Текст книги "Не жди, не кайся, не прощай"

Так Константин ступил на скользкую дорожку, сойти с которой не надеялся никогда.

Набрав полную грудь воздуха, Рогач приблизился к двери и заорал:

– Эй, на вахте! Тут баклан окочурился. Забирайте, пока не завонялся.

Памятуя уговор, Константин немедленно улегся на пол лицом вниз. Подобно сообщнику, он был полностью одет, несмотря на нестерпимую жару в камере. Это могло вызвать подозрение вертухаев, но Рогач сказал, что, судя по голосам, они что-то отмечали и успели изрядно залить глаза. Как бы то ни было, а обратного пути нет.

– Вы что, оглохли? – надрывался Рогач. – Уберите этого жмура!

«Раз, – считал про себя Константин. – Два…»

Время словно застыло.

Наконец на зов Рогача явился прапорщик, отрастивший зачем-то лермонтовские усики, хотя, ясное дело, стихов он не сочинял и не любил. Вопреки уставу караульной службы, в камеру он сунулся без сопровождающего, оружие на изготовку не взял, Рогачу отойти к дальней стене не приказал. Никудышный оказался прапорщик, несмотря на бравый вид. Да и взгляд у него был мутный, как та самогонка, которой он угостился на боевом посту. Стоило ему наклониться над Константином, как тот схватил прапорщика за ворот и притянул к себе.

– Ну, ты, – опешил тот, не в состоянии распрямиться.

Тут Рогач ухнул, оттолкнулся от пола обеими ногами, высоко подпрыгнул и приземлился на хребет прапорщика. Стоя на согнутой спине, он ударил парнишку каблуком в основание черепа, после чего проворно спрыгнул, предоставив действовать сообщнику.

Продолжая удерживать прапорщика, Константин резко дернул его на себя и приподнялся, выставив голову. Врезавшись носом в его лоб, прапорщик даже не пикнул, потому что успел потерять сознание. Константин швырнул его через себя, как тряпичную куклу. Все так же безропотно прапорщик пролетел полтора метра по воздуху и остался лежать на полу, не обращая внимания на то, что его усики постепенно намокали от крови.

Тем временем Рогач метнулся к открытой двери и прислушался. В конце коридора играла музыка, задорные женские голоса пели: «Попросила я молодца, ца-ца-ца, не ходи ко мне без конца, ца-ца-ца».

– Пушку бери, – поторопил Константина Рогач. – И обойму не забудь.

Сам он закрыл дверь, приблизился к окну, выставил решетку и осторожно опустил ее вниз.

– «Попка» на вышке придремал в холодке, – доложил Рогач шепотом. – Ствол за пояс и за мной. Рубахой руки не забудь обмотать. И не дрейфь, фраерок, прорвемся.

С этими словами он разодрал свою майку надвое, наскоро перебинтовал ладони кусками материи, подтянулся и исчез в незастекленном оконном проеме.

Высунувшись наружу, Константин увидел зеленый дощатый забор с пущенной поверху колючей проволокой. Рогач, прыгнувший со второго этажа прямо на нее, копошился там, издавая приглушенное кряхтение. Но ни одного стона Константин от него не услышал и решил, что вытерпит боль тоже. По счастью, охранники не додумались навесить на колючку пустые консервные банки, как это делали фашисты в концлагерях. Иначе шум давно разбудил бы часового, нахохлившегося под навесом вышки.

Как только Рогач перевалился через забор, Константин сцепил зубы и прыгнул следом за ним. Проволока самортизировала и закачалась под его тяжестью, словно гигантская паутина, принявшая очередную жертву. Чувствуя, как ржавое железо раздирает кожу, Константин кое-как продрался через преграду и секунду спустя уже летел к земле по ту сторону забора. Зацепившись штанами за колючки, он приземлился вниз головой, едва не свернув шею.

– Это были цветочки, – успокоил его распластавшийся на взрыхленной граблями земле Рогач. – Впереди ягодки. Вынимай ствол.

– Почему не ты? – спросил Константин, доставая пистолет из-за пояса.

– Потому что ты стреляешь лучше. Спецназ как-никак… Или пургу гнал?

– Почему пургу? Я и правда служил в армейском спецназе. Это покруче десанта будет.

– Тогда давай десантироваться подальше отсюда. Иначе положат – пикнуть не успеем.

Одновременно вскочив на ноги, они метнулись через отлично просматривающуюся и простреливающуюся полосу между двумя заборами. Шириной она была метров двенадцать, и по ней, насколько помнил Константин, вечно шныряли черномордые немецкие овчарки, натасканные на людей. Сейчас их видно не было. «Везуха», – решил Константин. И ошибся.

Стоило беглецам сделать несколько шагов по открытому пространству, как откуда ни возьмись наперерез им кинулся четвероногий враг, хрипящий от переполняющей его злобы. До него было около ста метров. Когда беглецы достигли противоположного забора, это расстояние сократилось втрое. Овчарка молча мчалась на них, в этот момент ничем не отличаясь от волка. Серая, лобастая, остроухая, она распласталась над землей, развив такую скорость, что тень едва поспевала за ней.

– Стреляй, – рявкнул Рогач.

– Полезай первым, я задержу, – выдохнул Константин, припадая на колено и держа пистолет в руке. – Давай!

Не теряя время на слова благодарности, Рогач проворно наступил Рощину на плечо, с силой оттолкнулся и прыгнул вверх. Константин успел заметить, что напарник схватился обеими руками за деревянные зубцы, и потерял его из виду. Все его внимание сосредоточилось на стремительно приближающейся опасности.

Свирепый дымчатый пес летел на него, почти не касаясь лапами земли. Позади него мелькали другие овчарки, спешащие впиться зубами в податливую плоть. Их натаскали так, что в определенных ситуациях они могли рвать арестантов в клочья. И собакам не терпелось проделать это в очередной раз. Они были настолько уверены в себе, что даже лай не подняли, чтобы разбудить своих хозяев. Им не требовалась команда «фас». Они и без того знали, как поступать с теми, кто пробрался на запретную полосу.

«Спокойно, – сказал себе Константин, – не психуй. Люди, с которыми ты имел дело, куда опаснее собак».

Поймав первую овчарку на мушку, он нажал на спусковой крючок. На открытом воздухе выстрел прозвучал не громче хлопка в ладоши. Пронзительно скуля, овчарка волчком закружилась на месте. Не обращая на нее внимания, Константин прошил пулей угольно-черного кобеля, взвившегося в воздух в отчаянном прыжке. Приземлился тот уже мертвым, а остальные овчарки притормозили, поднимая тучи пыли передними лапами. Захлебываясь лаем, они прижимали уши и скалили зубы издали, не решаясь приблизиться к Константину.

– Хватайся! – просипел свесившийся с забора Рогач.

Его протянутая вниз пятерня блестела от крови, сочившейся из многочисленных порезов и уколов. Рогач размотал обрывок майки, чтобы превратить ее в спасительную соломинку, за которую предлагал схватиться Константину. Не бросил товарища в беде. В подобное верилось с трудом, но это было так.

– Хватайся, черт! – повторил Рогач, рука которого дрожала от напряжения.

Все-таки не цирковой акробат, не мартышка. Висеть на заборе вниз головой было для него непростой задачей.

Прежде чем вцепиться в грязный жгут, Константин бросил взор на вышку, где что-то вопил разбуженный выстрелами и лаем часовой. Сирену он пока не включил, но уже стаскивал с плеча автомат.

Овчарки, словно чувствуя поддержку, подбирались все ближе, подбадривая друг друга бешеным рычанием и лаем. Их мокрые от слюны клыки были уже в каких-нибудь полутора метрах от Константина. Четыре… пять… шесть оскаленных пастей. Стрелять было бесполезно. Завалишь одного волкодава – остальные навалятся гурьбой, и полетят клочки по закоулочкам. Кровавые.

Не сводя глаз с беснующейся своры, Константин пошарил свободной рукой в воздухе, нащупал жгут и обмотал его вокруг кисти.

– Поехали! – заорал он, отталкиваясь ногами от земли.

В то же мгновение собаки ринулись вперед. Теперь ничто не могло остановить их… кроме спасительной автоматной очереди, пущенной со сторожевой вышки. Целясь в беглецов, часовой взял немного ниже, так что веер пуль прошелся по мохнатым спинам и головам овчарок. Две или три повалились как подкошенные, остальные бросились врассыпную с поджатыми хвостами. А Константин уже был наверху, путаясь в завитках проклятой колючки. Ему казалось, что на его теле живого места не осталось, когда, повинуясь окрику Рогача, он сумел перевалиться через второй забор.

Новая очередь прошлась по доскам, дырявя их и выбивая из них щетинистые щепки. Часовой не жалел патронов. Если бы Константин поднялся секундой раньше, пули изрешетили бы его, как сито. Дождавшись, когда стрельба закончится, он во весь дух припустился за Рогачом, уже бегущим к кромке леса.

Позади раздавались голоса переполошившихся охранников. Они не ожидали столь дерзкого побега, а потому бестолково суетились, вместо того чтобы организовать погоню.

Петляя, чтобы не дать часовому прицелиться, Рогач и Константин добрались до леса и нырнули за спасительную зелень. Пули, пущенные им вдогонку, со стуком впивались в стволы и сбивали листву. Но часовой уже палил наугад. Как и те, кто открыл огонь позже.

Задыхаясь, Рогач и Константин продолжали бежать, и было непонятно, всхлипывают ли они от восторга или заходятся от рыданий.

Свобода! Только тот, кто терял ее, знает, как дорого она стоит.

Километры кросса по пересеченной местности вымотали беглецов настолько, что они шатались и падали, как пьяные.

– Еще чуток, – сипел Рогач, когда споткнувшийся Константин думал, что уже не сумеет подняться. – Давай, братан. Ты можешь.

– Вставай, – хрипел в свою очередь Рощин, помогая товарищу оторваться от усыпанной хвоей земли. – Не время прохлаждаться.

– Сердце, – стонал Рогач, хватаясь за грудь. – Еще немного, и лопнет.

– И хрен с ним. Ты у меня и мертвый побежишь как миленький.

Подбадривая и поддерживая друг друга, они продолжали бежать. Хотя бегом это было назвать трудно. Оба едва переставляли ноги. Голод и жажда измотали их. В глазах у них темнело так часто, что они не заметили, как наступил вечер.

Сколько километров им удалось преодолеть? Пять? Десять? Двадцать? Они вели счет не километрам, они считали шаги. Еще десять, вот до той кривой березки. Еще пятнадцать – через прогалину. И еще… И еще… И еще…

Казалось, этому однообразному изнурительному пути не будет конца, когда вдруг кое-что изменилось.

– Река, – пробормотал Рогач, заметив проблеск лунной дорожки за темными деревьями. – Сука буду, река! Я ее сейчас выпью, родимую. До дна.

– Половину мне оставь, – откликнулся Константин, вспомнивший историю с кружкой.

Как давно это было! Не верилось, что всего несколько часов назад они сидели в душегубке, сверля друг друга ненавидящими взглядами. Все изменилось как по мановению волшебной палочки.

Добравшись до реки, Константин и Рогач кубарем скатились по откосу и упали прямо в воду, жадно хлебая ее перекошенными ртами.

– Дальше вплавь, – решил Рогач, отплевываясь и фыркая.

– Окоченеем, – сказал Костя.

– Коченеют трупы, а мы с тобой, браток, живее всех живых. Делай как я.

Не поднимаясь во весь рост, Рогач немного прополз на четвереньках и ухнул в черную как смоль воду, в которой искрились отражения далеких звезд. Чуть помедлив, Константин последовал примеру товарища. Течение подхватило их и понесло сквозь ночь.

– Ух и холодная! – произнес Константин, сипло кашляя.

– Терпи, – сказал Рогач, клацая зубами. – Нам хотя бы пяток километров по течению проплыть.

– Можно и сто. Но уже мертвыми.

– Прикуси ботало, браток… Пушку не потерял?

– При мне, – ответил Константин, нащупывая рифленую рукоять за поясом. – Водяной пистолет, блин.

– Высушим, – отозвался Рогач, переворачиваясь на спину. – На него вся надежда. Без жратвы загнемся.

Час спустя, посиневшие от холода, они выбрались на берег и повалились среди коряг, растирая сведенные судорогой ноги. Обоих била крупная дрожь. Кое-как очухавшись, Рогач пополз на четвереньках к ночному лесу.

– Сушняк собирай, – велел он Константину. – Костер разведем. До рассвета погреемся, и дальше.

– Костер? Чем ты его разведешь? Пальцем?

– У меня спички в три слоя полиэтилена замотаны. Не боись, Роща, все путем!

И действительно, через несколько минут они уже грелись возле огня, жадно пожирающего ворох валежника. Закрыв глаза, можно было представить себе великана, хрустящего чипсами. От него полыхало жаром. Было тепло и уютно. Не хотелось думать, не хотелось говорить, не хотелось двигаться.

Неохотно разлепляя губы, Рогач сказал:

– Долго тут оставаться нельзя. Огонь могут увидеть. Чуток перекантуемся и пойдем. Ствол дай, сушить буду.

Протягивая ему пистолет, Константин на мгновение замешкался. Ему вдруг подумалось, что Рогач задумал избавиться от него. Пальнет в упор – и поминай как звали.

– Не доверяешь? – упрекнул его Рогач. – Да я мог сто раз слинять, пока ты с овчарками разбирался. А я ждал. Забыл?

– Помню, – буркнул Константин. – Прости.

– Бог простит.

Рогач разобрал пистолет и пристроил его поближе к костру. Патроны он разложил чуть подальше, чтобы не сработали от нагрева. Их было три. Маленькие, блестящие, желтые, они значили сейчас так много… Голыми руками даже ворону не поймать, а без еды в тайге долго не протянешь. Особенно после «отдыха на курорте».

– Поспи часок, – сказал Рогач, уставившись на пляшущие язычки пламени. – Потом я. До рассвета перекантуемся и дальше двинем.

– Днем заметить могут, – произнес Константин.

– В тайге? Кто? Сороки?

– Пустят вертолеты и выследят.

– Во-первых, – рассудительно сказал Рогач, – в этой глухомани мы шум вертушки раньше услышим, чем они нас увидят. Во-вторых, менты все больше не вертолетами обзаводятся, а «мерсами» для своих толстозадых генералов.

– То раньше было, – неуверенно протянул Константин. – Теперь, говорят, у них все по-другому. Уже не милиция, а полиция. И начальство новое.

– Как дерьмо ни назови, оно от этого вонять не перестанет, – авторитетно заявил Рогач. – А начальство, оно и есть начальство. Пока человек наверх подымется, пока все сиятельные задницы по пути повылижет, пока всех соперников в пропасть столкнет, так в нем уже ничего человеческого не останется. Погоны, фуражка да наворованные миллионы в загашнике – вот тебе и все милицейское начальство.

– Да ты философ, – пробормотал Константин.

– Я жизнь знаю с изнанки, меня на телевизионной мякине не проведешь. Я всю эту мишуру насквозь вижу. – Рогач ткнул перед собой расставленными вилкой пальцами. – И хрена с два вчерашнего мента за человека стану принимать, если он в полицейского перекрестился. Назвали бы себя уже полицаями, что ли… Будет ближе к правде.

Уже не воспринимая ничего из того, что говорил ему напарник, Константин уронил голову на колени и моментально отключился. Ему снились собаки. Скаля зубы, они окружали его, готовясь вцепиться в глотку. Он отбивался от них горящей веткой. Толку от этого было мало. Собаки сужали круг и рыли землю задними лапами, чтобы оттолкнуться посильнее.

– Подъем, – раздался голос Рогача. – Теперь моя очередь. Гляди не усни, корешок, иначе повяжут.

Протирая глаза, Константин поднялся и принялся ходить вокруг тлеющего костра. Луна уже опустилась за зубчатые верхушки деревьев, и все вокруг было окутано непроглядным мраком. Где-то жутко кричала ночная птица, нагоняя тоску и страх. Чтобы взбодриться, Костя заставил себя попрыгать и несколько раз отжаться от земли. Натруженные мышцы отзывались на каждое движение болью. Сердце колотилось в груди, как после сильного перепоя. И все же самое трудное осталось позади. Во всяком случае, так тогда представлялось Рощину.

Усевшись на землю, он принялся изучать патроны, лоснящиеся в отблесках угасающего костра. С виду они были абсолютно нормальные. Собрав пистолет, Константин снарядил магазин. Не очень-то верилось, что пистолет способен стрелять после купания в реке, но чем черт не шутит. И бог. И оба они, поочередно.

Уже было совсем светло, когда они выбрались на просторную поляну и, не сговариваясь, растянулись на влажной от росы траве. За спиной остались километры трудного пути, начатого на заре. С тех пор прошло три часа. Хотелось верить, что теперь-то их уж точно не догонят.

Рогач, завладевший пистолетом, перевернулся на спину и мечтательно пробормотал:

– Эх, сейчас бы тетерочку подстрелить…

– Я и на тетерева согласен, – сказал Константин, смыкая веки.

– Тетерочка слаще.

– А глухарочка?

Вроде бы ничего смешного произнесено не было, но они зашлись смехом, похожим на кашель. Это было что-то вроде истерики. Реакция на все пережитое. Исцарапанные колючей проволокой, изможденные, выбившиеся из сил, они хохотали, радуясь свободе. Никогда в своей жизни Константин не слышал подобного смеха за решеткой. Ни своего, ни чужого.

– Я и от сороки не отказался бы, – простонал Рогач, держась за живот. – И от вороны.

– Я бы ее сырой схавал, – признался Константин. – С перьями.

– Без соли, – подхватил Рогач. – И…

Внезапно он осекся. Проследив за его взглядом, Константин увидел огромную звериную морду, высунувшуюся из кустов. Это был медведь. Судя по размерам башки – здоровенный. До него было метров десять. Он что-то жевал, забавно шевеля губами. Тягучая слюна свешивалась из его пасти до самой земли. Он с любопытством смотрел на людей своими маленькими, близко посаженными глазками, похожими на янтарные пуговицы.

– А вот и ужин подоспел, – прошептал Рогач, снимая пистолет с предохранителя.

– Не вздумай, – тихо сказал Константин.

Услышав отчетливый металлический щелчок, медведь перестал жевать и застыл неподвижно, внимательно наблюдая за Рогачом. Любопытство из его взгляда испарилось. Теперь он казался не просто очень большим – неправдоподобно огромным. Константин явственно ощущал тяжелый запах, исходящий от этой махины, видел сосновые иголки, запутавшиеся в густой бурой шерсти, различал даже потеки гноя в уголках медвежьих глаз. Близко он стоял, очень близко. Рогача, в отличие от Константина, это только радовало.

– Пробовал когда-нибудь медвежатину, Роща? – деловито осведомился он вполголоса. – Нет? Сейчас я тебе это удовольствие устрою.

Медведь слегка наклонил голову, как это делает прислушивающаяся к человеческой речи собака.

– Не стреляй, – взмолился Константин. – Такую махину из нашего пугача не уложишь.

– А я в упор, – сказал Рогач, поднимая пистолет. – Раз – и в дамки.

– Патроны отсырели. Не дури.

– Без жратвы так и так подохнем.

Рогач прицелился. Медведь молча смотрел на него, поводя влажным носом из стороны в сторону.

Клац! Выстрел не получился. С замиранием сердца Константин увидел, как медведь медленно поднимается на задние лапы. Он походил на коротконогого гиганта, обрядившегося в звериную шкуру. Смотреть на него было жутко. Казалось, он был раза в три выше человека. А может, в четыре. Или в пять. Из его раскрытой пасти валил пар.

Он издал короткий рев, похожий на стон. Рогач передернул затвор.

– Не вздумай, – прошептал Константин. – Замри. Если его не трогать, уйдет.

– Не уйдет, – сказал Рогач. И нажал на спусковой крючок.

Клац! Второй патрон тоже не сработал. Медведь рявкнул и с неожиданным проворством пошел на людей, косолапо переставляя задние лапы. Передние были угрожающе подняты. Пуговичные глаза зверя сверкали, как будто в них были вмонтированы электрические лампочки. Шерсть на его груди свалялась и торчала неопрятными клочьями. Когти блестели, словно покрытые черным лаком.

– Куда прешь! – завопил Рогач, словно имел дело не с диким зверем, а с дворнягой или коровой.

Пятясь, он снова передернул затвор. Его лицо перекосилось и сделалось белым, как гипсовая маска. Впервые в жизни Константин видел перед собой человека, который точно знал, что вот-вот умрет, но ничего не делал для того, чтобы избежать смерти. Это было страшно. Так страшно, что Константин оцепенел, не в силах пошевелить хотя бы пальцем.

Бах! В сумеречном лесу выстрел прозвучал неправдоподобно громко. Медведь опустился на все четыре лапы и опять вздыбился, мотая лобастой башкой. Было непонятно, куда попал Рогач, но это было не важно. Пуля причинила медведю вреда не больше, чем укус пчелы. Издав оглушительный рев, он кинулся на Рогача.

Тот побежал задом наперед, держа перед собой бесполезный пистолет. Вышедший из ступора Константин закричал, отвлекая на себя внимание зверя. Медведь отмахнулся от него своей чудовищной лапой, словно от назойливой мухи. Удар был такой силы, что Константин пролетел кувырком через всю поляну. Левая половина лица горела, как ошпаренная кипятком. Теряя сознание, он увидел, как медведь наваливается на визжащего Рогача.

Вопли становились все тише, рычание сделалось утробным. Здоровенный зад медведя загораживал происходящее, но Константин был только рад этому. Он не видел, как зверь терзает жертву клыками и когтями, он слышал только отвратительный хруст и чавканье, от которых волосы становились дыбом. Рогач уже не кричал. Только его ноги, выглядывающие из-за мохнатой туши, слегка подрагивали.

Потом медведь обернулся через плечо и зарычал, широко разинув необъятную пасть. От верхних клыков до нижних протянулись красные нити. Затем изображение пропало, словно фильм выключили. Константин провалился в темноту.

Когда он очнулся, солнце находилось в зените. До его ушей по-прежнему доносились хлюпанье, треск и чавканье. Приоткрыв глаза, он украдкой посмотрел на медведя, пожирающего останки Рогача. Словно почувствовав устремленный на него взгляд, зверь медленно повернулся. Константин зажмурился. Внезапно ему вспомнилось детство, когда, закрыв глаза, можно было представить, что он стал невидимкой. Ночные чудища, притаившиеся в комнате, теряли его из виду и отступали.

Господи, спаси и помилуй… Господи…

Медведь приблизился к нему, шумно втягивая ноздрями воздух. Константин лежал неподвижно, как в трансе. Он явственно ощущал зловонное дыхание зверя, склонившегося над ним. Затем к щеке прикоснулось что-то холодное и влажное. Наверное, это был нос медведя. Обнюхав лежащего человека, он зарычал. Константин не двигался.

Господи, спаси и помилуй…

По окровавленной щеке Константина прошелся горячий, шершавый язык. Медведь пробовал его на вкус. Понравится или не понравится? Сдерживая рвущийся наружу вопль, Константин продолжал лежать на спине с сомкнутыми веками. Медведь лизнул его еще раз. Тронул лапой. Перекатил на бок.

Господи… Господи…

Константину казалось, что он слышит потрескивание своих наэлектризованных волос. Тогда он не знал, что седеет. Он просто лежал на земле с закрытыми глазами и ждал, когда этот кошмар закончится. Пусть даже смертью. Только бы быстрой и легкой. Чтобы не мучиться с отгрызенной рукой или вспоротым когтями брюхом.

Быстрая и легкая смерть… Не об этом ли мечтают втайне все люди? Они лишь притворяются, что собираются жить вечно. На самом деле каждый знает, что однажды наступит конец.

Господи, спаси и помилуй! Одна надежда на тебя, Господи!