Текст книги "Дом шепотов"

13

Как только Антония перевязала ей руку, Сара решила не ждать дольше и приступить к работе. Однако, едва она уселась за пульт управления экскаватором, ей пришлось признаться себе, что она все еще находится во власти кошмара. Жесты, голоса, образы – каждая деталь казалась ей пережитой, а не увиденной во сне. Сновидение никогда не оставляло такого впечатления. Ей начало казаться, что она была в Зазеркалье, в том измерении, где прошлое остается таким же реальным, как настоящее.

«Как поцарапанная пластинка, которая без конца повторяет одну и ту же фразу», – подумала Сара.

Вся на нервах, она пристально вглядывалась в содержимое контейнера, готовая увидеть, как среди строительного мусора появляется пресловутая дверь из красного дерева. Рана болела.

«Надо будет ее зашить, – сказала ей тогда Антония. – Иначе останется шрам».

Сара пожала плечами – шрамом больше, шрамом меньше, какая ей разница!

Они нашли много совершенно бесполезных мелочей: металлические зажигалки с рельефными изображениями, похожие на змеиную кожу шелковые галстуки, старинные мужские шляпы, записную книжку из страусовой кожи, шкатулку с запонками и часами-браслетами. Антония разложила все эти безделушки на столе, предварительно смахнув с них бетонную пыль.

В полдень, пока остальные обедали, она подошла к столу. Ее лихорадило, есть не хотелось. Разложенные предметы, как магнитом, тянули ее к себе. Она не могла отказать себе в удовольствии потрогать их, изучить, как маленьких больных зверьков. Она прикоснулась к записной книжке из страусовой кожи. Та была размером со школьную тетрадку. Не в силах удержаться, Сара открыла ее и стала перелистывать. Замелькали имена, которые ничего не говорили ей, но которые бы с легкостью распознал Тизи. Внезапно она напряглась, вернулась, отряхнула страницу тыльной стороной ладони. Она не ошиблась. На странице, датированной 5 июня 1936 года, острым почерком было записано имя: «ЛИЗЗИ КАЦ».

Сара застонала. Ее мать умерла на следующий день, 6 июня. Это означало, что в день убийства у нее было назначено свидание с Рексом Фейнисом.

«Это не обязательно означает, что именно Рекс убил ее, – прозвучал голос у Сары в голове. – Возможно, она встретила своего убийцу, уже покинув Дом шепотов. Не делай поспешных выводов, даже если они кажутся тебе такими соблазнительными»!

Она заметила, что дрожит, и рухнула в пляжное кресло. Антония тотчас же ринулась к ней.

– Ты совершенно бледная и вся в холодном поту, – произнесла она. – Тебе надо лечь. Если завтра тебе не станет лучше, придется возвращаться в Лос-Анджелес. Возможно, ты занесла в кровь какую-нибудь заразу.

Сара заверила ее, что это просто временная слабость, и попросила подругу идти работать. И тем не менее чуть позже она снова стала внимательно изучать записную книжку. Вскоре Сара опять присвистнула от изумления. Одно имя повторялось бессчетное количество раз, в основном это были вечерние встречи: Настасья…

Речь могла идти только о Настасье Ковак, экономке Гвеннолы. Почему Рекс встречался с ней так часто? Может, она была его любовницей? Хотя сложно представить себе великого соблазнителя под ручку с какой-то малопривлекательной гримершей. Значит, их отношения основывались на чем-то другом. На чем?

Когда Сара вернулась в ангар, Антония встретила ее, суя под нос шкатулку из эбенового дерева, закрытую на маленький замочек.

– Я только что обнаружила вот это! – воскликнула она. – Наверное, там что-то интересное, раз он счел необходимым ее запереть.

Они сгрудились вокруг стола, пока Антония пыталась вскрыть замок с помощью миниатюрных инструментов. Как только запор был снят, Сара обнаружила, что никто не решается поднять крышку. Пришлось это сделать ей. В шкатулке лежало что-то белое. В первое мгновение девушке показалось, что это мертвый голубь, и она с трудом подавила гримасу отвращения. Потом она поняла, что это скатанная в комок белая перчатка. Женская перчатка.

– Что это за штука такая? – пробурчал Тош. – Посмотрите, она вся в пятнах, омерзительно…

Антония подцепила пинцетиком останки со дна коробочки и выложила их на стол. У Сары замерло сердце. Перчатка была испачкана чем-то бурым…

«Кровь, – подумала она. – Засохшая кровь… »

В голове у нее вспыхнула сцена из кошмара: рукой, затянутой в перчатку, Лиззи Кац берет порезанное запястье своей дочери…

Сара задержала дыхание, кровь стучала у нее в жилах.

Да ладно! Это абсурд, перчатка из сна не может оказаться в этой шкатулке… Это всего лишь совпадение.

Но у нее в ушах беспрестанно звучал воображаемый голос: «Это перчатка твоей матери, это перчатка твоей матери…

Вспомни. Она была вся в белом, когда нашли ее мертвое тело. Перед тобой перчатка, которая была на ней в тот момент, когда ее пырнули ножом. Она инстинктивно прижала руку кране, чтобы остановить кровотечение. Отсюда и пятна».

Когда Лиззи Кац потеряла сознание, Рекс снял ее окровавленную перчатку – так берут трофеи со смертельно раненного животного – и спрятал ее в шкатулку, на память.

«Боже мой! Мы же обнаружим десятки подобных шкатулок, – подумала Сара. – Детали одежды всех девушек, которых он убил».

– Это омерзительно! – объявила Антония. – Зачем он это хранил?

Сара не ответила. Она чувствовала, что бледна как смерть, и потому не хотела привлекать к себе внимание.

Сморщив нос от отвращения, Антония положила перчатку обратно в шкатулку и закрыла крышку.

– Что тут скажешь, – присвистнула она. – Этот мужик был явно со странностями.

«Я должна сдать эту кровь на анализ, – подумала Сара. – Мне нужно быть уверенной, что она той же группы, что и у моей матери».

Остаток дня она была не в себе и совершенно не интересовалась тем, что происходит вокруг. Ее преследовало воспоминание о перчатке в пятнах. Бесчисленные вопросы теснились у нее в голове. Как Лиззи Кац, безвестная старлетка, стала гостьей Рекса Фейниса, живого бога?

«Рекс мог переспать с любой знаменитой актрисой, – рассуждала Сара. – Зачем он стал бы усложнять себе жизнь, ухаживая за практически неизвестной девушкой? Действительно, убить такую гораздо проще, чем убить звезду. Значит, если он пригласил ее к себе, то не для того, чтобы переспать с ней, а для того, чтобы убить ее».

Она отдавала себе отчет, что сильно все упрощает, поддаваясь предрассудкам. Она не имела права делать никаких выводов, пока не получит хоть каких-то анализов крови.

В конце дня Сара сообщила остальным, что незамедлительно собирается вернуться в Лос-Анджелес, чтобы отдать Адриану Уэсту первые находки. Заодно она заглянет к врачу по поводу своей раны, которая болит все больше и больше. Антония предложила поехать с ней вместе, но Сара отказалась. Подруга не настаивала – было совершенно очевидно, что она предпочитает остаться с ребятами.

Вернувшись в Лос-Анджелес, Сара прямиком направилась к заказчику, чтобы отдать ему вещи, извлеченные после первых раскопок. Мажордом Уиспер не пустил ее к самому хозяину дома. Убедившись, что в коробке нет столь желанного магнитофона, он с холодной улыбкой спровадил ее, произнеся:

– Это все мелочи, безделушки. Я не позволю беспокоить мистера Уэста по таким пустякам.

Сара не настаивала.

Затем ей нужно было найти лабораторию, где согласились бы взять на анализ перчатку, что оказалось не так-то просто, и она потеряла кучу драгоценного времени, бегая от одной конторы до другой. Она могла бы попросить Тизи заняться этим, так как у него осталось множество связей в этой среде, но ей не очень хотелось рассказывать старику о своем «расследовании». Она знала, что ему это не понравится и он станет обвинять ее в том, что она все еще живет прошлым.

Справившись наконец с этой задачей, Сара позвонила Настасье Ковак, чтобы договориться о встрече. Экономка ответила ей, слегка заикаясь:

– Ах! Это вы! Слава Богу! Я так надеялась, что вы позвоните. Приезжайте, приезжайте быстрее, Микофски… Он приходил. Он похитил Гвеннолу. Я не знаю, что делать. Прошу вас, не оставляйте меня одну.

– Я сейчас приеду, – ответила несколько ошеломленная Сара.

Настасья Ковак перебила ее дрожащим истеричным голосом:

– Будьте осторожны… Вы в опасности.

По дороге, ведущей к Холли-Каньон, Сара часто посматривала в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что за ней никто не следит.

Дверь открылась, едва она успела нажать на кнопку звонка. По всей видимости, Настасья ждала ее на пороге. Она была растрепана, на левой щеке – след от увесистой пощечины.

– Он появился вчера вечером, – глотая слова, стала объяснять Настасья. – Я попыталась помешать ему забрать Гвен, и он меня ударил.

Пока они шли к дому по дорожке из голубого гравия, Сара сказала:

– Я видела этого Микофски. Он утверждает, что преподает в университете – я уже не помню что. А кто он на самом деле?

– Он действительно преподаватель, антрополог. Во всяком случае, был им, – ответила экономка. – А потом он сошел с ума. Во время путешествия в Амазонию он долго жил в индейском племени – изучал использование галлюциногенных средств во время религиозных ритуалов. Все эти вещества он пробовал на себе. Местные приобщили его к кактусу пейотль и прочим подобным мерзостям. Его разум не выдержал. Он вернулся оттуда душевнобольным, у него была навязчивая идея, что мы окружены неживыми существами.

Из университета его выгнали, потому что он рассказывал студентам нечто несусветное, призывал их принимать наркотики. Это фанатик, и он очень опасен.

– Он угрожал убить меня.

– Советую вам принять эту угрозу всерьез. Это очень опасный безумец. Он придумал фантастическую теорию о кинематографических призраках, порожденных энергией восхищенной толпы. О живых образах, сошедших с пленки. Он убежден, что Рекс Фейнис – господин этих созданий. Именно по этой причине он связался с нами. Я спровадила его, но Гвен позвала обратно. Он сумел ее обаять. Его россказни, от которых можно заснуть на месте, ее очаровали. Может быть, ему удалось немного развеять ее скуку? Это так похоже на фильмы, в которых ей приходилось сниматься. Все эти истории с призраками и демонами… Как бы то ни было, Микофски стал захаживать к нам, и я не могла ничего поделать, чтобы это пресечь. Я боюсь его. Он такой огромный, я ведь не могу просто схватить его за шиворот и выставить за дверь?

Сара уселась на один из розовых диванчиков в будуаре, куда провела ее Настасья Ковак. Ей казалось, что она ходит по гигантскому кукольному дому.

– Вы говорите, что Микофски похитил Гвеннолу? – спросила Сара в надежде оборвать стремительный поток речи экономки.

– Он взял ее с собой, – поправила Настасья. – Без насилия, естественно, – просто рассказал ей одну из своих идиотских историй, в которые она верит. Я не могла ее удержать, он имеет на нее колоссальное влияние. Гвен так возбудилась при мысли, что отправляется на охоту за призраками! Что я могла сделать? Я всего лищь прислуга, а ей тридцать семь лет! Она уже давно совершеннолетняя, даже если выглядит как девочка. С Микофски ей хорошо. Они поддерживают друг у друга веру в безумные идеи. Для Гвеннолы это очень плохо – каждый раз, встречаясь с этим сумасшедшим, она еще больше отрывается от реальности, и мне потом приходится неделями возвращать ее с небес на землю.

– А зачем он взял ее с собой?

– Чтобы преследовать целлулоидных призраков и… и чтобы убить вас. Микофски считает вас агентом дьявола, он убежден, что вы вернете Рекса Фейниса, поэтому придумал что-то вроде крестового похода. Он потерял контроль над собой с тех пор, как перестал пить свои лекарства.

– И вы не предупредили полицию?

– Нет, полицейские нас не любят. Шериф считает, что мы портим местный пейзаж. Он принимает нас за лесбиянок. Я заранее знаю все, что он мне скажет: Гвен уже почти сорок лет, она свободна поступать так, как ей заблагорассудится. Он решит, что у меня приступ ревности, потому что любовница бросила меня ради мужчины.

Сара покачала головой. Она разделяла опасения Настасьи. Актеры и представители сил правопорядка редко понимают друг друга.

Она решила идти напролом:

– Послушайте, я сейчас провожу раскопки того, что осталось от дома Рекса Фейниса. Уже удалось обнаружить кое-какие вещи, среди которых записная книжка за 1936 год. Ваше имя встречается там довольно часто. Вы постоянно приходили к нему. Зачем?

Настасья Ковак напряглась, затаила дыхание, а потом вдруг ее плечи опустились, словно от внезапно навалившейся усталости.

– Я не была его любовницей, если вы имеете в виду это, – вздохнула она. – Впрочем, у Рекса вообще не было любовниц. Одним словом, он не спал ни с кем – ни с женщинами, ни с мужчинами. Он был неспособен.

– Он был импотентом?

– Почти. Он страдал от врожденного недостатка, который называется микрогенитоморфизм. Это означает, что, несмотря на атлетическую фигуру, у него был пенис маленького мальчика. Он бы никогда не смог удовлетворить женщину. Это была его тайна, и он ревностно ее охранял. Можете себе представить, что из этого сделала бы «желтая пресса»? Рекс страдал от множества наследственных заболеваний, например от проблем с кожей, поэтому он был таким бледным, с серыми губами. На самом деле его тело состояло из всех оттенков серого: глаза, волосы, даже язык… у него все было серым. Чтобы производить нормальное впечатление, ему приходилось гримироваться и красить волосы. Это была моя работа. Мне он доверял. Я готовила для него специальные румяна, которые не смывались от пота. На некоторых частях тела его кожа была практически прозрачной из-за отсутствия пигментации. Можно было разглядеть вены и даже мышцы, как будто под калькой. Он редко показывался обнаженным, но однажды костюмерши застали его врасплох в костюме Адама, когда он переодевался между двумя сценами. Свидетельства этих дурочек убедили Микофски в том, что его бред имеет под собой основания. В этой прозрачности ему виделось неопровержимое доказательство того, что Рекс состоял из желатина. К тому же эта кожная болезнь поразила и потовые железы, так что от Рекса постоянно воняло. Он знал об этом и прыскался духами каждые десять минут. Ко всему прочему его нервная система тоже была повреждена.

– Повреждена?

– Да. Когда вы обжигаетесь, вам больно, а ему – нет. Его нервные окончания не передавали мозгу сигналов боли или передавали, но очень слабые, как при анестезии. Вот почему во время съемок он мог получить рану или травму и даже не поморщиться. Однажды он случайно сломал ногу и заметил это только тогда, когда увидел, что она неправильно сгибается! Те, кто присутствовал при этом случае, придумали легенду, что он, мол, не человек, у него нет внутренних органов, и я не знаю, какие еще глупости. Но до правды так никто и не докопался. А на самом деле Рекс был больным человеком, которому приходилось скрывать свои недуги в угоду кинематографическому мифу. В частной жизни он совершенно не походил на тот образ, который изображал на экране. Он всегда повторял мне: «Это просто чудо, что я все еще жив. Я уже давно должен был умереть». Он был грустным и нежным меланхоликом, а на него постоянно все клеветали. Хуже всего вели себя его партнерши. Они распространяли самые гнусные сплетни.

– Почему?

– Потому что они не могли пережить того, что их оттолкнули. Одна из них дошла даже до того, что проникла на виллу Рекса без его ведома, чтобы совершить самоубийство. Она вскрыла себе вены в его ванной, а перед этим отправила письмо в полицию, где объясняла, что Рекс был коммивояжером смерти, устраивавшим самоубийства по просьбе клиентов в обмен на крупную сумму денег. Этот идиотский слух обошел весь Лос-Анджелес. Несколько месяцев Рекса называли Истребителем.

– А та девушка умерла?

– Да, это наделало много шума. Эта маленькая, глупая, никчемная старлетка в конечном итоге преуспела: все говорили только о ней и поливали Рекса.

– Как ее звали?

– Лейк… Лейк Финест. Эта курица пыталась придать себе стильности завитками на лбу и фальшивой родинкой на щеке.

Сара вздрогнула – в портрете, нарисованном экономкой, нельзя было не узнать призрак, который прогуливался под ее окнами накануне отъезда в пустыню!

– Лейк Финест… – повторила она. – Вы уверены, что она умерла?

– Да. Я была там, когда ее вытащили из ванны. Она вскрыла себе вены продольными порезами, чтобы уж наверняка. Рекс объяснил мне, что именно так поступали древние римляне. Отвратительная маленькая дрянь. Красивая оболочка из розового мяса с горошиной вместо мозга.

Уже стемнело, и Настасья разнервничалась еще больше. Она поспешила запереть все двери и закрыть все окна.

– Вы ведь останетесь тут со мной? – умоляюще произнесла она. – Я вижу, что вы ранены, я займусь вашей рукой. Я очень хорошо делаю перевязки.

В следующие полчаса она удвоила усилия, чтобы казаться незаменимой. Саре пришлось уступить.

– Я знаю акупунктуру, – с ребяческой гордостью объявила Настасья. – Она мне очень помогла, когда Рексу надо было расслабиться. А еще гомеопатию.

– Вы никогда не встречали у него актрису по имени Лиззи… Лиззи Кац? – как можно более небрежно спросила Сара. – Очень хорошенькая блондинка. Всегда носила белое.

– Нет, – ответила экономка. – Это имя ни о чем мне не говорит. Знаете, ведь Рекс вовсе не был ловеласом. Это девушки бегали за ним. Он частенько повторял мне: «У меня нет никаких сексуальных потребностей. У меня либидо, как у восьмилетнего мальчика. Почему они не оставят меня в покое?»

Сара не могла решить, можно ли принимать ее заявления за чистую монету. Будучи прекрасным актером, Фейнис мог просто ради забавы разыгрывать бедную глупенькую шестнадцатилетнюю гримершу, какой была тогда Настасья.

Может, после всех его фильмов ему доставляло особое удовольствие разыгрывать из себя хворого соблазнителя, безобидного, как маленький мальчик? Сара готова была в это поверить. А ослепленная любовью Настасья Ковак была совершенно покорена.

«В то же время, – думала Сара, – даже если предположить, что все эти россказни про либидо и импотенцию правда, не кроется ли тут источник его ненависти к женщинам? Ненависти, которая может привести к серийным убийствам… »

Вполне возможно, что Рексу, измученному сворой соблазнительниц, которых он не мог «использовать», захотелось их убить. В самом деле, ведь их авансы только растравляли в нем сознание собственной ненормальности. А от этого до убийства всего один шаг…

Может, в случае с Лиззи Кац он сделал его?

Когда наступила ночь, дом стал наполняться угрожающими тенями. Настасья нервничала все больше и больше. Она постоянно бегала туда-сюда, проверяя замки на дверях и окна. Действительно, стеклянные двери не обеспечивали достаточной безопасности. Гиганту, вроде Микофски, ничего не стоило выбить одну из них ударом плеча. Понемногу Сара заразилась ее беспокойством.

– Пойдемте, – неожиданно решила экономка. – Тут мы слишком на виду. Микофски сможет подстрелить нас, как кроликов, если заберется на ограду. К тому же Гвеннола захватила с собой винтовку.

Они эвакуировались внутрь здания. Саре пришлось идти за Настасьей по плохо освещенным коридорам, заполненным розоватыми статуями.

Наконец они добрались до игровой комнаты, где стоял сказочный замок – огромный пряничный домик с башенками и бойницами, его донжон поднимался на три метра от пола. Прикоснувшись к крепостной стене, Сара поняла, что макет металлический!

– Он прочный, как танк, – объяснила экономка. – Его сделали в ту пору, когда у Гвеннолы была паранойя. Ей казалось, что все вокруг желают ей зла. Она просыпалась, крича, что жители долины вот-вот взломают дверь, чтобы линчевать нас, как во «Франкенштейне». Она заказала этот… эту штуку, чтобы там спрятаться. Скрючившись внутри, она успокаивалась,

– Вы хотите сказать, что мы будем спать внутри? – возмутилась Сара.

– Да… мне кажется, это неплохая идея. Если мы задраим люк, Микофски не сможет до нас добраться. Внутри есть матрасы. Знаете, там можно хорошо выспаться…

Сара покачала головой. У нее не было ни малейшего желания вставать на четвереньки, чтобы прятаться в этой невообразимой конуре.

– Лезьте туда сами, если это вас успокоит, – объявила она. – Я лягу здесь, на софе. Если замечу что-нибудь подозрительное, то постучу три раза.

Настасья Ковак не стала терять времени на споры. Она казалась такой испуганной, что ей было совершенно не важно, насколько нелепо она выглядит. Сара увидела, как экономка ложится на пол и заползает внутрь металлического замка. На секунду ей показалось, что ягодицы Настасьи застрянут в дверном проеме, но, поерзав немного, экономка все же справилась с нелегкой задачей. Оказавшись внутри, Настасья тут же задраила люк, как испуганная маленькая девочка, которая чувствует приближение волка из страшной сказки.

Однажды Тизи заметил: «Когда общаешься с сумасшедшими, скоро сам становишься таким же». Теперь Сара поняла, насколько это верно: общаясь с Гвен, Настасья в конце концов помутилась рассудком, она уже давно поверила в волшебников и великанов.

Оставшись одна, Сара уселась на софу. Ночник с детским абажуром слабо освещал комнату. Сваленные в кучу игрушки создавали впечатление армии горбатых фигурок устрашающих очертаний, по большей части портретов Гвеннолы. Они были всевозможных размеров, некоторые даже ростом с десятилетнего ребенка. Их нарядили в костюмы, сшитые по мотивам сериала «Королевство безумной надежды». Их стеклянные глаза, слишком похожие на настоящие, смущали Сару.

Она не смогла долго выносить того, что за ней «наблюдают» таким образом, и отправилась осматривать соседние комнаты. Забыв о скромности, она выдвигала ящики комодов, распахивала дверцы шкафов, не ожидая даже найти ничего конкретного. Она надеялась наткнуться на что-нибудь полезное – какой-нибудь знак, любую информацию, которая помогла бы ей спасти свою шкуру.

В ящиках царил жуткий хаос – детские игрушки вперемешку с пачками сигарет, настольные игры с полпинтой бурбона, леденцы (пятнадцатилетней давности) с упаковками транквилизаторов или снотворного.

Это была картина медленной катастрофы, мрачного дрейфа в сторону безумия – где-то между Винни-Пухом и барбитуратами.

Когда Сара обнаружила в глубине шкафа кучу косметических средств от морщин, сердце сжалось от жалости: вопреки заявлениям Настасьи, кожа Гвеннолы не осталась безупречной – время наложило свой отпечаток. И хотя она до сих пор сохранила тело маленькой девочки, кожа была уже не та. Теперь она, должно быть, еще больше похожа на сорокалетнюю карлицу, чем на принцессу с глазами-незабудками из «Королевства безумной надежды».

«Вот почему она прячется за занавеской, когда принимает гостей, – догадалась Сара. – Она согласна быть псевдо-маленькой девочкой, а не уменьшенной копией взрослого человека».

Продолжив свои исследования, Сара в конце концов обнаружила в маленьком чуланчике десятки разбитых зеркал – самых разных размеров и явно очень дорогих. Их раздробили молотком на мелкие кусочки, Сара увидела в этом подтверждение своих подозрений.

Настасья ей солгала. Как вышколенная прислуга, она ревниво охраняла секреты своей хозяйки, выдавая любопытным сказку о вечной молодости.

Саре стало грустно, поэтому она решила закончить свои «раскопки» и вернулась в игровую.

В конце концов она уснула на софе, в трех метрах от металлического замка, под стеклянными взглядами кукол, сваленных в углу.