Текст книги "Погружение в Театр-музей Дали. Книга-экскурсия, или Практическое пособие по выживанию"

Рукомойники фирмы «Roca». Шедевры каталонской сантехники, установленные в верхней части стен дворика, образуют своеобразный «хор ангелов». Летом-осенью, когда Театр-музей предлагает вечерние визиты, у посетителей есть возможность убедиться, что умывальнники эти являются в то же время плафонами светильников. Когда в них зажигают свет, ощущение «ангельского хора рукомойников» значительно усиливается.

Золоченые фигуры в стиле «ар-деко». «Псведвооскары», знакомые на по фасаду музея, присутствут в нишах окон, в данном случае представляя собой зрителей (или участников) театрализованного действа, частью которого являемся и мы.

Барельефы из серии «Искусство и ремесла». Снова знакомая нам деталь – вспомним монумент Франсеску Пужольсу. «Накопление» Дали не знало предела. Остававшиеся в запасе барельефы Дали ловко пристроил во дворик – и смотрятся они здесь, как видите, весьма органично.

Обгорелые балки. Обгорелые балки оставлены Дали намеренно. Это, по словам художника, знаки «очистительного костра, в огне которого и возник Театр-музей». На моих глазах балки не раз реставрировали, так что будем надеяться, что они еще долго прослужат в качестве гармоничных элементов общего ансамбля дворика.

«Чудища». Их четыре – два «чудища» мужского пола, и два – женского. Создание их на совести Сальвадора Дали и директора музея Антони Пичота. Чтобы соорудить этих монстров, в ход пошли улитки, камни с мыса Креус, ветки платанов с бульвара Рамбла в Фигерасе, обломки горгулий из церкви Святого Петра, где мы уже побывали, а также выдвижные ящики старой меблировки мэрии Фигераса – о, это божественное накопление!

Пока нас окончательно не завалило залежами далианского добра – бежим! Точнее, поднимемся по одному из двух пандусов, толкнем тяжелую дверь – и окажемся на сцене.

СЦЕНА и Купол

Задник к балету «Лабиринт»

Первое, что мы увидим, оказавшись на сцене – грандиозных размеров задник к балету «Лабиринт», премьера которого состоялась в Нью-Йорке в 1941-ом году.

Дали, который, как мы помним, считал себя прежде всего театральным художником (хотя таковым не являлся) не только написал задник, но создал также костюмы, декорации и даже написал либретто.

В основу балета лег миф о Тесее и Ариадне, а хореографом выступил сам Леонид Мясин. Премьера, состоявшаяся 8 октбяря в Метрополитен-опера, имела шумный успех. Не лишне вспомнить, что в начале сороковых Дали был, пожалуй, самой успешной и популярной фигурой среди европейцев, спасавшихся в США от войны.

Дали настолько восхищался этим полотном швейцарца, что в 1932-ом, не удержавшись, написал свою версию под названием «Истинное изображение „Острова Мертвых“ Арнольда Беклина в час вечерней молитвы».

Завораживающая кладбищенкая атмосфера картина пришлась по вкусу не только сюрреалистам, но и современникам Беклина задолго «до описываемых событий». В конце 19-го века репродукцию «Острова Мертвых» можно было увидеть в любом доме средней руки, претендующем на тягу к прекрасному.

Определенный налет ирреальности можно счесть предтечей и сюрреализма, и магического реализма.

А уж что до скал да кипарисов, изображенных на картине Беклина – более отрадную и родную картину для Сальвадора Даливсе с его фанатичной влюбленностью в Кадакес, мыс Креус и Порт-Льигат трудно. кажется, себе и представить.

Однако самое интересное в заднике к балету «Лабиринт» – не сам он а автограф автора. Или, лучше сказать авторов? Ведь присмотревшись, мы увидим: «Gala-Salvador Dali».

Здесь самое время уделить две минуты роли Гала в творчестве своего мужа.

Дело в том, что Гала Дали (или, как уже привыкли ее называть – Елена Дмитриевна) всегда воспринималась мировой околокультурной общественностью, как хваткая девочка из Казани, успевшая пообтесаться в богемных кругах Парижа и вовремя положившая глаз на молодого гениального каталонца – Сальвадора Дали.

Успешная монетизация талантов молодого супруга позволила ей в дальнейшем вести жизнь свободную, безбедную и не лишенных некоторых приятных бонусов, в лице тех же прелестных «мальчиков», к которым Гала питала известную слабость на протяжении второй половины своей долгой жизни.

Непосредственное участие Гала в более тонких материях – в том же творчестве первого мужа (Поля Элюара) или, тем более, второго (нашего Сальвадора Дали) – никогда не обсуждалось, поскольку его априори не существовало и существовать не могло. Но так ли это на самом деле?

При моем личном отсутствии симпатии к этой, безусловно, великой женщине, ответственно заявляю: такой взгляд на Гала – как на музу, модель и умелого манипулятора супругом, глубоко поверхностен и неверен. Взгляд этот сформировался во многом благодаря тем современникам и знаввшим ее людям, которые супругу Дали, мягко говоря, недолюбливали. А поскольку «недолюбливали» ее практически все – за исключением, разве что, Сальвадора Дали – то нечему и удивляться. Жена, модель, манипулятор. Ну, пожалуй, еще и муза – с сомнительными достоинствами музы.

При этом всегда почему-то принято было игнорировать несколько фактов, опровергнуть которые нельзя, ибо они истинны, и которые заставляют усомниться в таком упрощенном подходе ку образу нашей землячки.

Факт первый. До того, как встретиться с Дали Гала (Елена Ивановна Дьяконова) вместе со своим первым мужем, французским поэтом Полем Элюаром, а также Андре Бретоном, Максом Эрнстом и Луи Арагоном уже участвовала в Париже в создании кружка сюрреалистов.

Причем, хочу отметить, участие ее вовсе не сводилось к тому, что она попеременно спала с каждым из вышеозначенных мужчин. Конечно, кое с кем было и такое (Макс Эрнст) – но осное участие все-таки заключалось в том, что наряду со всеми она «генерировала» идеи, и не без ее активной роли движение сюрреалистов обрело окончательную форму.

Факт второй. Когда все-таки случилась эта судьбоносная встреча Гала и Дали в Кадакесе, и Гала убежала от первого супруга к молодому каталонцу – кем был этот Дали? А был Дали всего лишь многообещающим провинциальным художником без копейки денег за душой, и первые годы их совместной жизни с Гала в рыбацкой халупе Порт-Льигата иначе, как очень бедными, не назовешь.

Напомню – Гала ушла к нищему Дали от довольно обеспеченного Поля Элюара и оставила парижскую квартиру ради хижины без удобств на краю света, в умопомрачительной, даже по каталонским меркам, глуши. Я всегда рассказываю об этом во время экскурсии – разрушаю миф о проницательной хищнице, которая поменяла талантливого Элюара на гениального Дали.

Не был тогда Дали – гениальным. Не был – ни под каким соусом. И вопрос о том, станет ли он впоследствии успешным, гениальным и небедным, на момент ухода Гала от Элюара оставался не то что открытым, а, я бы сказал – распахнутым настежь!

Гала, и сейчас это становится все более очевидным, на момент встречи с Дали да и в первые годы их совместного бытия была творческим и свободным человеком.

И от небедного Элюара к нищему Дали ушла только по этой причине: с нищим Дали было интереснее. Говоря «интереснее», я имею в виду любовь. Ту самую, в которую она ухнула, как в прорубь, с головой, наплевав на всякую корысть.

Факт третий: И наконец, третий факт, с моей точки зрения, самый весомый в развенчании мифа о Гала, как о жене, коммерческом агенте, манипуляторе, томно вздыхающей Музе.

Этот «факт» я многажды показываю туристам во время экскурсии по Театру-музею Дали в Фигерасе.

И имя ему – автограф Дали. Сальвадор Дали, страдаший безграничным бредом величия, называвший себя даже не гениальным, а «божественным», презиравший всё и вся, сотворенное не им, или на худой конец, не Веласкесом – так вот, этот самый Дали с определенного момента стал подписывать свои картины «Гала-Сальвадор Дали»!

Понимаете? Божественный Дали подписывал именем своей возлюбленной супруги не соседские заборы или пляжный песок, что было бы куда логичнее – но ставил это имя на своих картинах, причем – впереди своего собственного.

То есть, он не только признавал ее важную роль в самом для него святом – творческом процессе, но даже почитал эту роль поважнее своей!

Странно, что на этот факт, лежащий на самой поверхности, самый, повторюсь, наглядный их всех, до сегодняшнего дня никто не обращал внимания.

«Подписывая свои работы как Гала-Дали, я просто называю вещи своими-именами, потому что без моего близнеца – Гала, этих произведений просто не было бы»

Обладавшая замечательным чувством вкуса, которого Дали в молодости яавно недоставала, Гала подсказывала, критиковала, заставляла Дали вносить те или иные изменения в процессе работы над картиной; она могла подбросить удивительную идею, оригинальности которой завидовал сам Дали…

Конечно же, потом все было иначе. Появились нездоровые пристрастия, на которые она швыряла огромные деньги – мальчики, азартные игры, от которых она, было время, зависела не меньше, чем от мальчиков.

Эта безудержная растояительность являла разительный контраст с ее скаредностью в мелочах, что лишний раз доказывает – Гала была человеком страстей, как и положено творческой личности.

Кем же была она на самом деле – Гала? Женщина, вызывавшая стойкую неприязнь у Луиса Бюнуэля (который однажды в приступе гнева едва ее не задушил) и Андре Бретона – и в то же время влюбившая в себя до беспамятства сразу Поля Элюара, а потом и Сальвадора Дали…

Близко дружившая с Рене Кревелем – и заставившая сходить сума от страсти Макса Эрнста… Не может, согласитесь, быть случайностью, чтобы столько неординарных творцов своей эпохи испытывали столь противоречивые – но одинаково сильные чувства к Елене Дьяконовой, как звалась она в девичестве. И, понятно, ничего подобного не могло бы быть, если бы сама она являлась заурядной серой мышью.

Геодезический купол

А теперь встанем ровно на середину сцены Театра-музея и поднимем головы кверху, чтобы увидеть изнутри то, что уже видели снаружи – знаменитый геодезический купол. Его почти невесомая сферическая конструкция рождает ощущение полета, свободы, света, бесконечности… За сорок с лишним лет куполу Театра-музея действительно удалось стать символом не только Театра-музея, но и всего Фигераса в целом.

Дали называл этот купол одной из самых совершенных архитектурных конструкций на Земле и отмечал, что в зависимости от времени суток и точки обзора, купол каджый раз выглядит по-разному. Сам художник мог любоваться геодезическим куполом до бесконечности, и гордился им так, как будто сам его и построил.

Нет, не сам – но купол стал именно той частью музея, которую решено было соорудить над обгорелыми стенами бывшего театра в первую очередь. «При строительстве я всегда начинаю сверху!» многозначительно заметил по этому поводу Дали, добавив, что купол всегда служил для него воплощением совершенства, единства и монархии.

Насчет монархии – заявление уместное и своевременное: на дворе был 1970-ый, и молодой Хуан Карлос вот-вот должен был стать преемником Франко на посту главы Испанского государства. Дали, не будем забывать, всегда старался держать нос по ветру, органично меняя веру в подходящий для этого момент.

Случалось, конечно, что чутье подводило ушлого каталонца, но в целом его приспособленческой ловкости можно только позавидовать. Но вернемся к куполу.

Человеком, который запатентовал конструкцию геодезического купола, был американский инженер-самоучка, изобретатель, писатель, архитектор и вообще человек-оркестр Ричард Бакминстер Фуллер, помимо купола и ряда других изобретений, подаривший нашему миру термина «синергетика».

Фуллер, как и Дали, сильно опередил свое время – и не удивительно, что талантливый Дали считал Фуллера в некоторым смысле ровней себе и хотел, чтобы сам Ричард приехал в Фигерас для возведения сетчатой прозрачной конструкции.

Фуллер, однако, приехать не смог – человеком он был занятым и, к тому же, не первой свежести: к тому времени ему было изрядно за 70. Тем не менее, из уважения к Маэстро Дали, Фуллер мгновенно подыскал ему толкового специалиста из местных.

Им оказался молодой, едва перешагнувший за 30 Эмилио Перес Пиньеро, блестяще выполнивший возложенную на него задачу – и, увы, не доживший даже до открытия музея. Пиньеро разбился в автокатастрофе в 1972-ом, и Дали посвятил ему проникновенные строки в журнале «Архитектура», расхвалив купол Пиньеро до небес.

Сам художник добавил к конструкции шестнадцать странных гипсовых скульптур, как будто застывших с середине странной шаманской пляски, окрестив и защитниками музея.

Не исключено, что судорожно-летящие очертания скульптур навеяны набиравшей силу трамонтаной, во время которой Дали создавал своих «защитников».

Одна из скулптур имеет, впрочем, более адекватный вид: – это мужчина в плаще на голое тело, чем-то напоминающий Супермена.

«Супермен», единственный из всех, полихромен и всегда, даже в светлое время суток, подсвечивается, что указывает на его статус капитана всего околонебесного воинства.

Со временем Дали открыл для себя еще одно удивительное свойство купола, которое привело художника в совершенный восторг – удивительное сходство геодезической конструкции с фаточным строением глаза мухи. Здесь мы вплотную подобрались к одному из тех навязчивых фетишей, которыми всегда был славен образный мир Дали. Муха – это «священная корова» Дали, да простится мне этот каламбур.

В мухе, считал художник, воплощены все мыслимые добродетели и совершенства не только насекомых, но и мира живых существ вообще. Мухи настолько занимали воображение художника, что он посвятил им целый раздел в своем «Дневнике одного гения», который так и называется: «Похвала Мухе».

Чтобы не утомлять вас пересказом довольно длинного хвалебного текста, скажу лишь, что Дали называет мух Музами Средиземноморья и всю неисчерпаемую мудрость средиземноморских античных философов приписывает именно мухам, которые облепляли неподвижные тела мыслителей во время их глубоких раздумий – и дарили им вдохновение.

Источником своего персонального вдохновения Дали также считал мух. Бывая в Барселоне, он нередко захаживал на рынок «Бокерия» и приобретал там финиковый мед, на который мухи особенно падки. Художник умащивал медом свои задорно торчащие в небо усы, дожидался, пока на них усядутся мухи – и испытывал в эти мгновения, по собственным его словам, необычайные приливы вдохновения.

Усы Дали, таким образом, являлись вовсе не «трагической константой человеческого лица», как когда-то назвал эту волосяной нарост Федерико Гарсия Лорка, но антеннами-приемниками, с помощью которых Дали принимал ниспосланную через мух божественную энергию неба.

Что касается истоков этого странного культа – никакой загадки здесь нет. Фигерас расположен в провинции Жирона с одноименной столицей, а всякий, кто бывал в Жироне, знает, что муха – самый настоящий символ этого чудесного средневекового города. Разумеется, сызмальства бывал в Жироне и Сальвадор, для которого поездка в областной центр превращалась в настоящий праздник.

И, как и любой другой, малютка Сальвадор прекрасно был знаком с легендой о «мухах Святого Нарцисса», покровителя города. Вкратце суть истори такова.

В 1285 г. Жирона в очередной раз была осаждена французами – и, запершись в крепостных стенах, стойко противостояла осаде. Город, кстати, не случайно заслужил прозвище «Непобедимого» – лишь трижды за многие столетия французам удавалось его захватить.

В тот раз жиронцы стояли насмерть, и французы, чтобы чем-то досадить защитникам, решили осквернить гробницу с мощами Святого Нарцисса, покровителя города.

Церковь Сан Фелиу, где находились (и находятся сейчас) мощи Нарцисса, располагалась тогда за пределами крепостных стен, так что никаких проблем с осквернением у францзов, теоретически, возникнуть не могло.

На деле вышло иначе. Когда циничные лягушатники, прямо на лошадях въехавшие в храм, приподняли тяжелую крышку гробницы Нарцисса, их ждал неприятный сюрприз – оттуда роем вылетели крупных, размером с грецкий орех мухи с красно – зелеными полосками на брюшках, и яростно набросились на осквернителей праха, кусая их почем зря. Досталось всем – и людям, и лошадям.

На всякий случай, французы решили ретироваться – но было поздно – мухи еще долго преследовали их за пределами церкви, прежде чем успокоились и отстали. Французы, когда эта мушиная атака прекратилась, с облегчением перевели дух – но, как вяснилось, преждевременно.

Проблемы только начинались. Мушиные укусы вызвали сильнейшую эпидемию, которая угробила 20 000 человек и 4 000 лошадей. В конце концов, понимая, что все пропало, французы вынуждены были снять осаду и убраться за Пиренеи обратно.

С той поры муза считается оберегом, символом, талисманом и небесной заступницей прекрасной Жироны. Как видим, о божественной природе мух Дали был наслышан еще в детстве – именно там, уверен, и следует искать истоки «мушиного культа» Дали.

Надгробная плита Дали (не единственная)

Знаете ли вы, что Сальвадор Дали, и при жизни славный своими чудачествами, отличился и после смерти? У художника не одна, а целых две могилы, причем, в какой из них он хотел упокоиться сам – очень спорный вопрос. Об этом мы сегодня и побеседуем.

Вторая могила Сальвадора Дали (занята). В Театр-музей Сальвадора Дали в Фигерасе приходят свыше миллиона человек ежегодно. И многие из этих пришедших, оказавшись на сцене театра-музея и делая фотографии, даже не подозревают, что стоят при этом на могильной плите, под которой, в двух гробах, вставленном один в другой – цинковом и дубовом – покоится тело Сальвадора Дали.

Догадаться на самом деле сложно – на массивной каменной плите нет ни единой надписи, которая свидетельствовала бы о том, что под нею кто-то лежит.

Забальзамированный, обряженный в нарядную тунику, на которой вручную золотом были вышиты его инициалы, корона маркиза и двойная логарифмическая спираль, Дали лежит в самом центре своего музея, который, в свою очередь, по словам самого Дали, является ничем иным, как центром мирового искусства.

Прямо над ним – знаменитый прозрачный купол музея, своим фасетчатым строением напоминающий глаз мухи: а мухи, по мнению Дали, это Музы Средиземноморью и проводники вдохновения. Так что место для захоронения Дали, кажется, выбрал самое правильное. Лучшего и желать нельзя, верно?

Так-то так – однако в том, что это место «выбрал» сам Дали, возникают определенные сомнения. Ведь есть и «первая» могила Дали – та самая, которую, он подготовил сам, а впоследствии не раз заявлял близким ему людям о своем желании быть похороненным именно там – то есть, в склепе замка Галы в Пуболе.

Первая могила Сальвадора Дали (свободна). Для того, что все стало более понятным, перенесемся в май 1982-го. Гала находилась в это время при смерти, и ни у кого не возникало ни малейших сомнений в том, что вот-вот она умрет – даже сам Дали, кажется, принял эту мысль и смирился с ней.

В середине мая, когда надежда на выздоровление Галы исчезла окончательно (не будем забывать, ей было 88), Дали распорядился подготовить склеп в замке Пуболь, который он подарил жене в конце 60-хх.

Вот тогда-то и появилась та самая, «первая» могила Дали, в которой он и желал упокоиться после своей смерти – рядом с женой. Всю жизнь они прожили в глубокой и неразрывной связи друг с другом – поэтому желание это было более чем естественным – да так всеми и воспринималось.

Не раз и не два Дали в разговорах с близкими ему людьми даже делился планами насчет устройства пышного общего саркофага, а однажды даже высказал пожелание, чтобы после того, как он ляжет рядом с супругой, их руки соединили бы в вечном союзе – звучит довольно жутковато, зато вполне отражает настрой и ход мыслей Дали.

Гала желала быть похороненной только там, более того – она и умереть хотела бы в замке, однако вышло по-другому. Скончалась она в Порт-Льигате, в субботу, в 6 утра – крайне неудачное время для смерти!

Почему «неудачное»? Потому что суббота. Без справки из мэрии везти ее тело в замок в Пуболе, где его должны были забальзамировать и предать земле, было нельзя. Поэтому в последний свой путь Гала отправилась в обход закона – как собственно, и жила, постоянно скрывая доходы от налоговой службы.

Поэтому перевозили в Пуболь ее как живую, усадив на заднее сиденье купленного в Монако кадиллака. Рядом находилась сиделка с заранее приготовленной речью на случай, если их остановит полиция: дескать, госпожа была жива, мы везли ее в больницу, и вот, пожалуйста – прямо в дороге она скончалась.

С полицией, однако, все обошлось. Гала привезли в Пуболь, забальзамировали, обрядил в ярко-красное платье от Диор, в котором она сама при жизни выказывала желание быть похороненной – и уложили в склеп.

Смерть ее запустила в Дали ужасающий механизм саморазрушения, за пару недель превративший его в беспомощного трясущегося старика. Какое-то время Дали пытался уморить себя до смерти, отказываясь от пиши и воды – однако жажда жизни все-таки победила.

Но длительное обезвоживание привело к тому что в дальнейшем его поили и кормили через трубки, вставленные в нос и в рот: пищу в обычном виде организм уже не принимал. Дали практически полностью утратил дар связной речь и самоизолировался от внешнего мира, не желая никого видеть.

Если быть более точным, художник не хотел, чтобы его видели таким. Это его поручение выполнялось неукоснительно. Вообще с момента смерти Галы и до смерти самого Дали за всего действия и контакты с внешним миром отвечали три человека, которых называли «хунтой», или «троицей ангелов-хранителей», и обвиняли их в том, что они буквально похитили Дали, держат его взаперти и навязывают беспомощному больному старику свою волю.

Не думаю, что это так – Дали, как я сказал, прежде всего сам не хотел, чтобы мир видел его в таком раздавленном и жалком состоянии. Тем не менее, фактом остается факт – эти три человека были наиболее близки к Дали в последние годы его жизни – и эти три человека отвечали за связь Дали с внешним миром.

Вот их имена: Мариа Лорка (мэр Фигераса), Антонио Пичот (директор Театра-музея Дали) и Робер Дешарн (секретарь Дали). Считалось, что только они, и никто более, в состоянии понять ту совершенно нечленораздельную речь, которой Дали иногда пытался изъясняться – в особенности, в последние годы.

Я намеренно рассказываю об этом подробно, поскольку это имеет самое непосредственное отношение к предмету нашего разговора.

В январе 1989-го стало понятно, что дни Дали сочтены. Артуро Каминада (водитель и дворецкий Дали, находившийся в услужении Маэстро 43 года), начал готовить склеп в замке Пуболя к захоронению.

Повторюсь – ни у кого не возникало и тени сомнения в том, что такова воля Дали – он озвучивал это желание множество раз и, как мы уже убедились, сам распорядился подготовить место своего будущего захоронения рядом с Гала.

Поэтому настоящим громом среди ясного неба стала пресс-конференция в середине января в Фигерасе, устроенная по инициативе мэра города – того самого Мариа Лорки, который, по его словам, намеревался сообщить что-то крайне важное.

И сообщил! Сообщение его стало настоящей сенсацией. По словам Лорки, еще 1 декабря Дали, жестом попросив всех выйти из больничной палаты, подозвал Лорку к себе ближе, и, по словам мэра, высказал «ясное и отчетливое желание быть похороненным не рядом с Галой в Пуболе, а под сценой своего Театра-музея».

На вопрос, почему он не сообщил об этом общественности сразу же, Лорка скромно ответил, что не желал будоражить общественность заранее, тем более, что оставались шансы на выздоровление Дали – причем, мизерные.

Сказанное Лоркой настоьлко противоречило общеизвестным намерениям Дали, которые тот демострировал ранее, что Лорке никто не поверил.

Тем не менее, один был одним из «троицы ангелов-хранителей», и одним из трех людей на Земле, которые, как считалось, понимают нечленораздельное бурчание художника.

Если бы два других члена «троицы» – Антони Пичот и Робер Дешарн – подвргли слова Лорки сомнению или заявили бы прямо, что это ложь – Дали был бы похоронен в Пуболе.

Однако и Пичот, и Робер Дешарн противоречить словам Лорки не стали – то есть, согласились с их подлинностью.

Но вот вопрос – не были ли они лично заинтересованы в этом? А вот ответ – были! И Лорка, и Пичот, и Дешарн – каждый по-своему. Лорка, как мэр города, в котором похоронен Дали; Пичот – как директор музея, в котором похоронен Дали, а Робер Дешарн – как человек, очень хорошо нажившийся на Дали, причем – не самым честным способом.

Пичот и Лорка пркрасно об этом знали, наверняка, многое могли бы об этом рассказать, будь у них такое желание – поэтому спорить с ними вовсе не входило в его планы.

Сам Дали, как я сказал уже, был совершенно некоммуникабелен – ему оставалось жить считанные дни.

Никто – совершенно никто! – не верил словам Лорки, и никто – абсолютно никто! – не смог опровергнуть его заявление. А те, кто смог бы – не захотели. Так и вышло, что Дали упокоился не в той могиле, которую подготовил для себя сам еще при жизни.

А уж соответствовало ли это его собственному желанию – до сих пор не известно. Артуро Каминада, бывший рядом Дали почти сорок лет – водитель, слуга, распорядитель, мальчик на побегушках, обин из ближайших к Дали людей, был абсолютно уверен, что Дали хотел лежать рядом с Гала в Пуболе – а к его мнению, учитывая его близость к Дали, стоит прислушаться. Но не прислушались. И к тайнам, мистике и загадкам, окружавшим Сальвадора Дали «при жизни», прибавилась еще одна. Впрочем, мистицизм Дали считал одной из главных составляющих творчества – так что это вполне в его духе!