Текст книги "1918-й год на Востоке России"

– Ну, будет, все мы живы и здоровы, благодаря Господу Богу. За ваше здоровье, а особенно за здоровье Михеича.

Мы с удовольствием проглотили наш дивный русский напиток – водку – и принялись закусывать. Он степенно уселся и начал свой рассказ.

– Все мои новости из самых верных источников. Восстание против большевиков разрастается. Генерал Корнилов разбил Красную армию на юге, и большевики кричат: «Корниловцы посягают на завоевания революции!» и т. д. Это на юге. У нас же тут говорят, что вот-вот начнется восстание, но что-то пока ничего не видно. Вчера узнал, что капитан Каппель взял Симбирск и, по слухам, двигается на Казань пароходами с баржами, на которых установлены пушки, а другой, полковник Степанов, двигается по берегу с пехотой и конницей, так что вот-вот все взорвется. Слышал я также и далекую пушечную стрельбу, по-видимому, где-то идет бой. Вот и все, что я вам могу сообщить из военных новостей. А теперь, Федор Федорович, могу тебе сообщить хорошую для тебя новость. Твой брат жив и находится на прежнем месте вместе с семьей. Он был арестован, но его выпустили по просьбе его друга по университету, занявшего пост главного комиссара по агрономии у красных. Я видел твоего брата и сообщил ему, что вы все живы и здоровы. Он просил передать вам, чтобы вы пока сидели спокойно и не рвались в бой преждевременно.

Долго еще мы сидели и разговаривали, и разговор все время был о борьбе против красных. Уговорили Васятку остаться ночевать, так как днем идти лучше, чем ночью.

Через пару дней мы уже ясно могли слышать артиллерийскую стрельбу, значит, капитан Каппель с боями идет на Казань! Сидеть в этой дыре больше невозможно. Нужно пробираться в Казань. Михеич только головой качал, но он знал, что никакая сила не сможет удержать нас от этого шага. В эту же ночь мы решили перейти на другую сторону Волги. Михеич заявил, что он идет с нами, и все наши уговоры и доводы не привели ни к чему, он с улыбкой сказал:

– Ну, куда же вы годны без меня с вашей горячкой, переловят и передавят вас, как цыплят, и только – ведь надо дорогу знать, надо лодку достать. Лодку я могу достать у Васятки. Кроме того, я имею еще одного хорошего приятеля-рыбака на той стороне, у него-то мы и сможем остановиться. Осмотримся, затем подадимся в город, но не все сразу, а поодиночке. Там я тоже имею друга, он нас скроет до поры до времени.

Мы не могли ничего возразить этому разумному, смекалистому человеку.

Наступила ночь, Михеич пошел первым к Васятке, а мы, собрав все, что у нас было съестного, а также наши наганы, патроны и гранаты (винтовки мы отнесли в глубину пещеры и оставили там), последовали за Михеичем. Так как я знал дорогу к Васятке, то шел головным. Когда мы подошли почти к дому Васятки, Михеич уже ждал нас с лодкой. Мы благополучно переправились через Волгу. Высадились, как нам показалось, на каком-то островке, лодку вытащили на берег и спрятали в кустах. Михеич пошел на разведку к своему другу, а мы остались «кормить комаров». Ох и много же их, проклятущих! Михеич вернулся, и мы пошли к его другу-рыбаку, по имени Николай. Встретились, поздоровались. С первого взгляда он мне не понравился. Узкие, бегающие глаза, рябой, голос какой-то хриплый, неприятный. Мы быстро закусили, выпили по чарке водки и легли спать. Рыбачья хата Николая была меньше, чем у Михеича, но отличалась тем, что была очень грязной, в то время как у Михеича все было на своих местах и была идеальная чистота. Двоим из нас пришлось спать на кровати, а мне, по жребию, пришлось лечь на полу. Михеич же после того, как мы закусили, сразу пошел в город, чтобы узнать, можно ли нам туда пробраться незамеченными. Николай сказал, что он пойдет спать на сеновал, как обычно. Мы, как только улеглись, сразу заснули. Вскорости меня разбудили комары, и, как я ни старался укрыться, через секунду они находили где-то дырочку и опять начиналось их дурацкое жужжание, затем укус. Не вытерпев, я встал и решил пойти к Николаю на сеновал. Поднявшись туда, я не нашел Николая, он исчез. Не застав его, я заподозрил нехорошее. Немедля вернулся в хату и разбудил моих друзей, сказав им, что наш хозяин исчез и у меня какое-то предчувствие чего-то нехорошего: мне кажется, что он предаст нас.

Мы вышли на двор, забрав с собой все наше оружие, но, к сожалению, мы запоздали на несколько минут, так как прямо на нас бежали 5–6 человек с криком: «Вот они – белобандиты, лови их, бей их!» Недалеко от хаты был лес, я крикнул друзьям: «Бегите к лесу и ждите меня там!» – а сам нырнул в стог сена, стоявший почти у самой хаты, и залег там. Уже начинал брезжить рассвет, поэтому, лежа на земле, я ясно видел силуэты бегущих, орущих, стреляющих на ходу бандитов. Я выжидал, когда они подбегут ближе и будут больше в куче, и держал наготове гранату. Когда они были довольно близко от меня, я с силой бросил гранату и опрометью побежал вслед за моими друзьями. Граната сделала свое дело. Преследование прекратилось, оставшиеся в живых бежали в противоположном направлении, очевидно за помощью. Мы вошли в густой лес и стали забираться дальше в чащу, дабы не так легко было напасть на наши следы. Мы шли довольно долго. Выйдя на небольшую полянку, решили отдохнуть и обсудить создавшееся положение. Первая наша мысль была о Михеиче. Как сообщить ему, что произошло? Также мы не могли понять, кто был Николай и его «приятели», ведь Михеич знал его как хорошего человека.

Неожиданно с противоположной стороны поляны показались какие-то фигуры. Они направлялись в нашу сторону, но, благодаря тому что мы полулежали на земле, они нас еще не заметили. Оказалось, впереди всех шел Николай с винтовкой наперевес; мы больше узнали его по голосу, так как расстояние не позволяло точно видеть его лицо, причем он все время оборачивался и, ругаясь, подгонял отстающих. Теперь их было не 5–6, а сколько точно, мы не могли определить, но большая группа. Мы решили тихо отойти глубже в лес, не принимая боя, но Сережа не выдержал, узнав Николая. Он дважды выстрелил в него из нагана, и тот, как-то подпрыгнув, как бы стараясь ухватиться за куст, свалился на землю. Пули засвистали в нашем направлении. Я бросил гранату в наших преследователей, и мы побежали. Увы, и впереди нас мы услышали громкие разговоры. Пропали, мы окружены, но будем драться до последней пули, вернее, последняя пуля для себя, но живыми сдаваться не будем. Вдруг совсем близко кто-то закричал: «Если большевики, бросайте оружие, руки вверх! Если наши, бегите к нам!» Мы как оголтелые закричали: «Свои, свои…» – и побежали на голос. Кто они, эти свои? Не все ли равно, лишь бы не большевики! Подбежали к груде сваленных деревьев. Тот же голос скомандовал: «Ложись и не поднимай головы, поднимешься – убьем». Мы залегли, нас стало охватывать беспокойство. Свои, а лица своего не показывают! На всякий случай вытягиваю осторожно гранату. Мы видели, как через поваленные деревья кто-то перепрыгивает и все бегут в том направлении, откуда мы прибежали. Поднять головы боимся, чувствуем, что около нас есть охрана. Через некоторое время вдали раздалось «Ура!» – и все стихло. Один из наших охранников приказал: встать! Мы поднялись… на нас серьезно смотрел мальчик лет 15–16. Увидев его, мы еле сдерживали смех: взрослых, да еще и офицеров, мальчонка заставил лежать!! Он подошел к нам и очень вежливо извинился за такой грубый прием, но они не могли иначе поступить.

– Вы офицеры, в каких чинах?

Мы сказали, что поручик, капитан и подполковник.

– Это хорошо, наш отряд увеличится на трех человек.

Мальчик сказал, что он кадет Симбирского корпуса, а командир – Георгий Кузьмич Ватягин. Мы слышали от Михеича о грозе большевиков поручике Ватягине. Мальчик сказал, что командир вернется лишь тогда, когда последний из преследовавшей нас группы будет убит. Мы спросили мальчика, кто же они такие. Он с гордостью ответил:

– Мы члены повстанческого отряда поручика Ватягина и уже недели четыре бьем красных. На этих днях пойдем брать Казань, как только Каппель подойдет ближе к городу.

– Сколько же вас в отряде?

Мальчонок, почесав затылок, смущенно ответил:

– Если сегодня никого не убьют, человек тридцать.

Мы ему возразили, что с таким количеством в строю принять открытый бой с красными, которых в пятьдесят, а то и более раз больше… Мальчонка перебил нас, заявив, что они долго следили за карательным отрядом красных, которых было более ста человек, и командир перехитрил их. Напал на них ночью, и их так расчистили, что ни один не ушел живым. Забрали у них все оружие и даже два пулемета, но «максимы» такие тяжелые, что командир приказал испортить их и бросить в озеро. «Ведь мы ни одного дня не стоим на месте. Наш командир водит нас с места на место, он эту местность знает как свои пять пальцев, и в деревнях его знают и любят и помогают».

Мальчик предложил нам выпить чаю и закусить. Мы с радостью приняли его предложение.

Через некоторое время к нам подошел громадного роста мужчина с хорошей, большой черной бородой, протянул нам руки и сказал:

– Добро пожаловать! Я вас знаю, по разговорам, по вашей расправе с пятью чекистами в хате Михеича. Милости просим примкнуть к нам, я бывший учитель, а во время войны получил офицерский чин поручика. Большевики жестоким способом убили мою жену и двоих детишек, теперь я их ловлю и давлю как мух – большего они не заслуживают.

Ватягин сообщил нам, что он знал, что Николай изменник, но Михеич об этом не знал.

– Я шел к вам навстречу, так как моя цель была на вашем пути отступления и я решил помочь вам и рад, что моя помощь подоспела вовремя. Я хочу сообщить вам события настоящих дней. Капитан Каппель движется по Волге к Казани, а полковник Степанов идет берегом, уничтожая всякие препятствия красных, и уже почти подходит к Казани. Я имею сведения, что сербы, отряд которых стоит на переезде, помогут опрокинуть красных, но только тогда, когда наши части начнут бои за овладение Казанью. Я решил помочь полковнику Степанову: зная его направление, нам это сделать легко. Как только части полковника Степанова вступят в бой с красными, мы атакуем их с тыла. Большевистское настроение близко к панике, и взять город не потребует больших потерь с нашей стороны. Между прочим, давайте отрекомендуемся. Я уже сказал вам, кто я и мой чин, теперь очередь за вами.

Мы по очереди отрекомендовались. Он покачал головой и сказал:

– Вы все старше меня по чину…

Но мы перебили его и сказали, что считаем для себя честью вступить в его отряд под его команду и просим его не считаться с нашими чинами.

Поручик Ватягин приказал всему отряду строиться. Боже! Да это все только мальчики – кадеты, гимназисты, реалисты и юнкера Казанского военного училища, в среднем 16 – 17-летние. Спрашивается: где же их отцы? Где их старшие братья? Поручик Ватягин вместе с нами прошел по построенному отряду и сказал:

– Мы счастливы, что случайно наш отряд пополнился офицерами. – Он назвал наши чины и имена, затем сказал: – Знакомьтесь! Все эти мальчики уже получили боевое крещение, побывали во многих боях и испытали чувство гордости победы.

После того как мы познакомились, поручик Ватягин разбил свой отряд на три группы: 12–12—15 человек; их было всего 39 человек. Каждого из нас он поставил во главе группы, он же остался командиром всего отряда. По команде Ватягина мы построились по два и пошли следом за ним. Ватягин подробно объяснил нам, что он хочет предпринять. Его план состоял в том, чтобы пробраться красным в тыл и там засесть до тех пор, пока полковник Степанов не начнет боя с красными, тогда мы, в зависимости от обстановки, ударим красным в тыл. Задача не легкая и рискованная, а молодость риск любит, поэтому она нам пришлась по сердцу.

Шли долго, пришли к какому-то большому кирпичному зданию. Ватягин сообщил шепотом, что это сумасшедший дом, а по ту сторону от него, в версте, окопы красных. Ватягин вел нас уверенно, то лесом, то по какому-то ручью, то кустарником. Видно было, что он эту местность действительно знает как свои пять пальцев. Наконец он остановился и вызвал нас к себе. Указывая на холм недалеко от нас, он сказал:

– Вот за этим холмом в версте окопы красных, а с правой стороны от нас артиллерийские казармы и город Казань. Мы уже в тылу у красных. Когда полковник Степанов подойдет и вступит в бой, мы должны осторожно добраться до этого холма, залечь вон в том кустарнике и ждать удобного момента для атаки. Если полковник Степанов собьет красных с их позиции, то мы их возьмем на ура, а если полковнику Степанову будет тяжело, то мы ударим в тыл красных и тем поможем ему. Сегодня ночью мы должны занять исходное положение. Вы, господа офицеры, ведите свои отделения по очереди и занимайте позицию фронтом к противнику. Во время атаки два отделения пойдут в первой линии, третье в резерве. Я буду с 3-м отделением, и если что случится, то мой заместитель капитан Мейбом.

Я был польщен и в то же время смущен, так как среди нас троих был подполковник, но приказ есть приказ.

Со всевозможными предосторожностями мы добрались ночью до места, покрытого густым кустарником, и начали окапываться. Мы все горели нетерпением первый раз вступить в открытый бой с красной бандой, и чем скорее, тем лучше. Ясно слышны были артиллерийские выстрелы – это капитан Каппель продвигается к городу по Волге, но о полковнике Степанове еще ничего не слышно, кроме далекой ружейной стрельбы. Так продолжалось до рассвета, а с ним начался бой. За ночь отряд полковника Степанова пошел на сближение с красными, а на рассвете атаковал их.

Поручик Ватягин с несколькими добровольцами пошел на разведку. Вскоре он вернулся назад и, собрав нас, сообщил:

– Части полковника Степанова находятся под сильным пулеметным огнем, да и винтовки не молчат. Думаю, что нам надо помочь ему ударом с тыла.

Мы с радостью согласились. Он просил нас ждать его сигнала к атаке, а теперь – с Богом! Мы все, стараясь быть незамеченными, пошли на сближение с красными. Вот уже видны окопы красных, видны их лица, а поручик Ватягин нас сдерживает. Он всегда спокоен, рассудителен и тверд в решениях, он врожденный командир. Он сдерживает нас для того, чтобы мы могли подойти вплотную к красным. Красные видели нас хорошо, как и мы их, но они, по-видимому, думали, что к ним идет подкрепление, а тут… поручик Ватягин скомандовал: «В атаку… Ура!.. Ура!!» Мы как саранча налетели на красных, стреляли в упор, кололи штыками. Они, попав под удар с двух сторон, плюс и кавалерия полковника Степанова, заметались в панике, много поднятых рук: «Сдаемся, сдаемся!!» – но уже было поздно, в азарте боя, да еще после того, что они творили повсеместно, никому никакой пощады, все они были быстро ликвидированы. Бой окончен, и путь в город свободен!

Во время боя я и поручик Ватягин разъединились. Сейчас, когда все утихло, мне хотелось поздравить нашего командира с блестящей победой и пожать руку этого храброго, умного начальника. В этот момент ко мне подбежал один из наших мальчиков и сообщил, что поручик Ватягин тяжело ранен, и мы поспешили к нему. Он лежал без движения, бледный – у него было тяжелое ранение в живот. Распорядившись, чтобы послали немедленно за врачом в отряд полковника Степанова, я наклонился к поручику Ватягину и поздравил его с победой, а также сказал, что уже послал одного из мальчиков за доктором. Он слабо улыбнулся в ответ и сказал:

– Спасибо, пожалуйста, позаботьтесь о моих мальчиках, – и закрыл глаза.

В этот момент подъехал в автомобиле с национальным флагом полковник Степанов. Он был со своим начальником штаба. Выйдя из автомобиля, полковник Степанов поблагодарил нас за такую удачную операцию и спросил: «Где ваш командир?»

Взяв под козырек, я ответил, что наш командир тяжело ранен, указал на лежащего поручика Ватягина и сказал, что я его заместитель. Полковник Степанов подошел к Ватягину, наклонился над ним и сказал, что он много обязан ему за его успешную помощь.

– Я вас представлю к Георгиевскому кресту и к следующему чину.

Ватягин снова, открыв глаза, прошептал, что он георгиевский кавалер с Германской войны:

– Он у меня спрятан в коробочке, в заднем кармане брюк.

Мы все совершенно не знали, что имеем дело с таким доблестным человеком. Подошел доктор, и подъехала подвода с сеном, но полковник Степанов сказал, что он лично на автомобиле доставит его в госпиталь. Мы довольно удобно устроили поручика Ватягина, и я попросил полковника Степанова, чтобы он разрешил мальчикам-партизанам попрощаться со своим командиром. Каждый из них подходил, становился во фронт и отдавал честь, в то же время по их щекам текли слезы. Это была незабываемая картина. Ватягин, напрягая силы, поманил меня к себе и сказал:

– Прошу вас, разыщите моего брата и передайте ему эту коробочку с моим Георгиевским крестом, там же найдете его адрес.

– Кто у вас здесь остался за старшего офицера? – спросил полковник Степанов.

Взяв под козырек, я ответил, что я его первый заместитель.

– В таком случае сразу же ведите свой отряд в город, в Казанское военное училище. Бои идут в городе, красные бегут, Казань скоро будет в наших руках, сербы по приказанию их командира майора Благозе высадились с парохода и ударили в тыл красных. Капитан Каппель подошел на пароходе к Казани. Всем идти на Казань, и как можно скорее, каждый стрелок нам дорог. С Богом! – И автомобиль его медленно стал удаляться, а солдаты его отряда построились в походную колонну и последовали за ним.

Теперь уже «мои» мальчики просили меня перейти в отряд полковника Степанова, так как там много симбирцев, а среди них тоже 10–12 человек из Симбирска. Я сказал, что по прибытии в Казань они могут это сделать, но по дороге в Казань я получил приказ всех рядовых добровольцев передать в распоряжение капитана Каппеля, а господам офицерам идти в военное училище в распоряжение гвардии полковника Радзевича³².

Улицы города Казани были забиты народом, колокольный звон всех церквей извещал о нашей победе, нас забрасывали цветами, и ясно было слышно, как тысячные голоса поют «Христос Воскресе!». Также меня поразило огромное количество офицеров на улицах, в форме с орденами, и все торопились к военному училищу, но как я ошибся и как горько я был разочарован! Но об этом позднее…

Я, Петя и Сережа сразу же явились в военное училище. У входа стоял дежурный офицер – поручик, с белой повязкой на рукаве. Подозрительно посмотрел на нас, наш вид был из рук вон плох. Мы были грязные, небритые, волосатые, одеты в полувоенную одежду. На офицеров не походили никак, скорее нас можно было поставить в разряд «бродяг»! Все же он указал нам, куда пройти для регистрации. Вошли в первую комнату. Дежурный офицер зарегистрировал нас и спросил:

– Вы, господа, из Казани или других мест?

Мы сказали, что мы местные. Тогда он нам сказал, что по распоряжению гвардии полковника Радзевича мы можем навестить наших родственников и родителей, но должны вернуться сюда к 5 часам вечера. Мы быстро вышли из училища и разбежались в разные стороны, каждый к своим.

Я почти бежал, когда приблизился к дому брата. Дергаю звонок. Дверь быстро открывается, и я в объятиях брата, мамочки, жены брата и детишек. Все плачем от счастья, что Господь сохранил нас. Момент молчания прошел, и я сообщил, что отпущен на 2 часа, что в военном училище идет лихорадочная регистрация офицеров для создания офицерской дивизии для наступления на Москву. Также я им сказал, что думаю, что очень скоро опять увижусь с ними, поэтому слезы не нужны, а нужно радоваться, что город освобожден от красного дьявола.

Быстро принял ванну, побрился – короче, привел себя в порядок, достал из сундука мой защитный китель с Владимиром 4-й степени. Снова объятия, слезы прощания. Я форменным образом оторвался от моих родных и, выйдя, быстро зашагал к военному училищу. По дороге люди бросали нашему брату офицеру цветы, улыбались, кричали: «Да здравствуют добровольцы, наши освободители!» Некоторые гимназисточки даже подбегали и на ходу дарили поцелуй.

Наконец я добрался до военного училища. На сей раз дежурный при входе был капитан. Я сказал ему, что я прошел регистрацию и был отпущен на 2 часа для свидания с родными, теперь возвращаюсь обратно. Он направил меня к тому же столу, где я был ранее. За ним по-прежнему сидел дежурный офицер в чине подполковника. Он проверил по списку мое имя и чин и с удивлением посмотрел на меня:

– Ну, знаете, господин капитан, узнать вас совершенно невозможно – вы из «бродяги» превратились в статного офицера, совсем другой человек!

Мы оба дружно рассмеялись. Он указал мне на дверь кабинета, ранее принадлежавшего начальнику училища. На двери была вывеска: «Распределение г.г. офицеров по ротам». Вошел и встал в очередь десятым. Всего было три стола, и везде стояла очередь. Настала моя очередь, я подошел с рапортом к симпатичному пожилому полковнику. Он спросил меня, где я был и что делал за время оккупации Казани. Я ответил, что был в отряде поручика Ватягина и боролся против красных.

– О! Господин капитан, я много слышал об этом белом партизанском отряде. Где же теперь Ватягин?

Я сообщил ему, что под Казанью он был тяжело ранен и не знаю, жив ли он. «Я был бы очень благодарен, если бы вы, господин полковник, смогли узнать о его судьбе в госпитале».

Он пообещал узнать.

– Ну а теперь, господин капитан, идите и представьтесь гвардии полковнику Радзевичу на втором этаже, он ваш командир, я вас зачисляю в 1-ю офицерскую роту, которая сейчас формируется. Вот ваш билет.

Поднявшись наверх, я увидел нужную мне дверь. Она была открыта, я попросил разрешения войти. «Прошу», – раздался голос, и я вошел с рапортом к полковнику Радзевичу. Выслушав рапорт, он пригласил меня сесть. У полковника на груди Георгиевский орден 4-й степени и Владимир 4-й степени. Обращаясь ко мне, он говорит:

– Не думаю, что мне нужно вам объяснять, что вы вступаете рядовым бойцом-офицером в 1-ю роту, что мы все офицеры – рядовые бойцы до тех пор, пока не уничтожим эту гадину окончательно. Мне трудно сейчас назначать офицеров на командные должности, так как я никого не знаю, поэтому назначаю наугад – впоследствии увидим, кто на что способен, познакомимся ближе, тогда видно будет. Пока назначаю вас начальником 1-го отделения, явитесь к командиру взвода капитану Рухину, он окончил Одесское военное училище. Всего хорошего вам, господин капитан!

Иду в ротное помещение. Оно гудит, как пчелиный рой, ничего не разберешь. Один из офицеров провел меня к капитану Рухину. Подойдя, я официально отрапортовал, что прибыл в его распоряжение и по приказу полковника Радзевича должен принять от него первое отделение. Он как-то не особенно приветливо посмотрел на меня, вызвал поручика Яковлева и сказал ему сдать отделение мне. Поручик Яковлев крепко пожал мне руку и сказал, что очень рад, что передает отделение мне, так как слишком много в отделении офицеров выше его чином.

Мы подошли с ним к отделению, и поручик скомандовал: «Господа офицеры!» Я представился в отдельности каждому и поздоровался с каждым за руку. После представления потекла задушевная, дружеская беседа, но не надолго. Команда дежурного офицера – «стройся!» – прервала ее. Разобрав винтовки, мы вышли на плац и выстроились в две шеренги. Наш ротный фельдфебель в чине подполковника, георгиевский кавалер, встал на фронте роты и скомандовал: «Господа офицеры!» Все вздрогнули и замерли. Полковник Радзевич спокойно, но твердо подошел к роте, встал смирно и, приложив руку к козырьку, спокойным голосом сказал:

– Спасибо, господа офицеры, прошу стоять вольно.

Его речь была короткой. Он указал на то, что на нашу долю выпало счастье иметь возможность встать на защиту нашей родины, наших храмов, семейств от зверского хама – большевиков.

– Я приветствую вас, господа офицеры, как первых, откликнувшихся на зов нашей Родины, и считаю особой честью командовать вами. Мы, конечно, не будем заниматься построением, шагистикой и т. п. – это было бы смешно, но мы должны помнить, что каждый из нас является рядовым бойцом и все приказания командного состава должны исполняться немедленно, точно и без лишних разговоров. Отпуска запрещены, так как мы не знаем, когда и где понадобится наша помощь, а это может произойти в любую минуту. Благодарю вас, господа офицеры. Фельдфебель, ведите роту на вечерний, поздний обед.

Фельдфебель распустил нас и просил поставить винтовки на прежнее место, по отделениям. Мы все изрядно проголодались, поэтому обед был поглощен быстро и с аппетитом. Спать никто не мог, все горели желанием поскорее сразиться с ненавистным врагом, но молодость и усталость берут свое, и мы наконец все заснули крепким, богатырским сном.

Как долго я спал, не знаю, но мой сон нарушил командир взвода капитан Рухин:

– Господин капитан! Ваша очередь идти с отделением на заставу на Кремлевский Вал и сменить 2-е отделение. Пароль – «Москва».

Построив отделение и получив офицера-проводника, мы тронулись на смену. По пути я заглянул в помещение 2-й роты и был страшно удивлен, увидев, может быть, 60, в лучшем случае 100 офицеров. Смутное беспокойство охватило меня. Где же те 3000 офицеров, которые были зарегистрированы красными? Неужели они предали нас? С такими мрачными мыслями я привел отделение на Кремлевский Вал. Командир 2-го отделения, симпатичный штабс-капитан Васильев, не спеша сдал нам свой пост.

Расставив часовых на шести постах и оставив небольшое ядро в защиту отделения, я взял трех офицеров и с особой осторожностью переполз вал, и мы исчезли в густом тумане, идущем от Волги. Эту местность я знал хорошо – до самой Волги. Мы прошли довольно далеко и залегли в надежде что-либо услышать или увидеть, но везде царила мертвая тишина, и мы вернулись обратно. Подошло время смены, но смена запаздывала. Наконец явилось 3-е отделение, и мы сдали ему охрану поста.

Вернувшись в училище, мы прошли в спальню на отдых. Наш отдых был очень кратковременным. Подняли нас по тревоге и приказали строиться в полном вооружении. Наш фельдфебель – подполковник Васильев – грозно рычал и покрикивал: «Колбасой… не задерживайтесь!» Рота срочно построилась, команда: «Господа офицеры», и полковник Радзевич подошел к нам, скомандовав: «Прошу, господа офицеры», и мы встали вольно. Полковник сказал нам, что настало время для нас показать себя, мы идем в бой, – и тут грозное «Ура!» прокатилось по роте.

– Мы идем на помощь 1-му чешскому полку полковника Швеца, в направлении города Свияжска, где он находится в жестоком бою с латышской дивизией. Я очень доволен, что мы встретимся в первом нашем бою с самой стойкой латышской дивизией Вацетиса, и я уверен, что нас она не испугает…

(Смех роты.)

Полковник Радзевич скомандовал:

– Ряды вздвой! На плечо! Направо шагом марш!

380 человек в сдвоенном строю представляли грозную картину: штыки, как по линии, тяжелый, твердый шаг. Идем на посадку на пароход. Проходим темными улицами, иногда открывается окно, тускло освещенное, кто-то крестит нас, кто-то кричит нам вслед: «Храни вас Господь!»

Подошли к Волге, рота остановилась в ожидании приказаний. Мы подошли к маленькой пристани. Около нее стоял пришвартованным небольшой буксир, приказано грузиться, но буксир так мал, что не может вместить всех. Пришлось грузиться повзводно, и тогда буксир должен будет возвращаться четыре раза. Полковник Радзевич приказал, вопреки протестам капитана буксира, грузиться пополуротно. Мы погрузились и представляли собой картину, «как сельди в бочке». Кто-то из шутников предложил вообразить себе, что мы едем на веселую загородную прогулку. Поднялся смех. Настроение хорошее, всем не терпится поскорее добраться до латышей. Для нас непонятно, как это получилось, что латыши, со всем своим офицерским составом, оказались на стороне большевиков, и это после того, как царское правительство дало им средства для организации своей, латышской армии. Смех продолжался недолго, нам приказано не курить и соблюдать тишину.

Темно. Толкнувшись о какую-то баржу, получаем тихий приказ: «Высаживайся!» Быстро, но тихо выполняем приказ, и буксир уходит обратно за второй полуротой. Хотя я и хорошо знаю Казань, но не мог определить, где мы находимся.

Подошел командир роты полковник Радзевич и вызвал к себе командира взвода и всех начальников отделений. Капитан Рухин встал около командира роты, мы, отделенные, вокруг них. Полковник Радзевич разложил карту на земле, мы все склонились над ней. Он осветил карту фонариком и указал наше местонахождение. Только теперь я узнал местность – мы находились всего в версте от У слона.

Нашему взводу приказано обойти с южной стороны У слона и перерезать дорогу, идущую на ст. Свияжск. Взвод свернулся и пошел обходить У слон. Меня сразу покоробило, что командир взвода не выслал дозоров. Подойдя к капитану Рухину, я сказал ему:

– Господин капитан, нужно бы выслать дозоры!

Он ответил очень грубо, что не нуждается в советах. Меня это взорвало. Подойдя к нему вплотную, так чтобы идущие сзади не могли слышать, я очень тихо сказал ему, что в его подчинении находятся опытные боевые офицеры и что он может попасть в очень неприятное положение. На это мое замечание он ничего не ответил, а вызвал меня с моим отделением на охранение. Выслав дозоры с обоих флангов, мы быстро пошли вперед. Темно, поэтому приходится ориентироваться по карте, а это занимает время. Но наконец показались какие-то силуэты построек. Я задержал отделение для выяснения обстановки. В это же время раздался редкий ружейный огонь, и я получил донесение от дозора, что они натолкнулись на большевиков, засевших в крайней постройке, видневшейся вперед нас.

Подтянув дозоры, я развернул отделение в цепь и начал обход в тыл этого здания, а также донес командиру взвода, что наткнулся на заставу неприятеля и иду в наступление на них. Это первая наша стычка, в душе злорадство: «Подождите, будет вам жарко – как вы теперь, паршивая рвань, сумеете встретиться с нами в открытом и равном бою. Хватит ли у вас на это смелости?»

Я уже обошел здание и приказываю отделению окопаться и не стрелять без моего приказа. По выстрелам из здания сужу, что там не более взвода. Стреляют беспорядочно и «по воробьям», лишь бы стрелять. Значит, нервничают – это хорошо. Еще раз предупреждаю отделение не стрелять до моего приказа, ждать, когда они вылезут из здания. Отделение просит меня открыть огонь и перейти в атаку, я категорически запрещаю: «Не настало еще время». Послал донесение капитану Рухину и прошу его открыть огонь по зданию с фронта и дать мне возможность окончательно отрезать их отступление.