, плакали, как дети. Поручик Кузьмин¹⁵⁵, особенно любивший своего командира, вскоре застрелился. Его близкие друзья Попов и Кривошея повезли его гроб в Мелитополь, а затем дальше в Симферополь, чтобы похоронить его рядом с полковником Шперлингом, которого Боря Кузьмин, маленький «констапуп», любил больше всех на свете.

Убитых хоронили, раненых увозили в лазареты, и они снова возвращались на фронт. Уцелевшие не знали отдыха… В те дни по всей Таврии гремели орудия, трещала пулеметная и оружейная стрельба. По всем городам, селам и хуторам росла тревога… Конные лавы – красные, Жлобы и Буденного, и наши, казачьи, – ходили друг на друга в атаки без решающего успеха.

Корпус генерала Кутепова оборонял важнейший участок, упираясь левым флангом в Днепр и Хортицы и правым флангом прикрывая Мелитополь и дороги в Крым. Донская конница генералов Гусельщикова и Калинина часто рвала красный фронт, доходила до западного района Донбасса. Ударом во фланг красной группе, оборонявшей Орехов и Александровск, она помогла группе генерала Кутепова занять эти города и выйти к берегам Днепра у Хортицы.

Но в то время как наши отборные части громили красный фронт, захватывая тысячи пленных, сотни пулеметов и десятки орудий, на фронте под Каховкой не все было благополучно: красные прочно удерживали предмостное укрепление на нашем берегу Днепра и, стягивая там большие силы и части конницы, угрожали выйти на наши тылы к Перекопу, а в другом направлении перерезать через Аскания-Нову нашу единственную железную дорогу на Чонгар.

Наш Второй корпус, бывший генерала Слащева, теперь под командой генерала Витковского, усиленный танками и конной группой генерала Барбовича, так и не смог отбить назад Каховку. Красным удалось расширить Каховский плацдарм, с которого они уже два раза двинули сильные конные группы в тылы Марковской дивизии на северо-восток. Эти группы были, однако, успешно отброшены назад к Каховке конными частями генерала Гусельщикова, снятыми с крайнего правого фланга.

Большое значение придавалось задуманному нашим Главным командованием десанту из Керчи на Кубань, который должен был способствовать общему восстанию кубанских казаков. К сожалению, он не оправдал надежд. Кубанские части, усиленные добровольцами и военными училищами, под командой генералов Улагая и Бабиева, успешно высадились 14 августа и повели наступление на Ейск и на Екатеринодар. Красное командование, поняв угрожающую опасность всеобщего восстания на Кубани, успело сосредоточить крупные силы в районе десанта, где артиллерия была слабая, а конницы не было совсем.

Трудная операция отступления к месту высадки и, главное, погрузка на пароходы обратно в Керчь в конце августа были проведены блестяще, благодаря действиям военных училищ. Об этих боях мы потом слушали рассказы Сеньки Жилина, участника десанта генерала Улагая. Жилин рассказал нам и о нашем бывшем командире Шестой батареи, капитане Михно, который все в той же грязной, когда-то белой папахе командовал теперь кубанской сотней, ходил в конные атаки и считался у кубанцев одним из бесстрашных командиров. Части генералов Улагая и Бабиева значительно усилили нашу конницу в Таврии.

Все это время мы сидели в Мелитополе, при штабе армии, ожидая обещанные пушки и конский состав для формирования конно-артиллерийского взвода при конвое генерала Кутепова. Пришлось познакомиться и с жизнью нашего тыла, далеко не всегда отвечавшей ожиданиям фронта. Например, когда генерал Кутепов посылал свой конвой, кстати довольно сильный (60 всадников, частью – офицеров, с двумя пулеметами типа «максим» на тачанках и усиленный еще нашим конно-артиллерийским взводом), командир конвоя, капитан Белевич, часто искал противника там, где его не было, но затем составлял победную реляцию. Мы томились, болтались по городу, дежурили вместе с офицерами конвоя на дому у командарма, по вечерам ходили в городской сад, где в темных аллеях скользили фигуры городских барышень и слышался их мелодичный смех. С музыкальной площадки плыли томные звуки мелодий из оперетты «Сильва»… Заунывные, пьяные, волнующие кровь: «Помнишь ли ты – как улыбалось нам счастье…»

Э. Тиацинтов¹⁵⁶
В Крыму при Врангеле¹⁵⁷

Прибыв в Новороссийск, мы узнали, что генерал Деникин вместе со своим начальником штаба генералом Романовским покинул Добровольческую армию и вместо него вступил в командование генерал Врангель. Это изумительно храбрый воин, лихой кавалерист и очень дальновидный и умный администратор.

В Крыму остатки нашей дивизии остановились в городе Симферополе, где мы пробыли некоторое время. Мне удалось, несмотря на большие затруднения, вывезти своего вороного коня донской чистой крови – очень хороший конь был! Кажется, я был единственный конный – все остальные покинули своих лошадей на набережной Новороссийска… В Симферополе мы стояли очень недолго. Жалко было покидать Симферополь, так как мы расположились в хороших городских домах со всеми тогдашними удобствами.

Нашу дивизию выслали к Перекопу – в город или местечко, уж не помню, как его назвать, Армянский Базар. Перед Армянским Базаром верстах в двух, я думаю, находился Перекопский вал. Там заняли позицию марковцы, и батарея наша стояла позади марковцев, но особых боев за это время не произошло. Ходили слухи, что в мае месяце мы должны опять перейти в наступление и взять города и деревни Советской России, для того чтобы продолжить наступление на Москву. Это очень подбодрило наш дух.

В это же самое время Врангель производил чистку тыла и издал законы о землепользовании в пользу крестьян. Как будто все сулило нам удачливое наступление. Наконец-то наступил май месяц 1920 года. 20 мая было объявлено в приказе, что мы переходим в наступление. Меня послали в «ничью землю» между красными и белыми. Красные стояли верстах в трех к северу от Перекопа, а наши части находились по эту сторону – южнее Перекопского вала. Выехал я на разведку в эту «ничью землю» в сопровождении трех разведчиков, для того чтобы подыскать позиции для двух батарей нашего дивизиона. Немножко, правда, я замешкался в этом деле, так как не находил подходящего места, и, когда выбрал наконец позиции для двух батарей, повернул обратно и поехал навстречу нашему дивизиону. Но дивизион уже в это время перевалил через Перекопский вал и шел в эту самую «ничью землю». Тут я получил разнос от командира дивизиона за то, что поздно выехал навстречу. В конце концов наши две батареи заняли выбранную мною позицию, и рано утром начался с нашей стороны обстрел позиций красных. Стреляли очень удачно, как мы впоследствии установили, когда прорвали линию красных. Корниловская дивизия заняла какое-то важное село на левом фланге Марковской дивизии. Марковцы тоже заняли деревню Первоконстантиновку, и тут мы и обнаружили удачную стрельбу нашего дивизиона. Была разбита совершенно одна красная батарея. Лежали трупы лошадей и людей.

Мы не долго оставались в этой деревне и двинулись дальше по направлению к Днепру. Были легкие бои, о которых упоминать даже не стоит. В конце концов мы вышли на берег Днепра и стояли в селе Михайловка. Тут как раз я подал рапорт о том, что для сравнения со сверстниками прошу меня произвести в следующие чины. В августе месяце я был произведен сразу в капитаны и из капитанов в подполковники. А этому событию предшествовала одна моя командировка, когда на какой-то станции, где нужны были лошади, чтобы ехать дальше, какой-то совершенно молодой человек в чине подполковника получил превосходство, а я остался дожидаться лошадей. Это меня возмутило, так как я был старше его, а он получил предпочтение. Так что я решил расстаться со своим чином штабс-капитана и был произведен в подполковники.

Как я уже говорил, мы застряли в селе Михайловка и стояли там довольно долго. Развлекались тем, что купались и ездили верхом в соседние полки. Помню, как я попал к кирасирам Его Величества и там провел очень хорошо время. Они занимали чудный дом какого-то немца, который был женат на француженке. Я с удовольствием болтал по-французски с его женой. Выпито, конечно, было изрядно, потому что этот немец имел собственное вино и охотно ставил нам его на стол.

Боевых действий нашему дивизиону не пришлось особенно вести. Был небольшой бой около Каховки, но он ограничился обменом снарядами – как с нашей, так и с другой стороны. А Михайловка стояла в нескольких верстах от Каховки. Не помню сейчас, на чьем берегу было само местечко Каховка. Помню очень хорошо, как пытались взять Каховку. Наш 1-й конный полк был брошен в атаку, и мы из Михайловки великолепно видели всю эту атаку, так как это было, наверное, верстах в трех. Она для нас окончилась неудачно. Но в конце концов меня назначили старшим офицером в 5-ю батарею, которая должна была сформироваться.

Собралось довольно много офицеров из 4-й батареи нашего дивизиона, и у нас не было ни лошадей, ни седел, ни орудий – вообще ничего! Мы насмешливо называли себя «Вооруженные силы Юга России», так как, кроме винтовок и карабинов, у нас ничего не было. И когда были какие-нибудь передвижения, то мы садились на телеги и ехали. В конце концов это нам ужасно надоело, и, когда представилась возможность, мы подали соответствующие рапорты и были переведены в Кубанскую запасную батарею для сформирования дивизиона. Я был назначен старшим офицером в 8-ю конную батарею, но так это и осталось на бумаге: ни орудий, ни лошадей, ни казаков (потому что это была казачья батарея) не было. Мы опять вели довольно скучную и беспросветную жизнь. Правда, мы находились в полной безопасности, так как на боевую линию нас не выводили, ибо мы были там совершенно бесполезны.

Раздел 2

Корниловцы в Крыму и Северной Таврии¹⁵⁸

Пароходы с остатками «Вооруженных сил Юга России» поплыли в Крым, где еще держался пятитысячный корпус добровольцев под командой генерала Слащева. Когда пароход с Корниловской дивизией причалил в Феодосии к пристани, корниловцам сразу бросилась в глаза стоявшая среди толпы грузная фигура генерала Май-Маевского в корниловской форме. Уволенный в отставку генерал доживал свои дни в Крыму.

– Здравствуйте, мои родные корниловцы, – донеслось до них.

Моментально был вызван оркестр, и в честь генерала раздался корниловский марш. Растроганный Май-Маевский заплакал.

В Феодосии Корниловскую дивизию было приказано выгрузить в Севастополе. Севастополь поразил корниловцев. Пристань, сад и главные улицы были полны дамами в весенних туалетах, прекрасно одетыми мужчинами и блестящими офицерами тыловых учреждений. Ужасная война здесь совсем не чувствовалась, веселая жизнь била ключом, и казалось, что никому нет никакого дела до разыгравшейся два дня тому назад Новороссийской катастрофы. Враждебное чувство подымалась против всех этих людей, а вместе с тем было стыдно показаться им в своей замызганной обтрепанной форме…

Корниловскую дивизию погрузили в эшелоны и отправили в Симферополь, где стоял штаб генерала Кутепова.

В городе корниловцы узнали всякие новости. Сообщали по секрету, что командиры всех полков через генерала Кутепова предъявили Деникину ультиматум – удалить с должности начальника штаба Ставки генерала Романовского – «злого гения армии». Передавали, что казачьи атаманы еще до Новороссийской эвакуации хотели арестовать самого Деникина и заговор не удался только потому, что не могли сговориться на кандидатуру нового Главнокомандующего. Местные жители рассказывали, что все «крайние правые» во главе с епископом Вениамином ведут усиленную агитацию за генерала Врангеля. Слухи ходили самые фантастические, но толком никто ничего не знал. Начальники молчали, все время собирались, совещались и куда-то ездили.

Наконец, по Корниловской дивизии 24 марта был объявлен приказ генерала Деникина о передаче им власти и командования генералу барону Врангелю. Смута в умах кончилась.

Спокойно отнеслись корниловцы к переименованию Врангелем «Вооруженных сил Юга России» в «Русскую Армию» и с грустью приняли новость, что «Добровольческий корпус» отныне 1-й армейский корпус. «Добровольчество» стало неприемлемым.

Никаких изменений в командном составе Корниловской дивизии не произошло, наоборот, новым Главнокомандующим было сразу оказано внимание корниловцам: 26 марта начальник Корниловской дивизии полковник Скоблин был произведен в генерал-майоры, а его начальник штаба капитан Капнин¹⁵⁹ – в полковники. В тот же день Врангель приехал в Симферополь, лично поздравил Скоблина с производством и принял парад Корниловской и Марковской дивизий.

В Симферополе генерал Кутепов со всей своей энергией приводил в порядок войска и обуздывал всех тех, кто во время бедствия потерял чувство долга и чести. Еще до ухода Деникина со своего поста Кутепов издал приказ от 19 марта, в котором писал, что виновные в малейшем насилии над личностью и собственностью граждан будут немедленно предаваться военно-полевому суду. «С просьбами о помиловании по таким делам обращаться ко мне запрещаю, несмотря ни на служебное положение, ни на прошлые боевые заслуги» – так заканчивался этот приказ. Очень скоро были приговорены к расстрелу два солдата за кражу поросят, а три офицера за конокрадство.

Получив пополнение людьми, лошадьми и материальной частью, Корниловская дивизия из Симферополя выступила в поход и 10 апреля прибыла в Армянский Базар.

В дивизии в это время состояли следующие части:

1. Управление дивизии.

2. 1-й Корниловский ударный полк.

3. 2-й Корниловский ударный полк.

4. 3-й Корниловский ударный полк.

5. Корниловская артиллерийская бригада из шести батарей.

6. Корниловский отдельный конный дивизион.

7. Корниловская отдельная инженерная рота.

8. Управление дивизионного интенданта.

9. Перевязочный отряд дивизии.

Кроме того, Корниловской дивизии были приданы:

1. 1-й отдельный тяжелый артиллерийский дивизион.

2. 1-й и 2-й отряд танков.

3. 4-й отряд бронеавтомобильного дивизиона.

Во главе 1-го и 2-го полков оставались прежние командиры – полковник Гордиенко¹⁶⁰ и капитан Пашкевич¹⁶¹, произведенный в полковники; 3-м полком после убитого на Дону капитана Франца¹⁶² командовал полковник Щеглов¹⁶³ – кадровый офицер. Несмотря на свое худощавое трагическое лицо с глубоко сидящими глазами, он был веселый, жизнерадостный человек с открытой душой. При всякой тяжелой обстановке подходил к своим офицерам и солдатам и утешал:

– Ничего, ничего, все пройдет…

В бой Щеглов бросался очертя голову, разъезжая верхом вдоль своей цепи, всегда рассчитывал на победу, но часто терпел поражения. Был к тому же поэт и любил писать экспромты. Среди сохранившихся официальных полковых документов и рапортов есть один листок из полевой книжки со стихотворением Щеглова, написанный по такому случаю. У Щеглова был большой приятель полковник Пух¹⁶⁴ – старый корниловец-первопоходник, в котором жизнь тоже била ключом: веселые черные глаза и ослепительно белые зубы постоянно сверкали на его вечно смеющемся смуглом лице. В Таврии под Никополем у села Знаменка Пух командовал сводным отрядом и срочно послал Щеглову просьбу о присылке ему на помощь всех конных, имевшихся в 3-м полку. Пух немедленно получил такой ответ:

«Полковнику Пух.

 
Пух! Просишь Ты конных – их нет у меня,
Несчастных коней измотали
В бою до того, что, поев ячменя,
И ныне бодрее не стали.
Счастлив Ты, что в Знаменке кротко сидел,
Об отзыве грезы лелея,
И не был вчерашним участником дел…
Не рыпайся – будешь целее.
А дальше, послушай, тебе я спою,
Вчера что случилося с нами,
Чуть-чуть было грешную душу мою
Не вспомнили ныне блинами.
Вчера из Рогачика еле утек,
Вовсю отбиваясь пехотой.
Как вспомню про это, то сердце ек-ек,
И аж отрыгнется тошнотой.
Но полно смеяться: растаял мой полк,
Рогачик вчера атакуя.
Сижу в Ольгофельде и я, старый волк,
Объятия Музы смакуя…
Пишу Тебе рифмы, любезный мой Пух,
Друг боя и винной бутылки.
Читай и, стихами чаруя свой слух,
Не жди, милый, конных присылки.
А в общем – целую, будь крепок, здоров,
Всегда Твой до гроба полковник Щеглов.
 

15-Х – 20 г. 2 час. Кол. Ольгофельд».

Вслед за Корниловской дивизией в Армянский Базар была прислана 1-я морская отдельная бригада из трех батальонов, которые были влиты в 1-й и 2-й Корниловские полки. Лучшего пополнения не могло быть: офицеры и солдаты были старой выправки и прекрасно воевали. Во время одной атаки на проволочных заграждениях под Каховкой погиб командир одного из влившихся батальонов полковник Тарасевич.

В Армянском Базаре Корниловскую дивизию вторично навестил генерал Врангель. Перед фронтом он произнес речь, в которой сообщил, что англичане предложили Русской Армии свое посредничество для заключения мира с большевиками, а в случае отказа армии от этого посредничества англичане заявили, что оставят ее безо всякой поддержки.

– У нас остается, – закончил Врангель, – одна надежда – на свои собственные силы. Держитесь, орлы, держитесь.

19 апреля Корниловская дивизия стала на позицию, заняв Перекопский вал, пересекающий весь Крымский перешеек глубоким рвом с отвесной каменной стеной в сторону Крыма и противоположным покатым скатом. Во времена Крымского ханства ров наполнялся водой и служил неприступной преградой от набегов запорожцев. Этот ров теперь разделял два непримиримых русских стана.

* * *

15 марта. Транспорт «Корнилов» прибыл в Феодосию. Необходимо было произвести дезинфекцию и немного разгрузиться. Переход с транспорта на берег решено было использовать для фильтровки всех погрузившихся и для препровождения болтающихся на пополнение полков дивизии. Для этого недалеко от пристани был выбран громадный двор с высокими «крепостными» стенами, дорога к нему охранялась шпалерами офицерского батальона 2-го Корниловского ударного полка, и тогда было приступлено к разгрузке. Полки в этом дворе разместились по своим участкам, а всю остальную публику стали фильтровать. Большинство не ожидало такой меры, а предполагало спокойно выгрузиться где-нибудь в районе Константинополя, а тут – на тебе! Феодосия и предложение пожаловать в такую-то роту Корниловского ударного полка. Вся эта толпа сомнительных сразу ощетинилась и пыталась «на арапа» выскользнуть на свободу. Все стали засыпать контролеров страшными фразами, указывая на занимаемые ими высокие посты и на связи со Ставкой, но этот номер для многих не прошел, и им пришлось пока что пожаловать в какой-либо полк. Как только первый их натиск потерпел фиаско, сразу все это заюлило и стало определять высоту стен, окружавших двор. Картина, свидетелем которой я был, дала нам полную характеристику всем этим господам и их роли в армии. Пять штаб-офицеров и несколько обер-офицеров, вследствие неопределенности их положения в армии и за отсутствием у них надлежащих документов, были назначены в офицерский батальон 2-го Корниловского ударного полка. Часть из них явились командиру батальона, а часть занялись исследованием высоты стен. Через некоторое время вся эта теплая компания соединилась, оживленно и таинственно что-то обсуждая. Затем они принялись что-то быстро перекладывать в своих чемоданах, выбрасывая все ненужное, после чего, пользуясь отсутствием надлежащего надзора, стали пытаться взять барьер – стену и бежать. Группа наших офицеров наблюдала это и хохотала. Самым рьяным спортсменом оказался один старец, который минимум раз пять пытался преодолеть стену и каждый раз срывался. Наконец их остановили, и старче не выдержал и, махнув рукой, сказал: «Черт побери, а как бы на самом деле не пришлось служить?» В следующую ночь все они сбежали.

Итак, первое доброе начинание встретило отпор. Последующая борьба облегчилась, так как у подобного рода господ действительно оказались солидные связи и их понемногу выручили. На питательном пункте дивизия получила горячую пищу, и вечером приступили к погрузке на старый транспорт.

16 марта. Около 3 часов отчалили и направились в Севастополь. Наша артиллерийская бригада осталась в Феодосии. Все любовались Ливадией – резиденцией Государя Императора Николая II, Хараксом, Ай-Тодором, Дюльбером, Кореизом, Симеизом и т. д. Памятники искусства еще сохранились и блистали своей красотой. Я же имел случай вспомнить о своем пребывании здесь в охране Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны от Корниловского ударного полка. День был хороший, играл оркестр, и все как-то приободрились. В 18 часов транспорт «Корнилов» прибыл в Севастополь. При проходе мимо крейсера «Генерал Корнилов» его экипаж с оркестром был выстроен для встречи на палубе. Корниловцы-ударники и корниловцы-моряки приветствовали друг друга, и громкое «Ура!» далеко разносилось по заливу. Встречать нас на пристань приехал наш бывший командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский. Мне тяжело было видеть его после битвы за Орел, и поэтому я уклонился от участия во встрече. Позади за нами осталась трагедия неудавшейся борьбы в течение двух лет за Россию. Теперь все наши чувства и мысли были направлены к тому, как сложится дальнейшая борьба на этом последнем клочке родной земли.

17 марта 1920 г. (ст. ст.) Корниловская ударная дивизия выгрузилась и стала по квартирам в Севастополе. В Крыму у всех царило представление, что мы просто «драпанули» и что теперь мы не боеспособны, а потому чины армии генерала Слащева смотрели на нас свысока.

18 марта. Утром дивизия погрузилась в эшелоны для отправки в Симферополь.

19 марта. По прибытии корниловцы расходятся по отведенным им местам, 2-й полк получил казармы Крымского конного полка. Идет чистка казармы, и начались строевые занятия. Последовал ряд приказов о поднятии на должную высоту воинского звания и дисциплины. Занятия и ликвидация нескольких шаек из компании легкой наживы сделали свое дело, и армия стала крепнуть и готовиться к новой борьбе. Приказ Добровольческому корпусу № 93.

20–27 марта. Занятия и баня. Командиры полков во главе с начальником дивизии ездили на военное совещание, где обсуждался вопрос о решении генерала Деникина оставить занимаемый им пост. Старшие начальники упрашивали его не делать этого, но он категорически отклонил просьбу, подчеркнув этим бесполезность продолжения борьбы в создавшихся условиях. В тот же день генерал Деникин отбыл на крейсере в Константинополь, а генерал барон Врангель вступил в командование Вооруженными силами и возглавил управление Крымом.

28 марта. Парад по случаю приезда нового командующего армией генерала Врангеля, который на нем сказал: «Яс честью выведу вас из создавшегося положения». Это подбодрило многих, и положение стало казаться не столь уже безнадежным. Таким образом, и генерал Врангель обещал только «с честью вывести из создавшегося положения», что фактически было аналогично с мнением генерала Деникина.

29–30 марта. Приготовления к празднику Святой Пасхи. Красные сделали попытку наступать, и поэтому был получен приказ о нашем выступлении. Остатки 3-го Корниловского ударного полка поехали эшелоном, 1-й и 2-й полки остались на месте для встречи Пасхи.

31 марта. Благодаря хозяйственной части встреча праздника была хорошо обставлена: в казарме были устроены общие столы, на которых красовались яйца, куличи, колбаса, ветчина, вино и даже жаркое. Приехал начальник дивизии, поздравил с праздником, и только после этого началась застольная трапеза. К 8 часам полки уже подходили к станции для погрузки в эшелоны, а к 19 часам были на месте назначения, на станции Курман-Кемельчи. Приятно было видеть и слышать, что население Крыма находило в нас не шайку разбойников, как это чувствовалось в Севастополе, а регулярные части Добровольческой армии. К 24 часам полки стали по квартирам в селах Курман-Кемельчи и Бу злак.

1–3 апреля. Отдых. Приказ о смене Крымского корпуса генерала Слащева на Перекопе.

4 апреля. Переход в село Павлово, в 42 верстах, совершен бодро. Великое дело для солдата – отдохнуть, подкормиться и сходить в баню. Помогла и чудная погода Крыма.

5 апреля. К вечеру дивизия прибыла в село Ново-Ивановка.

9 апреля. Утром выступление, и к 20 часам ночлег в хуторе Бесчинском.

10 апреля. К 12 часам дивизия сосредоточилась и расположилась в маленьком, грязном, полуразрушенном, не имеющем достаточно воды городишке Армянск. Это уже фронт, откуда местами был виден знаменитый Перекопский вал и слышалась артиллерийская перестрелка.

11–16 апреля. Строевые занятия. Приезд Главнокомандующего генерала Врангеля, который заявил, что все слухи о переговорах с большевиками – ложь и что борьба с ними будет продолжаться. Со стороны англичан было предложено посредничество для мирных переговоров с большевиками, и при отказе они грозили прекратить все поставки нам. Генерал Врангель с достоинством отверг эти предложения, и англичане порвали с нами. Начались работы по укреплению Перекопского вала. Полкам были указаны их участки, и на них они стали рыть окопы и делать пулеметные гнезда. Участок дивизии: от разрушенного городка в центре вала – Перекопа – и до Перекопского залива. Для обороны он был пригоден, но имел тот большой минус, что вообще все это огромное старое турецкое укрепление с его валом и рвом, где воды теперь уже не было, может быть глубоко обойдено справа, по мелким сивашам (род залива), с выходом даже в тыл городу Армянску, почему теперь прежнее значение этого крепостного сооружения теряется. Предполагаю, что поэтому-то генерал Слащев Перекопского вала не укреплял, на нем не оборонялся и при наступлении красных впускал их на полуостров, определял их маневр и всегда потом отбрасывал их обратно. В бытность мою в охране Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны весной 1919 года красные углубились до Акманайских позиций и судьба Крыма висела на волоске, почему Ее Величество и Великий князь Николай Николаевич согласились на предложение англичан выехать за границу. От такой обороны генерал Кутепов отказался, и было решено отбивать атаки красных на валу и на сивашах. Флота у красных не было, и за море мы были спокойны.

19 апреля. Корниловская ударная дивизия занимает Перекопский вал от города Перекопа до Перекопского залива, 1-й полк – от города до Собачьей Балки исключительно, 2-й Корниловский ударный полк сменил 136-й пехотный Таганрогский полк и приступил к укреплению позиции. Проволочное заграждение было усилено не только перед рвом, но и в глубине его, по склонам; не забыли вынести заграждение и далеко по заливу, с загибом в наш тыл, – это на всякий случай. Погода стояла все время чудная, поднимающая настроение, но только с питанием стало слабо, почему пришлось сократить и наряды на работы.