Текст книги "Почерк судьбы"

Глава 18

Ханна

За 15 дней до этого, 19 декабря, понедельник, 19 часов 56 минут

«When the moon hits your eye like a big pizza pie, that’s amore…»[23]23
  Когда луна кажется тебе большой пиццей, это любовь… (англ.)


[Закрыть]

Когда они вошли в итальянский ресторанчик «Da Riccardo», что на Манштайнштрассе, там гремел оглушительный гимн любви в исполнении Дина Мартина. Ханна была взволнована как никогда, ее опьянило предвкушение того, что должно было произойти, а в животе порхали целые стаи бабочек.

Симон заехал за ней ровно в половине восьмого, как и было условлено, обходительно провел Ханну под руку до машины, распахнул перед ней дверцу, а после того, как она уселась, захлопнул ее.

В ресторанчике было сумеречное освещение. Симон помог Ханне снять пальто, восхищенно посмотрел на нее и сказал:

– Ты выглядишь просто чудесно!

– Большое спасибо!

Разумеется, Ханна уж расстаралась ради неожиданного свидания. Она полчаса разглаживала утюжком рыжие локоны, которые, по ее мнению, напоминали порвавшиеся нити диванной подушки. Теперь слегка волнистые волосы спадали на плечи (если повезет, они останутся в таком состоянии как минимум десять минут). В ушах у нее поблескивали маленькие серьги-креолы, которые Симон когда-то подарил ей на Рождество. Ханна даже основательно поколдовала с тенями, пытаясь сделать «smokey eyes», впервые после пубертатного периода. Она где-то когда-то вычитала, что такой макияж делает женщину с зелеными глазами особенно таинственной и чувственной.

Но, бросив взгляд в зеркало, Ханна обнаружила, что скорее выглядит как один из братьев Бигль из «Утиных историй». Она сразу же все смыла и воспользовалась косметикой пастельных тонов, довершив образ блеском для губ. Так она себя чувствовала значительно лучше и выглядела естественно. К тому же Ханна не хотела, чтобы у Симона возникали нехорошие предчувствия, когда тот будет думать о браке.

Ханна надела для этого вечера самое лучшее платье, как и попросил Симон. Выбор оказался совсем не трудным, потому что у нее такое было лишь одно. В повседневной жизни гораздо удобнее носить брюки, их было немало в гардеробе Ханны, поэтому ей пришлось покопаться в шкафу, пока она не нашла сначала в его дальнем углу «маленькое черное» платье, а потом, в самом низу, в носочном ящике, целые нейлоновые колготки. Черные туфли-лодочки она в свое время купила на похороны матери Симона, но надеялась, что тот не будет присматриваться и не обратит внимания, что она в «похоронной» обуви. Как бы то ни было, Ханна рассчитывала, что голова Симона в этот вечер будет занята мыслями о чем-то поважнее обуви.

– Ты тоже выглядишь классно! – заметила Ханна, когда Симон вернулся от вешалки, где оставил ее пальто.

И с этим не поспоришь: он редко бывал таким элегантным. А после увольнения Симон вообще не придавал особого значения своему внешнему виду.

Теперь на нем был костюм из темно-серой ткани в тонкую полоску, который идеально подчеркивал его высокую и стройную фигуру. Воротник его белой рубашки был тщательно выглажен, на шею повязан бордовый галстук, а из-под рукавов пиджака поблескивали серебряные запонки. А вот причесывался Симон, очевидно, второпях, его темно-каштановые волосы были уложены в нечто, что с большой натяжкой можно было назвать прической. Его узкое лицо было гладко выбрито, и Ханна наконец вновь могла насладиться видом его очаровательных ямочек на щеках. Симон даже оставил дома очки и воспользовался контактными линзами, а это случалось, насколько знала Ханна, лишь в «особо важных случаях», например, на интервью с какой-нибудь знаменитостью. Может, и для предложения руки и сердца тоже?

К ним подошел приветливо улыбающийся официант.

– Buona sera![24]24
  Добрый вечер (ит.).


[Закрыть] Меня зовут Риккардо.

Ого, к ним вышел сам шеф!

– Добрый вечер! – хором ответили они.

– Вы заказывали столик? – спросил он.

– Да, – кивнул Симон. – На фамилию Кламм.

– Пожалуйста, пройдите за мной, – произнес Риккардо; он не напрягся, не улыбнулся и вообще не проявил никакой реакции, когда услышал фамилию Симона.

Такое случалось редко, большинство не упускало возможности отпустить шутку, когда Симон представлялся. Ханна восприняла это как добрый знак – знак того, что вечер будет чудесным, ведь шутки вроде: «Кламм?[25]25
  Скудный, бедный (нем.).


[Закрыть] Ну, тогда вам лучше через кассу предварительной оплаты, хо-хо-хо» – вызывали как у нее, так и у Симона лишь зевоту. Судя по акценту, мужчина был иностранцем и наверняка не обратил внимания на значение этой фамилии. Но, какова бы ни была причина, это был добрый знак!

Официант провел их мимо шести занятых столиков в дальнюю часть помещения, где отодвинул штору, и они увидели уютный столик.

– О! – воскликнула Ханна.

Маленький столик был сервирован на две персоны. Натертые до блеска бокалы для вина и шампанского переливались в свете трех свечей в серебряном подсвечнике. Столовые приборы тоже были из серебра, накрахмаленная скатерть – из белой камчатной ткани, тканевые салфетки – в тон единственной темно-красной розе на длинной ножке, которая лежала на одной из двух хлебных фарфоровых тарелок.

– Ты уверен, что не собираешься отметить со мной зачисление на новую работу? – спросила Ханна, растерянно глядя на Симона. – Признайся честно, ты ведь теперь главный редактор журнала «Шпигель»?

– К сожалению, нет, – ответил Симон, криво усмехнувшись. – Тут нечто иное.

– Ты меня заинтриговал. Очень!

Если у Ханны раньше и были некоторые сомнения относительно справедливости предположений Лизы, то теперь, при виде этой романтической обстановки, они, к несказанной радости девушки, развеялись. Речь могла идти лишь о предложении руки и сердца, и ни о чем ином. А если она ошибалась, то со стороны Симона это была бы весьма неудачная шутка!

– Signora?

Риккардо немного отодвинул ближайший к розе стул, чтобы Ханна могла сесть.

– Синьорина, – поправила она его и, кокетливо улыбнувшись, уселась.

Может, это выглядело глупо, но она не могла удержаться и по-заговорщицки подмигнула Симону. Казалось, он не понял ее намека и даже удивился.

Более того, когда он сел на пододвинутый официантом стул, то выглядел пугающе серьезным, лицо его было напряженным, и на нем не отражались никакие эмоции. Ханна решила, что больше не будет шутить, поскольку Симон, судя по всему, очень нервничал. Конечно, его можно было понять: предложение руки и сердца делается не каждый день.

– Шампанского? – спросил Риккардо и взял бутылку, звякнув ею о ведерко со льдом.

– Спасибо, охотно! – ответила Ханна и протянула ему бокал, но, заметив удивленный взгляд официанта, тут же виновато опустила глаза и поставила его на место. Очевидно, здесь так не поступали, это были «замашки пивнушки». В таком элегантном ресторане это не приветствовалось.

Риккардо откупорил шампанское привычным движением, при этом раздалось лишь тихое «плопп». Он налил сначала Ханне, потом Симону и, вернув бутылку в ведерко, кивнул и исчез за шторой, не говоря ни слова.

Симон поднял бокал.

– Итак? – Он наконец улыбнулся.

– За нас! – сказала Ханна, чокнулась с ним, поднесла высокий бокал к губам и, глотнув шампанского, ощутила приятное покалывание во рту.

«Bells will ring, ting-a-ling-a-ling»[26]26
  Колокола будут звенеть «дин-донг, дин-донг» (англ.).


[Закрыть], – продолжал распевать Дин Мартин. «Ting-a-ling-a-ling» – эхом отзывалось у Ханны внутри, а бабочки продолжали порхать в животе.

С минуту они сидели молча и просто смотрели друг на друга. Ханне казалось, что она сияет, словно тысячеваттная лампа, так что свечи на столе были ни к чему. Тут пришлись бы кстати солнечные очки для них обоих.

«Hearts will play, tippy-tippy-tay…»[27]27
  Сердце будет стучать «тук-тук, тук-тук» (англ.).


[Закрыть]

– Что же послужило поводом для такого прекрасного свидания? – выпалила наконец она, поскольку Симон так и не предпринял попытки нарушить молчание.

Не успев закончить фразу, она уже злилась на себя за нее. Она ни в коем случае не должна была начинать разговор, так как твердо решила, что позволит Симону главенствовать в этот вечер и не будет на него напирать.

Его приглашение – его и темп!

Но с языка это слетело само собой, и все выключатели в ее голове не сработали (этот негодяй язык наверняка подстроил короткое замыкание и болтал, что ему вздумается). Ханна стыдливо опустила глаза. У нее никогда, никогда, никогда не получится стать скромной, терпеливой и благовоспитанной девочкой. Ну да, что касается девочки, то, как говорится, поезд давно ушел, но и для себя как для женщины Ханна в этом плане перспектив не видела.

– Не торопись, солнышко! – быстро ответил Симон.

Он потянулся через стол, взял Ханну за руку и сжал ее. Она вздрогнула, ощутив, какие холодные у Симона пальцы, и снова взглянула на него.

– Сначала мне хотелось бы насладиться с тобой этим вечером и замечательной едой. У нас еще есть время.

– Да, конечно.

Ей захотелось громко вскрикнуть. И при этом еще и топнуть ногой. Это была настоящая мука! Разве могла она наслаждаться вечером и ужином, когда от нервного ожидания по телу проходили легкие разряды тока, а в горле встал ком?

Она не взяла даже оливок, которые лежали в вазочке, ни единой! Ханне казалось, что даже с горошиной возникли бы трудности. Да что там, даже глотать было тяжело!

Она взяла бокал с шампанским и залпом осушила его. Хорошо хоть, глотать пока не разучилась.

– За сегодняшний вечер, – произнесла она, надеясь, что голос звучит не слишком измученно.

Девушка надеялась, что Риккардо вскоре появится и дольет ей шампанского. Если бы она сама схватила бутылку, это был бы очередной ляпсус.

– Ах, моя дорогая! – Симон рассмеялся. – Я понимаю, что требую от тебя слишком многого.

– Разумеется, – согласилась она.

– Могу тебя заверить, что будет лучше всего, если мы сполна насладимся сегодняшним вечером. – Он облокотился на стол и, наклонившись к ней, понизил голос и прищурился: – А потом перейдем к серьезным делам.

– Ну хорошо.

Ханна вновь сглотнула слюну. Господи, Симон устроил настоящее представление! О его драматических способностях она до сих пор не имела ни малейшего понятия.

– Тогда давай сначала поедим.

Будто по условному знаку, распахнулась штора и появился Риккардо. Он поставил черный деревянный поднос с «Raccomandazioni del giorno»[28]28
  Букв.: рекомендованное на этот день (ит.), то же, что и меню.


[Закрыть] на принесенную подставку. Они внимательно изучили названия блюд. Симон решился на «смешанную антипасти» и дораду на гриле, Ханна заказала «вителло тоннато» и пиццу с морепродуктами, к этому – бутылочку «Гави».

– Чудесно! – воскликнул Риккардо после того, как все записал. Он забрал поднос и хотел снова уйти.

– Scusi[29]29
  Извините (ит.).


[Закрыть], – удержала его Ханна и указала на пустой бокал для шампанского.

Ей было все равно, допускает ли это этикет, она хотела каким-то образом избавиться от нервозности. Кроме того, бутылка шампанского была оплачена, а ее наверняка уберут перед подачей «Гави», не так ли?

– Certo![30]30
  Конечно! (ит.)


[Закрыть] – воскликнул официант, подхватил бутылку и налил Ханне.

Когда он хотел долить шампанского Симону, тот отказался и, улыбнувшись, указал на свой все еще почти полный бокал. Хорошо, значит, Симону необходимо сохранять ясную голову. У него важное дело, а Ханне просто нужно будет в соответствующий момент сказать: «Я согласна». И это у нее получится в любом состоянии.

«When the world seems to shine like you’ve had too much wine, that’s amore…»[31]31
  Когда весь мир сияет, словно ты выпил слишком много вина, – это любовь (англ.).


[Закрыть]

– Что же сказал твой семейный врач? – решила затронуть новую тему Ханна, когда они вновь остались одни.

– В общем, ничего, – ответил Симон.

– Ничего?

– Это не так важно, – сказал он. – Думаю, эта тема не подходит для нашего романтического ужина.

– Тогда скажи мне, какие темы тебе интересны.

– Это не повод обижаться!

– А я и не обиделась! – надувшись, ответила Ханна. – Просто считаю нечестным то, как ты сейчас со мной поступаешь.

– Как я сейчас с тобой поступаю?

– Да, – кивнула она. – Ты же хорошо знаешь, что терпение – не самая сильная моя сторона.

– Не самая сильная сторона – это преувеличение.

– Вот видишь! Значит, ты отлично знаешь, что это мое слабое место. И, несмотря на это, ты здесь меня без особой причины подвергаешь пыткам.

Ханна ему еще никогда об этом не говорила, но, по ее мнению, самая главная проблема их отношений – это темп. Симон недостаточно быстр, и это подчас сводило ее с ума. А в этот момент даже более чем.

Он рассмеялся:

– Ханна, пожалуйста, не порти нам этот вечер.

– Вот как? Значит, теперь я уже порчу вечер?

Она понимала, что именно этим сейчас и занимается и что было бы лучше как можно скорее совладать с собой. Но ее нервы были напряжены до предела, она уже не выдерживала. И в горле образовался комок, так что еще немного – и Ханна могла разрыдаться.

Кажется, Симон это почувствовал, потому что в тот же миг он нежно посмотрел на нее, взял ее руку и ласково погладил.

– Любимая, – тихо произнес он, – я, конечно, не хочу тебя мучить или сердить. И уж точно не хочу, чтобы ты расплакалась. – Он вздохнул. – Я просто надеялся провести один беззаботный вечер, но если тебе так плохо, я сразу же скажу, в чем дело.

– Ах, нет!

Ханна не знала, как ей отреагировать на это. Конечно, она горела желанием услышать наконец эти магические слова, но одновременно чувствовала себя скверно из-за того, что не в состоянии немного потерпеть и дождаться того момента, который покажется Симону идеальным.

– Ну хорошо, – произнес он. – Может, так даже лучше, иначе меня может покинуть мужество.

– В таком случае я вся внимание!

– В общем, Ханна…

Он продолжал держать ее за руку, только теперь немного сжал ее, словно опасался, что девушка вдруг вскочит и убежит. Что, конечно, было полной ерундой. С чего бы Ханне так поступать? Она ведь хотела противоположного – всегда оставаться рядом с Симоном, до конца своей жизни.

– Да?

«ПОТОРОПИСЬ ЖЕ!» – кричал у нее в голове маленький психопат-склочник.

Симон вздохнул:

– Сначала мне еще раз хотелось бы сказать, что ты прекрасно выглядишь в этот вечер.

– Большое спасибо.

«ДАВАЙ – СЕЙЧАС – ВЖИК! – ВЖИК!»

– Когда я впервые увидел тебя, забирая Йонаса, я сразу влюбился, у меня, так сказать, сорвало башню.

Ханна хихикнула и, смутившись, пробормотала что-то вроде:

– Скажешь тоже!

– Но это правда. Я тебя увидел и сразу понял: ты та самая женщина, которая мне нужна. И это не изменилось по сей день.

– Хм.

Краска залила щеки Ханны. И тут она должна была признать, что темп Симона ей вдруг невероятно понравился. Если он будет продвигаться со скоростью улитки, но говорить такие чарующие слова, – это Ханне подходило.

– Ты такая энергичная, полна жизни! Ты с самого начала меня вдохновляла, хотя иногда я думал: «Было бы неплохо, если бы ты все же сбавила обороты».

– Ну да, я…

– Тс-с-с! – остановил он ее. – Сейчас говорю я.

– Хорошо.

– Иногда мне хотелось, чтобы наши дети были больше похожи на тебя, чем на меня. – Он рассмеялся. – Ведь тогда они унаследовали бы не только твое чудесное упрямство и твой позитив, но и рыжие локоны.

Ханна закашлялась и провела рукой по волосам, задавая себе вопрос: на голове у нее прическа или волосы ведут себя, как им заблагорассудится?

– Это правда, Ханна! Ты сочетаешь в себе все, что я когда-либо хотел видеть в своей спутнице. Ты женщина-мечта, ты лучшая подруга, советчица, помощница – все в одном. Да, о такой женщине, как ты, любой мужчина может только мечтать!

Между тем его голос стал звучать громко и возбужденно, из-за чего Ханне даже сделалось неловко. Она надеялась лишь на то, что за шторой никто не слушает этот чересчур хвалебный гимн. Хотя слова Симона ей было, конечно, лестно слышать.

– Спасибо, Симон, – сказала девушка. – Но, наверное, уже довольно похвал.

– Нет, – возразил он. – Не думаю, что похвал достаточно, ведь ты – любовь всей моей жизни.

– А ты – всей моей жизни.

Он с трудом сглотнул.

– Поэтому мне так нелегко сказать тебе то, что должен.

Теперь настал черед Ханне взять его за руку и подбодрить:

– Просто скажи это.

– Ханна…

Он на несколько секунд закрыл глаза. А когда снова открыл их и стал неотрывно смотреть на Ханну, у нее вдруг потемнело в глазах. В этом взгляде было столько чувства, столько любви, что она была готова поверить любым его словам, не важно, льстивые они или нет.

– И поэтому, – он выдержал короткую паузу, – поэтому, Ханна, я тебя отпускаю.

– Да! – радостно вскрикнула она. – Я согласна!

Она вскочила со стула, хотела уже забраться на стол, чтобы броситься Симону на шею. Но вдруг она осознала, что он произнес.

Девушка растерянно опустилась на стул.

– Э-э-э, прости, но… что ты сказал?

– Что я тебя отпускаю, – повторил он. – Я тебя отпускаю, чтобы ты сделала счастливым кого-нибудь другого. Как бы тяжело мне это ни было осознавать, но я не самая лучшая пара для тебя.

– Что? – Ханна помотала головой, чтобы развеялась галлюцинация, – именно так она восприняла только что услышанное.

Два бокала шампанского не могли вызвать такое состояние! Она рывком выдернула руку из его руки.

– Правильно ли я тебя поняла? Ты меня бросаешь?

И все-таки у него скверное чувство юмора!

– Нет, – спокойно ответил он. – Я бы никогда с тобой не расстался, никогда!

– Но ты это только что сделал!

– Пожалуйста, – он вновь хотел взять ее за руку, но она сцепила пальцы, – я могу понять, что тебя это сбивает с толку.

– Да что ты? – Ханна почувствовала, как ее брови удивленно выгнулись. – С чего бы это? Это же абсолютно нормально, когда мужчина долго рассказывает партнерше, какая она замечательная, ну просто женщина его мечты, чтобы потом расстаться с ней.

– Позволь, пожалуйста, я объясню, – произнес он, – я поступаю так не по своей воле.

– Значит, тебя кто-то вынудил?

Симон пожал плечами:

– В общем, так и есть.

Теперь Ханна совершенно ничего не понимала.

– Ага. И кто же тебя вынудил? Ты ведешь двойную жизнь, как шпион, а я об этом не подозревала? Тебе нужно скрыться? Ты участвуешь в программе по защите свидетелей?

– Нет, Ханна. – Он печально посмотрел на нее. – Но мне хотелось бы, чтобы ты была счастлива. А со мной не будешь.

– О чем ты вообще говоришь? – выкрикнула она.

Теперь девушке на самом деле хотелось выть. Это не может быть правдой, это просто ей снится! Нет, это всего лишь какой-то кошмарный сон!

«When you walk in a dream but you know you’re not dreaming…»[32]32
  Ощущения, словно ты во сне, но это наяву… (англ.)


[Закрыть]

– Дело в том, Ханна… – Он снова вздохнул, схватил салфетку и принялся нервно мять ее. – Все идет к тому, что этот год я не переживу.

Она уставилась на него. В растерянности. В один миг ее бросило в жар, потом сразу в холод, потом закружилась голова. И ей сделалось плохо. Очень, очень плохо.

– Что? – тихо спросила она. Ее голос дрожал. – Я не совсем поняла, что ты только что сказал.

– Мне очень жаль. Через год я, вероятно, умру.

– Allora![33]33
  Allora – нечто вроде «оп-ля» (ит.).


[Закрыть] – Штора отлетела в сторону, Риккардо подошел к столику и с воодушевлением сунул бутылку Симону под нос. – То самое «Гави»!

Глава 19

Йонатан

3 января, среда, 10 часов 47 минут

Нет, это же было неправильно! Что там ему советовала госпожа Сарасвати? Он должен сразу и по поводу всего непременно говорить «да», собрать все мужество и начать жить по-новому. А то, чем он сейчас занимался, шло вразрез с ее советами. Это было однозначное «нет». Но Йонатан все же припарковался у входа в бюро находок и был готов сунуть ежедневник в руки какому-нибудь работнику и больше никогда об этом не думать.

И это очень благоразумное решение, в самом деле. Но было ли это правильно?

Вдруг ежедневник скрывал тайну, которую Йонатан должен разгадать? Сарасвати и об этом упоминала, говорила о тайне, которая связана с его чувствами и его душой…

Йонатан энергично распахнул дверцу машины и поставил ногу на тротуар. Не мог же он серьезно воспринимать обычную болтовню гадалки!

Он уже стоял возле автомобиля, держа ежедневник в руке, и собирался зайти в бюро и решительно звякнуть колокольчиком, стоящим на стойке, или где там они принимали найденные вещи. Ведь эта книжица принадлежала не ему, и не существовало никаких причин, чтобы продолжать заниматься этим делом.

Но потом Йонатан вновь засомневался. Правильно или неправильно? Неправильно или правильно? Он вздохнул, снова сел за руль и захлопнул дверцу. Если он избавится от ежедневника прямо сейчас, то никогда не узнает его тайну. Кому он принадлежал и кому предназначался, кто его заполнял? И как, черт возьми, он оказался на руле его велосипеда? Может, эта неопределенность еще долго будет его преследовать? Будет его мучить и лишать покоя? Не случится ли с ним еще что-либо подобное?

Йонатану не пришлось отвечать на эти вопросы, ведь ежедневник именно это и делал – не давал ему покоя.

Йонатан все же не мог полностью исключить, каким бы невероятным это ни казалось, что к ежедневнику имеет отношение его мать, София. А также вариант, что Йонатан, пусть этого даже и не случится, может пропустить нечто интересное.

Он взял ежедневник и еще раз раскрыл его. Пролистал до записи на сегодняшний день, 3 января:

Есть лишь два дня в году, когда ничего нельзя сделать.

Один день – это вчера, другой – завтра. Это означает, что сегодня – самый правильный день для любви, веры и, прежде всего, жизни.

Далай Лама

Ну да, если людям не приходит ничего путного на ум, они цитируют Далай Ламу, тому-то всегда приходило. Хотя Йонатан не мог не признать, что логика у этого высказывания есть. Конечно, ни вчера, ни завтра сделать ничего нельзя. Чтобы забросать такими мудростями весь мир, не нужно быть гением – или Далай Ламой. Если быть точным, все это проходило под грифом «Философия для домохозяек». Такое, кстати, хорошо продается.

Йонатан подумал о книгах Пауло Коэльо, Сержио Бамбарена, Франсуа Лелорда и Ко. Толпы читателей млели от их сентиментальных шедевров, а сами произведения оставались в списках бестселлеров многие месяцы.

«Опиум для народа», – вот что о такой литературе говорил его отец, Вольфганг Гриф, повторяя слова Карла Маркса, и подчеркивал, что издательству «Грифсон и Букс» не нужен подобный «дешевый успех», в конце концов, и на серьезной литературе получалось зарабатывать неплохие деньги. В такие моменты отец всегда кивком указывал на книги в кожаных переплетах авторства Губертуса Крулля, которые занимали почетное, видное место на его полке.

А сейчас… Если Йонатан правильно понял слова коммерческого директора Маркуса Боде, издательству не помешал бы и такой дешевый успех.

И даже не один. Или лучше сказать быстрый?

Йонатан вернулся к записи, пока опять не задумался о чем-то другом. На странице от 3 января было кое-что еще. Здесь шрифт оказался таким мелким, что Йонатану пришлось наклониться и достать из бардачка очки для чтения. Он надел их и внимательно изучил следующий текст:

Прямо сейчас задание на каждый день:

С завтрашнего дня на страницах «для заметок» пиши по три вещи, за которые ты благодарен. Это должно идти от самого сердца: за то, что светит солнце; за твою радость; за твою любовь; за то, что можешь бегать; за все, что приходит на ум.

Вечером напиши о трех клевых вещах, которые имели место сегодня: вкусная еда; дружеский разговор; твоя любимая песня по радио.

Начинай!

Он воспринял это как подростковую затею. Что за ерунда! У кого будет время на такое? И, прежде всего, к чему все это должно привести?

Йонатан знал, за что он благодарен жизни, это ему не нужно было записывать. Он ведь пока не страдал слабоумием, в отличие от отца, поэтому и не боялся что-нибудь забыть.

Например, он благодарен за… за… благодарен за…

Да, за что, собственно, он благодарен?