Текст книги "Калавай"

Глава 2 Калавай

Все свое детство я провел в деревне у бабушки с дедушкой. Отец мой военный и все куда-то ездил с одной части в другую, а за ним и мать. Меня привезли к бабушке в 4 года.

Раньше, до школы, когда дедушка живой был (он умер, когда я в школу пошел), – была у нас собака рыжая как лисица. Уши торчком и хвост колечком держала, – говорили потом, что породы лайки карелофинской, я так запомнил.

Звали собаку «Сам», кличку такую дед придумал. Ходил раньше дедушка с ней на охоту. И, рассказывала мне бабушка, что собака бежала за зайцем в лес надолго, сама его в лесу ловила и приносила к ногам дедушки. Вот, наверное, поэтому и прозвали лайку – «Сам».

И этот Сам всегда со мной ходил, куда бы я не направлялся, мы с ним дружили.

По краю нашей деревни протекала маленькая речка, а за деревней она впадала в большое круглое озеро, снова вытекая из него с другой стороны. Озеро окружал густой лес.

Когда-то давным-давно на том краю озера, где речка вытекала, тоже была деревня. Она сгорела дотла более 100 лет назад и теперь, издавна на том месте большое поле занесенное песком от разлива реки каждой весной. От озера и вдоль по речке там росла черемуха.

А от нашей деревни до той черемухи было далековато, километров 5, наверное, но мы тогда ходили за черемухой со старшими ребятами в то далекое поле. Со мной всегда ходил мой пес Сам.

Черемуха росла по берегу речки, в основном, но и по полю тоже стояли отдельные деревья, даже группами. А еще в поле были неглубокие ямы заполненные водой. Эти ямы, наверное, остатки от старинных домов, при разливе реки весной они затоплялись. И в эти маленькие озерца попадала рыба и оставалась там. Мы с деревенскими мальчишками брали с собой сетки (бредни) и ловили в озерах этих рыбу. Потом разводили костер на берегу речки и варили уху…

Детство мое вспоминается радостное и прекрасное. Середина лета, нагретая солнцем в тех озерках вода была теплая, как парное молоко и весело было нам плескаться, мутить воду вылавливая в мутной воде всплывающую на поверхность рыбешку.

И в тот раз, помнится, мой пес Сам первым залаял и кинулся в траву одного из озерков, он что-то почуял в поросшем по берегу осокой и камышом озерце. Сам прыгал в воду и выскакивал обратно и лаял весело и задорно. Мы увидели в озере утку или вернее утенка. Он не улетал, но прятался в прибрежной траве и нырял под воду от берега к берегу. Всей толпой мы, ребятишки, ловили и поймали этого утенка. Когда он был у нас в руках, мы пожалели его перепуганного и выпустили в речку. Там он сразу же поплыл в сторону большого озера, быстро скрывшись за береговыми речными камышами.

Школа у нас в деревне была за речкой. Там был и сельсовет и почта и медпункт. И я ходил с мальчишками через мост, который каждый год, весной, при разливе реки затопляло.

Тогда у нас были длительные каникулы на все время половодья. А школа была начальная трехклассная. И было у нас три учительницы. Учительница по русскому и литературе была из нашей деревни, и ее сын пошел в школу вместе со мной. Почему-то он испугался кошки и за это его прозвали в школе – «Кошкин». Еще с нашей деревни учился в первом классе Женька – печенька: любил он есть печенье, оно у него в сумке всегда с собой было, и сам он был круглый, похожий на печеньку. А я плохо выговаривал тогда букву «р» и когда сказал, что бабушка делает хлеб в печи – «калавай» и меня так и назвали – «Калавай».

Остальные ребята, а всего учеников было 10 в первом классе, – приходили в школу из соседних двух деревень нашего колхоза. Из нашей деревни мы так и ходили втроем: Кошкин, я – Калавай и Женька-печенька. Мы проучились в деревенской начальной школе все три года. И много было веселых и грустных историй и приключений, которые сделали нас троих закадычными друзьями.

Потом меня родители забрали в город: отец вышел в отставку и получил квартиру на окраине города, в военном городке-микрорайоне. Там даже больница-поликлиника называлась – госпиталь. В городе в школу я пошел в четвертый класс.

А приятели мои в деревне стали ходить в школу в райцентре. Но каждое лето я приезжал в деревню к бабушке, где меня встречал мой рыжий пес Сам, и, конечно, наша дружба детская только укреплялась. По деревне быстро распространяются слухи и друзьям всегда сообщали: «Калавай приехал к бабушке Ане». Друзья сразу бежали ко мне, вернее, к моей бабушке, – дом наш был четвертым, если идти от реки, с левой стороны. Кошкин жил во втором доме с другого конца, а Женька в середине деревни, около круглого небольшого пруда.

И с этим прудом памятный мне случай произошел. Я чуть было не утонул. Пруд – это такая круглая яма с крутыми обрывистыми берегами. На спуске к воде сделана деревянная лестница с одной периллой с правой стороны. И пруд был очень глубокий. Сразу от лестницы сделаны были мостки из двух широких досок, которые далеко выдвигались в воду, опираясь на перекладину между двух забитых в дно бревен.

Это было в первое же лето, как я приехал к бабушке. Мы, с друзьями, все трое спустились к тому пруду по лестнице и стояли на мостках. Первым стоял у воды Кошкин, потом я, а последним Женька. Женька же и толкнул меня на Кошкина. А тот, едва не упав, но удержавшись на ногах, толкнул меня назад к Женьке…. От этого толкания-игры не устоял на мостках я один и полетел в воду спиной…. Помню – черная вода пруда замкнулась над моей головой, и я опускался на дно, ничего не видя, хотя таращил глаза со всей силы. Я не умел плавать, – это одно, но почему-то потерял сознание и больше ничего не помнил.

Мне рассказывали потом, когда я уже был дома. Оказывается, я, пропал под водой и долго не всплывал, – так долго, что Женька первый не выдержал, вскочил и побежал звать на помощь. Друзья присели было, на коленки и ждали, когда я всплыву, чтобы схватить и вытащить меня из воды.

Но в пруду была, видимо, какая-то воронка или «магнитная сила», которая не давала мне всплыть. И еще позже, нам рассказывали деревенские старожилы, что в этом пруду живет «водяной» -дух, и что многие люди уже там погибли-утонули.

Тогда одна девочка-соседка спасла меня. Она услышала крики моих друзей, быстро сбежала по лестнице и нырнула в пруд…. Меня вытащили наверх, а там проходил мужик и он сделал мне искусственное дыхание, как положено. Меня откачали и отнесли домой, где я только окончательно пришел в себя.

Бабушка, конечно, больше всех переживала и плакала….

Кроме этого страшного события, я, все же, больше вспоминаю радостные случаи моего детства. Я до сих пор люблю рыбалку, и мне нравится наша речка и наше большое озеро. Помню, как мы в летние жаркие дни купались на мелких песчаных перекатах. И ловили рыбку, которая зарывалась в песок под нашими ногами – это вьюнки такие. Это рыбка похожая на пескаря, пресноводный вьюн. Мы ловили их руками, загребая со дна вместе с песком, в который она только что зарылась, подняв облачко мути в быстротекущей воде. По колена в воде мы бегали за стайкой рыбешек, гоняли их по мелководью, с радостными детскими визгами падая в воду…. Счастливая была эта детская пора.

А в августе, другое радостное чувство, когда пахнет осенью. Что-то серьезное и грустное запоминалось, – навеянное пасмурным небом и прохладой после дождя. Мы ходили в это время все трое (три друга) в лес за грибами: Кошкин, Женька и я, Калавай. И нисколько не обидно было мне мое прозвище, наоборот, я как бы радовался каждое лето этому своему прозванию: Калавай. Потому что в городе, в суровую зиму, в школе, я был простым Сергеем Плотниковым.

Мою фамилию друзья, конечно, знали, но в деревне знали бабушку мою, Анну Ивановну Марушеву, и думали, наверное, что я тоже Марушев. А узнали все про меня, когда я в первый раз стал работать в колхозе летом и получал в сельсовете зарплату.

Это было в 12 лет. Тогда и моя бабушка помогала и работала в колхозе на уборке урожая. Она была на пенсии, и пенсия была у нее маленькая – 28 рублей. И меня она устроила, через председателя, который жил в нашей деревне, в колхоз на подработку.

В то время заготавливали «силос» в силосные ямы. Это было так, – косили на полях незрелый зеленый горох, люцерну и возили к ферме на телегах, к силосным ямам. Там тракторами траву утрамбовывали, – трактора прямо ездили и давили траву в яме. Машин в колхозе было всего две – грузовик и молоковозка с цистерной. Зато лошадей штук 20 было на конюшне. Вот тогда я первый раз научился запрягать лошадь в телегу. Конечно, затягивать подпругу и хомут у меня не было силы, – все делал конюх наш колхозный, дядя Федя, из соседней деревни. Но лошадь Ласточка меня знала и слушалась, я ей приносил хлеб, посыпанный солью и кормил с руки.

Так я работал в колхозе июль и август, – возил сначала траву, горох, а потом люцерну на силос. А затем и сено возил, большие возы с лугов от реки на ферму. Вот тогда я ходил в сельсовет получать свою первую зарплату. За полтора месяца работы, с середины июля и август, я получил 40 рублей. Мальчишки работали не целый день. Мы ходили за зарплатой вместе с бабушкой. А потом сразу пошли в магазин наш, сельский. Я купил себе конфеты, дорогие шоколадные, которые назывались, как моя лошадь «Ласточка», а все оставшиеся деньги отдал я бабушке.

В клуб около школы и сельсовета по воскресеньям привозили кино. Билет стоил 10 копеек, и мы всегда ходили втроем, три друга: Кошкин, Женька и я, Калавай. А потом, вечером по темноте мы возвращались домой, подсвечивая дорогу – мои друзья брали с собой фонарики. У меня тоже был фонарик, я давно привез его из города и он все время лежал у бабушки, только батарейки квадратные надо было где-то брать, они кончались быстро. И друзья меня выручали – им из райцентра привозили родители.

Мы переходили мост через речку, а дальше надо было идти по темному проселку. Фонарики наши освещали слабо и везде всплывали тени от кустиков, а на небе не было ни звездочки, видимо тучи так затемнили его, что было страшно идти в этой темноте. И, вдруг, на свет фонариков выбежал мой славный пес Сам, немного даже испугав нас. Рыжий бестия кидался мне на грудь, пытаясь лизнуть в лицо. И мы все радовались такому гостю, который нас провожал до деревни через темный проселок.

Все-таки хорошее было то время….

Сейчас, я до сих пор вспоминаю подробности этого «сказочного» своего детства. Когда умерла моя бабушка и родители продали дом в деревне. С тех пор я больше не видел своих друзей. А как бы хотелось с ними увидеться, встретиться.

Глава 3 Жарким летом

(Стилизация)

В один год было жаркое лето. И поехали мы на телеге за сеном в поля. Было душно и почему-то уныло. Выехав на поле из притихшего в жару леса, еще боле тишина и зной одолели нас. Быстро бежит телега наша, трясясь по неровностям полевой дороги. И открывается вид на светлое белёсое небо, на равнину и холмы вдалеке. В траве не слышно обычной музыки кузнечиков, птичка не пролетит и зверь не проскачет, тот же заяц, все спрятались от жары. Но вот показались серые грачи, от нечего делать перелетающие с места на место, и те все похожие друг на друга и делают поле еще однообразнее. Полетел ястреб над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг остановился в воздухе, точно запнувшись и размышляя. Потом встряхнул крыльями и понесся над полем стрелою, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно, а вдали показалась речка. К ней то и ехали мы на телеге, чтобы загрузить стог, три дня назад собранный из скошенного просушенного сена на заливных лугах.

Ехать нам еще долго – поле оказывается большим и огромным, и мы уже час изнываем от жары, даже по лесу проезжая не могли укрыться от солнца пекущего открытое пространство дороги. И лошадь бредет потихоньку, а возница не гонит её, зная, что ей еще трудиться придется, вести назад груженую сеном тяжелую телегу.

Для разнообразия у дороги мелькнет камень, белый, похожий на череп погибшей скотины, в овражке, что проезжали стороной, росли высокие кусты тальника. И – опять бежали мимо глаз и бурьян, и холмы, и эти грачи серые, откуда их столько много в полях?

Но вот, слава богу, навстречу нам ехал воз огромный с сеном. На самом верху лежала какая-то баба, молодая девка. Сонная, также изморенная зноем. Лошадь сама шла по знакомой ей дороге, а девка отвернулась от всего и запрокинула руки за голову лежа сверху на мягком сене. Наша телега аж взвизгнула, боком прошаркав с возом, а колючие бока сена задели возницу.

– На людей едешь, пухлая – закричал возница – Ишь рожу-то раскорячило, словно пчелы искусали. —

И как он сам пропустил, что не повернул свою лошадь пропустить встречный воз, сам-то спал вероятно.

Девка приподнимается на локте, сонно улыбается и, шевеля губами, опять ложится… Звуков её голоса не слышно, из-за жары воздух сделался такой густой, что и звуки не передает на расстояние.

И вот на холме перед длинным пологим спуском к реке показался одинокий тополь; кто его тут посадил (тополей нигде по всей округе не водилось) и зачем он здесь – бог его знает. От его зеленой стройной одежды трудно оторвать глаз. И счастлив ли этот южный красавец? А пирамидальные тополя растут в южных странах. И летом зной, и дожди осенью, зимой стужа и метели. И страшные тёмные ночи, когда видишь только тьму и завывания ветра только слышны, а главное – всю жизнь один и один….

За тополем дорога пошла вниз, и лошадь понесла резвее, чуя близкую воду реки, где ей непременно дадут напиться. У протоптанной дороги сено было скошено, а подальше вдоль осоки и камышей водной стрелки, извивающейся голубой змейкой, маленькой усохшей на лето речки косили человек шесть косарей высокую, выше их колен траву. По движениям баб, за косарями раскидывающих, ворошащих сено видно было, что зной и их жжет и душит. Косари, сверкая мышцами голых торсов, взмахивали косами в такт одновременно, все вместе издавая слышимый тут в низине звук: «вжжи, вжжи!».

Черная собака с высунутым языком отделилась от баб и косарей и бежала к нашей телеге, вероятно, с намерением залаять, но остановилась на полдороги и равнодушно глядела на возницу, грозящего ей взмахом кулака: жарко и лаять-то. Возница остановил у сметанного абы как стожка, и, спрыгнув с телеги, взялся за вилы. Спрыгнул и я, мальчишка, в яркой красной с мелкими цветочками рубахе. И что мне бабушка сказала её одеть? Одна баба приподнялась, от ковыряния в траве руками, в наклон, и, взявшись обеими руками за измученную поясницу, смотрит на мою рубаху долгим взглядом. Может ей красный цвет понравился, или вспомнила она про своих детей, которые бегали сейчас в деревне, оставленные без надзора, только долго стояла она неподвижно и смотрела на нас.

А мы с возницей укладывали сено рядами: втыкали вилы в стог и отрывали «шмат» от него перебрасывая на телегу.

Это был первый год, когда мне исполнилось 14, и я работал в колхозе, помогая возить сено с лугов, потом и в коровнике, в телятнике помогал. И заработал я тогда немного денег за летние каникулы, и все их отдал бабушке своей, что было огромной помощью: пенсия колхозная её была в два раза меньше городской – 32 рубля по тем деньгам. Так я стал рабочим и зарабатывающим.

Глава 4 Геологи

Вступление

Первое впечатление о человеке, часто, бывает отделено от последующего узнавания. И меня однажды приняли, как чересчур умного полиглота, говорящего на нескольких языках.

Человеку, всю жизнь говорящему на одном языке, даже опасно знать другие языки. (Это теория такая родилась в моей голове тогда). Все зависит, наверное, от способностей. Но вот, и Лев Толстой говорил без акцента и на английском языке и на французском он с детства был воспитан гувернерами. И говорил он на французском также естественно, как и по-русски.

Но если человек говорил и учился только на русском, – то «застрявшие» в памяти иностранные слова перебивают его мысли, он думает на русском языке, естественно! Они, эти иностранные слова, когда то узнанные, со временем утрачивают свое значение точное, и оттого не дают сразу уловить мысль. Эти слова будут прыгать в мозгу, как блохи и будут досаждать, размывая смысл обычной русской фразы. Иностранный язык, таким образом, будет мешать человеку….

Часть 1. Приезжие

В деревнях сразу видно людей приезжих, чужих. Местные детишки сразу собираются поглазеть на приезжих. Тем более, что у колодца, в нижней части нашей деревни собралась толпа каких-то туристов с рюкзаками. И одеты они были необычно: в камуфляжные пестрые куртки, в такие же пятнистые штаны. А к рюкзакам были приторочены лопатки и альпинистские топорики с длинными ручками. «Туристы» набирали воду во фляги из колодезного ведра.

Стояла жаркая солнечная погода середины августа. Словно лето решило распрощаться, одарив ясными и теплыми днями. На небе ни облачка. В эту пору как раз началась страда, уборка урожая в колхозах.

«Туристов» было человек 8, не меньше. Мне было не видно сразу, когда я шел снизу деревни, возвращаясь с реки. Там мы купались около моста, по которому пылили колхозные машины с травой на силос. Дорога проходила в стороне от деревни, за огородами и пыль не долетела до улицы нашей. И ветра не было – дома и заборы закрывали улицу, а от этого в деревне было еще жарче, чем в поле или у реки!

Воды на всех не хватило, и ведро вновь опустилось в колодец, прогремев цепью. Ручку ворота крутил пожилого вида человек с бородой. Сразу видно было, что он «старший» в группе. А две молодые девушки и парень, в джинсах и футболке с иностранными надписями, пытались что-то выяснить у маленьких мальчишек, что набежали, из любопытства, «поглазеть» на «новых» людей, зашедших в их деревню. Мальчики-«дошколята» плохо знали русский язык. Они разговаривали на местном марийском языке. И «туристы» не могли понять их разговора, а «дошколята» не могли понять, что хотят от них «туристы», о чем они спрашивают.

В страдное время, во время сбора урожая все взрослые в колхозе были на полях. В деревне оставались только маленькие дети и пожилые бабушки и дедушки. Школьники тоже выходили в колхоз с родителями помогать работать! Так получилось, что спросить или узнать что-то было не у кого. А «туристам» нужно было узнать короткую дорогу. Это я понял когда подошел к колодцу и начал разговаривать со «старшим» из группы.

– Вот, наконец-то, один человек говорит по-русски! – обрадовался «старший», когда я поздоровался и спросил, куда они держат путь и «туристы» ли они.

– Ты местный, мальчик? – спросил меня пожилой бородатый мужчина.

– Нет. Я тут к бабушке приехал на каникулы. А так, я из города. Но я понимаю языки и мы у бабушек можем узнать дорогу. – ответил я «старшему».

Мы, вскорости, познакомились со всеми. Меня звали Серёжа, как представил меня Иван Иванович своим молодым спутникам. Аня и Алена, красивые и очень молодые, были школьницы старших классов. А молодые ребята, мужики, были геологи-спелеологи. Я не знал что такое «спелеолог». И Рома, самый молодой, студент, тот в джинсах и в цветной, исписанной иностранными надписями, футболке, – стал мне рассказывать-объяснять, что такое «спелеология». Все геологи подошли к воротам нашего дома, наискосок, напротив колодца. Там была тень от забора. Все сели отдыхать на бревна, которые лежали у нашего забора слева от ворот.

«Эти бревна, уже ошкуренные, бабушка приготовила для постройки бани. Наша баня старая маленькая уже села в землю и бревна нижние все гнилые. Мы построим новую…» – так я объяснил геологам.

«Бабушка моя была учительницей раньше тут, а теперь на пенсии, но работает в колхозе. Её до вечера не будет. А я позову соседку и мы всё спросим» – предложил я Иван Иванычу.

«А соседка по-русски говорит?» – тут же спросил он меня.

«Нет. Но я переведу всё, я умею по-ихнему разговаривать» – сказал я, убегая к соседнему дому.

Мы пришли вместе с «Зоя-ака» – с тетей Зоей. И вот, начался мой опыт «синхронного» перевода с одного языка на другой и обратно. Беседовали Иван Иванович и Зоя-ака, через меня, довольно долго, но зато – выяснилось всё что нужно. И короткую дорогу через лес, потом через овраги пояснила нам тетя Зоя, и рассказала историю, ради которой приехали геологи-спелеологи из города Ленинград!

«Йудым тиде лийын тунам, паллет!» – говорила Зоя-ака. И я переводил: «Ночью это произошло тогда, знаешь!» – и далее история, рассказанная тетей Зоей.

«Днем в поле пахал трактор. Весной было дело. А на ночь тракторист решил не уводить трактор на колхозный машинный двор. Тот был далеко, около кузницы, за речкой. Не выгодно гонять гусеничный трактор, и по мосту надо было проезжать в темноте. Трактор остался в поле, чуть не посередине его, там, где закончил пахоту колхозник, потому что стемнело. Домой он ушел пешком, в деревню. А ночью тряслась земля во всей округе, в деревне стекла в домах дрожали, говорила тетя Зоя. Никто ничего не понял, но просыпались все жители. Утром пришел тракторист на поле свое, но еще издалека увидел, что трактора нет! А подойдя поближе на поле, он увидел огромную яму в земле. Глубокую очень. И внизу лежал трактор, казавшийся маленьким, такая яма была глубокая. Провалилась земля ночью, вот и трясло всю округу. И открылись пласты каменные, наслоения за миллионы лет стали видны. А внизу на глубине текла река, с шумом унося обрушившиеся камни. Вот оно как было, говорила тетя Зоя. Вызывали из города альпинистов, и они спускались и обмотали трактор тросами. Два крана пригоняли большие и вытаскивали трактор-то! Но не в тракторе дело. А там, где река вытекала, была большая пещера, уходящая вглубь земли. Альпинисты рассказывали и все деревенские знают. И в другую сторону, куда река течет – тоже проход большой, пещера там».

Об этом провале, который был назван по имени деревни: «Пуморский провал» – и сообщили в Ленинградский институт геологии. Провал был глубиной около 40 метров и открыл все скальные породы. Поэтому Иван Иваныч – профессор кафедры геологии и привез группу исследователей. Был летний сезон, и геологи все были в разъездах, так и получилось у Ивана Иваныча, что нашел он увлекающихся спелеологов. Школьницы из ближайшей к институту школы ходили в кружок спелеологов и тоже вызвались поехать. Исследовать надо было много, но хотя бы предварительно посмотреть и взять образцы, особенно интересные, какие попадутся. Поездка носила ознакомительный характер. Дороги у нас в колхозе все грунтовые. Автобус ходил только до райцентра. На попутке они доехали и до нашей деревни. А дальше, как туристы, с рюкзаками, пешком.

Рома мне уже рассказывал, что в пещерах бывают сталактиты и сталагмиты и бывают красивые пещеры.

И я попросился у Ивана Ивановича, чтобы они взяли меня с собой! Я им предложил переночевать у нас. А то, я слышал, они собирались ставить палатки и разводить костер. Пока суть, да дело, – подошла моя бабушка. Она будто чувствовала и пришла с работы на поле пораньше домой. Ей все рассказали, и она тоже пригласила всех в дом! Так у нас ночевала целая экспедиция геологов и спелеологов! Обещали взять меня с собой!