Текст книги "Кант. К столетию со смерти Канта"

Кант
К столетию со смерти Канта
Шедворт Ходжсон

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Шедворт Ходжсон, 2024

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024

ISBN 978-5-0064-2120-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Столетие со дня смерти Канта

Иммануил Кант, в честь и в знак благодарности за заслуги перед философией которого мы собрались в этот двенадцатый день февраля 1904 года, в столетнюю годовщину его смерти, – Иммануил Кант родился в городе Кенигсберге, столице Восточной Пруссии, 22 апреля 1724 года. Его отец, шотландец по происхождению, был резчиком кожаных ремней и работал на себя в этом городе. Иммануил был одним из членов большой семьи. Он был во многом обязан заботливому воспитанию и религиозному обучению своей матери, которую, однако, он потерял рано, в возрасте тринадцати лет, и регулярным домашним привычкам. Его школьные годы прошли в кенигсбергской Коллегии Фридерицианум под руководством Франца Альберта Шульца, от которого он, возможно, позднее познакомился с современной философией Лейбница-Вольфа, которой суждено было вытеснить его собственную; Шульц был также профессором университета и убежденным излагателем той продуманной схоластической формы, в какую Христиан Вольф облек или с которой он соединил новейшие философские идеи Лейбница. В возрасте шестнадцати с половиной лет Кант поступил студентом в Кенигсбергский университет, выбрав математику и философию в широком смысле слова в качестве специальных факультетов, на которых он посещал лекции профессора Й. Г. Теске и пользовался наставлениями и дружбой профессора Мартина Кнутцена, который предоставил ему в распоряжение свою собственную библиотеку и познакомил его с работами английского Ньютона. Эти занятия принесли плоды в виде первой публикации Канта «Мысли об истинном способе оценки живых сил {vis viva)» в 1747 году. Он также посещал лекции Шульца по теологии.

По окончании студенческого курса Кант выбрал профессию учителя и в течение девяти лет зарабатывал на жизнь репетиторством в частных семьях. Смерть отца в 1746 году оставила его в полной зависимости от собственных усилий. В 1755 году он получил степень доктора и стал приват-доцентом университета. Его первая диссертация называлась «De Igne», а вскоре за ней последовала «Principiorum Primorum Cognitionis Metaphysical Nova Dilucidatio». Он стабильно работал в этом качестве в течение пятнадцати лет, до 1770 года, когда он был назначен на кафедру логики и метафизики, обязанности которой он продолжал выполнять, пока не был вынужден отказаться от них, незадолго до своей смерти на восьмидесятом году, из-за прогрессирующих возрастных недугов.

Таким образом, жизнь Канта была чисто академической жизнью студента и преподавателя. Кажется, что он редко покидал Кенигсберг и никогда не выезжал за пределы провинции Восточная Пруссия. Невысокого роста, худощавый, далеко не крепкого телосложения, но в то же время наделенный глубокой и искренней любовью к знаниям ради них самих, а также строгим чувством нравственности, студент вел жизнь, к исполнению которой он был прекрасно приспособлен и украшал ее. Если взглянуть на список его работ с датами, приведенный в сборнике Розенкранца и Шуберта, то можно увидеть широкий спектр предметов, над которыми он работал. Физика, астрономия, антропология и теология, похоже, были его фаворитами. Его работа под названием «Всеобщая естественная история небес на ньютоновских принципах», написанная в 1755 году и посвященная королю Фридриху Великому, которую сравнивают с появившейся много позже теорией Лапласа на ту же тему, в свое время была лишена эффективной публикации из-за неудачи одного книготорговца на Лейпцигской ярмарке. (Я взял этот факт, а также другие, касающиеся жизни Канта, из книги покойного профессора У. Уоллеса «Кант» в серии «Философская классика» д-ра В. Найта, изданной господами Блэквудами, которая, опять же, основана на «Жизни Канта» Шуберта, содержащейся в вышеупомянутом сборнике). Кант никогда не был удовлетворен, пока не проработал до конца и не получил полного обоснования любого предмета, который ставил проблемы или предлагал вопросы, требующие ответа, и не пришел к конечным данным, связанным с ним, и к закону их сочетания. Честность и тщательность, с которой он работал над этой задачей, какими бы предметами она ни занималась, – вот что делает его труды столь ценными и поучительными. Fas est et ab hoste doceri; – так, во всяком случае, можно сказать о том, кто принадлежит в философии к противоположной школе мысли, школе тех, чья цель – прийти к истинному анализу опыта и кого можно назвать эксперименталистами, в противоположность тем, кто исходит из рассуждений о его источниках и его достоверности и кого правильно называть априористами. И если бы сегодня с нами был сам Кант, я бы обратился к нему, чтобы оправдать свою смелость в этом обращении, и сказал: «Потерпите, чтобы вас похвалили – Sit fas et ab hoste laudari– Там, где истина является общим объектом, все враги – друзья».

Но мне еще предстоит упомянуть о той части интеллектуальной деятельности Канта, которая является его самым прочным титулом на славу, – о критической или трансцендентальной философии. Если бы деятельность Канта прекратилась до того, как он выпустил первое издание «Критики чистого разума» в 1781 году, на пятьдесят седьмом году своей жизни, его влияние на мысль цивилизованного человека было бы сравнительно небольшим, и мы не собрались бы здесь сегодня, чтобы почтить его память. Именно потому, что она затрагивала субъективный аспект опыта, наше знание или предположение о вселенной, жителями которой мы себя считаем, в отличие от объективного аспекта этого опыта, вселенной людей и вещей, какой она представляется сама по себе, независимо от опыта, новая теория Канта о составе опыта имела столь далеко идущие и будоражащие дух последствия. Это была теория порождающих принципов или факторов этого опыта как такового. Этот мир и материальную вселенную, частью которой он является, говорил Кант, мы знаем – только посредством или как часть нашего опыта; тогда как же возник сам опыт, как он был составлен, какова его ценность? Он не мог возникнуть как непосредственное впечатление или картина из мира или материальной вселенной, какими они представлялись независимо от нас, потому что, какими они представлялись, они были результатом нашего переживания, – они могли содержать или быть видимостью некоторых факторов этого переживания, но мы сами, какими мы себе казались, должны были содержать другие, которые не представлялись, но которые были не менее существенны.

Ответ Канта на этот вопрос, теория, которую он разработал для ответа на него, говоря в общих чертах, таков: «Наши способности, способности нашего апперцептивного „Я“ (» Никогда не проявляющегося как таковое“), работают в режимах, обеспечивающих определенные формы, посредством которых материя (как он ее называл) чувства или ощущения вступает в контакт с нашими способностями и в силу которых она проявляется как упорядоченный опыт нашего эмпирического „Я“, с одной стороны, и материального мира и вселенной, с другой. „Разум, – говорит Кант во Введении к первому изданию «Критики рационального познания», – это способность, которая снабжает нас принципами априорного знания. Следовательно, чистый разум – это то, что содержит принципы познания чего-либо абсолютно априорно? Поэтому его формы, согласно Канту, проистекают из того, что в противном случае было бы полностью трансцендентным и непознаваемым, и связывают нас с этим трансцендентным; поскольку они связывают нас с трансцендентным, они трансцендентны. Я называю трансцендентальным всякое знание, – говорит он, – которое занимается не только

объектами, но и нашими априорными представлениями об объектах вообще». Система таких понятий называется трансцендентальной философией» (издание Собрания сочинений Розенкранца и Шуберта, в двенадцати томах, 8vo, Леопольд Фосс, Лейпциг, 1838—42, т. II, стр. 24 и 25). Таким образом, под Разумом (Vernunft) в этом большом смысле подразумевается множество факультетов.

Наш факультет интуиции (Anschauung) превращает чувственную материю в свои собственные априорные формы пространства и времени. Наш факультет понимания (Verstand) работает в формах, названных Кантом категориями, которые являются средством нашего рационального мышления, или сведения к рациональности, любых отношений между ощущениями или формами, реальными или воображаемыми, чтобы сформировать понятия о предметах. Категорий двенадцать, по три под каждой из четырех глав: «Количество», «Качество», «Отношение» и «Модальность». Для применения категорий к объектам в пространстве и времени наша способность суждения (Urtheilskraft) работает в специальных формах, называемых схемами. Это схема субстанции, схема причины и причинности, схема взаимного или ответного действия, схема возможности, схема реальности (Wirklichkeit) и схема необходимости. «Схемы, – говорит Кант, – есть, таким образом, не что иное, как временные определения a priori, согласно правилам, которые, следуя порядку категорий, применяются к временному ряду, временному содержанию, временному порядку, временному пониманию в отношении всех возможных объектов» (Kritik der reinen Vernunft, издание Розенкранца и Шуберта, т. II. с. 128. Этот отрывок появляется без изменений и во втором издании «Критики»). Итак, «схемы, – пишет Уоллес в уже цитированной работе, с. 173, – являются истинными научными категориями. Они, по словам Канта, «являются истинными и единственными условиями, обеспечивающими категориям отношение к объектам, придающими им, короче говоря, значение и смысл».

Наша способность суждения, говорит Кант, работает в двух направлениях – аналитическом и синтетическом; аналитически она занимается только данным предметом и тем, что в нем уже содержится; ее первым принципом является аксиома противоречия (Sate des Widerspruchs), принцип, который принадлежит и применяется обычной формальной логикой: «То, что противоречит какому-либо данному предмету, не может быть предикатом для него». Обычная формальная логика, однако (die allgemeine Logik), не имеет никакого отношения к объяснению возможности синтетических суждений, этих суждений, в которых, говорит Кант, «я выхожу за пределы данного предмета или понятия, чтобы привести в отношение с ним нечто, не содержащееся в нем; – отношение, следовательно, которое никогда не является тождеством или противоречием, и в утверждении которого истинность или ошибочность самого суждения не видна? И снова: «Высший принцип всех синтетических суждений заключается в следующем: Каждый объект подчиняется необходимым условиям синтетического единства многообразия интуиции в возможном опыте? Это различие между аналитическими и синтетическими суждениями и та существенная роль, что синтетические суждения играют в производстве опыта, кажется, рассматривались Кантом как, возможно, наиболее важные среди всех краеугольных камней его системы в целом. Мы должны обладать способностью синтезировать впечатления; именно эта способность наиболее существенна для опыта. Возможность опыта, – говорит он, – это то, что придает объективную реальность всем нашим априорным познаниям? И снова: «Поскольку, следовательно, опыт как эмпирический синтез является единственным способом познания, который придает реальность всем другим синтезам, из этого следует, что опыт как априорное познание обладает истиной (согласием с познаваемым объектом) только тогда, когда он не содержит ничего более того, что необходимо для синтетического единства опыта вообще?» (Четыре вышеприведенных отрывка встречаются как в первом, так и во втором издании «Критики»).

Именно в том, что Кант нашел подходящее место для чувства необходимости в некоторых частях и областях нашего знания, например, в логике и математике, и дал ему удовлетворительное объяснение, он увидел огромное и решающее преимущество своей теории перед предшествующими, поскольку та основывалась лишь на лейбницевском принципе достаточного основания для реального существования вещей, в отличие от их логической возможности. «Как, – спрашивает он в своем «Очерке о прогрессе метафизики со времен Лейбница и Вольфа», относящемся к поздним годам его жизни, – может лейбницианец (который не знает никакой априорной интуиции пространства) утверждать необходимость того, что пространство имеет три и только три измерения, поскольку это представление о нем, как он сам утверждает, имеет чисто эмпирическое происхождение, которое не дает никаких оснований для приписывания необходимости? ' (Rosenkranz und Schubert, Vol. I. p. 512).

Далее перечисляются принципы (Grundsdtze) чистого понимания, которые объединяются в четыре раздела: (1) аксиомы интуиции, (2) предвосхищения восприятия, (3) аналогии опыта и (4) постулаты эмпирического мышления в целом. При рассмотрении этих принципов вставлено, хотя и только во втором и более поздних изданиях, опровержение идеализма берклианского типа. Затем следует хорошо известная глава о различии всех предметов на явления и ноумены с приложением об амфиболии рефлективных понятий, которая возникает из-за того, что мы сравниваем понятия между собой, не убедившись предварительно, что они принадлежат к одной и той же познавательной способности, то есть, принадлежат ли они к чувствительности или пониманию. Существует четыре отношения, в которых понятия, составляющие сложное умонастроение, могут быть соотнесены друг с другом: сходство и различие видов; соответствие и несоответствие; внутреннее и внешнее; определяемое и его определение (материя и форма). Установление этой связи составляет Трансцендентальную тему.

Мы можем логически сравнивать понятия друг с другом, – говорит Кант, – не утруждая себя вопросом, к какой области они относятся: к пониманию ли как ноумены, или к чувственности как феномены. Но когда мы подходим к предметам с целью применить эти понятия для их понимания, то необходимо трансцендентальное размышление (Uberlegung), прежде всего для того, чтобы выяснить, принадлежат ли понятия, подлежащие применению, к пониманию или к чувственности. Без этого размышления я использую понятия очень неуверенно, и возникают фиктивные синтетические принципы, которые критический Разум не может распознать, но которые основаны исключительно на трансцендентальной амфиболии, то есть колебании между объектами чистого понимания и явлениями» (Rosenkranz und Schubert, Vol. II. p. 221. Этот отрывок появляется также во втором издании). Кант утверждает, что «Интеллектуальная система мира» Лейбница, как он ее называет, в значительной степени основывалась на этом ненадежном фундаменте. Лейбниц, говорит он, интеллектуализировал явления чувства; Локк же, напротив, сенсибилизировал понятия понимания.

Кант заканчивает весь этот раздел своей работы объяснением четырех смыслов, в которых употребляется слово «Ничто» (Nichts):-.

Ничто.

1. Пустое понятие без предмета (Ens Rationis).

2. Отсутствующий предмет понятия (Nihil Privativum).

3. Пустая интуиция без предмета (Ens Imaginarium).

4. Отсутствующий предмет без понятия (Nihil Negativum).

Теперь Кант завершил первый отдел своей Трансцендентальной логики, ее Аналитику, и переходит ко второму и заключительному отделу, Трансцендентальной диалектике, области или полю действия самой способности Чистого Разума в ее строгом смысле, которую Кант характеризует как место трансцендентального Schein, простого Явления, или Иллюзии. Именно его критика, или критическое рассмотрение и теория чистого разума в его действиях в рамках этого раздела предмета, принесла Канту титул der Alles-zermalmende, всеразрушающего Канта. Первый раздел «Критики» Канта направлен, таким образом, против скептицизма, второй – против догматизма. Его вступительная фраза – 4 Мы выше назвали диалектику в целом логикой

иллюзий (Schein)? Ее принципы выводят ее, чистый Разум, за пределы возможного опыта; они не только априорны и трансцендентны опыту, но и гипостазируют чистые понятия или представления и являются, наряду со своими объектами, трансцендентными принципами, трансцендентными объектами. Однако эта операция неизбежна и обязательно связана с логической функцией самого чистого разума. В логическом силлогизме Разум стремится «найти то Безусловное, которое обусловливает любое данное познание Понимания и тем самым завершает его как Единство» (Ros. u. Sch., Vol. II. p. 249).

Первая книга «Диалектики» посвящена трансцендентным понятиям чистого разума, которые Кант называет идеями; вторая, заключительная, – трансцендентным и диалектическим выводам чистого разума: во-первых, его паралогизмам, относящимся к душе; во-вторых, его антиномиям, относящимся к космосу; в-третьих, его идеалам, относящимся к Богу. Все чистые понятия имеют отношение, – говорит Кант, – к синтетическому единству представлений (Vorstellwngen), но понятия чистого разума (трансцендентальные идеи) имеют отношение к необусловленному синтетическому единству всех условий. Следовательно, все трансцендентальные идеи могут быть подведены под три класса: во-первых, абсолютное (необусловленное) единство мыслящего субъекта; во-вторых, абсолютное единство ряда условий явлений; в-третьих, абсолютное единство условий всех объектов мысли вообще». (Ros. u. Sch., Vol. II. p. 269).

Что же делает все это дело чистого разума иллюзорным и сводит его к простой видимости, как мы видели, что с точки зрения Канта так оно и есть? Это то обстоятельство, что идеи Разума образуются из чистых понятий одного только Рассудка, понятий, которые сами никогда не могут быть даны в опыте, хотя они и являются той формой мысли, на которой основано все наше понимание опыта. Они относятся к этим чистым понятиям так, как если бы они были конкретным опытом, состоящим из чувств или чувственных образов, а также из форм мысли. На с. 258, т. II, издания Рос. ун-та, он дает шкалу способов представления предметов, что делает это ясным. «Род, – говорит он, – это Vorstellung в целом (repraesentatio). Под ним стоит Vorstellung с сознанием (perceptio). Восприятие, относящееся исключительно к субъекту как модификация его состояния, – это Empfindung (sensatio), объективное восприятие – это познание, Erkennt– niss (cognitio). Это либо интуиция, либо понятие, Anschauung или Begriff (intuitus vel conceptus). Первое из них относится непосредственно к объекту и является единичным (einzeln), второе опосредовано знаком, тем, что может быть общим для множества вещей. Понятие бывает либо эмпирическим, либо чистым; чистое понятие, поскольку оно берет свое начало исключительно в понимании (а не в чистом образе чувственности), называется Notio. Понятие, образованное из понятий и выходящее за пределы возможности быть пережитым, есть Идея или Разум-понятие. Тому, кто привык к такому способу различения, должно быть невыносимо слышать, как представление красного цвета называют Идеей. Не называть же его даже понятием, или концепцией понимания?

И все же, несмотря на всю вышеизложенную разрушительную критику собственных Идей со стороны Канта, Идеи чистого разума не являются целиком и полностью иллюзорными, источником одной лишь видимости. Правда, они не являются конституирующими Реальность, но, поскольку они причастны к природе и работе самого факультета Чистого Разума, они обязательно регулируют его процедуру, обеспечивают цели или идеальные цели, к которым должны быть направлены усилия нашей мысли, и удерживают нас от следования произвольным фантазиям. Как выражает это Уоллес в уже цитированной работе, стр. 182—3:-

«Идеи, строго говоря, как идеалы, занимают законное и необходимое место в человеческой мысли. Они выражают неограниченное обязательство, которое мысль считает возложенным на себя, чтобы объединить детали наблюдения; они указывают на предполагаемое и постулируемое сближение между различными линиями, указанными наблюдением, даже если наблюдение может показать, что это сближение никогда не будет заметно достигнуто; или они являются стандартами и образцовыми типами, к которым опыт может, и действительно должен, если он верен делу истины, считать себя обязанным приблизиться. Такова функция идей как регуляторов; они управляют и направляют действия интеллекта в стремлении систематизировать и централизовать знания. Таким образом, наша мысль руководствуется своими собственными тремя максимами однородности, конкретизации и непрерывности; первая из них предписывает неограниченное сведение специальных законов и форм к более общим, вторая требует неограниченной свободы в выделении различий, а третья настаивает на постепенном и непрерывном переходе от вида к виду. Даже более конкретные формы идей имеют свое применение. Идея верховного разума, управляющего вселенной, служит подсказкой для открытия новых связей в объектах природы. Идея души служит принципом единства для нашего изучения психических явлений; а идея мира служит для того, чтобы держать перед глазами то, как природные явления постоянно указывают на растущее единство и взаимозависимость.

Более того, и это важный момент в оценке теории Канта в целом, Идеи, будучи строго идеальными, не поддающимися проверке или реализации в опыте, дают нам возможность ввести еще один вид причинности, помимо привычной, через неизменные законы природы, а именно, причинность через свободу в разумных существах, которая, хотя и не поддается проверке, но по тем же причинам не опровергается нашим реальным опытом.

В оставшейся и гораздо более короткой части, которая завершает

Учение о методе (Methodenlehre) – вся первая часть называется Учение об элементах (Elementarlehre) – Кант, похоже, использует эту регулятивную функцию чистого разума. Вся она распределена по четырем разделам: во-первых, «Дисциплина», в которой рассматриваются догмы, полемика, гипотезы и доказательства; во-вторых, «Канон», в котором рассматривается конечная цель, идеал «Summum Bonum» и относительная природа и ценность мнения, знания и веры; в-третьих, «Архитектоника», или систематическое построение, объединяющее ее части; и в-четвертых, «История», в которой затрагиваются взгляды лишь нескольких философов, начиная с греков, и то с предельной краткостью.

Публикация первого издания «Критики чистого разума» в 1781 году ознаменовала собой важную эпоху в развитии не только философской мысли Канта, но и всей Германии и Европы. В нашей стране ее столетие было отмечено публикацией английского перевода покойного профессора Макса Мюллера, а в Германии – появлением первого тома тщательного и, похоже, исчерпывающего комментария доктора Х. Вайхингера, работа над которым все еще продолжается (В. Шпеманн, Штутгарт). Это была великолепная и кропотливая работа мысли, которую Кант вел в течение многих лет и которая позволила ему довести ее до конца – отнюдь не в случае быстро разработанной теории, чтобы освободить место и учесть какие-то новые озарения или вновь открытые факты. Она требовала преданности ученика, вдохновленного глубокой и искренней верой в надежность рационального мышления не только в спекулятивных вопросах, но и в вопросах практики, социальной и политической, морали и религии. Именно Канта как человека мы должны почитать, изучая этот великий труд его жизни, который лежит в основе последующих работ, завершивших его систему, – «Критики практического разума» 1788 года и «Критики суждения» 1790 года.

Кант, как мы уже видели, стал приват-доцентом Кенигсбергского университета в 1755 году. Именно в этом году появился перевод Зульцером «Запроса о человеческом понимании» Юма – так пишет Уоллес в уже цитированной работе, с. 117, добавляя, что уже в следующем году Кант рекомендует его своему классу. Таким образом, именно к периоду, начавшемуся в этот день или вскоре после него, мы можем отнести то4 пробуждение от догматической дремоты, которое Кант в Пролегоменах (1783) говорит, что получил за много лет до этого от Дэвида Юма, и которое, по его словам6, дало совершенно иное направление моим исследованиям в области спекулятивной философии» (Ros. u. Sch., Vol. III. p. 9). Таким образом, ранний период его интеллектуального брожения совпал или почти совпал с Семилетней войной. Несколько работ, написанных между 1762 и 1766 годами, содержат указания на новые направления мысли, открывавшиеся перед ним в то время. Среди них можно упомянуть: «Ложная тонкость четырех силлогистических фигур», 1762; «Попытка ввести в философию отрицательные величины», 1763; «Единственное возможное основание для строгого доказательства существования Бога», 1763; «Наблюдаемые факты, относящиеся к ощущениям прекрасного и возвышенного», 1764; «Сны духовидца» (в смысле Сведенборга), иллюстрированные снами метафизика (в смысле Лейбница), 1766. К ним можно добавить его диссертацию «De Mundi Sensibilis atque Intelligibilis Forma et Principiis», 1770, по случаю его назначения на должность профессора логики и метафизики. После этого наступило явное затишье в выпуске работ для печати – затишье, которое, похоже, было нарушено лишь однажды, и то только благодаря его программе подготовки к университетским лекциям «О различных лицах людей» в 1775 году, – пока в 1781 году не вышло первое издание «Критики чистого разума».

Но период, последовавший за этой публикацией в 1781 году, был очень активным. Она вызвала огромный интерес и внимание, и сам Кант осознавал, что его система еще очень далека от завершения. Еще предстояло применить ее результаты ко всему спектру человеческих действий и к объяснению природных явлений. Назовем лишь наиболее важные из работ, относящихся к этому периоду: в 1783 году появились «Пролегомены ко всякой метафизике, которая в будущем может претендовать на научный характер», в 1785 году – «Основания метафизики нравов», в 1786 году – «Метафизические основания естествознания»; в 1787 году – второе издание «Критики чистого разума», в 1788 году – «Статьи об использовании телеологических принципов в философии» и та работа, которая, пожалуй, больше всех других приковала внимание публики, «Критика практического разума», в 1790 году – последняя из трех работ, которые вместе содержат всю систему Канта, – «Критика факультета суждения» (Urthedskraft), состоящая из двух частей, первая из которых посвящена эстетике и чувству прекрасного и возвышенного, а вторая – телеологии в природе. Но упомянутые работы очень далеки от того, чтобы представить все творчество Канта в эти годы и далее до конца его жизни. Для этого я снова должен обратиться к списку работ, приведенному Розенкранцем и Шубертом в одиннадцатом томе их собрания сочинений.

Я также не могу попытаться дать хотя бы набросок линии аргументации, которой придерживались две великие «Критики» – «Критика практического разума» и «Критика суждения».

и «Критика суждения-факультета». Ограничусь тем, что обращу внимание на то, что, по оценке самого Канта, является центральной идеей, центральным фактом во всей его системе, придающим единство всем ее ветвям, – идею и факт Свободы, представленные им как существенная характеристика Разума как Реальности или Рационального Агентства, или, другими словами, Воли, которая является Рациональной, дающей себе закон, по которому она действует, – закон, следовательно, обязательный a priori для всех разумных существ и представляющий собой то, что Кант называет категорическим императивом, в отличие от условного императива, или императива, обязательного только при условии, что желают достичь определенной цели. Абсолютная всеобщность или универсальность этого закона, присущая самой природе разумной деятельности, является тем, что составляет его моральную необходимость, а свобода этой деятельности принадлежит к ее сущности просто как деятельность или активная сила. Этот категорический императив относится, следовательно, к форме, а не к материи действий, и выражается Кантом так: «Основной закон чистого практического разума: «Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда была в то же время действительна как принцип всеобщего законоположения» (Рос. ун-т, т. VIII, с. 141). Свобода воли состоит не в том, что она свободна от закона, а в ее автономии, или действии по закону, который она сама себе предписывает как деятельность, или который является ее формой как деятельности.

Понятие свободы, – пишет Кант в предисловии к «Критике практического разума», – в той мере, в какой его реальность доказывается аподейктическим законом практического разума, является ключевым камнем всей структуры системы чистого, включая даже спекулятивный разум; и все другие понятия (Бог и Бессмертие), которые как простые Идеи остаются в этом последнем без опоры, теперь прикрепляются к этому понятию Свободы, и через него и посредством него обретают устойчивость (Bestand) и объективную реальность; то есть их возможность доказывается тем, что Свобода актуальна (wirklich}; ибо эта Идея проявляется через Нравственный Закон. ' И в примечании он добавляет, что «Свобода есть Ratio Essendi нравственного закона, а нравственный закон есть Ratio Cognoscendi свободы. Ибо если бы нравственный закон не был впервые ясно познан мыслью в нашем Разуме, мы никогда не могли бы считать себя вправе предположить что-либо подобное Свободе (хотя она и не содержит противоречия). Но если бы не было свободы, то не было бы и нравственного закона, который можно было бы найти в нас.

Именно эта часть системы Канта, его учение о свободе и нравственном законе, столь глубоко затрагивающее весь спектр наших представлений о жизни и практике, придало всей теории Она придает всей теории, частью которой она является, интерес, будоражащий дух в глазах его современников, интерес, который она сохраняет и, вероятно, будет сохранять до тех пор, пока вопросы, которые она поднимает, остаются предметом дебатов среди философов, ни одно из решений которых не получило общего признания. Однако я считаю себя обязанным добавить (учитывая, что выше я причислял себя к противникам кантовской школы), что, со своей стороны, я убежден, что взгляды Канта на свободу, категорический императив и закон морального добра и зла в поведении, в отличие от закона, определяемого стремлением к счастью, являются выражением истинного понимания и в конце концов, в той или иной форме, будут приняты как истинные философами всех школ, то есть независимо от метода, который они используют для подхода к фактам, подлежащим объяснению.

Кратко говоря в заключение о положении, занимаемом системой Канта в целом, можно сказать, что она заменила картезианскую концепцию Вселенной, состоящей из двух отдельных реальностей – Res extensa и Res cogitans (материи и разума), – концепцией Вселенной, состоящей из двух нераздельных аспектов или способов реальности – вещей, какими они были на самом деле, хотя и нераскрытые и непроявленные для человека, и откровения этих вещей человеку, их феномены или Erscheinungen для него – сам человек, как и все остальное, несет в себе оба характера, и его знание о себе – это знание о себе только как Erscheinung.