Текст книги "Нарциссический абьюз. Как распознать манипуляции, разорвать травмирующую связь и вернуть контроль над своей жизнью"

Глава 2. Любовь, секс и нарциссы: работа мозга

Прежде чем перейти к вопросу о том, как нарциссический абьюз влияет на наш мозг, обсудим еще одну важную тему.

Влияние травмы на мозг

Влияние травмы сильно недооценивается в публичных дискуссиях о домашнем насилии и эмоциональном абьюзе. Вы не представляете, сколько раз я слышала, как несведущие люди говорят: «Если бы я попал в абьюзивные отношения, я бы сразу ушел». Причем выбирают высокомерный тон, будто осуждая жертву абьюза за то, что она не смогла сделать это. Обратите внимание: эти люди никогда не были в абьюзивных отношениях и, вероятно, не прочитали ни одной книги о травмах. Это лишь усугубляет токсичное чувство стыда, которое испытывают жертвы абьюза, ведь «большинство жертв страдают от мучительного стыда за поступки, которые они совершили, чтобы выжить и сохранить отношения со своим абьюзером» (Van der Kolk, 2015).

Так создается двойная травма, которую переживают жертвы абьюза: эмоциональное онемение из-за диссоциации и эмоциональное онемение из-за социальной нормы, диктующей каким-то образом «отпустить» ситуацию и «жить дальше». Все это крайне деструктивно для жертвы, поскольку травма может жить не только в голове, но и в теле, причем в течение всей жизни. Никто не имеет права сравнивать вашу травму с травмой другого человека. Каждый реагирует на боль по-своему, и каждая реакция обоснованна и зависит от самой травмы и ее влияния на человека. Общество должно отказаться от идеи, что можно «забыть» о травме, поскольку так лишь усиливается эффект эмоционального онемения и подавления, причиняющий много вреда нашему сердцу, мозгу и организму.

Многие обвиняют и стыдят жертв абьюза за слабость, в то время как их собственная узость мышления не позволяет проявить сопереживание к тем, кто больше всего в этом нуждается. Как пишет доктор Бессел ван дер Колк, изменения, спровоцированные травмой, объясняют, почему травмированные люди демонстрируют сверхбдительность, а также так называемую выученную беспомощность (Maeir, Seligman, 1967), которые разрушают их жизнь. Исследования Майера и Селигмана, проведенные на собаках с применением шокового воздействия, показали: выученная беспомощность вырабатывалась у тех собак, чьи попытки выбраться из травмирующих обстоятельств каждый раз пресекались. В итоге животные не старались сбежать, даже когда им давали такую возможность. И напротив, собаки, чьи попытки бегства не пресекались, сразу же воспользовались шансом удрать.

Результаты очевидны: нахождение в травмирующих условиях, где итог никоим образом не зависит от действий субъекта, может привести к тому, что субъект прекратит сопротивляться и станет жертвой ситуации. Позже Петерсон и Селигман (Peterson and Seligman, 2010) уточнили, что данный вид выученной беспомощности применим и к жертвам других тупиковых ситуаций.

Выученная беспомощность идет рука об руку с замиранием, которое мы переживаем, когда находимся в абьюзивных отношениях, а также с изменениями в мозге вследствие травмы. Если мы не способны бить или бежать, чтобы выйти из абьюзивной ситуации, то в организме накапливается стресс. Эмоциональная боль удерживает нас на месте и лишает сил, мешает вырваться из тюрьмы гормонов стресса, которые работают без перерыва и продолжают генерировать сигналы еще долгое время после того, как угроза исчезнет (Walker, 2013, Van der Kolk, 2015).

Вот почему жертвы психологического и эмоционального абьюза, а особенно абьюза нарциссического, склонны думать, что не в состоянии выбраться из ситуации: они убеждаются, что у них нет такой возможности, после многочисленной мольбы и попыток изменить поведение нарцисса, постоянного пребывания в опасной ситуации рядом с ним и многократного повторения эмоционального и психологического насилия.

Травмированные индивиды, ощущающие себя беженцами, становятся сверхчувствительными к своей среде, могут проявлять социальную тревожность, а также стараются избегать всего, что хоть отдаленно напоминает пережитую травму. Исследование также проливает свет на то, что нередко травмированные люди склонны проходить через цикл повторения травмы, нередко повторяя деструктивное поведение и паттерн общения, убеждая себя, что не могут этого избежать и что у них нет силы воли.

Доктор ван дер Колк пишет в книге «Тело помнит все»[34]34
  Издана на русском языке: Ван дер Колк Б. Тело помнит все. М.: Бомбора, 2020. Прим. ред.


[Закрыть]: «Теперь нам известно, что их поведение не является следствием морального упадка, нехватки силы воли или скверного характера, – это результат произошедших в мозге реальных изменений».

Тем, кто пережил травму, уже не нужно испытывать на себе удары электрического шока, чтобы почувствовать беспомощность, не нужно попадать в плен или подвергаться самым зверским формам физического насилия.

Мы недооцениваем влияние вербальной агрессии и психологических нападок, составляющих львиную долю нарциссического абьюза. Как я уже отмечала, люди не понимают: когда мы испытываем физическую боль, активируется та же область мозга, что и при эмоциональной боли. Любой вид вербальной агрессии и социального отвержения причиняет такое же страдание, как физическое насилие.

Жертвы абьюза знают, что и то и другое может иметь долгосрочные последствия, и, безусловно, многие абьюзивные отношения предполагают оба типа насилия. Согласно исследованиям Наоми Эйзенбергер (2004 и 2013 годов), те же области мозга, которые ассоциируются с физической болью, могут быть активированы и через эмоциональную боль, вызванную социальным отчуждением. В работе Итана Кросса 2011 года тесты на болевой порог показали: мысли о болезненном расставании могут активировать те же области мозга, что и физический дискомфорт от перегрева, которому подвергали участников исследования. Разбитое сердце приводит к выбросу адреналина, побуждая нас реагировать на эмоциональную угрозу так, как будто она физическая, повышая давление, ускоряя дыхание и вызывая целый сонм физических симптомов, связанных с активацией гормонов стресса.

Безусловно, травмы влияют не только на взрослых. По сути, наиболее острое воздействие они оказывают на детский мозг. У детей, переживших абьюз со стороны нарциссических родителей, травма буквально меняет структуру их развивающегося мозга, чрезвычайно податливого и уязвимого. Доктор Мартин Тайхер в 2006 году исследовал 554 молодых человек в возрасте 18–22 лет и обнаружил, что вербальный абьюз в детстве может оказать сильнейшее воздействие на мозг, повышая риск лимбической раздражительности, диссоциации, депрессии, тревожности и гнева / враждебности во взрослом возрасте. Последующие исследования в области нейробиологии подтверждают: родительский вербальный абьюз может привести к изменениям целостности нейронных путей, вплоть до аномалий трактов белого вещества (Choi et al 2009).

Если вас воспитывали нарциссические родители, это могло буквально изменить ваш мозг, превратив в совершенно другого человека. Травма может влиять на такие области мозга, как гиппокамп, миндалина, мозолистое тело и лобные доли (Hart & Rubia, 2012; Dannlowski et al., 2012). Более того, травма изменяет ключевую нейронную систему, участвующую в реакции на стресс, – гипоталамо-гипофизарно-адренокортикальную систему, и ее хроническая активация изнашивает определенные области мозга, приводя к аномалиям гиппокампа и лимбической системы у детей (Perry, 2000). Гиппокамп и миндалина – ключевые области мозга, отвечающие за память, эмоции и возбуждение, лобные доли занимаются планированием, это когнитивный центр нашего мозга, а мозолистое тело помогает слаженной работе двух полушарий.

Неудивительно, что после любого абьюза нам тяжело планировать, запоминать и контролировать эмоции. Наш мозг буквально выведен из строя в результате стресса, вызванного травмой, нарушена связь между рациональным и эмоциональным. Вам доводилось после травмы вести себя иррационально, пусть и совершенно оправданно в контексте эмоций и физических ощущений, которые вы тогда испытывали? Теперь вы знаете почему – происходят настолько сильные изменения, что у любого человека начнутся сбои в принятии решений.

Те, кто обвиняет жертв абьюза, не понимают, что человек, переживший боль абьюзивных отношений, реагирует на нее не рациональной частью мозга, а лимбической и рептильной системами – теми областями, где хранятся и осмысляются эмоции. Именно эти области мозга доминируют во время травмы, а также при воспоминаниях о ней. Они сверхчувствительно реагируют на все, что походит на пережитую травму.

Вот почему мы склонны к безотчетным, сильным телесным реакция на травму или воспоминания о ней. Например, когда у меня случается эмоциональный флешбэк и я вспоминаю слова абьюзера, живот напрягается, и я чувствую неприятную сдавленность в груди. Я физически ощущаю боль от его слов. В такие моменты мне приходится прекращать все свои дела и перенаправлять мысли с помощью метода обратных умозаключений, который мы обсудим в третьей главе.

* * *

Факты о влиянии травмы на мозг. Перечислим несколько фактов о травме, которых вы, возможно, не знали; они помогут понять, почему жертвы возвращаются в абьюзивные отношения и почему им нелегко «просто отпустить» такой опыт, как нарциссический абьюз или любой другой вид травмы.

• У нас три мозга. Неокортекс – рациональная часть мозга, а также самая новая. Рептильный мозг – самая старая, нижняя его часть. Лимбическая система – центр мозга, именно здесь находятся самые сильные эмоции. За нашу реакцию на абьюз и травму отвечают лимбическая и рептильная части мозга, а не неокортекс (Van der Kolk, 2015)[35]35
  Шахида Араби вслед за Бесселом ван дер Колком использует понятия теории триединого мозга, в которой головной мозг человека подразделяется на три подсистемы: рептильный мозг (к которому относятся мозговой ствол и мозжечок и который отвечает за биологическое выживание и телесное функционирование); лимбическую систему, которая отвечает за эмоции и появляется у млекопитающих; неокортекс (новейшую кору), которая есть только у приматов и отвечает за высшие психические функции. Несмотря на широкое распространение этой теории среди психологов, многие нейробиологи ставят ее под сомнение. Прим. науч. ред.


[Закрыть].

• Лимбическая система первой включается в реакцию на травму и запускает сигнализацию. Миндалина, которая занимается переработкой эмоций, переходит в гиперактивный режим, когда нас травмируют, а медиальная префронтальная кора и гиппокамп, отвечающие за обучение, память и принятие решений, затормаживаются (Nutt & Malizia, 2004; Shin et al., 2006).

• Травма как бы консервируется в нашем мозге. Травматические воспоминания застревают в невербальных, подкорковых областях мозга (миндалина, таламус, гиппокамп, гипоталамус и ствол головного мозга), недоступных лобным долям (Dr. Theresa Burke, 2008). По сути, травма отключает высшие исполнительные функции мозга, за которые и отвечают лобные доли. Они являются средоточием здравомыслия и логики, помогают концентрировать и переключать внимание, следить за временем, планировать и организовывать, запоминать детали и выполнять задачи, опираясь на свой опыт.

Следовательно, жертвам любых видов травм бывает сложно сосредоточиться и выполнять задачи так, как они это делают в нормальном состоянии. Травмированный человек может страдать от провалов памяти, а также проблем с планированием и организацией, потому что эта травма, возможно, все еще сидит в тех областях мозга, которые отвечают за память и эмоции.

• Те, кто думает, что жертвы абьюза способны логически переработать ситуацию, с легкостью завершить ее и забыть, ошибаются. Нарушается связь между областями мозга, отвечающими за планирование, осмысление, обучение, принятие решений, и эмоциональными областями мозга – проще говоря, когда человек травмируется, они перестают общаться друг с другом. Как правило, требуются колоссальные усилия, ресурсы, сила воли, валидация, проработка ран на всех уровнях тела и разума, чтобы жертва смогла исцелиться от травмы.

• Когда человек, испытавший травму, вновь сталкивается со схожими стимулами, сколько бы лет ни прошло, миндалина (часть нашей лимбической системы) реагирует так, будто мы заново переживаем то же самое событие (Walker, 2013). Активируются гормоны стресса, и организм переходит в режим «бей или беги». Совершенно безобидная ситуация может реактивировать травму, и нас захлестывают мучительные физические ощущения, а также возникает импульсивная агрессивная реакция на страдания, которые мы переживаем повторно.

• Травматические флешбэки отключают область Брока, речевой центр мозга, и нам тяжело выразить боль словами (Van der Kolk, 2015). Также снижаются функции лобной доли, мешая жертвам травмы отличить ложную угрозу от настоящей.

• Когда мы вспоминаем травмирующее событие, левая лобная доля отключается, а области правого полушария, особенно миндалина, гиперактивируются. Левое полушарие отвечает за мышление и рациональное планирование, а правое собирает сенсорную информацию, такую как визуальные воспоминания и связанные с ними эмоции. Если отключить левую сторону и активировать правую, то связь между ними прервется (Burke, 2008). Это рождает несогласованность нарратива, который жертва пытается как-то осмыслить.

• Логический, мыслящий мозг больше не взаимодействует с реальными воспоминаниями о травме, и неудивительно, что тело и мозг буквально сходят с ума из-за эмоциональных и визуальных флешбэков – мы не способны интегрировать эти две части себя, когда испытываем воздействие травмы.

Вот почему эксперименты с различными методами исцеления, такими как арт-терапия, о которой мы поговорим в третьей главе, очень полезны пациентам, страдающим ПТСР, – они позволяют выразить свою травму невербально. Именно поэтому, кстати, полезны медитация и практика осознанности, которые позволяют осознать собственные физиологические реакции, притормозить, перевести дыхание и оценить, насколько реальна или воображаема новая угроза. Для мозга она может быть вполне реальной, поскольку мы как бы переносимся в прошлое, в состояние изначальной травмы, но осознанность поможет среагировать проактивно, а не импульсивно.

• Отсутствие интеграции является частью более крупного феномена под названием «диссоциация», хитрого защитного механизма мозга в ответ на травму (Bremner, 2006). Легкая форма диссоциации порой возникает и без травматического события, когда мы теряем счет времени, занимаясь привычным делом или если замечтаемся. Однако при серьезной травме мозг способен расщепить информацию, чтобы ее проще было переварить.

• Диссоциация нарушает связь с нашими воспоминаниями, идентичностями и эмоциями. Она разбивает травму на удобоваримые компоненты, чтобы разные ее аспекты хранились в разных отделах мозга. В итоге информация, связанная с травмой, становится раздробленной и хаотичной, и мы не можем соединить эти фрагменты в единый нарратив и осмыслить травму в полной мере, пока не проработаем ее и провоцирующие триггеры в безопасной среде с помощью грамотного специалиста по травмам, который предложит подходящую терапию с учетом наших потребностей.

Важно изучить влияние травмы и ПТСР, а также модель выученной беспомощности, чтобы избавиться от привычки винить и стыдить жертву в том, что она вступает в абьюзивные отношения и остается в них. Причины намного сложнее, чем нам кажется, и они связаны в основном с воздействием травмы, а не с силой воли, интеллектом или характером жертвы. По сути, как вы узнаете из следующего раздела, реакция мозга на травму объясняет, почему у жертв вырабатывается травматическая и даже биохимическая привязанность к своему абьюзеру.

Мозг в абьюзивных отношениях: биохимическая привязанность, вызывающая зависимость от нарциссов

Многие жертвы нарциссического абьюза испытывают зависимость от нарцисса в течение длительного времени, несмотря на деструктивное влияние абьюзивных отношений на физическое, ментальное и эмоциональное здоровье. Обратите внимание: восстановление после абьюзивных отношений во многом похоже на лечение от наркотической зависимости из-за биохимической привязанности между пострадавшим и его токсичным партнером.

Как исследователь, ученый и жертва абьюза, а также коуч, помогающий другим выжившим прекратить общение с абьюзивными партнерами, я понимаю, что проблема намного сложнее, чем якобы иррациональное поведение жертвы. Абьюз порождает сложные связи между жертвой и хищником, и разорвать их непросто; он также создает сильный когнитивный диссонанс, поскольку жертва пытается примирить суровую действительность абьюза с образом человека, которого еще недавно считала самым близким и любимым. Этот когнитивный диссонанс является защитным механизмом, когда мы отказываемся видеть истинное лицо абьюзера и отрицаем, минимизируем или оправдываем абьюз, чтобы выжить и адаптироваться к травме (Carver, 2004; Louis de Canonville, 2015).

Эта форма амнезии усугубляется особенностями цикла насилия. Нередко абьюз происходит медленно, незаметно и коварно, постепенно набирая обороты и превращаясь из мелких неприятностей в самый настоящий эмоциональный ад. Если в начале отношений из-под фальшивой маски нарцисса иногда едва заметно проглядывало его истинное лицо, то через некоторое время запускается чудовищный цикл идеализации, обесценивания и, наконец, отвержения. И жертва не просто привыкает к нему, но и невольно становится от него зависимой из-за сильной травматической связи с абьюзером.

Стремясь разобраться, почему жертвы чувствуют оцепенение, мешающее им разорвать абьюзивные отношения, я решила собрать воедино результаты исследований, которых мне очень не хватало, когда я сама была жертвой абьюза и искала информацию. Стигматизация жертв абьюза как слабых и иррациональных казалась мне необоснованной, поскольку те, кто обращался ко мне за помощью как к коучу, часто были невероятно умными, успешными, склонными к самоанализу. Я понимала, что в самой природе абьюзивных отношений есть что-то, что вызывает сложную психологическую и даже физиологическую реакцию у жертв, независимо от их личностных и профессиональных качеств.

Мы редко обсуждаем биохимическую связь между жертвой абьюза и хищником. Однако то, что мы уже сейчас знаем о нейрохимическом воздействии романтических отношений (в контексте их травматических взлетов и падений), позволяет сделать интересные выводы. Оказалось, что при расставании с токсичными партнерами, такими как нарциссы, социопаты и психопаты, биохимия нашего мозга действует против нас.

Из-за биохимической привязанности жертвам тяжело прервать контакт с абьюзером, и на пути к исцелению биохимия мозга погружает нас в зависимость от нарциссического или социопатического партнера. Кстати, некоторые из этих биохимических связей мешают нам расстаться и с партнерами-ненарциссами.

Окситоцин

Известный всем гормон объятий, или гормон любви, вырабатывается во время прикосновений, полового акта и оргазма; он способствует привязанности и доверию (De Dreu et al., 2011). Именно этот гормон выделяется гипоталамусом, создавая эмоциональную близость между матерью и ребенком и поощряя просоциальное поведение. Как показывают исследования, высокий уровень окситоцина наблюдается у людей в романтических отношениях в течение первых шести месяцев (Schneiderman et al., 2012). Скорее всего, благодаря этому гормону у нас и выстраивается довольно сильная связь с абьюзивным партнером на этапе идеализации, когда идет бомбардировка любовью и зеркальное отражение эмоций.

Периодические подкрепления позитивного поведения в ходе абьюзивного цикла (например, подарки, цветы, комплименты, секс) обеспечивают выработку окситоцина даже после эпизодов насилия. Как мы уже говорили, периодические подкрепления представляют собой своеобразное расписание, где желаемое поведение субъекта вознаграждается лишь периодически, а не каждый раз (Ferster & Skinner, 1957). Исследования показали, что подопытные крысы, чтобы получить еду, нажимали на рычаг более настойчиво и стабильно, когда награда им выдавалась случайно, чем когда они получали ее по графику.

Далеко не все нарциссы – боги секса, зато они умеют морочить нам голову. Я обнаружила, что нередко именно сочетание физических, психологических и эмоциональных причин создает зависимость от токсичного партнера. Секс – просто еще один способ контролировать нас и выводить из терпения, но, безусловно, далеко не единственный. Получается замкнутый круг: психологическая травма от абьюзивных отношений с нарциссом влияет на наш сексуальный опыт с ним, а сексуальный опыт еще больше укрепляет эту связь, которая, в свою очередь, побуждает нас и дальше вкладываться в эти травматические отношения.

Если мы эмоционально или психологически поглощены человеком, это повышает сексуальное влечение и химию между нами, поэтому на этапе идеализации нарцисс становится богом секса: жертва чувствует высокий уровень эмоциональной защищенности, доверия, привязанности и близости благодаря вниманию, похвале и лести, которую она получает от нарцисса.

На этапе обесценивания жертва подсаживается на травматические взлеты и падения отношений, привыкая к адреналиновым приливам непредсказуемости, страха и надежды на очередные крохи нежности. Сьюзен Андерсон, лицензированный клинический социальный работник, отмечает, что периодические подкрепления в абьюзивных отношениях строятся на динамике оттолкнуть – притянуть, которой нет в отношениях безопасных. Эти качели вызывают у жертвы зависимость от драмы и хаоса абьюзивных отношений. Как ни парадоксально, люди в токсичных отношениях чувствуют намного более сильную привязанность и травматическую связь с агрессорами, чем при любовной связи со здоровыми партнерами, которые дают им чувство защищенности.

Из-за эмоционального голода, который возникает на этапе обесценивания, мы жадно наслаждаемся каждым случаем примирительного секса и мгновениями ласки. Секс с нарциссом или психопатом служит эмоциональной перезагрузкой, а также тактикой груминга, которая вызывает тоску по раннему этапу идеализации и побуждает вкладываться в партнера в надежде на положительный результат, несмотря на все свидетельства обратного.

Доктор Харриет Брейкер, автор книги «Кто дергает за ваши ниточки, или Как не позволить манипулировать собой»[36]36
  Издана на русском языке: Брейкер Х. Кто дергает за ваши ниточки, или Как не позволить манипулировать собой. М.: Грант-Фаир, 2005. Прим. ред.


[Закрыть], считает, что периодические подкрепления – ключевая тактика эмоциональных манипуляторов. В контексте нарциссического абьюза это выглядит следующим образом: нарцисс создает конфликт в отношениях и нередко унижает жертву, но в то же время периодически вознаграждает ее нежностью, чтобы поощрять ее упорные попытки восстановить отношения и вернуть изначальный период бомбардировки любовью.

Обсуждая синдром нарциссической жертвы, психотерапевт Кристин Луи де Канонвиль весьма красноречиво описывает сложную динамику периодических подкреплений и когнитивного диссонанса, продлевающих цикл абьюза:

«Жертвы, живущие в доме, где присутствует нарциссический абьюз, находятся в зоне мучительных боевых действий, где против них применяются все виды власти и контроля: запугивание, эмоциональный, физический и ментальный абьюз, изоляция, экономический абьюз, сексуальное насилие, принуждение и так далее. Угроза абьюза присутствует всегда, и со временем он становится все более жестоким и частым. Контролирующая нарциссическая атмосфера ставит жертву в зависимое положение, когда она испытывает крайнюю форму беспомощности, вызывающую панику и хаос. Нарцисс создает порочные отношения, где жертва не знает, что ждет ее в следующую секунду, поскольку абьюзер чередует проявления доброты и агрессивной злости.

Продолжительная мучительная ситуация, скорее всего, спровоцирует старые негативные сценарии детских внутренних объектных отношений жертвы (привязанность, сепарация, индивидуализация). Чтобы преодолеть внутренний конфликт и справиться с такими примитивными страхами, как страх преследования и аннигиляции, жертве приходится призывать на помощь все свои внутренние ресурсы и защитные механизмы. Чтобы выжить, жертва должна найти способ ослабить когнитивный диссонанс и может использовать следующие способы: оправдывать ситуацию, при необходимости обманывая себя, регрессировать к инфантильным моделям поведения или “сдружиться” со своим нарциссическим тюремщиком. Большинство защитных механизмов бессознательные, так что жертва не замечает, что использует их в тот или иной момент. Для нее главное – выжить в этом безумии»[37]37
  «Роль когнитивного диссонанса в синдроме нарциссической жертвы» (The Place of Cognitive Dissonance in Narcissistic Victim Syndrome).


[Закрыть].

Как и отчаянные игроманы, жертва нарциссического абьюза безнадежно зависима от любой предполагаемой выгоды, какой бы незначительной она ни была. Несчастные делают все возможное, чтобы выжить и адаптироваться к среде, по сути, враждебной им, и таким образом оказываются травматически связанными со своим абьюзером. В двух словах, хищник приучает жертву прикладывать все больше усилий, получая при этом все меньше вознаграждения.

Многие жертвы вспоминают потрясающие эротические отношения с нарциссом с такой электризующей сексуальной химией, которой они не могли достичь с другими партнерами. Дело в том, что нарциссы, обаятельные эмоциональные хищники, способны, словно зеркало, копировать наши сокровенные сексуальные и эмоциональные желания, что приводит к сильной сексуальной связи, которая затем, конечно же, дает выброс окситоцина и стимулирует еще больше доверия и привязанности. Тем временем нарцисс, как правило лишенный эмпатии и не испытывающий подобной близкой привязанности, может переключиться на следующий источник топлива без каких-либо сомнений и угрызений совести.

С другой стороны, секс с нарциссом может быть обесценивающим, манипулятивным и абьюзивным, особенно если мучитель предпочитает рискованное сексуальное поведение или пытается принудить жертву к тому, что ей не по душе. Исследования проводят связь между нарциссизмом и целым рядом принудительных сексуальных практик и предпочтений. Например, при оценке видеофрагментов, содержащих элементы сексуального принуждения, нарциссические индивиды чаще называют их более увлекательными, приятными и сексуально возбуждающими, чем те, кому не свойственны нарциссические черты (Bushman et al., 2003). Люди, склонные к нарциссизму, также чаще верят в «мифы об изнасиловании» (например, «если женщина отказывается от секса, вполне возможно, что на самом деле она хочет его») – мифы, возлагающие вину на жертву абьюза. Нарциссические индивиды также проявляют меньше эмпатии к жертвам изнасилования, а мужчины-нарциссы реагируют более агрессивно, когда женщины отказывают им в сексе (Bushman et al., 2003).

Нарциссы также могут отказывать своим партнерам в сексе или мучить их триангуляцией в сексуальном плане[38]38
  Например, намекать на измены или вступать в сексуальный контакт на глазах у партнера, вызывать ревность. Прим. науч. ред.


[Закрыть] через нелестные сравнения или измены в попытке внушить жертве ощущение нежеланности на этапе обесценивания. Это также укрепляет связь жертвы с абьюзером, заставляя ее ассоциировать страх с сексом, а предательство с любовью, создавая травматическую связь, о которой мы еще поговорим в этом разделе.

Окситоциновая зависимость имеет гендерный характер, пишет Сьюзен Кучинскас в книге «Химия общения: как окситоцин помогает обрести доверие, близость и любовь» (The Chemistry of Connection: How the Oxytocin Response Can Help You Find Trust, Intimacy and Love, 2009). К сожалению, эстроген усиливает воздействие окситоциновой связи, в то время как тестостерон блокирует ее. Так что совершенно в любых отношениях женщинам сложнее разорвать окситоциновую связь, чем мужчинам.

Дофамин

Нейромедиатор, участвующий в кокаиновой зависимости, также порождает зависимость от опасных романтических партнеров. Страстное желание по отношению к тому, кто отверг нас, активирует в системе вознаграждения мозга ту же реакцию, что и тяга к кокаину (Fisher, 2016). Жертвы, которых часто отвергают и обесценивают в ходе абьюзивного цикла, безусловно, страдают от последствий изощренного сочетания близости и предательства со стороны нарцисса, который таким образом приучает их к наркотику под названием «абьюз». Это пристрастие усугубляется тем фактом, что мы склонны без конца вспоминать о своей близости с партнером. Согласно Harvard Health[39]39
  Подразделение Гарвардской медицинской школы; занимается просвещением в области здравоохранения. Прим. ред.


[Закрыть], как наркотики, так и интенсивные приятные воспоминания стимулируют дофамин и создают цепочку вознаграждения в нашем мозге, по сути побуждая его «сделать это снова».

Вы часто перебираете в голове те прекрасные моменты, которые отличали начало отношений с нарциссическим партнером? Романтические свидания, милые комплименты и похвала, невероятный секс… Даже после расставания вы еще долго наслаждаетесь воспоминаниями? Так вы стимулируете выработку дофамина, который советует: «Сделай это снова».

Дофамин связан не только с удовольствием. Считается, что мозг вырабатывает этот гормон не только в приятные минуты, но и в важных ситуациях, связанных с выживанием (McGowan, 2004). Как говорит доктор психологии Саманта Смитштейн, «дофамин не просто медиатор, диктующий, что приятно, а что нет; он также подсказывает мозгу, что важно и на что следует обратить внимание, чтобы выжить. И чем интенсивнее опыт, тем активнее дофамин побуждает мозг повторить эти действия в целях выживания».

У жертв абьюза, к сожалению, дофамин зашкаливает. Как считает доктор наук Сьюзен Карнелл, такая абьюзивная тактика, как периодические подкрепления, сильно действует на дофаминовую систему, поскольку гормон вырабатывается в больших количествах, когда вознаграждение выдается с непредсказуемой периодичностью. Хелен Фишер отмечает, что опыт фрустрации и влечения, который мы переживаем, столкнувшись с препятствиями на пути к любви, на самом деле усиливает романтическое чувство, а не сдерживает его. Сама природа травмы в абьюзивных отношениях усиливает нашу нездоровую зависимость от партнера.

Так что милые словечки, которые нам нашептывают на ухо после эмоционального абьюза, извинения, попытки вызвать жалость, редкие проявления нежности на этапе обесценивания прямо перед следующей агрессией на самом деле помогают закрепить эту схему вознаграждения, вместо того чтобы разрушить ее.

Дофаминовой привязанности способствует чудовищный когнитивный диссонанс, когда мы придерживаемся противоречивых убеждений относительно абьюзера, появившихся под влиянием нашей физиологической связи с ним, а также его фальшивой маски и периодических проявлений доброты. Доктор Джозеф Карвер говорит о силе когнитивного диссонанса в своей статье «Любовь и стокгольмский синдром»[40]40
  Под стокгольмским синдромом понимают симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в ситуации захвата, похищения и применения угрозы жизни или физического насилия. Этот термин часто используется криминалистами и психологами, изучающими переговоры при захвате заложников. Но, несмотря на его популярность, конкретные механизмы, лежащие в основе этого синдрома, неизвестны, так же как неясно, насколько корректно использовать слово «синдром» в этом случае. Видимо, это не столько расстройство, сколько нормальная реакция на травмирующую ситуацию. Некоторые авторы предполагают, что в основе может лежать не столько привязанность, сколько попытка произвести на агрессора хорошее впечатление в надежде сбежать или стрессовая реакция угождать. Прим. науч. ред.


[Закрыть] (Love and Stockholm Syndrome, 2004), где он характеризует его как механизм выживания в «абьюзивной, контролирующей обстановке».

Мы способны оправдывать, преуменьшать и даже отрицать абьюз из-за когнитивного диссонанса, не желая отказываться от своей изначальной убежденности в том, что нарцисс – добрый, любящий, заботливый человек, постоянно вспоминая и романтизируя ранние этапы отношений. Добавьте к этому агрессию, которая побуждает наш мозг «включить внимание», а также приятные воспоминания, к которым мы возвращаемся снова и снова, и мы получим адскую биохимическую связь.

Кортизол, адреналин и норадреналин

Кортизол – гормон стресса, и вы даже не представляете, в каких количествах он вырабатывается во время травматических взлетов и падений абьюзивных отношений. Его вырабатывают надпочечники в ответ на страх: это часть естественной реакции «бей или беги». Поскольку мы редко получаем физическую разрядку после того, как кортизол был выделен в результате эмоционального насилия, стресс «застревает» в нашем организме, особенно если вследствие абьюза мы испытываем симптомы ПТСР или комплексного ПТСР (van der Kolk, 1991; Walker, 2013).