Текст книги "Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг."

В ответ Троцкий посоветовал Преображенскому «говорить за себя»; «указал, что позже, когда было [еще] не поздно, предлагал Данишевскому дать инструкции вести дело к соглашательскому миру, что Политбюро отвергло. В последнем Троцкий прав. Он оказался в этом пункте, по-моему, дальновидней остальных членов Политбюро. Но в первом не прав. Если он знал, за что голосовал в решающем заседании, то, значит, голосовал за поражение. Ведь если б посредничество мы не отвергли, а наступление на Варшаву продолжали, это нас не спасло от поражения».

Бухарин настаивал, что политической ошибки не было. ЦК правильно взял линию на переход от обороны к наступлению – «борьба еще не закончилась»[665]665
  Е.А. Преображенский. Т. 1. С. 352.


[Закрыть]. В данном случае Бухарин выражал общее «настроение в Москве в пользу второй польской войны», разделявшуюся командованием Западного фронта – тем же Иваром Смилгой, что пророчил ранее скорейшее взятие Варшавы[666]666
  Троцкий Л.Д. Моя жизнь. С. 446.


[Закрыть].

Сталин, естественно, доказывал, что «была сделана стратегическая ошибка. Цека не может отвечать за конкретное выполнение директивы. Командование знало, что делало. Оно могло ответить на приказ: не могу»[667]667
  Е.А. Преображенский. Т. 1. С. 352.


[Закрыть]. (Добавим от себя: попробовало бы во время Великой Отечественной войны командование в ответ на приказ Ставки ВГК ответить: «не могу»).

Заседание походило на фарс, с которого, кстати, и началось: оно состоялось на квартире у больного Троцкого, сидевшего в халате. Вспоминается острота князя Петра Долгорукова о привычке Николая Первого заниматься государственными делами, не слезая с унитаза.

Основным решением заседания в любом случае было единогласное голосование за заключение мира с Польшей, предложенное Троцким по итогам его поездки на врангелевский фронт и знакомства по отчетам с делами на польском фронте[668]668
  Там же. С. 351 и след.


[Закрыть].

Политбюро решало важнейшие военно-политические вопросы. Троцкий пытался отстаивать интересы своего ведомства, но поощрение Лениным апелляций руководящих военных работников из партийной элиты в ЦК позволяло основателю РКП(б) делать Троцкого «главноответственным» практически в любой ситуации.

Р.S. Ленин оказался прав, когда отказал военному ведомству в заключении перемирия с поляками во время их активного контрнаступления. 10 октября 1920 года он передал шифром только Троцкому: «Поляки фактически не могут сорвать перемирие ([А.А.] Иоффе угрозой разрыва заставил поляков отказаться от требования золота в определенной сумме (от контрибуции. – С.В.). Иоффе говорит: поляки боятся разрыва еще больше нас»[669]669
  См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 289.


[Закрыть].

Раздел V
Платформа военной диктатуры в 1918 году

Глава 1
«Вместо реквизиционного мандата броневой автомобиль»: Петроградский десант, или Переезд Наркомвоена в Москву

В марте 1918 года Советское правительство, спасаясь то ли от наступавших германских частей, то ли от собственной социальной базы, организовало переезд высших и центральных государственных учреждений в Москву. Переезд этой махины обнажил полную неподготовленность ставшей во второй раз столицей Москвы к столь мощному «десанту». Переезд затронул, в том числе, и Наркомвоена – центральный аппарат сверхмощного ведомства, в котором на тот момент служило почти 2000 человек. На примере этого ведомства можно показать, как переезд отразился, с одной стороны – на облике революционной Москвы, с другой – на работе органов государственной власти.

Высшая военная власть после переезда обосновалась на Знаменке. Много позднее художник Юрий Анненков так описывал рабочую обитель Троцкого: «В здании Реввоенсовета, на Знаменке, поднявшись на второй этаж и пройдя по ряду коридоров с расставленными у дверей молодцеватыми подтянутыми часовыми, проверявшими пропуска с неумолимым, бесстрастным видом, я очутился в приемной Троцкого. Огромный высокий зал был наполнен полумраком и тишиной. Тяжелые шторы скрывали морозный свет зимнего дня. На стенах висели карты Советского Союза и его отдельных областей, испещренных красными линиями. За столом, у стены, сидели четверо военных. Зеленый стеклянный абажур, склоненный над столом, распространял по комнате сумеречный уют в деловитость.

Как только я вошел в комнату, все четверо мгновенно встали и один из них, красивый и щеголеватый дежурный адъютант, поспешно подошел ко мне по малиновому ковру.

– Художник Анненков? – спросил он.

– Да, – ответил я, едва удержавшись, чтобы не сказать «так точно».

– Лев Давыдович вас сейчас примет. Щеголеватый адъютант снял телефонную трубку и через несколько секунд снова обратился ко мне:

– Можете пройти в кабинет»[670]670
  Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. М., 2005. С. 626–627.


[Закрыть].

С лета 1918 года Троцкий мотался по фронтам, и основным его домом стал известный поезд наркома по военным делам, однако ему доводилось бывать и в центре. Нет сомнения, что и тогда приемная наркома работала без сбоев.

В начале 1918 года центральный военный аппарат дислоцировался более чем по 15 адресам Петрограда. Когда коллегия Наркомвоена получила задание овладеть Военным министерством, она даже не сразу поняла, куда следует ехать. Большую часть здания Главного штаба на Дворцовой площади, куда, естественно, направились военные «наркомы» занимало созданное при Временном правительстве Политическое управление, сотрудники которого смотрели на большевиков как удавы на кроликов. В марте свалилась напасть с переездом: новая власть спешила убежать то ли от немцев, то ли от собственной социальной базы: рабочие были крайне недовольны «пролетарским» правительством.

Эвакуацией военного имущества занималось два учреждения: Междуведомственная комиссия по использованию военного имущества (17 апреля—31 мая), и вновь образованная при Всероссийской эвакуационной комиссии (ВЭК) Центральная междуведомственная комиссия по распределению эвакуированного и демобилизованного имущества (Цемежком). В состав комиссий входили представители семи наркоматов с правом решающего голоса; с правом совещательного голоса в заседаниях комиссии принимали участие приглашенные представители ряда «заинтересованных учреждений».

По данным на 21 сентября 1918 года (за пять с лишним месяцев работы Цемежкома), состоялось 56 заседаний комиссий, результатом постановлений которых «было распределено почти все имущество Москвы, Воронежа, Торопца, Курска, Ржева, Вологды, Архангельска, Череповца, Ряжска, Смоленска, Витебска, Орла, Пензы, Орши, Вязьмы; распределяется имущество Петрограда, Галича, Буя, Вятки, Перми, Ниж[него] Новгорода, Козлова, Борисоглебска, Саратова, Царицына и других менее значительных по сосредоточенному там имуществу» – правда, не окончательно, а зачастую работавшими по точным указаниям Цемежкома местными междуведомственными органами по распределению.

Сложности распределения имущества вызывались необходимостью крайне высокой оперативности при отсутствии точного учета имущества и (как следствие) межведомственными трениями[671]671
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 177. Л. 114. Доклад помощника Чрезвычайного уполномоченного Всероссийской эвакуационной комиссии С.В. Громана Э.М. Склянскому от 21 сентября 1918 г. См. также: Л. 118 с об—119. «Положение о работах Центральной междуведомственной комиссии по распределению эвакуированного, эвакуируемого, подлежащего эвакуации и демобилизованного имущества при Всероссийской эвакуационной комиссии».


[Закрыть].

21 сентября помощник Чрезвычайного уполномоченного ВЭК С.В. Громан доложил Э.М. Склянскому, что обе указанные комиссии не были способны полностью выполнить поставленную перед ними задачу распределить между ведомствами и указанными ими органами «громадное имущество, бесполезно или малополезно раскиданное… в силу окончания войны в прежних ее громадных масштабах».

28 февраля 1918 года врид Главного военно-ветеринарного инспектора Петров передал члену коллегии Наркомвоена К.А. Мехоношину отношение Чрезвычайной комиссии по разгрузке Петрограда, на котором секретарь Совнаркома Н.П. Горбунов наложил резолюцию: «Направить на усмотрение и заключение военного ведомства, предложив военведу в кратчайший срок представить в Чрезвычайную комиссию план эвакуации военного ведомства в целом». Согласно этому документу, Наркомвоен предполагал провести эвакуацию своих главных управлений следующим образом. В составе Главного военно-ветеринарного управления (ГВВетУ) в Москву должно было отправиться 34 специалиста и 49 членов их семей, причем в телеграмме Наркомвоена от 26 февраля оговаривалось: «Помещений для управления и служащих в Москве пока не имеется». Правда, предполагалась выдача сотрудникам «жалования за 4 месяца вперед»; в документе указывалась необходимая площадь в Москве для управления и его сотрудников. В телеграмме также приведен перечень имущества управления Наркомвоена (вероятно, с другими главными управлениями дело обстояло таким же образом): «текущие дела, книги, пишущие, счетные и копировальные машины» (в данном управлении все это должно было весить «до 150 пуд[ов])[672]672
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 161. Л. 2 с об.—3. Отношение Ветеринарного управления армии Чрезвычайной комиссии по разгрузке Петрограда о предполагаемом порядке эвакуации.


[Закрыть].

Так как ответа на первое предложение о предоставлении общего плана переезда военного ведомства не последовало, Чрезвычайная комиссия по разгрузке Петрограда вторично запросила Наркомвоен о плане[673]673
  Там же. Л. 7. Отношение Чрезвычайной комиссии по разгрузке Петрограда в Наркомвоен от 6 марта 1918 г. № 42/340; Д. 153. Л. 18. Отношение Чрезвычайной комиссии по разгрузке Петрограде в Наркомвоен от 6 марта 1918 г. № 45/405.


[Закрыть].

В конце марта – начале апреля 1918 года Чрезвычайная комиссия при ВЦИК Советов по эвакуации правительственных учреждений г. Петрограда направила предложение не позднее 4 апреля всем наркоматам срочно представить в комиссию точные сведения: «Какие учреждения предполагается эвакуировать в ближайшее время из Петрограда, какая для них необходима площадь под канцелярию и на какое количество сотрудников необходимо приготовить помещение»; «какие учреждения и отделы уже прибыли из Петрограда и их точные адреса, телефоны и приемные часы». Примечательно, что управляющий делами СНК В.Д. Бонч-Бруевич переслал в Наркомвоен сообщение комиссии только 9-го числа[674]674
  Там же. Д. 153. Л. 44. Отношение Управляющего делами СНК В.Д. Бонч-Бруевича в Наркомвоен от 9 апреля 1918 г. (поступило в Наркомвоен 10 апреля и было передано Э.М. Склянскому).


[Закрыть].

В начале мая 1918 года в связи с эвакуацией центрального аппарата Наркомвоена в Москву из состава военного отдела Наркомата государственного контроля (Наркомгоскона) было выделено особое делопроизводство, которое обязывалось выдавать заключения Наркомгоскона «по экстренным и не терпящим никакого отлагательства делам». Кроме того, сотрудники делопроизводства должны были принимать активное участие «в разного рода комиссиях по финансовым и хозяйственным вопросам». О готовности делопроизводства приступить к реализации своих функций руководство военного отдела Наркомгоскона уведомило Наркомвоен[675]675
  Там же. Д. 187. Л. 62. Отношение военного отдела Наркомата госконтроля в Наркомвоен от 9 мая 1918 г.


[Закрыть].

Масштабы эвакуации военного имущества были действительно огромны: норма назначенных вагонов и платформ для военного ведомства в целом равнялась 100 вагонам в день, однако 21 марта констатировалось: «…неудовлетворенная потребность в вагонах для эвакуации военного ведомства исчисляется и до сих пор в десятках тысяч»[676]676
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 177. Л. 28. «Справка Наблюдательного бюро по эвакуации военных грузов и учреждений за 20 марта 1918 года» от 21 марта 1918 г. Справка была адресована Э.М. Склянскому. В данном случае имеется в виду не имущество Наркомвоена, а все военное имущество, подлежавшее эвакуации из угрожаемых районов.


[Закрыть].

Представители демобилизационных отделов главных управлений были отправлены в Москву распоряжением Г.Г. Ягоды (в этот период одного из членов наркомвоеновского клана М.С. Кедрова – Н.И. Подвойского) во второй декаде марта 1918 года. Однако 20 марта член коллегии Наркомвоена М.С. Кедров сообщил Совнаркому: эвакуация самих демобилизационных отделов главных управлений «в ближайшие дни» – «осуществлена быть не может»[677]677
  Там же. Д. 177. Л. 3. Отношение М.С. Кедрова председателю коллегии ГКУ Янсону от 20 марта 1918 г.


[Закрыть].

22 марта демобилизационным органам главных управлений Наркомвоена было приказано «немедленно зарегистрироваться» в Комиссариате по демобилизации армии (Демоб) и представить списки прибывших в составе этих органов служащих; «поддерживать самую тесную связь» с Демобом для разрешения «целого ряда вопросов, возникающих ежедневно в связи с демобилизацией казенного имущества, требующих неотложного и срочного исполнения»[678]678
  Сб. приказов Наркомвоена за 1918 г. Приказ № 226. Подписан Н.И. Подвойским и Э.М. Склянским. Приказ составлен по итогам телефонного разговора Н.И. Подвойского и М.С. Кедрова (Москва) с секретарем Подвойского С.А. Баландиным (Петроград) (РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 359. Л. 147).


[Закрыть].

Не позднее 14 апреля Наркомвоен и ВСНХ предписали демобилизационному отделу Главного управления по квартирному довольствию войск (ГУ КД) «немедленно эвакуировать [в] Москву весь оставшийся [в] Петрограде состав служащих» ГУ КД, в «том числе и служащих контрактной комиссии». Оставшиеся в Петрограде дела и предназначенное к эвакуации имущество предписывалось отправить в Москву одним эшелоном[679]679
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 153. Л. 46. Телеграмма Янсона в демобилизационный отдел ГКУ П.М. Милеанту. Датируется по помете Э.М. Склянского.


[Закрыть].

25 марта Э.М. Склянский запросил Временное правление Московского отделения Народного банка о возможности предоставить в свое распоряжение свободные помещения из числа бывших частных банков. На следующий день Временное правление ответило отказом, сославшись на отсутствие свободных помещений и напомнив Склянскому: «Всякая реквизиция помещений должна происходить лишь с особого разрешения Реквизиционной комиссии, какового в Вашем письме нет»[680]680
  Отношение члена Правления Московского отделения Народного банка в Наркомвоен от 26 марта 1918 г.


[Закрыть].

Каковы причины торможения эвакуации центральных органов Наркомвоена?

Основной следует считать эвакуацию военного имущества в целом из угрожаемых районов и связанную с этим загруженность железных дорог. 4 апреля нарком путей сообщения В.И. Невский направил телеграмму в несколько адресов (в том числе «всей сети Викжедор», в СНК – В.И. Ленину и наркому по военным делам Л.Д. Троцкому) с итогами инспектирования железнодорожных станций Московского узла. Основной причиной загруженности станций В.И. Невский назвал медлительность вывоза грузов со станций ведомствами «интендантским вообще; военными и продовольственными организациями»; кроме того, Невский уведомил о своем распоряжении принять экстренные меры к изменению ситуации. Отметив образцовый порядок на станции Москва – Курск, Невский предложил провести расследование по поводу 10-дневного промедления разгрузки материальной частью прибывших в Москву 180 вагонов груза; призвал повысить скорость ремонта «больных» вагонов в частности, а в целом – «поднять дух товарищеской дисциплины и общими усилиями поднять на должную высоту транспорт»[681]681
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 161. Л. 95–96. Телеграмма В.И. Невского от [4 апреля 1918 г.] № К 2/89.


[Закрыть].

Контроль за эвакуацией был осложнен также затруднениями при входе сотрудников Наблюдательного бюро по эвакуации военных грузов и учреждений военного ведомства «на территорию станций Петроградского узла»; отсутствием у наблюдателей автомобилей, а также прав «на проезд… на паровозах, товаро-пассажирских и служебных поездах на отдаленные вокзалы (Охта, Кулешовска и т. д.)». По свидетельству заведующего бюро Н.П. Неймана, к Николаевскому вокзалу тянулись целые обозы ломовых с домашней рухлядью»; имел место «подвоз на вокзал вещей, не имеющих никакого отношения к обороне», о чем Нейман сообщил Центральной коллегии по разгрузке и эвакуации Петрограда с просьбой о проведении служебного расследования, дополненной предположением, «что перевозка вещей в этом случае производилась… самовольно». Кроме того, для подстраховки Нейман поручил своим наблюдателям, по возможности, установить на вокзалах, «чьи именно автомобили перевозят рухлядь»[682]682
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 153. Л. 28–28 об. Справка Наблюдательного бюро по эвакуации военных грузов и учреждений от 20 марта 1918 г.


[Закрыть].

20 мая заведующий демоботделом Главного военно-инженерного управления (ГВИУ) Сторецкий направил наркому по военным делам Л.Д. Троцкому служебную записку, в которой, обратив внимание наркома на находящееся в пакгаузах и разгрузочных площадях самое разнообразное эвакуированное в Москву и выгруженное «за неизвестностью адресатов» ценное имущество, предложил срочно взять все имущество на учет, назначив для этого 11 смешанных комиссий (по числу дорог Московского узла) из «представителей артиллерийского, интендантского, военно-технического ведомств и воздушного флота, с участием станционных комиссаров, имеющихся на каждой станции узла». Последним предлагалось поручить за неделю «учесть все военное имущество, хранящееся на станциях Московского узла, и, по выяснении его, немедленно вывезти на склады военного ведомства или переотправить по назначению»[683]683
  Там же. Д. 177. Л. 15–15 об. Документ 23 мая 1918 г. был направлен на рассмотрение Э.М. Склянского.


[Закрыть].

Наконец, переезд высших и центральных государственных органов в Москву вызвал в новой столице жилищный кризис, сказавшийся, в том числе, и при размещении центральных военных органов. Ситуация с предоставлением жилья сотрудникам Наркомвоена была охарактеризована в середине июля 1918 года в докладной записке Главного начальника снабжений генерала от артиллерии А.А. Маниковского Л.Д. Троцкому. Маниковский высоко оценил деятельность Земельно-жилищного отдела Московского совета. Последний, по свидетельству Главначснаба, «учитывая всю важность организации отделов и штабов» Наркомвоена, всегда удовлетворял нужды военного ведомства в первую очередь[684]684
  Там же. Д. 178. Л. 14. Докладная записка А.А. Маниковского Л.Д. Троцкому от 15 июля 1918 г. (датируется по штампу входящей регистрации).


[Закрыть]. В принципе А.А. Маниковского нельзя назвать беспристрастным свидетелем – деятельность отдела проходила под его непосредственным руководством, однако Маниковский был фигурой слишком масштабной[685]685
  Об А.А. Маниковском см.: Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М., 1982. С. 34; Крушельницкий А.В. Ликвидация контрреволюционного саботажа в Военном министерстве в первые месяцы Советской власти // Исторический опыт Великого Октября М., 1986. С. 164–166 и след.; Поликарпов В.В. О так называемой «программе Маниковского» 1916 года // Поликарпов В.В. От Цусимы к февралю. М., 2008. С. 291–342.


[Закрыть], чтобы опускаться до столь мелкой лжи. В том, что «снабжение помещениями различных учреждений, штабов и организаций Военного комиссариата поставлено не на должную высоту», Маниковский обвинил Московское окружное квартирное управление (МОКУ), нерационально распределявшее помещения. Маниковский аргументированно показал, что «целый ряд помещений казарменного характера не использован вполне и многие команды и мелкие части размещены в особняках и квартирах». Кроме того, Маниковский обратил внимание Троцкого на настойчивые требования отделов Наркомвоена в предоставлении квартир и комнат для служащих, вносящие дезорганизацию в общий план распределения жилищ и ставящие «одну часть советских работников в привилегированное положение по отношению к другим»[686]686
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 178. Л. 15.


[Закрыть].

При отведении зданий центральным учреждениям военного ведомства доходило до курьезов. Распоряжением Л.Д. Троцкого автомобильной части при Высшем военном совете передавался дом № 36 по Новинскому бульвару: бывший особняк Н.В. Гагарина, шедевр архитектора Бовэ – единственный памятник художественной архитектуры XVIII в. в Москве. Кроме этической стороны вопроса, небезынтересным представляется факт, что для автомобильной части выделили деревянный дом, признанный «очень опасным в пожарном отношении». Для передачи выделенного автомобильной части дома библиотечному отделу Наркомпроса потребовалось общение секретаря Наркомвоена с военным руководителем Высшего военного совета генералом М.Д. Бонч-Бруевичем[687]687
  Там же. Л. 17, 18 с об. Отношение отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса от 3 августа 1918 г. с просьбой отменить распоряжение Л.Д. Троцкого о передаче дома № 36 по Новинскому бульвару автомобильной части Высшего военного совета; сопроводительное письмо секретаря Наркомвоена в Высший военный совет с уведомлением о согласии передачи здания от 7 августа 1918 г. № 13758/1790. См. также. Л. 18–20.


[Закрыть].

Имели место попытки очистить помещения, занимаемые Главным военно-санитарным управлением (ГВСанУ). 8 июля в управление было направлено отношение медицинской части НКВД с предписанием срочно освободить занимаемые 2-м и 4-м отделениями ГВСанУ помещения. Начальник ГВСанУ в ответ сообщил, что указанные отделения «в других помещениях разместить не представляется возможным за неимением для этого места» и что срочно подыскивается новое помещение для главного управления. Вскоре после этого для «уплотнения» ГВСанУ явился представитель Наркомздрава, а 24 июля Наркомздрав потребовал в 2-дневный срок освободить помещения, «необходимые для развертывания работ эпидемиологической секции»[688]688
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 178. Л. 24–24 об. Справка по ГВСанУ, препровожденная 23 августа 1918 г. Э.М. Склянскому. На документе имеется помета: «материал к заседанию Совнаркома 22/VIII.1918».


[Закрыть]. 31 июля, во время делового разговора заведующего 2-м (врачебно-санитарным) отделением ГВСанУ И.И. Крашенникова с представителем Высшей военной инспекции (ВВИ) доктором Н.И. Красовским, без разрешения вошел заместитель наркома здравоохранения Соловьев. По свидетельству Крашенникова, Соловьев, объявив помещение незаконно захваченным, «вызывающе вел расчет занимаемых отделением комнат и потребовал немедленно выселиться» и угрожал «позвать людей и выкинуть канцелярию в парадное крыльцо». Несмотря на предупреждение члена ВВИ о недопустимости угроз выселения, Соловьев не унимался, о чем Крашенников и доложил в совет ГВСанУ с просьбой оградить его от «таких выступлений агрессивного характера» со стороны Наркомздрава[689]689
  Там же. Л. 25. Служебная записка заведующего 2-м отделением ГВСанУ Совету ГВСанУ от 31 июня 1918 г.


[Закрыть].

Немалая доля вины за длительность переезда Наркомвоена лежала на бюрократизме руководителей военного ведомства. 8 марта один из них – Н.И. Подвойский – направил срочный запрос военкому Московского ВО Н.И. Муралову о возможности расквартирования 32 управлений военного ведомства в центре («например, в помещении судебных учреждений в Кремле, в казармы также, или еще какое-либо громадное помещение в центре или где-либо в одном месте недалеко от центра»)[690]690
  Там же. Л. 10. Д. 161. Телеграмма Н.И. Подвойского от 8 марта 1918 г. № 20.


[Закрыть].

Несколько раньше уполномоченному Наркомвоена по особо важным делам Н. Шошину было поручено «приискание дома, где можно было бы сконцентрировать несколько тесно связанных в работе Военного комиссариата учреждений». Шошин указал на Александровское военное училище, однако Н.И. Подвойский, отвергнув предложение вследствие запущенности здания и необходимости больших материальных затрат на его ремонт, указал уполномоченному на дом страхового общества «Россия». На совещании в составе членов коллегии Наркомвоена Н.И. Подвойского, И.И. Юренева, К.А. Мехоношина, а также инженера МОКУ Зеленского предложение Подвойского было обсуждено, после чего были предприняты шаги к занятию здания «России». Однако деятельный Подвойский не унимался: рассмотрев смету на расходы по текущему и ежегодному ремонту, он забраковал и здание «России». В результате Шошину пришлось запрашивать коллегию Наркомвоена, «какой именно занять дом» и «какие учреждения в нем сконцентрировать». Докладная записка поступила К.А. Мехоношину, переадресовавшему решение вопроса занимавшемуся вопросами эвакуации Э.М. Склянскому[691]691
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 178. Л. 5. Докладная записка уполномоченного по особо важным делам Наркомвоен коллегии Наркомвоена от 13 апреля 1918 г.


[Закрыть].

14 апреля председатель коллегии Главного управления по квартирному довольствию П.М. Милеант созвал совещание со специалистами МОКУ по вопросу о расквартировании Наркомвоена. На следующий же день в ГУ КД был представлен подробный доклад инженера МОКУ Зеленского о расквартировании Наркомвоена в доме страхового общества «Россия» и в Александровском военном училище. Часть наркомата предполагалось разместить в Алексеевском военном училище, достоинством которого признавалась большая вместимость, а недостатком «значительная отдаленность от города». Здания обоих училищ нуждались в капитальном ремонте[692]692
  Там же. Д. 153. Л. 13–13 об. Доклад П.М. Милеанта зам. наркома по военным делам Э.М. Склянскому о плане расквартирования Наркомвоена от 15 апреля 1918 г.


[Закрыть].

19 марта П.М. Милеанту было приказано «в исключительно срочном порядке» приступить к ремонту здания Александровского военного училища и приспособлению его для Наркомвоена. О важности поручения свидетельствует предложение того же приказа «Всем учреждениям и лицам… неукоснительно исполнять все требования начальника управления, касающиеся этих работ». На следующий же день начальник ГУ КД потребовал у руководства Наркомвоена срочного отпуска «в распоряжение начальника Московского окружного квартирного управления 500 000 рублей на ремонт» указанного здания[693]693
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 161. Л. 36. Приказ Высшего военного совета № 1; Л. 35. Служебная записка начальника ГУ КД в Наркомвоен от 20 марта 1918 г.


[Закрыть]. Более того, была создана строительная комиссия по ремонту и приспособлению зданий бывшего Александровского военного училища. Председателя комиссии А.Я. Мишукова наделили «чрезвычайными полномочиями по выполнению этой работы, вплоть до привлечения к ответственности за саботаж и противодействие Советской власти лиц, своими действиями замедляющими ход работ, и лиц, небрежно и неаккуратно выполняющих возложенные на них по ремонту обязанности»[694]694
  Там же. Д. 231. Л. 1. Удостоверение А.Я. Мишукова от 4 июня 1918 г. за подписью Л.Д. Троцкого.


[Закрыть].

12 мая представители Наркомвоена обследовали дома Шереметева на Воздвиженке по Шереметевскому переулку для выяснения их пригодности для центральных учреждений[695]695
  Для управлений Всероссийского главного штаба (ВГШ), Высшего военного совета, Чрезвычайной эвакуационной комиссии.


[Закрыть]. Комиссия сочла пригодными 12 жилых флигелей общей площадью более 15 кв. сажень, вмещающих до 300 квартир. Здание признавалось удобным в связи близостью от Кремля, а также от здания бывшего Александровского военного училища на Арбатской площади, где уже тогда предполагалось разместить Наркомвоен с Военно-хозяйственным советом. Здание был частное, потому предлагалось «безотлагательно приступить к выселению жильцов» (по всей вероятности, кроме 70 служащих Морской коллегии)[696]696
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 178. Л. 8–8 об. Протокол Комиссии Наркомвоена по обследованию здания домов Шереметьевых от 12 мая 1918 г. На документе имеется резолюция (отношение Э.М. Склянскому) К.А. Мехоношина: «Необходимо послать инспекцию для проверки всех представл[енных] сведений ввиду разногласий между представ[ителями] Воен[ного] и Морск[ого] комиссариатов».


[Закрыть]. 4 октября Управляющий делами ВВИ Г.Г. Ягода передал Э.М. Склянскому просьбу Н.И. Подвойского «никому не передавать» освобождаемое Наркомвоеном помещение на Нижнелесной, д. 1[697]697
  Там же. Д. 178. Л. 73. Служебная записка Управляющего делами ВВИ Э.М. Склянскому от 3 октября 1918 г.


[Закрыть].

3 ноября 1918 года начальник общего отделения Полевого штаба Реввоенсовета Республики генштабист И.Д. Моденов был командирован в статистический отдел Всероссийского главного штаба «для ознакомления со статистическими материалами, имеющимися в отделе, и установления, какие статистические дела остались в Петрограде»[698]698
  РГВА. Ф. 1. Оп. 2. Д. 9. Л. 224. Мандат И.Д. Моденова, выданный начальником Полевого штаба 3 ноября 1918 г.


[Закрыть].

Переезд из Петрограда в Москву крайне затормозил работу главных управлений Наркомвоена. Многие из них оставляли на время переезда часть своих сотрудников для ведения текущих дел до того, как переехавшие служащие налаживали более-менее планомерную работу в Москве. 16 марта совет Центрального военно-технического управления (ЦВТУ) направил в Наркомвоен служебную записку. В ней совет предлагал наркомату уведомить посредством печати «все причастные» к ЦВТУ «советы и фирмы» о своем решении оставить в Петрограде 3 членов совета ЦВТУ и Ликвидационную комиссию ЦВТУ (заведующий – В.А. Семковский), исходя из того, что «на новом месте» управление «начнет функционировать не ранее, как через 2 недели». Комиссия должна была заниматься срочной текущей работой инженерного ведомства – выдачей инженерного имущества; уплатой фирмам платежей; расчетами с рабочими; ликвидацией заказов на заводах Петроградского района. Прекратить свое существование комиссия должна была с освоением ЦВТУ на новом месте. Решение совета ЦВТУ было одобрено, о чем свидетельствует резолюция Наркомвоена: «Для сведения»[699]699
  Там же. Оп. 1. Д. 161. Л. 29. Служебная записка Совета ЦВТУ в Наркомвоен от 16 марта 1918 г.


[Закрыть].

Точно так же поступило и Управление военного воздушного флота: председатель коллегии управления К.В. Акашев 15 марта доложил Э.М. Склянскому о том, что в Петрограде временно остаются части всех органов, «в деятельности коих может встретиться необходимость, в связи с обсуждением потребности обороны Петрограда»[700]700
  Там же. Д. 153. Л. 21, см. также Л. 22. Телеграмма К.В. Акашева Э.М. Склянскому от 15 марта 1918 г. № 913.


[Закрыть].

19 марта и.о. комиссара Главного штаба Н. Попов направил Э.М. Склянскому в Наркомвоен докладную записку, в которой уведомил о своем выезде в Москву «вместе с эвакуированной частью Главного штаба». Обязанности комиссара Главного штаба и Главного управления Генерального штаба Н. Попов распределил между собой и большевиком М.В. Михайловым. Попов исполнял обязанности комиссара ГШ и ГУГШ в Москве, Михайлов – в Петрограде[701]701
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 153. Л. 26–26 об. Докладная записка Н. Попова Э.М. Склянскому от 19 марта 1918 г. Более того, на момент отправления Попова с частью Главного штаба в Москву, Михайлов находился в служебной командировке, а потому временно исполнять обязанности последнего должен был член ячейки РКП(б) Главного штаба А.Н. Туманов.


[Закрыть].

Не позднее 30 апреля была составлена «Справка о необходимости задержать эвакуацию некоторых органов Военно-хозяйственного совета в Петрограде». Автор записки констатировал: «В настоящее время большинство главных довольствующих управлений, вследствие незаконченной эвакуации и потери связи друг с другом – находятся в бездействии», ни одним из них «не сделано общих и согласованных распоряжений о частичной демобилизации военной промышленности и сокращении, а в некоторых случаях – полной ликвидации военных заказов». Единственной организацией, продолжавшей работу, в докладе признавался ВХС и ряд его органов[702]702
  А именно: Хозяйственно-технический комитет; Ликвидационной отдел Хозяйственно-технического управления и отделы того же управления; заведующие секвестром, реквизицией и назначением на государственные заводы; отдел по делам о военнопленных Управления демобилизационно-экономического.


[Закрыть], который был вынужден оставаться в Петрограде для срочной постановки задач и дачи указаний промышленным предприятиям и главным довольствующим управлениям по вопросам продолжения ликвидации заказов, выработки и опубликования общих принципов ликвидации; удовлетворению претензий германских подданных, пострадавших от предпринятых советским правительством «мер военного времени»[703]703
  Там же. Л. 35 с об—36. Датируется по помете Э.М. Склянского.


[Закрыть].

Впрочем, в это же время Законодательно-финансовое управление (ЗФУ) ВХС направило в Наркомвоен ходатайство об отсрочке эвакуации управления до времени его сформирования и налаживания работы. Ходатайство было аргументировано следующим образом: как раз в это время должна была начаться основная работа по реорганизации Канцелярии Военного министерства (Кавоми) в ЗФУ ВХС. В документе констатировалось, что ЗФУ «пока еще совершенно не сформировано и не имеет ни штатов, ни даже намеченного личного состава», а потому немедленная эвакуация повлечет за собой «временный перерыв в текущей работе, что особенно опасно в отношении финансовом, так как в случае разъединения управления от хозяйственно-технического и экономического могут приостановиться как финансирование хозяйственных мероприятий, так и отпуск кредитов, срочно необходимых на ликвидацию и расчет с рабочими»[704]704
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 153. Л. 38. Документ также датируется по помете Э.М. Склянского.


[Закрыть]. С 4 по 12 апреля работа в ЗФУ вообще не велась[705]705
  Там же. Д. 161. Л. 101. Служебная записка Управляющего делами ВХС Н.А. Бабикова секретарю Н.И. Подвойского С.А. Баландину от 11 апреля 1918 г.


[Закрыть]. Ряд проблем, связанных с эвакуацией ЗФУ при ВЗС, сказались уже в апреле 1919 года, когда начальник журнального отделения ЗФУ И.П. Трошнев выяснил, что в Петрограде, «в шкафах дубового зала, кодификационного, счетного и законодательного отделов бывшей Канцелярии Военного министерства» остались архивные материалы, не утратившие своего оперативного значения (!). Сказалось именно то обстоятельство, что «реорганизация» Кавоми в ЗФУ при ВЗС хронологически совпала с переездом Наркомвоена в Москву[706]706
  Там же. Ф. 46. Оп. 2. Д. 58. Л. 176–176 об. Докладная записка И.П. Трошнева заведующему законодательным отделом И.А. Белопольскому. Трошнев просил своего начальника как сведущее в делопроизводстве бывшей Кавоми лицо – лично присутствовать «при сортировке и разборке очень ценного и богатого материала», остававшегося в Петрограде.


[Закрыть]. Кстати, результат этой «реорганизации» был близок к нулю: все сокращенные из «своих» остались на службе[707]707
  Там же. Л. 61 об—62.


[Закрыть].

С переездом и реорганизацией с Кавоми был связан и один курьезный случай: в апреле 1918 года, уезжая в Москву, ряд служащих оставили на частных квартирах и в помещениях бывшей Кавоми оружие (ружья, револьверы и шашки), которое в это время маниакального недоверия «военспецам» хранить не разрешалось. За год в Петрограде вышло запрещение на хранение оружия, а ВЧК при описи обнаружила оружие и арестовала за это одного из служащих – зав. домом бывшей Кавоми Г.Н. Кнорринга. Руководство ЗФУ при ВЗС (зав. законодательным отделом военспец И.А. Белопольский) пыталось «покрыть» «своих», ссылаясь на неполучение распоряжения петроградских властей об обязательной сдаче оружия[708]708
  Там же. Ф. 46. Оп. 2. Д. 58. Л. 310–311. Отношение И.А. Белопольского в ПетроЧК. 6 декабря 1919 г.


[Закрыть]. Необходимо отдать должное М.С. Кедрову: именно он в апреле 1918 года, во время спешной эвакуации ВЗС в Москву, отдал распоряжение о сохранении за семьями служащих права на дальнейшее пользование казенными квартирами в доме бывшей Кавоми и предоставлении несемейным помещения для хранения оставленного ими имущества[709]709
  РГВА. Ф. 44. Оп. 7. Д. 29. Л. 76.


[Закрыть]. Но, как оказалось, Кедров отдал через Ф.П. Балканова устное распоряжение, не удовлетворившее уполномоченного Главначснаба Петроградского района. В итоге дело затянулось до ноября 1918 года, когда получивший соответствующее ходатайство Ф.П. Балканова Э.М. Склянский подтвердил через военного руководителя Петроградского ВО Б.П. Позерна распоряжение М.С. Кедрова, поставив при этом следующее условие – ограничить предоставленные семьям служащих помещения в доме бывшей Кавоми «самыми минимальными размерами» по усмотрению уполномоченного Главначснаба Петроградского района и «за установленную плату»[710]710
  Там же. Л. 67–68, 74–76 об.


[Закрыть].

Самые большие проблемы были связаны с эвакуацией в Москву (частично через Самару) Главного артиллерийского управления (ГАУ). По состоянию на 27 марта 1918 года, ГАУ оставалось в Петрограде, кроме 132 человек, выделенных из состава отделений и делопроизводств управления (по 2–3 человека от каждого) и находящихся с 9 марта в Самаре, вместе с начальником управления – А.А. Маниковским. Совет ГАУ в составе начальника и двух комиссаров (С.Е. Иванова и зав. техническим подотделом отдела вооружения Всероссийской коллегии по формированию РККА) даже представил на утверждение Э.М. Склянского постановление об организации из этих выделенных чинов «особого центрального полевого артиллерийского управления»[711]711
  Там же. Д. 28. Л. 23 об.


[Закрыть].

28 марта Л.Д. Троцкому для налаживания работы ГАУ предлагалось, как можно скорее, «сравнительно небольшую» часть ГАУ, эвакуированную в Самару, перевезти в Москву, остальную часть ГАУ и Артиллерийский технический комитет – эвакуировать из Петрограда в Москву; в Питере оставить «достаточный аппарат для объединения, согласования и распорядительной деятельности по эвакуации Петроградского района, который в военном отношении (как в смысле заводского дела, так и в отношении складов военного имущества) составляет около половины всей промышленности России»[712]712
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 153 Л. 33. Записка начальника Хозяйственно-технического управления при ВХС В. Ипа[това] была отправлена из Петрограда, в Москве она попала к Э.М. Склянскому. Документ был переадресован Э.М. Склянским М.С. Кедрову.


[Закрыть].

Председатель совета Колков в конце апреля – начале мая 1918 года находился в Москве. Он как раз получил распоряжение Э.М. Склянского о выезде ГАУ в Москву в 7-дневный срок и безуспешно пытался выйти из патовой ситуации. «В Москве, когда мы были все вместе, мы могли детально обсудить, как и в какое время можно переехать без ущерба для работы и какое нам нужно помещение, но теперь мы снова разъединены и решаем этот вопрос врозь, а не вместе. Итак, к отъезду готовимся, – докладывал Колков Склянскому, – но считаю своим долгом заявить, что здесь очень большая ненормальность, при которой работать не возможно»[713]713
  Там же. Д. 215. Л. 30. Телеграмма Колкова Э.М. Склянскому от 4 мая 1918 г. № 2135.


[Закрыть]. К 16 мая для ГАУ на основании распоряжения Л.Д. Троцкого в Москве было подыскано помещение, признанное товарищем председателя совета ГАУ «вполне подходящим»[714]714
  Там же. Д. 166. Л. 217.


[Закрыть].