Электронная библиотека » Шарль Ле Блан » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Кьеркегор"


  • Текст добавлен: 21 апреля 2022, 13:52


Автор книги: Шарль Ле Блан


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Аналогичным образом, по мнению Кьеркегора, откровение, то есть познание вечных истин о Боге, совсем не является, как считает Гегель, актом всемирной истории: оно не предшествует другим моментам, которые сохранят его, растворив в себе. Откровение представляет собой сбой в личной истории индивида, потому что истины, о которых оно говорит, относятся не к разуму, но к вере. Таким образом, вера выступает механизмом не понимания этого мира, а существования в нем, причем существования, подверженного влиянию открытых, познанных истин. Стало быть, христианство выступает в роли внутреннего откровения, иными словами, откровения личной истории индивида. На решающий, личностный аспект откровения указывает воплощение духа. Оно помогает представить Бога в лице человека, а не разума, в виде духа как объективного и абстрактного начала. Воплощение духа являет собой производную вечного во времени и не поддается разумному осмыслению и в целом представляет собой парадокс.

«Этик», следующий нормам морали и сознающий, что у него есть собственная личная история, понимает, что она включает в себя добро и зло, справедливость и неправедность. Он признает, что в его личной истории присутствуют человеческие пороки как таковые, и на основании этого приходит к выводу, что мы по своей природе склонны творить зло, совершать неправедные поступки, одним словом – грешить. «Эстетику», слишком занятому непре-кращающимся поиском утех, или иронику, отгородившемуся от мира, такая мысль даже в голову не приходит. Величайшее открытие «этика» сводится к тому, что жизнь неотделима от изъянов и пороков. И как же это можно осознать? Посредством субъективности. Осознание порока – плод субъективного сознания, которое принимает на себя ответственность за состояние греха, в котором пребывает человек, и понимает свою фундаментальную роль не только в возведении здания своей индивидуальности, но и в познании истины. В то же время субъективность далеко не пассивна. Возлагая на себя ответственность за порок, – ведь признать его означает заодно признать и свою ответственность за него, – она проповедует истину и в этом качестве предоставляет возможность искупления.

Совершенно очевидно, что греховность не является психологическим состоянием и не исчезает с наставлениями морали – греховность неотделима от жизни. Главное здесь заключается в том, что человек осознает неизбывность своей греховности, своих недостатков и изъянов, которыми его автоматически наделяет сам факт его существования. Исполнения долга и выполнения «общего» еще недостаточно, чтобы отмыть внутреннюю сущность от греха и от скрытых в ней изъянов. Теперь требуется внутренняя воля, отвечающая драме личной истории человека. И эта внутренняя воля, радикально отличающаяся от той, что подталкивает «этика» «сделать выбор», есть не что иное, как раскаяние.

Раскаяние представляет собой последний шаг этического этапа. Придя к необходимости раскаяния через изучение своей личной истории и познание присущей ему субъективности «этик» получает возможность совершить прыжок на следующий, религиозный этап.

2.4.2.1. Юмор

Юмор занимает промежуточное положение между этическим и эстетическим этапом – его очень трудно охватить целиком или дать ему логическое объяснение. Он прекрасно вписывается в экзистенциальную систему Кьеркегора и может выражаться различными способами. В первом приближении юмор, вероятно, представляет собой ситуацию, в которой индивид соединяет в одно целое определенное и неопределенное; в более широком смысле можно сказать, что это размышление о неразрывных узах между существованием и грехом или даже отчетливое их осознание.

В чем же состоит разница между юмором и иронией? Эгоизм ироника сводится к ограничениям; что же касается юмориста, то он, возвышаясь над всем сущим, в том числе и над собой, осознает свою ничтожность. По сравнению с иронией, юмор подразумевает более всеобъемлющий пересмотр ценностей: юморист самой своей позицией подвергает сомнению все и вся, в то время как ироника никогда не покидает уверенность в себе. Ирония знаменует собой абсолютное верховенство субъективности и человеческого «я», чего нельзя сказать о юморе, который смеется там, где вообще-то полагалось бы плакать. Таким образом, в соответствии с воззрениями Кьеркегора в христианстве юмор находит свое выражение на более высоком уровне, поскольку «человек религиозный чувствует, что его усилия, самые отчаянные, на какие только способен человек, не пропадают зря, и эта боль порой принимает форму смеха, то есть юмора»[18]18
  Жан Валь, «Изучаем Кьеркегора», издательство Ж. Врена, 1972 г., стр. 82. – Прим. авт.


[Закрыть]
.
Юмор представляет собой признание ограниченности человеческой природы, а также противоречия, возникающего, когда человек, конечный по своей сути, встает на религиозный путь и осознает свою вечность. Но если ирония лишь изобличает подобное положение вещей, то юмор от этого противоречия отгораживается. Причем самим стремлением отгородиться отгораживается значительно больше, чем на этическом этапе, но меньше, чем на религиозном, устраняющем конфликт с помощью веры. Располагаясь на полпути между ними, юмор, таким образом, выступает в виде религиозного инкогнито. В соответствии с теорией Иоганна Гамана, германского философа, лучше всех, с точки зрения Кьеркегора, раскрывшего феномен юмора, человек не в состоянии охватить умом единство реальности – сделать это ему дано только через веру, представляющую собой прямой контакт человека с Богом. Подобная связь осуществляется без привлечения каких-либо концепций и, скорее, представляет собой общение Бога и индивида. А юмор как раз есть сознание, рождающееся в ситуации, когда человек ощущает всю несоразмерность этой связи.

Юморист осознает всю ущербность своего разума и понимает, что для реализации всех чаяний индивида совершить «общее» еще недостаточно. С другой стороны, ему уже ясно, что Бог неподвластен разуму, а раз так, то воплотить в жизнь индивидуальные надежды все же возможно. Юморист понимает, что с позиции моральных требований христианство есть безумие, а с позиции воплощения духа – парадокс. Но осознавая, что одного разума недостаточно, он еще не пришел к пониманию того, что решение здесь может быть только одно: вера. Поэтому он дистанцируется и отгораживается от своей экзистенциальной ситуации. Если говорить о псевдонимах Кьеркегора, то Фратер Тацитернус («брат молчания») и Иоанн Клима-кус («тот, кто продвигается вверх») свидетельствуют как раз о пребывании философа на этапе юмора.

Когда юморист пройдет эту стадию, а индивид поймет, что ответом здесь может быть только вера, появляется возможность совершить прыжок к следующему этапу – религиозному.

2.4.3. Религиозный этап

Что это еще за религиозный этап, неужели «этику» и религию нельзя объединить в одно целое? Нет, нельзя, причем для этого есть сразу две причины.

Во-первых, христианство, как религия откровения, является не только сводом моральных правил, обязательных для выполнения, как считает церковь, или заповедей, как ее трактует иудаизм. Влияние религии откровения распространяется не только на жизнь в окружающем мире: проповедуемое ею воплощение духа сотрясает все основы внутреннего бытия человека и провозглашает особые отношения между индивидом и абсолютом (Богом). Эти отношения устанавливаются через осознание греха. Признавая присущие ему слабость и несовершенство, человек все же обнаруживает в себе стремление к идеалу и желание к нему возвыситься. Подобное стремление не имеет ничего общего с этикой: она признает лишь моральные прегрешения и носит относительный характер, как и все, что связано с моралью. Грех конечно же представляет собой проступок с точки зрения морали, но в то же время ему присущи и абсолютные черты, поскольку совершается он перед лицом абсолюта. Моральным этот проступок делает осуждение со стороны государства и общества. Что же касается греха как моральной провинности перед абсолютом, то он оказывается нарушением имманентности: моральная норма теперь содержится не в самом поступке, хоть и остается одним из устанавливающих его элементов, а в том, насколько он соотносится с представлениями о добре, превышающими его границы и по своей сути трансцендентными. Поэтому, настаивая на греховности человека, Кьеркегор в первую очередь настаивает на принципиальной трансцендентности абсолюта. Позже мы увидим, что именно этот момент побудил датского мыслителя отказаться от философии Гегеля.

Во-вторых, этический и религиозный этапы нельзя объединить еще и потому, что не каждому человеку дано совершить «общее», то есть жениться, добиться положения в обществе и совершить иные подобные деяния. К слову, к категории таких людей относился и сам Кьеркегор. Кому-то не удается наладить контакт с окружающими: тайна, которую они носят в себе, подталкивает их искать, скорее, общения с Богом, нежели устанавливать связи с обществом. Таким образом, грех, взятый в отношении к абсолюту, становится принципом индивидуации, мешающим человеку осуществить «общее». Тот, кто устанавливает с абсолютом неразрывную связь, кто добивается индивидуации через грех, добивается состояния, которое Кьеркегор называл исключительностью, – на религиозном этапе это то же самое, что «общее» на этическом. Судьба заставила Кьеркегора воплотить эту исключительность: разорвать помолвку, чтобы установить контакт с Богом, и сражаться с государственной церковью, чтобы выстроить истинные отношения веры. Однако вера порождает отношения «лицом к лицу» и напрочь игнорирует окружающий мир – значение теперь имеет лишь то, насколько они сокровенны. Вот почему между этическим и религиозным этапом следует совершать прыжок. Религия тоже уважительно относится к моральным нормам, с той лишь разницей, что они для нее еще не все. Главными на религиозном этапе становятся всё исключающие отношения с абсолютом, который по определению чужд всему мирскому. Бог чужд любым компромиссам между верой и миром: будучи Богом, он становится Другим в абсолютном смысле этого слова. Он не имеет ничего общего с человеческим опытом и, как следствие, с любыми правилами, законодательными или моральными, которые этот опыт ограничивают.

Более того, поскольку грех представляет собой проявление нашей внутренней сущности, то грех как проступок перед абсолютом не вписывается в объективную всеобщую мировую историю. Грех ставит под сомнение не весь мир, а только «я», мое собственное, единственное, неповторимое, индивидуальное «я», взятое в отдельности самым радикальным и субъективным образом. Он является конфликтом внутренней сущности с самой собой, конфликтом, который не в состоянии найти свое внешнее выражение. Всемирная история религий имеет право на существование, в то время как всемирная история сознания – нет. К тому же, по убеждению Кьеркегора, каждый из нас носит в себе некую тайну, невыразимую загадку, которая для «я» дороже всех философских рассуждений и опосредований, благодаря коим конфликты сознания решаются только на бумаге. Эта потайная часть сознания и есть то, что не позволяет объединить этический и религиозный этапы, ведь если внутренняя сущность превыше внешней, а сознание превыше порока, то у человека остается только одна возможность: вступить в конфликт с окружающим миром, о чем недвусмысленно свидетельствует история Авраама, отца веры.

2.4.3.1. Авраам, отец веры

«И было после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал ему: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» [Книга Бытия, XXII, 1–2].

Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего, которого Бог послал ему, выполнив свое обещание, что жизнь его будет не бесплодна, но благословлена сыном:

«Посмотри на небо и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их: столько будет у тебя потомков».

Сара, хоть и в возрасте, родила Исаака, «того, кто смеется», и старость их отныне озарилась радостью. Бог сдержал свое слово. Но то, что Господь дает, да будет благословенно Его имя, Он же и отнимает. И теперь Бог захотел, чтобы Авраам пожертвовал сыном старости своей! Убил, принеся в жертву на указанной Им горе. Авраам возвел там алтарь, разложил на нем дрова для жертвенного костра, а потом связал сына своего Исаака. Потом протянул руку, чтобы взять нож и умертвить плоть от плоти своей. Так пожелал Господь! Но в это мгновение вмешался ангел и остановил его:

«Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего!»

Бог увидел, что вера его слуги крепка и что он, желая Ему подчиниться, без колебаний убил бы единственного сына. Каждый из них оказался на высоте, соответствующей величию его битвы. Ведь тот, кто ведет бой с миром, становится великим, пережив его, а тот, кто ведет бой с собой, становится великим, вплотную приблизившись к пределам собственных возможностей. Но величественнее всех становится тот, кто ведет бой с Богом. И для Кьеркегора самым великим как раз и был Авраам.

Чему нас учит эта история? Во-первых, она говорит, что Авраам – отец веры; во-вторых, он самолично седлает осла и три дня добирается до горы Мориа. Но ведь все это время нашего путника одолевают сомнения, он без конца прокручивает в голове послание Господа и пытается понять, насколько оно истинно. Спрашивает себя, не сошел ли он с ума, а когда на него падает тень предначертанной горы, внутри у него холодеет. Чтобы стать причастным к земному существованию и извлечь из него уроки, нужно проделать путь Авраама к горе Мориа, ощутить разницу между умозрительными рассуждениями и реальным опытом, понять, что не мысль формирует горизонты жизни, а жизнь скрывает в себе мысль.

С объективной точки зрения, принимая во внимание мораль и «общее» этического этапа, верного долгу Авраама с полным основанием можно считать убийцей, хотя преступление, благодаря вмешательству внешних сил, и не совершилось. Руководствуясь моралью, об Аврааме можно сказать, что он хотел убить Исаака, но руководствуясь религией – что это была жертва. Откуда же берется эта разница? Она проистекает из того обстоятельства, что мораль и вера никак не пересекаются: если вера это удел бесконечного, то сомнения – удел конечного. Кьеркегоровский рыцарь веры, питающий страсть к бесконечному, знает, что в жизни бывают основополагающие ситуации, когда мораль как жизненный принцип, учрежденный на основании долга и управляемый абстрактными законами, теряет свое значение. В таких ситуациях остается лишь долг перед Богом.

Подобный этот абсолютный долг возвышается над моралью и в определенном смысле подвергает сомнению ее значение. Это явление Кьеркегор называет теологической приостановкой действия морали.

Человек, который, подобно Аврааму, выбирает веру и абсолютные отношения с абсолютом, выполняет божественное повеление, рискуя войти в противоречие с другими людьми либо с моралью. Таким образом, субъективный контакт с абсолютом, вызываемый сначала раскаянием, а потом и верой, носит индивидуальный, личный характер и не позволяет человеку объединиться даже с теми, кто сделал точно такой же выбор: подобный конфликт (в принципе не допускающий никакого синтеза) с миром неизменно приводит к одиночеству каждого, кто совершил прыжок к религиозному этапу.

2.4.4. Стать христианином

Так прав был Авраам или нет? Как человеку на религиозном этапе узнать, что он прав, и убедиться, что все его поступки не ошибка? Одиночество, в котором по причине своей веры в подобной ситуации вынужденно замыкается человек, не позволяет ему добиться признания и одобрения своих поступков окружающими.

Выбрав веру, он без конца терзается теми же опасениями, что и Авраам по дороге к жертвенной горе. А раз так, то жизнь верующего характеризуется не благополучием и счастьем, а сомнениями, трепетом и страхом, еще больше усиливающими его конфликт с миром, от которого он в итоге еще больше отгораживается.

В пучине его одиночества не слышно человеческих голосов, ее населяет одна лишь тревога, перерастающая в убежденность. Тревога, вызванная неуверенностью, становится единственной возможной убежденностью, в этой порожденной тревогой за себя и за общение с Богом убежденностью и коренится вера. Тревога эта эта еще больше усиливается оттого, что из-за нее нарушается естественный контакт с Богом. В итоге человек сталкивается с парадоксом: чем больше его вина и чем значительнее прегрешения, тем больше его влечет к Богу.

В соответствии с воззрениями Кьеркегора, на религиозном этапе человек «навсегда впрягается в ярмо своей вины» («Послесловие», стр. 360).

Данный парадокс жизни, присущий человеческой природе и характеризующийся, с одной стороны, грехом, с другой – абсолютной жаждой истины, представляет собой религиозное противоречие, которое христианство и выражает собой: Христос мучается и умирает как человек, но при этом говорит как Бог. То же самое противоречие наблюдается и когда человек молит Господа ниспослать ему веру, в то время как эта молитва сама по себе уже является божьим даром. Это же противоречие можно увидеть в признании того факта, что вездесущность Бога может принимать даже отвратительные черты, например когда человека приносят в жертву.

Да, христианство действительно характеризуется этим противоречием. Без него оно никогда бы не стало предметом веры. Но, по мнению Кьеркегора, то же самое христианство, приняв облик государственной институции, как мы уже видели в предыдущей главе, отринуло этот конфликт и превратилось в религию, существующую только по воскресеньям, в христианство светское, о котором человек вспоминает только, сидя на скамье в часовне. Эта религия не только представляет собой полную противоположность обнаженному, окровавленному Христу, но и наносит ему оскорбление. Для христианства как государственной институции вера не играет никакой роли, для него важна одна лишь мораль. По убеждению Кьеркегора, государственное христианство никогда не сможет выйти за рамки этической стадии, ему не дано постичь неизмеримые глубины вышеозначенного противоречия и парадокса. Ответственным за это Кьеркегор считает Лютера, который в своих размышлениях о Христе сместил акценты с Бога на человека, таким образом создав почву для разрешения парадокса и смягчения противоречия. Кьеркегор утверждает, что вера есть парадокс: ей доверяются чтобы покончить со страхом, присущим человеческой природе, хотя она и сама несет в себе страх.

Трудности, встречающиеся на религиозном этапе, вновь порождают проблему возможности, о которой говорилось выше (§ 2.1). Формулируется она следующим образом: «Верить или не верить?» Как экзистенциальная альтернатива вера непосредственно связана с выбором и в этом качестве сопровождается неуверенностью, присущей любому выбору: «Не ошибся ли я, принимая данное решение?» Эта же дилемма стояла и перед Иовом. Иов – человек богатый и осыпанный милостями, но главное в том, что он все же праведник. Бог решает подвергнуть его испытанию. У Иова всего полно: семь сыновей, три дочери, огромные стада скота, но вдруг он в одночасье лишается этого. Даже тело его и то покрыто гнусными язвами. С высоты своего падения Иов говорит:

«Не я ли всегда проявлял сдержанность и терпение? Не я ли всегда хранил молчание?

Не я ли всегда был спокоен? Но гнев Господень все равно обрушился на меня» [Книга Иова, III, 26].

Так правильный выбор сделал Иов или нет? Друзья, которые навещают его и пытаются объяснить причины его падения, по-видимому убеждены, что нет. Но на их долю не выпало того, что вытерпел Иов. Им не пришлось молчать семь дней и семь ночей. Что же произошло в душе Иова за эту неделю великого молчания? Может, он без конца обдумывал сделанный им выбор, последствия которого испытывал на себе в то мгновение?

Опять «мгновение» – основополагающая категория во всей философии Кьеркегора, о которой мы уже говорили в общих чертах? По своей природе оно двойственно: с одной стороны, оно происходит во времени, – и здесь налицо его человеческое измерение, – проводит черту между прошлым и будущим и лежит в основе истории, с другой же – выявляет точку, навсегда фиксирующую то или иное событие. В этом смысле мгновение носит вневременной характер, превращается в вечность и оказывается на стыке времени и вечности, на стыке человека и Бога. Знаменуя собой временной разрыв между прошлым и будущим, оно может обрести конкретное выражение лишь в прыжке, при котором ситуация А становится ситуацией

В, отличной от ситуации А и возврат к которой больше невозможен. Но что выступает движущей силой этого прыжка? Воля. Таким образом, искомый прыжок в конечном итоге относится к сфере решений.

Вера не несет сознанию успокоения, не гарантирует верующему, что Бог осенит его своей благодатью, ибо человек живет в грехе, но подпитывает его тревогу, тем более что ставкой в этом процессе является вечное спасение души. Однако именно в этой ситуации человек, снедаемый неуверенностью и преследуемый грехом, может в качестве индивида войти в неразрывный контакт с абсолютом: именно через грех каждый человек устанавливает свои собственные, уникальные, личные отношения с Богом. Для Кьеркегора, как мы уже говорили, христианство, настаивающее на греховности человека и в то же время на верховенстве личности – разве бессмертию не присущ личностный характер? – в отношениях с абсолютом, неотделимо от этого парадокса. Поэтому главным на религиозном этапе всегда является осознание и осмысление данного противоречия.

Природа Бога исключает любые альтернативы, но несмотря на это именно из нее как духовная альтернатива вырастает вера. Противоречия, парадоксы, необходимость, выбор, страх, одиночество – вот к чему сводятся характерные черты христианства и человеческого существования. С учетом этого для Кьеркегора основополагающая задача заключается в том, чтобы стать христианином. Поскольку вера подразумевает безусловные индивидуальные отношения с абсолютом, а истина веры, представляя собой собой истину субъективную, вовсе не является истиной понятийной, такой как 2 + 2 = 4, христианином будет не тот, кто абстрактно верит в христианство, а тот, кто в действительности исповедует эту веру изо дня в день. Исповедовать же христианство означает жить в соответствии с истиной и ради нее. Ни «эстетик», ни «этик» на это не способны: жизнь истинного христианина парадоксальна и неизбежно вступает в конфликт с компромиссом светской морали, с уловками общественной жизни, с посредственностью половинчатых религиозных призваний. Посещать воскресную мессу – это далеко не то же самое, что запрячь осла, три дня добираться до горы Мориа, молчать семь дней и семь ночей.

Становление христианина, обязанность быть христианином – это конечный пункт всей упрямой философской мысли Кьеркегора. В этой обязанности – гарантия безусловного стремления к абсолютной истине, радикальная тяга к аутентичности в мире, который так хорошо умеет довольствоваться собой. Стать христианином означает пройти путь страстей Христовых и выразить желание принести себя в жертву. Жизнь – не «большая, спокойная река», а бурлящий поток, и истину ее можно познать только в страдании:

«Гений – это не пламя свечи, задуваемое ветром, а пылающий костер, раздуваемый ураганом».

Стать христианином означает добровольно стать пожаром, раздуваемым бурей. Даже всеми бурями на свете.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации