Текст книги "Змей и голубка"

– Но почему вернулась? – Слова вырвались прежде, чем я смог сдержать их. Внутренне я содрогнулся. Меня ведь это не волновало. Да и вообще это не имело значения. Важно было лишь, что моя жена ослушалась меня. А братья… Придется с ними побеседовать. Явно придется. Эта дикарка была мне поперек горла больше всех, но Архиепископ отдал приказ, и ему следовало повиноваться.

Она осталась. В богатстве и бедности. В болезни и здравии.

– Я же сказала, шасс. – Дикарка произнесла это на удивление тихо, и я осмелился взглянуть на нее снова. Она уже перекатилась на бок и смотрела мне прямо в глаза, подперев рукой подбородок, а другую положив себе на талию. – У меня много врагов.

Ее взгляд не дрогнул. Лицо оставалось бесстрастным. Впервые с тех пор, как я ее встретил, она не источала эмоции всем своим существом. Теперь дикарка как будто… опустела. И эту пустоту изображала намеренно, с осторожностью и мастерством. Она изогнула бровь, заметив, что я смотрю на нее с молчаливым вопросом.

Но не было нужды задавать его вслух и подтверждать то, что я и так уже заподозрил. Было глупо верить воровке на слово, но другого объяснения тому, зачем она вернулась, и впрямь не найти. Не хотелось это признавать, но она была умна. Очень способна в искусстве побега. И скорее всего, если она спрячется, найти ее уже не удастся.

А значит, она осталась, потому что захотела сама. Потому что нуждалась в этом. Кто бы ни были ее враги, они явно опасны.

Я отвел взгляд и посмотрел на кровать. Надо сосредоточиться.

– Ты меня ослушалась, – повторил я. – Я велел тебе оставаться в Башне, но ты поступила иначе. Предала мое доверие. – Она закатила глаза, и маска равнодушия треснула. Я попытался снова разжечь в себе прежний гнев, но теперь он уже не пылал так яростно. – Стражники в дальнейшем будут более бдительны, особенно после того, как о твоем опрометчивом поступке узнает Архиепископ. Он будет недоволен…

– Неожиданно, но приятно…

– И отныне ты обязана находиться только на нижних этажах, – процедил я. – В спальнях и в столовой.

Дикарка села, и в глазах ее зажглось любопытство.

– А на верхних этажах у вас все-таки что?

– Тебя это не касается. – Не глядя на нее, я направился к дверям и с облегчением выдохнул, когда мимо прошла горничная. – Брижетта! Вы не одолжите моей супруге… платье? Завтра утром мы первым делом его вернем. – Когда та кивнула, краснея, и поспешила прочь, я обернулся к Луизе. – Тебе нужно переодеться. Мы сейчас пойдем в зал совещаний, и при моих братьях в подобном виде появиться ты не можешь.

Она не сдвинулась с места.

– При твоих братьях? А им что от меня понадобилось?

Эта женщина просто физически была не способна молча послушаться мужа.

– Они хотят задать пару вопросов о твоей приятельнице-ведьме.

Она ответила мгновенно:

– Нет, спасибо.

– Это не просьба и не предложение. Мы пойдем сразу же, как ты примешь приличный вид.

– Нет.

Еще секунду я сверлил ее взглядом, ждал, пока она уступит, проявит должную кротость, которую подобает иметь женщинам. Но затем я вспомнил, кто передо мной.

Лу. Воровка с мужским именем. Я резко развернулся.

– Ладно. Идем.

Я не ждал, пока она пойдет за мной. Честно говоря, я не знал, что сделаю, если не пойдет. Мне вспомнилось, как Архиепископ ударил ее по лицу, и кровь в моих венах вскипела жарче. Подобного больше не произойдет. Даже если она будет сквернословить, даже если ни единого моего слова не станет слушать, руку я на нее не подниму никогда.

Никогда.

А потому мне оставалось только очень надеяться, что она все же пойдет за мной.

Несколько секунд спустя за моей спиной в коридоре послышались тихие шаги. Слава богу. Я сбавил шаг, позволяя ей себя нагнать.

– Сюда, – бормотнул я, ведя ее вниз по лестнице осторожно, стараясь не коснуться ненароком. – В подземелье.

Она встревоженно посмотрела на меня.

– Подземелье?

Я почти фыркнул. Почти.

– Зал совещаний находится там.

Я провел ее по следующему коридору. Затем – еще по одной лестнице, которая была меньше и круче. Снизу до нас донеслись отрывистые голоса. Я толкнул грубую деревянную дверь у основания лестницы и жестом пригласил дикарку войти.

Дюжина моих братьев стояли вокруг огромного круглого стола в центре комнаты и спорили. Стол был завален обрывками пергамента. Газетными вырезками. Угольными набросками. А под всем этим находилась большая карта Бельтерры. Каждый горный хребет, каждое болото, лес и озеро – все было отмечено на ней чернилами с тщанием и точностью. Каждый город и достопримечательность.

– Так-так-так, уж не наша ли это воровка явилась? – Жан-Люк оглядел Луизу с головы до ног с большим интересом. Он обошел стол, чтобы посмотреть на нее поближе. – Соизволила наконец почтить нас своим присутствием.

Остальные тоже подошли, напрочь игнорируя меня. Я поджал губы, испытав приступ неожиданного раздражения. Я не знал, на кого злюсь больше: на жену – за то, что она надела штаны, на братьев – за то, что они бесстыдно разглядывали ее, или на себя – за то, что мне было не все равно.

– Тише, Жан-Люк. – Я шагнул ближе, встав у Луизы за спиной. – Она пришла помочь.

– Да неужели? А мне казалось, уличные крысы ценят преданность.

– Ценим, – ответила она ровно.

Он вскинул бровь.

– Значит, помогать нам ты не станешь?

Я мысленно помолился о том, чтобы она вела себя прилично и согласилась содействовать.

Разумеется, она решила иначе. Вместо этого она подошла к столу и бросила взгляд на обрывки бумаги. Даже не глядя, я знал, кого она увидела там. Одно и то же лицо, нарисованное десяток раз. Десятком разных способов. Это лицо смотрело на нас будто бы с насмешкой.

La Dame des Sorcières. Госпожа Ведьм.

Даже ее имя терзало меня. Женщина с рисунков совсем не походила на ту старуху на параде. И на мать с волосами цвета воронова крыла тоже. В естественном облике ее волосы даже не были черными, а скорее странного светлого оттенка. Почти белыми. Или серебристыми.

Жан-Люк проследил за ее взглядом.

– Знаешь о Моргане ле Блан?

– О ней знают все. – Дикарка вздернула нос и мрачно посмотрела на него. – Даже уличные крысы.

– Если поможешь нам поймать ее, все будет прощено.

– Все будет прощено? – Она изогнула бровь и наклонилась вперед, ткнув сломанными пальцами прямо Моргане ле Блан в нос. – Это что же, например?

– Публичное унижение Рида. – Жан-Люк последовал ее примеру, и лицо его окаменело. – Ты вынудила его опозорить имя и честь шассера.

Братья покивали, что-то бормоча под нос.

– Довольно. – К моему собственному ужасу, я положил руку ей на плечо. И уставился на свою ладонь – она выглядела огромной и чужеродной на хрупком плече Луизы. Затем я моргнул. Потом моргнул еще раз. И отдернул руку, пытаясь не обращать внимания на странный взгляд Жана-Люка, наблюдавшего за нами. Затем я кашлянул. – Моя жена пришла сюда дать показания против ведьмы из дома Трамбле. Не более.

Жан-Люк поднял брови – с вежливым сомнением, возможно, с насмешкой, – а затем протянул Луизе ладонь.

– Что ж, прошу вас, мадам Диггори, просветите нас.

Мадам Диггори.

Я тяжело сглотнул и подошел к столу, встав рядом с ней. До сих пор этого титула не произносили при мне вслух. И теперь, когда я услышал его, у меня возникло странное чувство. Чувство реальности происходящего.

Она нахмурилась и оттолкнула его руку.

– Я Лу.

Ну вот опять. Я уставился в потолок, не в силах игнорировать возмущенный шепот братьев.

– Что ты знаешь о ведьмах? – спросил Жан-Люк.

– Мало. – Она провела пальцем вдоль полосы крестиков и кружков, которые портили безупречность карты. Большинство из них были в лесу Ля-Форе-Де-Ю. По кружку за каждую наводку, что мы получали о ведьмах, обитавших в тамошних пещерах, и по крестику за каждую разведмиссию, которая увенчалась неудачей.

Мрачная улыбка коснулась губ Жана-Люка.

– Сотрудничать с нами в ваших интересах, мадам. Лишь благодаря влиянию Архиепископа вы оказались здесь целой и невредимой, а не были сожжены и развеяны пеплом по королевству. Пособничество ведьмам наказуемо законом.

Повисло напряженное молчание – Луиза переводила взгляд между всеми нами, видимо, решая, соглашаться или нет. Я уже открыл рот, желая подтолкнуть ее в нужном направлении, но тут она вздохнула.

– Что вы хотите знать?

Я моргнул, изумленный этим внезапным здравомыслием, но Жан-Люк не стал медлить и наслаждаться победой – вместо этого он кинулся в бой.

– Где их убежище?

– Будто она бы стала мне рассказывать.

– Кто она?

Луиза хмыкнула.

– Ведьма.

– Имя.

– Александра.

– Фамилия?

– Не знаю. На Восточной стороне мы действуем тайно, даже в кругу друзей.

Я отпрянул, услышав это слово, и ощутил прилив отвращения.

– Ты… ты действительно считаешь ведьму другом?

– Да.

– Что произошло? – спросил Жан-Люк.

Дикарка огляделась, и в глазах ее внезапно снова вспыхнула дерзость.

– Вы.

– Объясни.

– Когда вы поймали нас в доме Трамбле, мы все кинулись бежать! – рявкнула она на него. – Я не знаю, куда она ушла. Не знаю, увижу ли ее еще хоть когда-нибудь.

Мы с Жаном-Люком переглянулись. Если Луиза говорила правду, мы зашли в тупик. Однако я уже успел несколько узнать ее и поэтому не сомневался, что она лжет. Возможно, она вообще была не способна на честность. Но, вероятно, мог найтись и другой способ вытянуть из нее сведения. Я знал, что о мужчине из их преступного трио спрашивать смысла нет, хотя он сбежал и констебли до сих пор его искали. Но вот ее враги…

Если они знали мою жену, то могли знать и ведьму. А всякого, кто знал ведьму, стоило допросить.

– Твои враги, – осторожно проговорил я. – Они и ее враги тоже?

– Возможно.

– Кто они?

Луиза посмотрела на карту.

– Они не знают, что она ведьма, если вы на это надеялись.

– Имена все равно хотелось бы выяснить.

– Ладно. – Она пожала плечами, тут же приняв скучающий вид, и стала называть имена, загибая пальцы: – Андре и Грю, мадам Лабелль…

– Мадам Лабелль? – Я нахмурился, вспомнив, как фамильярно эта женщина вела себя с Трамбле в ночь ограбления. Она утверждала, что оказалась там случайно, но… Я напрягся, когда до меня дошла истина. Печать на письме Архиепископа, на том, что он бросил в огонь, была в виде розы. И Ансель описал даму, которая его принесла, довольно четко – рыжеволосая и очень красивая.

Возможно, мадам Лабелль оказалась у дома Трамбле в ту ночь вовсе не случайно. Возможно, она знала, что ведьма будет там. И если так…

Я многозначительно переглянулся с Жаном-Люком, который поджал губы и кивнул, видимо, тоже сложив два и два. Уже скоро мы определенно побеседуем с мадам Лабелль.

– Да. – Дикарка замолчала ненадолго, чтобы выцарапать Моргане ле Блан глаза ногтем. Я удивился, как она только усы ей заодно углем не нарисовала. – Она каждые несколько недель пытается заманить нас на работу в «Беллерозу». А мы все отказываемся. Ее это бесит.

Жан-Люк первым нарушил изумленное молчание, и в голосе его послышалось откровенное веселье:

– Значит, ты и впрямь шлюха.

Перебор.

– Не смей, – тихо прорычал я, – называть шлюхой мою жену.

Он, якобы извиняясь, вскинул руки.

– Конечно, простите, как неучтиво было с моей стороны сказать подобное. Прошу, продолжайте допрос, капитан. Разве что, может быть, нам понадобятся тиски для пальцев?

Луиза ответила ему холодной улыбкой.

– В этом не будет нужды.

Я остро посмотрел на нее.

– Не будет?

Она потянулась ко мне и похлопала меня по щеке.

– Я с удовольствием продолжу рассказ… только скажи волшебное слово.

Не знай я наверняка, решил бы, что этим жестом она проявляет ласку. Но я знал: это вовсе не ласка, а снисходительность. Даже здесь, в окружении моих братьев, она смела подначивать меня. Унижать. Моя собственная жена.

Нет. Лу. Я больше не мог отрицать, что это имя ей подходит. Мужское. Резкое. Сильное. Нелепое.

Я поймал и предостерегающе сжал ее руку, чувствуя, как пылают щеки.

– Мы пошлем людей допросить твоих врагов, но прежде нам нужно знать все, что случилось той ночью. – Против воли я помолчал немного, не обращая внимания на яростный шепот братьев. – Пожалуйста.

На ее лице расплылась поистине пугающая улыбка.

Запретный лазарет

Лу

К тому времени, как дражайший супруг сопроводил меня обратно к нам в комнату, мой язык уже устал от разговоров. Я выдала им сокращенную версию произошедшего – о том, как мы с Коко подслушали разговор Трамбле и мадам Лабелль, как задумали обокрасть его той ночью. Как мы украли его имущество из хранилища, но Бас – утаить его имя я не потрудилась, равно как этот кретин не потрудился утаить мое, – прикарманил все, когда прибыли шассеры. Как Андре с Грю набросились на меня в том переулке. Как они меня чуть не прикончили.

Этот пункт я особенно подчеркнула.

Кольцо Анжелики я упоминать, конечно, не стала. И желание мадам Лабелль его заполучить тоже. И незаконную торговлю Трамбле. И вообще все, что только могло еще больше связать меня с ведьмами. Я и так ходила по самому краю, и лишних причин отправить меня на костер шассерам давать не стоило.

Я знала: мадам Лабелль с Трамбле тоже не станут упоминать кольцо, чтобы не рисковать. И надеялась, что Андре и Грю хватит мозгов поступить так же. А если не хватит – если они проболтаются, что узнали о кольце Анжелики, но не донесли о нем, – их слово будет против нашего. И честь мсье Трамбле, королевского виконта, явно стоит побольше чести парочки бандитов.

Тот факт, что мой муженек был влюблен в его дочку, тоже пришелся кстати.

Так или иначе, судя по яростному блеску в его глазах, Андре и Грю ждала порядочная трепка.

«Теперь ты моя жена, пусть даже мы оба от этого не в восторге. Ни один мужчина больше не посмеет тебя коснуться».

Я едва удержалась, чтобы не хихикнуть. В общем и целом день выдался неплохой. Мой муж, конечно, все еще был самым надменным ослом в этой башне, битком набитой надменными ослами, но почему-то в подземелье я почти позабыла об этом. Он в самом деле… вступился за меня. По крайней мере настолько, насколько мог это сделать, не скончавшись от тяжести груза праведности.

Когда мы вернулись в комнату, я сразу направилась в уборную, мечтая остаться в одиночестве и поразмыслить. Составить новый план.

– Я приму ванну.

Если я не ошиблась в своих подозрениях – а ошибалась я редко, – вчерашний мужчина, поросший корой, исчез на запретных верхних этажах. Возможно, там находится лазарет? Лаборатория? Печь?

Нет. Шассеры бы никогда не стали убивать невинных людей, хотя сжигание невинных женщин и детей, по идее, тоже должно бы вписываться в это понятие. Но я слышала давний довод шассеров на эту тему: между убийством и умерщвлением есть разница. Убийству нет оправданий. Что же до того, как они поступали с ведьмами… ну, мы это заслужили.

Я повернула кран и уселась на край ванны. Что уж там, я на самом деле никогда не задумывалась о том, куда деваются жертвы ведьм и почему после каждого нападения улицы не усеивают тела мертвецов. А нападений было так много… Так много жертв…

Если место их хранения существует, оно наверняка буквально пропитано магией.

Именно такое прикрытие и было мне нужно.

– Стой. – Тяжелые шаги мужа стихли прямо у меня за спиной. – Мы должны кое-что обсудить.

«Кое-что». Никогда еще это слово не звучало так скучно. Оборачиваться я не стала.

– Что, например?

– Тебе назначили нового охранника.

– Охранника? – Тут я все-таки повернулась, ощутив, как внутри все сжалось. – Надзирателя, ты хотел сказать.

Он вскинул голову.

– Можно выразиться и так. Сегодня утром ты ослушалась меня. Я велел тебе не покидать Башню.

Чтоб тебя. Постоянный надзор… такого мне не нужно. Совсем не нужно. У меня были планы на вечер – в частности скромная вылазка на запретные верхние этажи, – и не хватало еще, чтобы очередной надменный осел стал мне мешать. Если я не ошиблась, если в Башне есть магия, найти ее я должна была в одиночку.

Я не торопилась отвечать – обдумывала, что сказать, пока расшнуровывала сапоги и ставила их у двери в ванную. Пока завязывала волосы на макушке. Разматывала повязку на руке.

Муж терпеливо ждал. Черт бы его побрал. Когда занятий больше не осталось, я наконец повернулась к нему. Может, получится его… отговорить. Наверняка ведь он не хочет, чтобы его новоиспеченная жена проводила возмутительно много времени с другим мужчиной? Я не тешила себя иллюзиями о том, что в самом деле ему нравлюсь. Просто мужчинам Церкви свойственно было ревностно относиться к своей собственности.

– Что ж, вперед. – Я мило улыбнулась. – Веди его сюда. Очень надеюсь, он красив.

Взгляд шассера похолодел, и он обошел вокруг меня, чтобы завернуть кран.

– Зачем это ему быть красивым?

Я прошествовала до кровати, упала на нее спиной, перекатилась на живот и подложила под подбородок подушку. Затем похлопала ресницами.

– Ну, мы ведь с ним будем проводить довольно много времени вместе… без присмотра.

Шассер так напряг челюсти, что казалось, они сейчас треснут.

– Он и будет присматривать за тобой.

– Да-да, конечно, – отмахнулась я. – Прошу, продолжай.

– Его зовут Ансель. Ему шестнадцать.

– О-о-о. – Я с ухмылкой поиграла бровями. – Что-то он слишком молод, не находишь?

– Он более чем способен…

– А впрочем, я люблю помоложе. – Он побагровел, но я не обратила на это внимания и задумчиво постучала себя по губе. – Таких легче дрессировать.

– И внушает большие надежды как будущий…

– Может, я даже подарю ему его первый поцелуй, – задумчиво протянула я. – Хотя нет, даже лучше – я подарю ему первый секс.

Мой муж, обычно такой красноречивый, споткнулся на полуслове и вытаращил глаза.

– Что… что ты сказала?

Ну вот, опять проблемы со слухом. Это уже тревожно.

– Шасс, не будь ханжой. – Я вскочила с кровати, прошла по комнате, распахнула ящик стола и вытащила блокнот – дневник с любовными письмами от, подумать только, мадемуазель Селии Трамбле. Я хмыкнула, оценив иронию. Неудивительно, что шасс меня ненавидел. – «Двенадцатое февраля. Когда Господь создавал Селию, он потрудился с особым тщанием…»

Шассер вытаращил глаза еще больше, хотя казалось бы – куда уж больше, и кинулся вырвать дневник. Я, хихикая, увернулась и убежала в ванную, заперев за собой дверь. Он стал колотиться ко мне.

– А ну, отдай!

Я ухмыльнулась и продолжила чтение:

– «Как же я мечтаю поскорее увидеть ее лицо. На всем белом свете нет ничего прекрасней ее улыбки – кроме, конечно же, ее глаз. И смеха. И губ». О-хо-хо, шасс, как же так, ведь размышлять о губах женщины в таком ключе наверняка грешно. Что сказал бы на это наш дорогой Архиепископ?

– Живо…открой…дверь. – Дерево затрещало под его ударами. – Сейчас же!

– «Но, боюсь, во мне говорит корысть. Селия ясно дала понять, что я должен остаться в братстве».

– ОТКРЫВАЙ ЖИВО…

– «И хотя ее самоотверженность восхищает меня, я не могу найти в себе силы с ней согласиться. Любой шаг, который разделит нас, не стоит того, чтобы его совершать».

– Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЮ…

– Ах, предупреждаешь? И что же ты сделаешь? Дверь сломаешь? – Я засмеялась еще пуще. – А давай. Ломай. Слабо? – Снова обратив внимание к дневнику, я продолжила: – «Должен признаться, она до сих пор в моих мыслях. Дни и ночи сливаются воедино, и мне едва удается думать о чем-либо, кроме нее. Я не могу упражняться с прежним рвением. Не могу есть. Не могу спать. Для меня есть лишь она». Господи, шасс, это уже угнетает. Романтично, конечно, но слишком сопливо на мой вкус.

Что-то тяжелое врезалось в дверь, и дерево брызнуло щепками. Мой взбешенный супруг колотил по двери кулаком снова и снова, пока в образовавшейся приличных размеров дыре не показалось его багровое лицо. Я хохотнула и бросила дневник в дыру, пока муженек не попытался дотянуться до меня. Дневник ударил его по носу и заскользил по полу ванной.

Не будь мой муж таким жутким святошей, возможно, он даже выругался бы. Просунув руку внутрь и отперев дверь, он вошел.

– Забирай. – У меня чуть ребра не треснули от попыток сдержать смех. – Я уже достаточно прочла. Очень трогательно, правда. А в ее письмах все было еще хуже, если такое вообще возможно.

Он зарычал и стал надвигаться на меня.

– Ты… ты читала мои личные… личные…

– А как же еще я могла узнать тебя поближе? – спросила я мило, танцуя вокруг ванны и убегая от него. Он раздул ноздри, будто готов был выдохнуть огонь, – я такого еще не видела, а ведь вспыльчивых людей повидала немало.

– Ты… ты…

Кажется, речь его подводила. Я мысленно приготовилась к неизбежному.

– …дьявол.

Ну вот. Худшее, что только мог придумать мой праведный супруг. «Дьявол». Я не смогла скрыть улыбку.

– Видишь? Ты меня прекрасно узнал и без всяких писем. – Я ему подмигнула. Мы все так же обходили ванну по кругу. – А значит, ты куда умней, чем кажешься с виду. – Я наклонила голову, задумчиво кусая губы. – Впрочем, тебе ведь хватило глупости оставить такие интимные письма на виду – читай не хочу, – да еще ты ведешь дневник. Может, не такой уж ты и умный.

Шассер сверлил меня свирепым взглядом, тяжело дыша. Затем, несколько секунд спустя, прикрыл глаза. Я с большим любопытством смотрела, как он машинально выводит губами слова – «раз, два, три…»

Господи.

Я не выдержала. Правда, просто не выдержала. Я расхохоталась.

Муж распахнул глаза и вцепился в дневник так крепко, что чуть не порвал его надвое. Развернувшись, он выскочил в спальню.

– Ансель скоро придет. Он починит дверь.

– Стой, что? – Мой смех резко оборвался, и я поспешила за ним, стараясь не наступить на щепки. – Ты все еще хочешь оставить меня с надзирателем? Да я ведь его совращу!

Муж схватил мундир и продел руки в рукава.

– Я же сказал, – прорычал он. – Ты предала мое доверие. А я за тобой все время смотреть не могу. За меня это будет делать Ансель. – Распахнув дверь в коридор, он крикнул: – Ансель!

Через несколько секунд в комнату заглянул юный шассер. Кудрявые каштановые волосы заслоняли ему глаза, а тело его казалось каким-то вытянутым, будто он слишком быстро вырос. Но, несмотря на нескладность, юноша и впрямь был весьма красив, отчасти даже по-женски – с гладкой оливковой кожей и длинными ресницами. Как ни странно, носил он голубой мундир, а не насыщенно-синий, как у всех шассеров.

– Да, капитан?

– Будешь нести дозор. – Мой самый раздражающий в мире супруг смерил меня острым как нож взглядом. – Глаз с нее не спускай.

В глазах Анселя мелькнула мольба.

– Но как же допросы?

– Ты нужен здесь, – непреклонно ответил муж. Я почти пожалела мальчонку – только почти, потому что он своим присутствием весь вечер мне испортил. – Я вернусь через пару часов. Не слушай ни слова из того, что она скажет, и не позволяй ей никуда уходить.

Мы в угрюмом молчании смотрели, как за ним закрывается дверь.

Так. Ладно. Приспосабливаться я умею лучше прочего. Снова растянувшись на кровати, я картинно застонала и пробормотала:

– Это будет забавно.

Услышав мои слова, Ансель расправил плечи.

– Не говори со мной.

Я хмыкнула.

– Ну, если мне нельзя с тобой разговаривать, здесь нам будет довольно скучно.

– Тебе нельзя, так что… прекрати.

Очаровательно.

Воцарилась тишина. Я пинала кровать, а Ансель смотрел куда угодно, только бы не на меня. Спустя несколько долгих минут я спросила:

– Тут вообще есть чем заняться?

Он поджал губы.

– Я сказал, хватит разговаривать.

– Может, библиотека у вас есть?

– Хватит!

– Я бы хотела выйти погулять. Глотнуть свежего воздуха и солнечного света. – Я указала на его красивую кожу. – А вот тебе, возможно, стоит надеть шляпку.

– Будто я стал бы вести тебя на улицу, – усмехнулся Ансель. – Я, между прочим, не дурачок.

Я села и серьезно посмотрела на него.

– Да и я не дурочка. Слушай, я знаю, что мимо тебя мне в жизни не пройти. Ты слишком, э-э, высокий. На таких длинных ногах ты меня запросто догонишь. – Ансель нахмурился, но я одарила его обаятельной улыбкой. – Если на улицу тебе меня выпускать нельзя, почему бы не устроить мне вместо этого экскурсию по Башне…

Но он уже качал головой.

– Рид говорил, что ты хитрая.

– Я всего лишь прошу устроить мне экскурсию, какие уж тут хитрости, Ансель…

– Нет, – твердо сказал он. – Мы никуда не пойдем. И зови меня новопосвященный Диггори.

Моя улыбка завяла.

– Так мы что же, теперь родственники?

Ансель нахмурился.

– Нет.

– Но ты ведь сказал, что твоя фамилия Диггори. Такая же и у моего многострадального мужа. Вы с ним родня?

– Нет. – Он быстро отвернулся и уставился на свои ботинки. – Эту фамилию дают всем нежеланным детям.

– Нежеланным? – переспросила я, ощутив приступ невольного любопытства.

Он хмуро посмотрел на меня.

– Сиротам.

По некой непостижимой причине у меня сжалось сердце.

– Ясно. – Я помолчала, подыскивая верные слова, но не нашла. Разве что… – А тебя утешит, если я скажу, что у меня с моей матерью отношения так себе?

Ансель нахмурился еще больше.

– У тебя хотя бы есть мать.

– И очень жаль, что есть.

– Ты ведь это не всерьез.

– Всерьез. – Слов более правдивых мир еще не слышал. Последние два года каждый день, каждый миг, каждую секунду я желала, чтобы матери не было. Желала родиться у другой женщины. У любой другой. Я едва заметно улыбнулась Анселю. – Я не задумываясь бы поменялась с тобой местами, Ансель. Но это касается только родителей, твоего кошмарного наряда мне не нужно. Такой оттенок синего мне не идет.

Он обиженно оправил мундир.

– Я велел тебе замолчать.

Я смиренно откинулась на кровать. Теперь, когда я узнала правду о нем, следующая часть плана, самая коварная, была мне не слишком по вкусу. Но это не имело значения.

Я стала мурлыкать себе под нос напев, чем очень раздражила Анселя.

– Напевать тоже нельзя.

Я не обратила на него внимания.

– Была не красотка Грудастая Лидди, но в мире не сыщешь сочней ее титек, – пропела я. – За ней мужики увивались, да зря – потуги их были ей до фонаря…

– Перестань! – Его лицо побагровело так, что могло бы даже посоперничать цветом с лицом моего муженька. – Что ты творишь? Это… это же неприлично!

– Конечно, неприлично. Это же песня, которую распевают в пивнушках!

– Ты бывала в пивной? – спросил он ошеломленно. – Но ты ведь женщина!

Мне потребовались все силы, чтобы не закатить глаза. Кто бы ни рассказывал этим ребятам о женщинах, они явно напрочь отстали от жизни. Будто женщин вообще не встречали. Это если про настоящих женщин говорить, а не про нелепые утопические мечты вроде Селии.

Я просто обязана была открыть бедному юнцу глаза.

– В пивных полно женщин, Ансель. Мы не такие, как ты думаешь. Мы умеем все то же, что и вы, а может, и получше вашего. За стенами этой церкви, между прочим, целый мир есть. Могу показать, если хочешь.

Его лицо окаменело, хотя на щеках все еще розовели пятна.

– Нет. Хватит разговаривать. И напевать. И петь. Просто… просто не веди себя как обычно, хоть недолго, ладно?

– Ничего не могу обещать, – сказала я серьезно. – Но вот если бы ты устроил мне экскурсию…

– Ни за что.

Ах так? Ну ладно.

– Билли Трехногий картавил слегка, но хрен его был прям как третья нога! – завопила я.

– Хватит, ХВАТИТ! – Ансель замахал руками, его щеки снова запылали. – Я тебя отведу на экскурсию, только, пожалуйста, пожалуйста, перестань петь… про это!

Я вскочила, хлопнула в ладоши и улыбнулась.

Вуаля.

К несчастью, нашу экскурсию Ансель начал с огромных залов Сан-Сесиля. К еще большему несчастью, об архитектуре собора он знал слишком много, равно как об истории каждой реликвии, каждой статуи и каждого окна. После пятнадцатиминутной лекции я не смогла не проникнуться к нему некоторым уважением. Мальчик определенно был умен. Но вот спустя еще четыре часа мне захотелось треснуть его по голове монстранцией[13]13
  Монстранция – сосуд для хранения Святых Даров.


[Закрыть]. И только перед ужином он наконец угомонился, пообещав продолжить завтра.

Но в лице Анселя читалась почти что… надежда. Будто в какой-то миг ему даже стала нравиться наша экскурсия. Будто он не привык владеть чьим-то безраздельным вниманием, а то и вообще не привык к тому, чтобы его слушали. И когда я увидела эту надежду в его щенячьих глазах, доводить дело до рукоприкладства мне расхотелось.

Но вот от главной цели отвлекаться было нельзя.

Когда следующим утром Ансель постучался ко мне, муженек оставил нас, не промолвив ни слова, и опять ушел туда, где пропадал днем. Накануне, когда доставили мою остальную одежду, мы с мужем провели вместе напряженный и безмолвный вечер, а потом я вернулась в ванную. Его дневник, как и письма Селии, загадочным образом куда-то делся.

Ансель с сомнением повернулся ко мне.

– Ты еще хочешь продолжить экскурсию?

– Да, насчет этого. – Я расправила плечи, точно не желая тратить еще день, слушая про кость, которая, возможно, когда-то принадлежала Святому Константину. – Наша прогулка вчера была, конечно же, безмерно увлекательной, но я хотела бы посмотреть Башню.

– Башню? – Он растерянно поморгал. – Но тут ты уже и так все видела. Спальни, подземелье, столовую…

– Ерунда, уверена, я видела не все.

Он нахмурился, но я не обратила на это внимания и вытолкнула его за дверь.

Только спустя еще час, изобразив интерес к конюшне, тренировочной площадке и двадцати трем кладовкам Башни, я наконец смогла притащить Анселя к металлической лестнице.

– А там что? – спросила я, твердо становясь на нее, когда Ансель попытался увести меня обратно к спальням.

– Ничего, – быстро ответил он.

– Ты совершенно не умеешь врать.

Он сильнее потянул меня за локоть.

– Тебе туда нельзя.

– Почему?

– Нельзя и все.

– Ансель. – Я выпятила губу, повисла на его хиленьком плече и захлопала ресницами. – Я буду хорошо себя вести. Честно-честно.

Он сердито посмотрел на меня.

– Я тебе не верю.

Я выпустила его руку и нахмурилась. Нет уж, я слишком много времени потратила на прогулку по Башне в компании этого подростка, пусть даже умильного, чтобы теперь сдаться.

– Ладно. Ты не оставил мне выбора.

Ансель с опаской посмотрел на меня.

– Что ты?..

Он замолк, когда я развернулась и кинулась вверх по лестнице. И хотя он был выше, я угадала верно – Ансель еще не успел привыкнуть к своему росту и ногами шевелил неуклюже. Он потопал за мной, но погоня вышла не слишком зрелищная. Когда Ансель разобрался, как переставлять ноги, я уже пробежала несколько пролетов.

Слегка поскользнувшись наверху, я с тревогой посмотрела на стражника-шассера, который сидел у дверей – а точнее, спал. Развалившись в шатком кресле, он тихо похрапывал и заливал слюной синий мундир. Я проскочила мимо него к двери и повернула ручку, чувствуя, как подпрыгнуло в груди сердце. Передо мной открылся коридор, вдоль которого в ряд шли двери. Но не из-за них я застыла как вкопанная.

Нет, все дело было в воздухе. Он витал вокруг, щекотал мне нос. Такой сладкий и знакомый… лишь с ноткой тьмы, скрытой в глубине. С гнильцой.

«Ты здесь, ты здесь, ты здесь», – шептал он мне.

Я усмехнулась. Вот она, магия.

Но усмешка быстро померкла. Если прежде мне казалось, что в спальнях холодно и неприветливо, то я ошиблась. Здесь было хуже. Гораздо хуже. Почти что… запретно. Приторный воздух был неестественно недвижен.