Текст книги "Калавай"

Часть 6. Друг

И тут Сергей услышал звук мотора. Через некоторое время идущий сзади, словно привет из прошлого, в такт его воспоминаниям, по дороге он увидел старенький трактор Беларус, везущий тележку. Трактор затормозил и остановился, поравнявшись с ним. В открывшуюся дверь, Сергей увидел улыбающееся, чем то знакомое лицо мужчины в очках. Это был Кошкин, нельзя было его не узнать: эти очки, худощавое вытянутое лицо, и улыбка, вскрывающая крупные белые передние зубы.

Старый знакомый, сверстник и тезка, Сергей Петров по прозвищу Кошкин тоже узнал его и, спрыгнув, поздоровался за руку: «Здоров, Серёга!» – сказал Кошкин и засыпал Сергея обычными вопросами: как дела, как живешь, где живешь, где работаешь…. Они поместились в кабине трактора и остаток пути до деревни ехали громко разговаривая. Веселость Кошкина, а он с детства был весельчак, всегда шутил и балагурил, передалась и Сергею. Узнав, что Сергею негде было остановиться, Кошкин посоветовал пойти к соседу, к Аркадию. Это к старичку-«всезнайке». Он остался один в большом своем доме. Его жена умерла, а единственная дочка уехала давно и далеко, в другую страну, вышла замуж.

«Так что, наш Аркади – „всезнайка“ всё тебе и расскажет. А там и на кладбище сходите к твоим. Аркади каждый раз ходит к жене своей на могилку, – сам знаешь, какая у них любовь была!» – сказал Серёга Кошкин, прощаясь на краю деревни – «Ко мне тоже приходи в гости. Я новый дом построил, третий год как, на том краю деревни, за прудом».

«Тот край», – про который говорил друг детства Кошкин, находился на возвышенности. Вся деревня, всего-ничего домов 40, по двадцати с каждой стороны широкой песчаной улицы, находилась на пологом спуске к маленькой речке. Через речку был мост деревянный, который каждую весну размывало, затапливало половодьем. На другом берегу реки была свиноферма, куда и уехал трактор с тележкой Кошкина. От свинофермы дорога вела через лесок к большой горе, на вершине которой виднелась соседняя деревня, большая – целое село, до которой километра три нужно было идти. В том селе был и сельсовет и почта колхозная, а вместо бывшей церкви без куполов, которые снесли – был клуб. Там была и школа, где работала когда-то бабушка, и куда ходил сосед Аркади на работу, он был учитель математики.

Михаил оглядел окрестности и двинулся по песчаной улице, поднимаясь к небольшому пруду в середине деревни. Он видел заброшенные дома на окраине, заросшие высокой травой заборы палисадников. Но некоторые дома были «обитаемы». И трава скошенная лежала перед палисадниками в маленьких стожках, и куры бегали перед воротами с крышами. Такие же ворота и калитка с крышей были серые и покрытые мхом у его «родного» дома. Дом бабушкин был продан давно, соседу деревенскому. Вернее, сыну соседа Почману. Женя Почман тогда пришел с армии и женился. А бабушка Сергея умерла, и Сергей с родителями приехали её хоронить. Дело было зимой, в декабре, и поэтому ничего из дома они не стали брать из бабушкиных вещей. Потом, летом, приезжали они к новому хозяину Жене Почману. А тот уже обжился и затеял строить баню во дворе, уже сруб новенький тогда стоял, сверкая желтыми ошкуренными бревнами. Все бабушкины вещи были вынесены из дома в склад, через сени соединенный под одной крышей с домом. И помнил Сергей, что два дня сидели они с отцом и матерью, вытаскивая и разбирая вещи из сундуков. Много чего решали выкинуть, забрали фотографии, статуэтки какие-то и даже самовар медный они увезли тогда в городскую квартиру. Статуэтки, сервизы, чашки заняли место у них в городской квартире, в серванте, а самовар увезли на «дачу» – 6 соток. Как у всех, у них был свой сад – землю дали от фабрики, где мама работала.

Сейчас, Сергей увидел дом заброшенным. Женя Почман уехал жить в городок – железнодорожную станцию. Он стал работать машинистом поезда и получил квартиру и перевез семью в тот поселок. Сергей приоткрыл калитку, повернув знакомую железную ручку и, не отпуская её, перешагнул во двор. Оглядел двор, уже серый и старый сруб бани, напротив крыльца, крыльцо дома небольшое (не как в раннем детстве). Всё было маленьким и серым, и хлев зиял открытым входом. «Надо бы прикрыть дверь…» – подумалось, а потом, с тоской и грустью, Сергей развернулся, вышел и пошел прочь. Едва слеза не выступила, глаза его были мокрые, и он протер их кулачками, прежде чем постучал в калитку соседнего добротного дома.

У покрашенных синих ворот стояла старенькая лавочка со спинкой, на въезде в ворота, на плотном песке видны были свежие следы от машины. «Да-да! Входите!» услышал он со двора старческий голос. Этот голос он узнал бы из любой толпы – это был знакомый голос учителя математики, знаменитого Аркади (с ударением на «и» в конце), как его звали деревенские.

«О-о-о! Молодой человек (шутливо улыбаясь)! Долго же тебя не было в наших краях!» – узнал его старичок. Он оторвался от своего занятия: во дворе свалена была куча круглых поленьев. «Дрова привезли вот. Купил» – сказал Аркади, заметив взгляд Сергея – «Ну ладно, пошли в дом, все потом. Я только поправил, которые раскатились». И они вошли в дом.

Аркади прославился тем, что спас от пожара на ферме и коров и людей. Но жену свою спасти не успел: она обгорела и стала инвалидом. Упавшая балка повредила ей позвоночник. Так Аркади всю жизнь ухаживал за женой, которую возил в кресле-коляске. Он и в школу возил свою любимую жену-инвалидку. А она и умом повреждена была, при пожаре крыша обрушилась и ей по голове сильно ударило. Люда, так её звали, вспомнил Сергей, – была как ребенок, не могла говорить: «агукала» и выражала непонятные звуки, которые понимал только один Аркади. Именно так Люда-инвалидка могла и звала его постоянно: то плача капризничала и пускала слюни, а то смеялась: «АркадИ, аха бе-бе, аха ме-ме!».

Сколько много нужно было терпения, чтобы ухаживать за инвалидкой – все люди понимали школьного учителя и помогали ему и сочувствовали. Сергей приезжал к бабушке каждое лето и по-соседски помогал, иногда Аркади по хозяйству и по огородным делам.

А еще, поседевший, с белой седой головой учитель математики, Аркади, – славился тем, что умел считать в уме большие цифры. Он также определял календарные дни недели далеко вперед или назад. Какой будет день через год или два 18 августа – суббота или воскресенье, например. Аркади вычислял вслух, как в школе объясняя урок ученикам: «прибавляем по 30 дней в месяце и добавляем столько то, от тех месяцев, которые по 31, февраль високосный, значит 29» и так далее.

Сергей учился в школе на троечки и плохо понимал вычисления учителя Аркади, но всем деревенским было интересно, что все было точно. Учитель считался очень умным человеком среди деревенских людей. В доме у него во всю стену был книжный шкаф. И еще в детстве он давал Сергею книжки. Хотя и у бабушки были книжки и журналы, но у соседа Сергей брал книги со словестным пояснением (этакой рекламой), что непременно хотелось прочитать: так он, Аркади, умел преподносить. Библиотеки в деревнях не было, кроме небольшой школьной в селе, и многие люди ходили к Аркади, брали книги и журналы. Его дом называли «Изба – читальня». Бабушка рассказывала, что еще давно, до войны, это и была «Изба – читальня». Когда было движение «Ликбез», ликвидация безграмотности. А потом этот дом отдали, предоставили под жилье учителю.

Часть 7. Обычай

Обычай = привычка и все мы являемся рабами обычаев. По старому обычаю мы, принимая гостей, предлагаем им чай, угощения за столом.

Так и Аркади с Сергеем сели пить чай, перекусить. А за чаем, опять же по обычаю, по привычке, принято затеять разговор – «разговоры разговаривать».

– Ага. Вот под грозу попал, под елкой сидел. Гром гремел, как будто пушки стреляли. Наверное поэтому вспоминал я рассказы деда о войне. А потом и детство вспомнилось. И, казалось мне, что неплохо жили мы в то время, – начал разговор Сергей.

– О-о-о! Детство! А оно всегда кажется в розовом цвете, – отвечал Аркади, наливая себе еще одну чашечку чая. Помешивая чай ложечкой, он будто не согласен был с Сергеем.

– Не очень-то хорошо всё было, – со скепсисом произнес Аркади, и, отложив ложечку, отхлебнул из чашечки горячего чайку, продолжал.

– Знаешь ли, молодой человек, ты мало мог видеть по возрасту своему, а уж тем более, мало мог знать. А я тебе, вот, расскажу. —

И стал Аркади рассказывать, как будто профессор, читать лекцию.

– Мы прожили эпоху больших перемен. После смерти Сталина была такая-некая борьба за власть. А на народе сказывалось всё. При Хрущеве осудили «культ личности» и дали, вроде бы, некоторую свободу. Даже называли то время «оттепелью». Но известно ли тебе, что Хрущев и ввел налоги на деревню такие, что до глупости доходило: от каждой курочки ты был должен сдать продналог – яички, а с каждой яблони и яблоки должен сдавать в налог государству. А если курица не стала яички сносить или год неурожайный и яблок на дереве нет? Люди вырубали свои сады и уничтожали скотину свою, чтобы с них за неуплаченный налог деньги не отбирали…. О какой там «свободе» или «оттепели» могла быть речь… – говорил осуждающе учитель Аркади.

– Да, я что-то помню, как мы в очереди стояли за продуктами всей семьей. В одни руки – один килограмм давали, и вот, нас, детей, тоже считали. Родители брали детей подолгу в очереди стоять, – успел вставить свою реплику Сергей, чем подзадорил Аркади к еще большему откровению и о дефиците, всегдашнем в советское время.

И еще и еще много чего услышал Сергей негативного. С лишком, целый час говорил свою лекцию о прошлом старенький и седой учитель.

– Однако. В те времена, – как о чем-то очень далеком говорил Аркади, – было много и хорошего. Это сейчас, уже в новом веке, принято всё прошлое хаять. А тогда люди получали квартиры в домах-хрущёвках. У нас, в райцентре, до сих пор стоят трехэтажки. Конечно, это было очень хорошо, когда из бараков, с туалетами на улице, люди переселялись в дома с ванными комнатами. И потом, – наука у нас была в почете. Мы же стремились быть «впереди науки всей»: в космосе и в физике. Новые элементы в таблице Менделеева открывали. А тут у нас и деревня поднималась: новые севообороты, комбайны. Ферма построена была новая, большая – «комплекс КРС». Видел же? —

«Книгу, где все слова пишутся с заглавной буквы, трудно читать; так и с жизнью, в которой одни – воскресенья». Это цитата из высказываний одного мудрого человека.

– Помню я, и ты работал в колхозе с бабушкой, когда силосные ямы делали – возвратился от лекции к бытовому учитель Аркади. – Тогда все работали «на урожай»: хотели сделать колхоз «миллионер», о таких писали в газетах и по телевизору пропагандировали. Понемногу поднимались и мы. Клуб построили и в нашей деревне, по воскресеньям кино привозили – напившись чаю и наевшись пирожков Аркади откинулся на спинку стула спиной.

– А потом опять. Эпоха сменилась. «Снова-здорово» – это уж точно революция началась. Перестройка переросла в бардак, что и власти не стало никакой. Менялись Генсеки, один за другим, воротили каждый со своей колокольни. Пока Горбачев перестройку не начал. А тут дошло до того, что деньги обесценились. Я тогда и похороны не смог провести по-настоящему, денег на гроб не было…. И ферму у нас закрыли, коров всех продали…. —

Тяжело вздыхал Аркади, вспомнив прошлые трудные дни.

– И сейчас, уже совсем плохо стало. Народ разъехался по городам, зарабатывать. Есть у нас в колхозе ферма в селе, на «центральной усадьбе» и свинарник, вот, остался. Там коров штук 20 осталось, от 500-то голов комплекса. —

Но, встряхнув головой, Аркади обратился к Сергею.

– Да ладно, о плохом всё говорить. Как сам-то ты? – но Сергей молчал, отвернув взгляд. Аркади прервал возникшую небольшую паузу, что-то поняв «про себя».

– Вот, поживешь у меня. Заодно и по хозяйству – дрова вот колоть надо будет и прочее. —

Он прошел в другую половину дома, отделенную занавеской, образующей вторую комнату в доме, и стал прибираться на стоящем там столе. Собрал тетради какие то, книги и перенес их в эту комнату на стол у окна, где стоял телевизор. «Я тут буду спать» – указал он на кровать у двери. «Отдохнешь сегодня пока, а потом сходим к другу твоему, к Кошкину, подвез тебя, говоришь (?)…» – всё разговаривал громко Аркади, прибираясь на столе после чаепития. Он собрал посуду и унес её направо от входной двери в импровизированную кухню. Сергей вызвался помочь и стал мыть, споласкивать чашки в умывальнике, устроенном в углу кухоньки, и ставил тут же на стол у стены, где уже стояла посуда.

Аркади так и не дождался ответов на свои вопросы о том, как «поживает» сегодня Сергей. За всеми воспоминаниями, Сергей ничего не рассказывал о своем сегодняшнем дне. И старичок-Аркади будто бы позабыл. Они вышли во двор, покурить.

Аркади перешел к своим проблемам и рассказывал о своем хозяйстве. У него были куры и больше из домашней живности ничего. Корову давно продали и хлев стоял пустой, заброшенный. На грядках, за хлевом, перед картофельным полем, кроме лука, росли огурцы и помидоры. Хоть и обжитое хозяйство, но видно было, что всё старое. Покосились заборы и оградки из штакетников: столбики подперты были палками, чтобы не упали. Сергей видел, что многое можно и нужно отремонтировать. У него аж «руки зачесались», и самый проблемный падающий забор он взялся подправить. Нашлись все необходимые инструменты. Лопатой он выкопал сгнившее основание столба. Нашелся и столбик новый и не один: уже приготовленные они стояли в сарае у стены. Аркади говорил, что соседи ему помогают, ученики его бывшие, все деревенские у него учились.

Каждый человек устроен по-своему. И нет человека, который был бы законченным злодеем, по крайней мере, таких мы не встречаем в жизни. Но нет и таких, кто имел бы в себе все достоинства, какие прославляются людьми: кто был бы красив и сдержанный в страстях, кто был бы умный и имел бы вкус моды современной. Каждый хорош по-своему же, и трудно сказать, кто хороший и кто из нас лучший! Человек должен прежде любоваться собой: лишь понравившись самому себе, он сумеет, и будет нравиться другим.

Сергей сам себе не нравился.

Во-первых, он похудел, лицо его вытянулось. Он давно не брился. И бородка у него росла своеобразно: на щеках были длинные волосики, пушок; щеки оставались голые совсем, щетина росла только под гобой и на подбородке. Усы длинные он расчесывал пальцами в стороны от носа, направо и налево. Он походил на китайского старика, с прямым острым носом. В профиль, ему показалось, «крысиное лицо», и это было не особенно приятно. Тем более, что он о себе ничего не рассказывал встречным. И думал, что из-за этого и за весь вид его, худощавость и некоторую спешку в походке и всех движениях – его считали люди хитрым и жуликоватым человеком.

Не всегда это было так, как себе Сергей представлял. Аркади и другие, кто его знал, относились к нему просто и с некоторым обаянием воспринимали его.

Часть 8. Бытовые дела

Весь день они со стариком учителем занимались заборами. Спать легли рано. И сразу было не уснуть. Ворочался и думал о своем Сергей до полуночи. Пару раз выходил на темное крыльцо покурить. Он приехал в «свое детство», но вспоминалась жизнь другая – вся его жизнь прошла в городах, в суете и спешке, в необдуманных глупых поступках. Только сейчас многое, что он делал, казалось Сергею глупым и неправильным.

Он стоял под луной и звездами, и в сознании его проносились картинки из его жизненных передряг, которые он оценивал теперь, как бы со стороны, будто не с ним это было.

Судьба распорядилась с ним так, что его, жившего на природе среди лесов и полей, в тихом деревенском доме, проводившего вечера под приятный треск дров, горящих в печи, – оторвали от привычных серых бревенчатых стен старинного дома и бросили в город, как в омут, полный чудовищ: дымящих и трещащих моторами машин, бегущих по улицам разноцветно одетых толп людей. Когда он шел в школу, ему приходилось переходить дорогу по пешеходному переходу.

Помнил Сергей, как он боялся переходить улицу, когда людей было мало, днем после школы, когда почти никого не было на улицах, все взрослые были на работе.

И, вообще, он помнил, что боялся в городе многого: сборища людей, постоянного шума, проникающего сквозь стены и просто темноты. В деревне он темноты не боялся, – там и темнота была природная, живая. Маленьким мальчиком он знал, что в темном запечном углу возится котенок, играя с веником. Ночью в лесу гукает птица, красивая днем, при солнечном свете. А городская темнота пугала своей необитаемостью, пустотой, неизвестностью. И этот страх, проникший в душу маленького мальчика, так и остался в его подсознании на всю жизнь.

В школе он учился посредственно. Он плохо считал, не любил математику, не разбирался в формулах по физике и химии. Но любил читать и писал сочинения на отлично. Ходил в библиотеку, и просиживал там, в читальном зале, до самого закрытия. Читал много фантастики.

Друзей у него не было совсем. Все считали его плохим из-за его молчаливости. И Сергей оправдывал это: он дрался по пустякам с мальчишками и даже с девчонками. Его наказывали, а он всё больше озлоблялся.

В «друзьях» у Сергея появились плохие парни – «дворовая шпана». Единственным уголком природы в городе, для Сергея, оказалась голубятня, построенная на пустыре за школьным садом. Ему нравились голуби, нравилось за ними ухаживать и Серёжа стал постоянным «гостем» на голубятне, где собиралась вся шпана района и он стал с ними «водиться», стал своим среди шпаны.

Там Сергей всему плохому и научился с ранних лет: и в карты играть, и курить и прочим вещам. Но главное: он научился воровать, усвоил новые «правила и законы», что можно, а что нельзя, которые не совпадали с законами и правилами «для всех».

Со шпаной они лазили на стройки. Их городок расширялся, строились целые микрорайоны. Со стройки они воровали инструменты и стройматериалы, а старшие ребята продавали их, находили покупателей. Городская жизнь завлекла Сергея в свои сети.

С высоты настоящего, Сергей вглядывался в низину прошлого, как с высокой горы в долину; и ему видно было и всю зелень и цветущую пышность, а также каменные пустоши и песчаные дороги с мусором по обочинам.

Он теперь понимал, что жили они в эпоху постоянного дефицита. Тогда не хватало, например, плитки керамической в магазинах, и шпана получали заказ и воровали плитку со стройки. А еще и цены имели значение – всё краденное (тот же цемент в мешках, краски в банках) продавалось дешевле во много раз.

Но сколько веревочке не виться, конец неизбежен, говорят. И вся их «воровская деятельность» закончилась однажды арестом. Так Сергей совсем окунулся в другую среду, где были свои неписаные законы существования. Школу он заканчивал уже в лагере для малолетних уголовников.

После этого – через полтора года – отец взял его на стройку в свою бригаду, под свой контроль.

А больше Сергею некуда было в жизни устремляться: с уголовным прошлым на работу не брали. Сергей пытался устроиться на завод. Потом ходил на обувную фабрику, на работу к матери своей. Его мама работала на конвейере, по которому двигалась обувь – ботинки без подошвы – подошву приклеивала мама. А Сергея взяли временно грузчиком-подсобником. В закрытом корпусе фабрики, где всегда пахло ацетоном и прочими химикатами, и люди работали в масках, Сергей работал недолго. Во вредном цеху, хотя и зарплата была больше (за вредность), но работать было плохо.

А на стройке, на свежем воздухе, и здоровье меньше подорвет – решили они всей семьей. Так он стал строителем.

С высоты сегодняшнего дня видно было, как они жили в те далекие времена. Отец Сергея очень часто пьянствовал вместе со строителями. В плане воспитания Сергей предоставлен был улице, где мог бегать сколько душе угодно.

Вспоминалось (:) – Серёжа был маленьким школьником, учился в младших классах, и бегал-играл на улице. Ему, как-то раз, вечером, сказали соседи, что его отец упал в кусты около магазина, на перекрестке, что довольно далеко от дома. Серёжа побежал туда. Он помогал отцу встать, но тот плохо справлялся со своей речью, а ориентацию в пространстве потерял совсем, и не знал, куда и как ему идти. При поддержке маленького Серёжи, пройдя, качаясь из стороны в сторону, он снова и снова падал. Серёжа пытался его удержать, и вёл и тащил отца по направлению к дому. Долго они мучились: поднимались, шли и падали, так что Серёжа уже плакал и со слезами тянул отца за руку, пытаясь поднять после очередного падения. Видимо кто-то из прохожих вызвал милицию, и подъехал наряд милиции. Они хотели забрать отца в вытрезвитель, но Серёжа плакал и уговаривал молодого милиционера, что дом близко, что тут недалеко…. Его пожалели, и довезли отца до дома. И помогли его затащить в квартиру.

Но пьянки случались не один раз, когда отца не было по 15 дней – ему давали 15 суток ареста, за пьяные драки и прочие «шалости» в пьяном виде.

Жили они в маленькой квартире гостиничного типа, в гостинке, и отец стоял на очереди «на улучшение жилищных условий». Он должен был получить от организации, от строительного треста, новую квартиру. Но все эти пьянки и приводы в милицию отодвигали его по очереди назад, и получение квартиры откладывалось на годы и годы.

Получили они новую квартиру в новом микрорайоне города, когда начали строить дома из бетонных панелей, панельные дома. Это было быстрое строительство, – когда готовые бетонные панели делали на «бетонном» заводе и на месте их складывали, как детский конструктор. Дом строился за три месяца.