Текст книги "1918-й год на Востоке России"

Позиция у нас была выгодная, мы хорошо окопались, установив наши четыре пулемета с расчетом взять противника под перекрестный огонь. Батарея из двух орудий также заняла хорошую позицию. Слева и справа от нас был густой кустарник, он укрывал нас от нежелательных глаз противника и служил хорошим укрытием для наших обходных колонн.

Полковник Радзевич лично руководил предстоящим боем и при обходе позиций со своей неизменной приветливой улыбкой вселял в нас спокойствие и уверенность в победе. Наши обходные колонны получили от полковника Радзевича задание пройти дальше нашей заставы, занять выжидательную позицию и начать атаку только после того, как мы пойдем в контратаку, таким образом противник окажется в котле.

Наконец все готово. Ждем… Тишина… Нет разговоров, никто не курит, все притаились… Проходит довольно продолжительное время.

Вдруг, как горох, затрещали с нашей заставы выстрелы, и через некоторое время мы увидели, что наша застава развернулась цепью, медленно отходит и доносит, что противник густыми цепями приближается к нам. Вот противник уже проходит позицию нашей заставы, и мы можем видеть надвигающуюся на нас тучу. Мелькает мысль – люди это или саранча? Полковник Радзевич проходит по цепи и просит сделать то, что мы сделали ранее с матросами, то есть не ожидать приказания открытия огня, а дождаться приближения противника почти вплотную, тогда дать залп – и в штыки. Я боюсь за наши обходные колонны… лишь бы они не выдали своего присутствия, лишь бы выдержали до момента нашей контратаки. Цепь противника приближается, они идут на нас с пением «Интернационала».

Бой идет так, как полковник Радзевич предполагал. Мы повторяем в точности маневр с матросами. Подпускаем их совсем близко. Их идет четыре цепи. Первая цепь, увидев нас, с удивлением смотрит на наши залегшие цепи и удивляется, почему не стреляем. Шаги замедляются, но все же краснюки продолжают идти на нас. Раздался свисток, это полковник Радзевич говорит нам: «Пора!» Дружный залп наших винтовок и пулеметов, также и наши орудия не молчали. Краснюки заметались, как белка в клетке! На нашем левом фланге тоже началась контратака – это полковник Швец начал громить неприятеля. Первая цепь краснюков скошена, как косят траву. Вторая цепь залегла. Видно, как их командиры бегают по линии и стараются поднять бойцов, но… они лежат. К ним подходит подкрепление, видим, что они устанавливают батарею. Передаю об этом по телефону нашим двум орудиям. Мне отвечают спокойно: пусть устанавливают, мы их ждем и поднимем на воздух!

Наконец краснюки поднялись и тучей бросились на нас. Снова свисток, и снова наш меткий, убийственный огонь. Их много, мы их косим как траву, но они через трупы своих товарищей идут вперед. Вот они, все ближе и ближе. Наш резерв цепью ложится за нами. Приказ по цепи – быть готовыми к штыковому бою. Наши два орудия быстро выкатились на открытую позицию и открыли огонь картечью. Свисток. Мы встали и пошли вперед на сближение. В это время раздалось громовое «Ура!» с обоих флангов. Это наши обходные колонны перешли в атаку! Все цепи противника остановились – оцепенели и попробовали броситься назад, но они были окружены с трех сторон, единственный выход – к Волге! Этого-то и хотел полковник Радзевич! Пока я с ротой догонял пеших краснюков, полковник Филиппов и полковник Радзевич, на приготовленных ранее подводах, со всем нашим резервом карьером бросились также к Волге, преграждая всякое отступление в сторону от Волги. Короче, 2-й полк краснюков мы гнали прямо в воды Волги.

В ликвидации 2-го коммунистического полка я не был участником, но мне рассказывали, что для коммунистов это была кровавая бойня. 3-орудийная батарея противника смогла сделать лишь несколько выстрелов и сразу была уничтожена метким огнем чешской батареи. На моем участке был большой успех. Мы окружили остаток дивизии, поднявшей руки и просившей пощады, но так как это были отборные коммунисты, то по приказу полковника Радзевича пленных не брать, а оставить в живых только два-три человека для допроса они были расстреляны. Три человека, которых мы оставили для допроса, были офицерами коммунистов. Они же в прошлом были офицерами нашей, то есть Императорской армии в чине прапорщиков. На вопрос: «Как вы могли служить у коммунистов?» – они ответили: «Мы сами коммунисты!» Их немедленно расстреляли.

Получены сведения, что полковник Швец разбил латышей и отходит на старые позиции. Наши роты также потянулись на отдых к У слону, оставив сильные заставы. Наши потери были невелики – шесть офицеров убито и девять ранено. Противник же на нашем и чешском фронте был окончательно уничтожен, и только единицы его уцелели. Ему понадобится долгое время пополнить свои силы, а за это время мы сможем хорошо отдохнуть. Опять этой победой мы обязаны нашему талантливому, прозорливому командиру полковнику Радзевичу.

2-я рота несет всю сторожевую службу, включая и патрулирование по Услону. Мы, 1-я рота, освобождены от всяких нарядов. С наслаждением помылись в бане, сменили белье и даже раздобыли спирту и развели его, сделав водку. Наша походная кухня, работавшая бесперебойно, казалось, снабжала нас наилучшей, наивкуснейшей пищей в мире!

Получили сведения, что капитан Каппель снова занял Симбирск, также получены сведения, что везде происходят восстания против большевиков. В Сибири образовалось социалистическое, а не коммунистическое правительство. Какая разница между социалистами и коммунистами? Одна сволочь! Недаром русская пословица говорит: «Что в лоб, что по лбу!» Но сейчас, в данный момент будем драться под всяким правительством. Уничтожим первоначально коммунистов, а затем и социалистов!! Такое мнение было почти у всех офицеров моей роты. Многие офицеры просили разрешения поехать в Казань навестить родственников, но ответ полковника Радзевича был: «Не имею права разрешить вам поездку – очень сожалею…» На этом разговор заканчивался.

Вчера меня вызвал в штаб полка полковник Радзевич. Придя к нему, застал там и полковника Филиппова. Полковник Радзевич пригласил меня сесть, и в это время принесли чай, и он стал угощать нас. Пили чай с удовольствием и, по старому нашему русскому обычаю, вприкуску (пьют чай внакладку – это сахар-песок кладется в чай, а вприкуску – это берется кусочек сахара в рот и запивается чаем). У меня появилось какое-то предчувствие. Командир не пригласил меня так, только для приятной беседы, время не то, чтобы это делать. Разговор шел в основном о том, что со всех сторон поступают благоприятные известия для нас. Наша разведка, состоявшая из двух взводов 2-й роты, прошла почти до того места, где мы разбили личный конвой Троцкого, и не заметила нигде присутствия противника. В городе Казани идет формирование новых частей из добровольцев, но нужны опытные офицеры, включая и командиров полков, батальонов и т. п. Положение с командным составом критическое. Большинство офицеров не хочет идти в Добровольческую армию (в те годы ее называли Народная армия), находя всевозможные причины, чтобы отказаться от вступления в таковую.

Я с возмущением сказал:

– Довольно нам нежничать с ними, нужно объявить мобилизацию, как это сделали красные: к ним пришло на регистрацию 3000 офицеров. У красных разговор короток – не придешь на регистрацию, поймают и поставят к стенке (расстреляют). Так и нам нужно сделать – не придут добровольно, поймать, предать полевому суду и расстрелять. Если бы мы действовали так, то имели бы не две роты, а два полка! Какая бы это была сила! Мы же собрали еле-еле две роты из лучших офицеров, в то время как другие сидят по кабакам. Наши лучшие люди умирают, где же справедливость? Считаю это большим упущением и преступлением со стороны нашего высшего командования!

Я кончил говорить, и… все молчали…

Полковник Радзевич, тяжело вздохнув, сказал:

– Я вполне разделяю ваше мнение, но боюсь, что если мы так поступим, то какая же будет разница между нами и красными?

Полковник Филиппов вступил в разговор и ответил полковнику Радзевичу, что он вполне согласен с капитаном Мейбом, и – «черт с ним, кто не может нас отличить от красных! Нам нужно уничтожить эту рвань и восстановить национальную Россию с Двуглавым Орлом, а не с красной тряпкой…».

Полковник Радзевич сказал:

– Я вполне с вами согласен, вы оба правы, но это не от нас зависит, мы с вами в этом вопросе совершенно бессильны! Ну-с, а теперь, Федор Федорович, я вам скажу, почему я вызвал вас. Дело в том, что в Казань прибыло много добровольцев татар, там идет какая-то неразбериха, и полковник Степанов приказал мне выслать опытного офицера на должность командира отдельной части, так как это для нас всех очень важно – иметь новое пополнение, вы понимаете меня?

Я слушал и понял только одно, что меня хотят отправить в Казань, но… хотя у меня там и остались дорогие мне люди, однако как расстаться с моими боевыми друзьями?!

Полковник Радзевич продолжал:

– Поэтому мой выбор остановился на вас.

Я встал и сказал:

– От моих офицеров я не хочу уходить, но если это приказ, а не предложение, то я, конечно, его исполню.

– Ну вот и прекрасно, собирайтесь скорее и явитесь к генералу Короленко, который заведует всеми этими делами, я сообщу ему по телефону, что вы уже в дороге.

Мне было очень тяжело и жалко расставаться с нашей офицерской ротой. Я только смог им сказать, что не пожалею сил и энергии как можно скорее сформировать новую часть и, возможно, если Бог даст, сменить их, чтобы они смогли получить заслуженный отдых.

– До скорого свидания! Прошу прощения, если кого когда-либо чем обидел!

Начались рукопожатия и пожелания. Патронная двуколка уже ждала меня, и я уехал.

Приехав в штаб формирования добровольческой Народной армии, я ужаснулся. Что там творилось?! Все бегают с какими-то вещами, укладывают какие-то бумаги, разговоры панические. Только и слышно: «Красные прорвали фронт, Казань окружена, скоро краснюки будут уже в городе» и т. д.

Хватаю за рукав какого-то пробегающего прапорщика и требую, чтобы он провел меня сейчас же к начальнику формирования. Он указал мне на дверь, сказав: «Здесь!» – и быстро исчез.

Стучу в дверь. Никто не отвечает. Открываю дверь, вхожу в кабинет. За столом сидит старый генерал. Прошу у него извинения, что вошел без разрешения.

– О, пожалуйста, капитан, ведь я очень плохо слышу… Садитесь!

Вид у генерала ужасный, неопрятный. На грязном кителе Владимир 4-й степени без мечей и бантов. На стуле рядом с генералом лежит штатское пальто и шляпа. Впечатление такое, что в любую минуту этот генерал может превратиться в жалкого обывателя, раба любого правительства. Передаю ему предписание. Он прочел его и сказал, что полковник Радзевич уже сообщил ему обо мне по телефону. Вдруг он вскочил со стула и начал быстро ходить по кабинету.

– Итак, капитан, принимайте татар… Слава Богу… Слава Богу… Пожалуйста, принимайте их… все равно от этого положение не изменится… все равно нас всех… да-с, нас всех… перебьют… Недостаточно иметь горячие головы, чтобы поднимать восстание… Нужно иметь гарантии, что это восстание будет поддержано народом!

Остановившись у окна, движением руки он пригласил меня к окну:

– Вот ваши татары!

Выглянув в окно, я увидел большой казарменный двор, почти полностью покрытый группами сидящих татар. От возмущения и злости к этому генералу я почувствовал, как кровь прилила к моей голове. На фронте нужда в каждом бойце, а тут сотни добровольцев сидят без дела, никто о них не заботится. Что это? Халатное отношение? Предательство?

Генерал продолжал говорить:

– Татары сидят уже четыре дня, а что я должен делать? Обмундирования и снаряжения не дают, офицеров и со свечкой не найдешь… Кухни тоже нет, а ведь они голодные и холодные, а вот сидят и не расходятся.

Я сухо раскланялся, генерал протянул руку прощаться, но она осталась висеть в воздухе. Кто мог назначить такого генерала на столь ответственный пост? Ведь это непростительное преступление! Я вышел подавленный всем виденным и слышанным. О, как мне хотелось вновь очутиться в моей роте!!

Выйдя во двор, приказал строиться. Небольшая кучка поднялась, остальные продолжали сидеть и смотреть на меня. Подозвав к себе вставших, спросил их, почему остальные не встают. Ответ был прост: «Они не знают русского языка!» Эта новость меня огорошила. С помощью говорящих по-русски мы кое-как построили всех. Спрашиваю:

– Кто был в армии? – Подняли руки около двадцати человек.

– Кто был в унтер-офицерских чинах? – Подняли руки четыре человека.

Слава богу, стало как будто легче, так как через них я смогу объясняться со всеми татарами. Сказал унтер-офицерам, чтобы они сказали всем не разбредаться по всему двору, а рассесться скученно, забрал их и пошел осматривать казармы. Первое, что мне бросилось в глаза, это объявление, гласившее: «Казармы, вход строго воспрещен». Двери забиты досками. Приказал унтер-офицерам сорвать доски. Открыв дверь, мы увидели обширное, хорошее помещение, чистое, с нарами. Приказал сразу же привести всех татар и временно разместить их в этом помещении. Пусть размещаются как хотят. Сам же я пошел осматривать здание дальше. В конце здания увидел дверь, тоже забитую, но только одной доской. Легко отодрал ее, открываю дверь и изумился. Это была кухня, то есть печь и три хороших кухонных стола. Значит, можно будет готовить пищу. Вопрос в том, где ее найти? Выйдя из кухни, пошел разыскивать интендантство. Нашел его помещение, довольно далеко от наших казарм. Войдя в него и пройдя ряд столов и писарей, прошел прямо в кабинет интенданта. Войдя, увидел за большим столом пожилого полковника. Я его спросил:

– Вы интендант и заведуете снабжением Народной армии?

– Да, – ответил мне полковник. – Что вам угодно?

Я рассказал ему мое положение с принятыми мною татарами. Точного числа я еще не знаю, но думаю, что более 500 человек; мне немедленно нужны продукты, как то: мясо, картофель, хлеб, чай. Также на такое же количество человек нужны винтовки, патроны, котелки, сапоги, шинели, гимнастерки, брюки. Короче, нужно всех моих татар обмундировать полностью; добавил, что это должно быть сделано сразу, срочно. Полковник посмотрел на меня с удивлением и спокойно спросил:

– У вас, конечно, на все это есть ордер?

В его голосе чувствовалась нотка издевательства.

– Какой ордер? Где я должен получить его?

Он начал плести мне о правилах получения пищи, обмундирования и т. д. Видя, что я с ним не столкуюсь нормальным путем, я решил действовать напролом. Сказал ему:

– Хорошо, будьте любезны, позвоните в штаб полковника Степанова, он подтвердит мой заказ!

Полковник отклонил предложение, сказав, что все должно быть сделано в письменной форме, а не по телефону. Я уже начинал терять терпение. Встав, я сказал:

– Хорошо, я вызову по телефону полроты офицеров, и мы с вами будем разговаривать иначе, также я потребую предания вас военно-полевому суду за вредительство. Вы же знаете, что за такие дела не милуют, а ставят немедленно к стенке.

Полковник как-то съежился и попросил меня никуда не звонить.

– Мы с вами сделаем все, что в наших силах.

– Отлично, господин полковник. В первую очередь доставьте продукты, их я буду ожидать не позднее 8 часов вечера, – сейчас 3 часа 30 минут.

Я также дал ему указание не позднее 2 часов дня на следующий день доставить в казармы все необходимое, сказав, что рано утром пришлю ему точное число моих будущих солдат-татар. Полковник был, так сказать, в моих руках, хотя я чувствовал, что я потерял всякую военную этику, обращаясь с офицером выше меня чином как с моим подчиненным, но… только таким образом я мог добиться быстрых и точных результатов, а я знал, что время не терпит и миндальничать не приходится. Старик заторопился и начал отдавать приказания тут же по телефону. Прощаясь, я крепко пожал ему руку и просил извинить меня. Он улыбнулся и сказал:

– Не беспокойтесь, капитан, я вас прекрасно понимаю, поэтому всем, чем смогу, помогу вам. Только такие упорные и горячие офицеры, как вы, смогут сделать что-либо в эту эпоху неразберихи!

Я отправился в штаб и оттуда связался с полковником Радзевичем. Подробно изложил ему о творящемся здесь и попросил его выслать мне в помощь 8 офицеров, если же нет, я возвращусь обратно в нашу роту!

Полковник Радзевич расхохотался:

– Спасибо, Федор Федорович! Вы поступили во всем совершенно правильно, и не беспокойтесь, завтра у вас будут 8 офицеров!

Уф! Я вздохнул свободнее: кажется, все начинает входить в норму. Я знаю, что терять времени нельзя, так как бои идут на подступах к Казани.

До сих пор я не сообщил мамочке и брату о моем прибытии в Казань. Немедленно послал им извещение с просьбой брату приехать ко мне в казармы и привезти мамочку, так как я очень занят, но, слава богу, жив и здоров. После этого я направился в казармы посмотреть на моих татар.

Придя в казармы, я был удивлен, увидев воз всяких продуктов, а около них моих унтер-офицеров, расхаживавших важно, охраняя их. Видно, полковник нажал на все кнопки, и хорошо. Спрашиваю: «Умеет ли кто-либо из вас готовить?» Один из унтер-офицеров сказал, что был помощником у повара.

– Ну вот и хорошо. Берите продукты на кухню и начинайте готовить, так как мы все голодны.

Все унтер-офицеры приступили к изготовлению пищи. Слава богу, и это как будто налаживается. Завтра будет тяжелый день – раздать и пригнать обмундирование и снаряжение, а затем еще хуже – как я буду их учить, когда они не знают русского языка? Но на все воля Божия, с Его помощью и эту трудность преодолеем.

Пока я ходил в интендантство, мои унтер-офицеры не спали. Они произвели точный подсчет людей. Оказалось, что мы имеем 606 человек добровольцев. Это хорошо, но при раздаче пищи оказалось, что мы имеем всего 300 котелков и столько же ложек. Позвонил моему «сговорчивому полковнику» и попросил его как можно скорее доставить недостающие котелки и ложки, а также одновременно поблагодарил его за присланные продукты. Он меня успокоил и сказал, что, зная точное число добровольцев, он сделает все, что нужно.

Следующий день был для меня днем праздничным, так как к полудню уже явились 8 офицеров, посланных мне полковником Радзевичем. Среди них был мой друг подполковник Сережа Якунавский. Все прибывшие офицеры знают меня, я – их. Крепкое рукопожатие, и за работу. Я объяснил им, что мы имеем 606 человек, но не 606 штыков, так как единицы из них служили в армии, остальные о ней не имеют ни малейшего понятия; к тому же большинство не знает русского языка, но… мы должны сделать из них солдат в самый кратчайший срок. Решили, что будем работать 24 часа.

Вторая новость – это полковник выполнил свое обещание, прислав подводы с обмундированием и снаряжением и… немногим ранее 2 часов дня. Я разбил татар на две роты, чтобы сократить командный состав. Командиром 1-й роты назначил подполковника Якунавского, он же – мой помощник и заместитель, командиром 2-й роты – капитана Латеева, храброго и дельного офицера. Сразу же построили всех татар и разбили их на две роты по 303 штыка, роту разбили на три взвода, так как у нас была нехватка офицеров. Полковник также не забыл и прислал нам тюфяки, набитые соломой. Мои офицеры кое-как повели своих подопечных татар повзводно в казармы.

Меня вызвали к телефону. Это звонил полковник-интендант и сообщил мне, что обмундирование, которое он мне послал, принадлежит Ленкорано-Нашебургскому полку, но он «не знает, как оно попало к нам!». Я снова поблагодарил его и сказал, что если бы была форма кирасир Его Величества, то я бы надел и ее на моих татар. Оба мы рассмеялись и пожелали друг другу всего хорошего.

Офицеры были очень заняты. Нужно было надеть форму на всех, но они с честью выполнили свою задачу, и довольно быстро. Затем вывели всех во двор и выстроили. Построив, позвали меня. Увидев выстроившихся татар, я был поражен. В форме они уже походили на солдат. Взводные офицеры проходили по рядам, поправляя бескозырки. После этого каждому выдали винтовку со штыком, но боевых патронов им не дали, так как, не умея обращаться с винтовкой, они могли случайно пострелять друг друга.

Начались строевые занятия. Мои четыре унтер-офицера были выше всякой похвалы. Три из них надели по две нашивки на погоны – это значит младший унтер-офицер, и один надел три нашивки – старший унтер-офицер. Я приказал им выбрать из всей массы хорошо говорящих по-русски и бывших в армии. Они привели ко мне на следующий день 10 человек, и я сразу произвел их в ефрейторы. Работа по строевой части пошла отлично. Мы уже проходили с ними перестроение, и они, хотя и плохо, но все же его проделывали. Штаб прислал мне еще шесть офицеров. Стало много легче. Распределил их по три в каждую роту. Работали с утра до позднего вечера, мучая себя и татар. Успели пройти рассыпной строй и удар штыком. Приготовились к стрельбе, как вдруг ночью, по тревоге, нас вызвали идти на поддержку к артиллерийским казармам. Вот ведь несчастье, хотя бы еще 2–3 дня, чтобы пройти с ними стрельбу! Шел восьмой день, как я принял безропотных добровольцев татар. За это время были сделаны чудеса. Из толпы холодных и голодных мне удалось сделать воинскую часть.

Прибыл в распоряжение начальника боевого участка полковника Николая Павловича Сахарова³³, в будущем – командира Волжской имени генерала Каппеля дивизии. С этого момента боевая служба надолго связала меня с этим Белым Витязем чести, храбрости и доблести. Наутро он осмотрел наш отряд и стал хохотать:

– Капитан, откуда вы достали эти мундиры и бескозырки? Ведь ваши солдаты выглядят как кадровые пехотинцы мирного времени!

Я поспешил рассказать ему историю нашей части, также предупредив его, что мои татары еще не прошли учебной стрельбы. Полковник Сахаров ответил, что нужда в срочной помощи отпала, так как все атаки красных отбиты.

– Даю вам на подготовку ваших солдат столько времени, сколько позволит боевая обстановка.

Вернувшись в казармы, немедленно приступили к прохождению стрельбы, и прямо боевыми патронами, также тренировались и в умении владеть штыком. Я знал, как важно знать приемы штыкового боя, они нам всем в прошлом сослужили большую службу, а такие и в будущем будут нам очень и очень нужны.

Наступил третий день после ночной тревоги, а нас еще не вызывают. Я доволен, так как чувствую, что с каждым часом мои татары превращаются в настоящих солдат, а чем больше тренировки, тем меньше потерь в бою; чувствую, что если вызовут, то мои солдаты хотя и с потерями, но сумеют отразить врага, несмотря на их малое знание боевой службы солдата.

Получили приказ занять резервную позицию на правом фланге… Тучами, как саранча, снова лезут красные. Добровольцы отбиваются огнем и штыком, но масса противника все лезет и лезет. Чувствую, что и моим татарам скоро придется пойти в бой. За короткий срок, что я провел с ними, у меня появилось особое чувство любви и уважения к ним. Эти честные, неискушенные мусульмане добровольно пришли к нам, чтобы своею грудью защитить свои семьи и спасти свои храмы от поругания красного дьявола.

Получаю приказ быть готовым к атаке противника. Развертываю своих татар и уступом становлюсь на позицию против цепей противника. Красные во весь рост идут на сближение. Открываю огонь. Против нашей части мадьяры. Меткость огня моих бедных татар ниже всякой критики. Противник это чувствует и начинает идти на сближение быстрее. Вижу, что огнем я ничего не могу сделать, поднимаю солдат и веду их в контратаку. Дружно, как один человек, поднялись мои татары и с криками «Алла!» и «Ура!», перегоняя друг друга, пошли в штыки. Мадьяры не выдержали и стали откатываться назад. Добровольцы левого фланга, увидев наш успех, также перешли в контратаку. Моим офицерам пришлось употребить всю свою энергию и изобретательность, чтобы вернуть татар обратно.

Полковник Сахаров прискакал на своей вороной кобыле и благодарил за блестяще проведенный штыковой бой.

– Ну, знаете, капитан! Ваши татары просто «Железные Аллаяры»!

После этого боя эта кличка так и осталась за нами. Потери у нас были очень незначительные – один стрелок убит и шесть легко ранены. Начались упорные бои. Красные шли на нас волнами, но мои татары старались всегда подпустить противника как можно ближе, открывали огонь и переходили в штыковую атаку, которой противник не принимал, а откатывался назад. По сводкам в штабе я видел, что положение Казани безнадежно. Кольцо обороны все суживалось и суживалось.

К этому времени город Симбирск пал. Капитан, а теперь полковник Каппель медленно, с боями отходил от Волги на Богульманск.

Оставался лишь один последний свободный путь для отхода наших частей из Казани, да и тот уже находился под ударом красных. Но мы начали наш отход и пошли на соединение с полковником Каппелем.

Начался новый период героической борьбы: Бугульма – Уфа.

В.М. Молчанов

Д.М. Михайлов

А.Г. Ефимов

Д. И. Федичкин

Генерал-лейтенант В.О. Каппель

Генерал-майор С.Н. Войцеховский

Генерал-лейтенант А.Н. Пепеляев

Генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий

Генерал-лейтенант Г.М. Семенов

Генерал-лейтенант И.С. Смолин

Генерал-лейтенант П.П. Иванов-Ринов

Генерал-лейтенант А.И. Дутов

Полковник В.Н. Дробинин

Полковник Б.П. Перхуров

Контр-адмирал Г.К. Старк

Р. Гайда

Военный врач Э.Ф. Мейбом

Я. Сыровы

Полковник Швец

С. Чечек в Самаре

Ижевский завод, Заречная часть

Ижевский завод, Нагорная часть

25-летие Ижевско-Воткинского восстания в Шанхае (1943 г.); впереди – полковник Солдатов и капитанТопоров

40-летие Ижевско-Воткинского восстания в Сан-Франциско (1958 г.)

50-летие Ижевске-Воткинского восстания в Сан-Франциско (1968 г.): В.М. Молчанов и А.Г. Ефимов со знаменем Ижевской дивизии

Знак в честь Ижевско-Воткинского восстания

Неугасимая свеча в честь Ижевске-Воткинского восстания

* * *

Мне хочется поделиться с читателем моими впечатлениями о командире-руководителе Красной армии времен Гражданской войны. Столкнуться пришлось с ними по долгу службы. Было их две командирши, обе имели одинаковую кличку «Красная Машка»!

Одна из них была проститутка из Казани, но она прожила недолго – была убита в боях у пороховых заводов. Вторая была какой-то легендарной личностью того периода борьбы. Про нее говорили, что она красавица и происходит из аристократической семьи. По всей вероятности, обе они были садистками, так как сотни офицеров и добровольцев, попадавших к ним в руки, предавались нечеловеческим пыткам и умирали в страшных мучениях от рук зверей в образе женщин.

После отхода из Казани все воинские части переправились на другую сторону реки Камы. Мои татары были влиты в 1-й Казанский полк, состоявший из 200 штыков добровольцев. Таким образом, полк имел около 800 штыков, его разделили на два батальона. Первым батальоном командовал я, вторым полковник Герман Лебедев, впоследствии ставший моим большим другом. Он умер уже в Америке. Всей Волжской группой командовал полковник Сахаров. Мы шли на соединение с полковником Каппелем, отступавшим по линии Бугульма – Уфа.

Как-то ночью, на одной из стоянок, я получил приказ от полковника Сахарова явиться в штаб отряда. Прибыв туда, я получил от полковника Сахарова боевой приказ – занять с моим батальоном маленький город «Н» (названия не помню), выбив из него красных, так как они угрожали нашему левому флангу. Городок от места нашей стоянки был всего верстах в десяти. Получив проводника, выслав вперед полевую заставу, также дозоры по сторонам, пошли на городок «Н». Не доходя до него, перехватили какого-то мужичка, ехавшего на подводе. Спрашиваем его, много ли красных в городе. Он ответил, что очень много, но они все пьяные и не дай бог как бесчинствуют… страшно смотреть, прямо как дьяволы…

На рассвете атаковали город. Краснюки выскакивали из домов в одном нижнем белье и не могли сообразить, что происходит. Бой был очень короткий из-за неожиданности нашей атаки. Городок был занят, краснюки разбегались в разные стороны. Пленных мы не брали: кто сумел удрать, остался жив, кто нет – тот был убит. Второй роте повезло, им удалось захватить весь штаб красной группы, включая и командиршу «Красную Машку».

Расположил пост в школьном зале. Донес полковнику Сахарову, что боевая задача выполнена, городок «Н» в наших руках, а также, что удалось захватить весь штаб красных во главе с «Красной Машкой». Полковник Сахаров приказал мне немедленно расстрелять всех, а так как «Машка» легендарная личность, сохранить ее до его прибытия, но только в том случае, если не придется ввязаться в другой бой с красными. Если так, то немедленно расстрелять и ее, иначе она опять ускользнет из наших рук.

За один день ко мне явилось более ста человек добровольцев. В их числе было 5 офицеров и 15 кадет Симбирского корпуса. Эти кадеты были, по моему мнению, в возрасте от 14 до 18 лет. Если бы нам не пришлось отступать, то я смог бы сформировать большой отряд добровольцев. Считаясь с тем, что все добровольцы были, как я их называл, «мальчики», мне было жаль их – неопытных – вливать в наши ряды, поэтому вновь прибывших офицеров я зачислил в строй нашего батальона, а из мальчиков создал особую роту, назначив к ним трех наших офицеров. Моя идея была, как могу, уберечь их от боя и смерти. О, какие они были прелестные, с горящими глазами и боевым пылом!

Когда мне представились прибывшие пять офицеров, то по какому-то внутреннему чувству я с большим подозрением отнесся к одному из них. Во-первых, четыре офицера – местные жители, но они его не знали, также и он их не знал. Он говорил, что по роду службы все время был в разъездах, его родители в Москве, а он застрял здесь, когда красные заняли город. Тип очень неприятный, глаза бегающие, как у вора. После зачисления его (он назвался прапорщиком Хмельницким) в роту вскорости ко мне пришел один из офицеров и доложил, что он встретил одного жителя этого городка, который сказал ему, что прапорщик Хмельницкий не кто иной, как комиссар отряда «Красной Машки». Приказал их обоих привести ко мне. Житель – почтовый чиновник. Спрашиваю его: «Действительно ли вы узнали прапорщика Хмельницкого?» Тот, прямо обернувшись лицом к Хмельницкому, заявил: «Он комиссар и убил много хороших людей нашего городка, не повинных ни в чем. Если вам, господин капитан, нужны еще свидетели, я их приведу к вам немедленно!» Этого было достаточно для меня. Хмельницкий, видя, что он попался, начал дерзить.

Тотчас же я приказал его арестовать, снять с него погоны прапорщика, вывести и расстрелять.

Наступила ночь. Наши заставы вошли в огневую связь с разведкой красных. Сидя у себя в школе в одиночестве за столом, мне пришла в голову мысль посмотреть на «аристократку-садистку Красную Машку». Приказал привести ее ко мне. Мысленно рисую себе ужасную, грязную женщину. Вводят ее и ведут к моему столу. Смотрю на нее и вижу какие-то очень знакомые черты; смотрю и думаю – с кем я ее мешаю? Когда она поравнялась со столом, свет керосиновой лампы осветил ее лицо и я чуть не подскочил на стуле… Это была моя прошлая любовь – Верочка. С трудом произношу: «Садитесь». Знакомая, чуть уловимая улыбка пробежала по ее лицу. Спокойно опустилась на указанный стул. Молчит. Беру себя в руки и приказываю оставить нас одних.