Текст книги "Тот, кто утопил мир"

Одно дело – выпытывать у врага сведения, другое…

– Вас что, интересует мое мнение?

– Почему нет? Вы – бывалый генерал, а я…

Оюан не удержался:

– …Бесстыжий выскочка, начисто лишенный чести, неопытный, ни в одной настоящей битве не побывавший за всю жизнь.

На какой-то миг Оюан поверил, что попал по больному. Но:

– Зачем мне стыдиться неопытности, если опыт я могу почерпнуть у кого-нибудь другого? Я использую все доступные мне источники, кто бы что об этом ни думал. Взять хоть моих людей. Я знаю, что вы подумали о них при первой встрече. Бесполезные деревенские мальчишки. Они такими и были, пока я не разглядел в них способности… и дал шанс проявить их. Вырасти в тех, кем им бы никогда не позволили стать. – Чжу искоса взглянул на Оюана, зубы блеснули в мимолетной улыбке. – Они молодцы, генерал. И я тоже, хоть вы и не способны меня за это уважать.

Оюан просипел:

– Молодцы, да не слишком.

– Не слишком? Скажите мне почему.

В голове Оюана как по нотам разыгралась вся будущая атака.

– Элемент неожиданности даст вам преимущество, но ненадолго. Теснота будет им на руку. Вам придется с боем пробиваться наверх. Ваших воинов сметут и перебьют, – сказал он недобро. – Придумайте лучше другой план.

– Что, если мы выманим их из башни и нападем из засады здесь, на переднем дворе? – Раздался приглушенный щелчок. Чжу открыл свой промасленный мешок и вынул круглый металлический предмет, сверкнувший в тусклом свете. Вкрадчиво произнес:

– Вы помните эти штуки?

Забудешь такое… Нет, Оюан не забыл, как от одной из этих безобидных с виду бомбочек взлетел на воздух весь передний край его войска. Странное чувство посетило генерала – смесь злости и облегчения, что у Чжу есть рабочий план.

Оюан ядовито заметил:

– Если вы взорвете их снаружи, толку не будет. Они выбегут, уже готовые драться. Чтобы засада удалась, нужно закинуть их внутрь.

Чжу быстро посмотрел вверх, примериваясь к зарешеченным окошкам башни, затем, отказавшись от этой идеи, скользнул взглядом выше:

– Может, через крышу?

– А вы добросите? Я и то не смогу. А у меня-то правая рука на месте.

– Думаю, привязать бомбу к стреле нельзя, – размышлял Чжу. – Даже если бы у нас был лук… Крыша покатая, бомба с нее просто скатится, даже если стрела долетит. Надо как-то по-другому закинуть бомбы на крышу. Чтобы они не попадали. Ну что ж, генерал, – и опять сверкнула эта его возмутительная улыбка. – Я надеюсь, что исподнее у вас и впрямь такое, какое вы, по моему мнению, носите!

* * *

– Вперед, – приказал Чжу, когда юаньский патруль, проходящий поверху, миновал.

Сюй Да и Юйчунь потянули за свободный конец веревки, наброшенной на стенной зубец. Чжу поехала вверх, держась за другой конец и упираясь ногами в стену. Высоты она не боялась – все детство лазала по сверкающим монастырским крышам под облаками. Но именно потому, что лазание по стенам было ей знакомо, физическое увечье ощущалось остро, как никогда. Теперь у нее всего одна рука, а удержаться надо с тяжелым грузом на спине.

Несмотря на всю свою знаменитую криворукость, проявившуюся еще в монастыре при подготовке к календарным праздникам, на сей раз Сюй Да с задачей справился на ура. Нижняя рубаха Оюана, как и рассчитывала Чжу, была сшита из знаменитого монгольского шелка, который нельзя прорвать стрелой. При ранении тонкая, неимоверно прочная ткань облепляла вошедшее в тело древко, и вытащить стрелу становилось проще. В качестве строительного материала бумажная ткань, из которой монахи мастерили воздушных змеев к Новому году, не шла с этим шелком ни в какое сравнение.

Веревка, отсыревшая после заплыва, скрипела и терлась о камни стены, пока Чжу поднималась – на два, затем на три чжана вверх. Вот и амбразура. Она протиснулась сквозь узкий зазор между зубцами, подала Сюй Да знак отпустить веревку, смотала ее и закрепила на одном из зубцов, чтобы потом спуститься без чьей-либо помощи. Когда она снова махнула рукой, Сюй Да скользнул в темноту двора, туда, где в засаде ждали остальные.

Наверху, на укреплениях, ветер задувал куда сильнее, чем внизу. Чжу пришлось побороться с воздушным змеем, чтобы его не унесло, пока она благовонной палочкой поджигает висячие шнуры бомбочек. Затем, вместо того чтобы подкинуть его высоко в небо, как делала в монастыре, Чжу просто разжала руку.

Морской бриз подхватил змея так резко, что нить обожгла ладонь Чжу. К ее восторгу, этот был мощней всех предыдущих. Казалось, с привязи рвется сильное живое существо. Время от времени змей пытался парить на уровне крыши – бледный призрак на фоне черного неба.

Чжу рассчитала свою вылазку на стену так, чтобы дозорные в этот момент были как можно дальше от нее, но по спине поползли неуютные мурашки. Ожидание затягивалось. Пока бомбы не рванут, ей придется торчать тут у всех на виду. Вытянутая рука ныла от напряжения. Почему шнуры никак не прогорают? Внезапно ее одолели сомнения. Что, если морская вода просочилась в бомбы и порох отсырел? Они сработают? Не могли же все без исключения попортиться…

Чем дольше она там стояла, тем сильнее становились сомнения. По спине побежали мурашки.

И тут натяжение нити исчезло. Все исчезло, осталась только вспышка.

Сознание на миг отключилось. Словно из памяти вырезали лоскуток и сшили заново. Едва сообразив, что лежит в нескольких чжанах оттуда, где стояла, Чжу свернулась клубком. Сверху дождем сыпались щепки и каменная крошка. Наверное, они стучали о каменные укрепления, но она временно оглохла от взрыва. Над разбитой крышей сторожевого поста поднималось бледное облако. Вверх бил луч дрожащего фонарного света, словно открылось окно в черное небо.

Чжу с трудом поднялась на ноги, отшвырнула ненужную нитку. Юаньские стражи уже выбегали в полном беспорядке из башни во двор, одни при оружии, другие – явно только что из постели. Чжу дождалась, пока в дело вступят ее воины. Они все еще уступали юаньцам числом, но у них было преимущество неожиданности и выгодная позиция. Должны справиться.

Чжу обмоталась веревкой, приготовилась к спуску со стены. Дозорные изначально были далеко, однако теперь-то они уже несутся к ней со всех ног. Надо сматываться. Но… веревка как-то странно ослабла. Чжу дернула за нее, охваченная внезапным ужасом, и замерла при виде разлохмаченного кончика. Ей сразу вспомнилось, как зловеще веревка скрипела и терлась о камни. Лопнула, значит, когда ее сматывали наверх. Даже если привязать то, что осталось на поясе, к зубцу, этого хватит, только чтобы свеситься со стены.

Чжу бросила мрачный взгляд во двор. Три чжана – это в шесть с лишним раз больше, чем ее рост, а там все вымощено камнем. Что будет, если прыгнуть без веревки? Больно падать – это ничего, ее страданиями не напугаешь. Но выживет ли она вообще после такого падения? Видала Чжу воинов, истекших кровью на поле боя от какой-то царапины. И других, которым ломали кости при падении их собственные кони. Ей не нравились перспективы.

С другой стороны укреплений белая пена разбивалась об основание волнореза. Можно прыгнуть в воду. Она пробьет черную поверхность и будет тонуть, тонуть, и на этот раз рядом не окажется Оюана-спасителя. Тут шансов даже еще меньше…

А когда Чжу подняла глаза, на укреплениях сверкнули факелы: к ней бежал патруль.

* * *

Оюан, безоружный и всеми забытый, стоял на задворках и наблюдал разворачивающийся хаос с чувством яростной беспомощности и зря потраченных усилий.

Воины Чжу пошли в лобовую. Юаньцы отбрасывали в сторону факелы и кидались в рукопашную схватку с нападающими. Бой превратился в сплошную неразбериху теней. Спасти генерала Сюй Да было верным решением: под его невозмутимым руководством юнцы Чжу прекрасно держались против куда более многочисленного противника.

На укреплениях что-то происходило. Оюан с изумлением увидел, что к Чжу несутся два юаньских стражника с мечами наголо. Почему Чжу все еще наверху, ведь планировалось, что он спустится сразу же после взрыва? У него, правда, с собой сабля… Но двое на одного – Оюан не представлял, как Чжу выйдет победителем.

Он сорвался с места, еще даже толком не осознав собственное намерение. Врезался в гущу боя посреди двора, набросился сзади на ближайшего юаньского солдата в полном вооружении и сломал ему шею. Подобрал лук, две стрелы, впустую упавшие неподалеку. И после короткого раздумья наложил обе на тетиву. Невообразимый будет выстрел. Бегущие к Чжу стражники размытыми тенями мелькали в темноте меж зубцов. Быстро бегут… Оюан следил за ними с обостренным вниманием, ощущая, как замедляется стук сердца. Вот их от Чжу отделяет всего пять зубцов. Четыре, три…

Чжу бросился со стены.

Он падал. Сверхъественная сосредоточенность Оюана позволила ему рассмотреть каждую деталь: как болтаются в полете рука и ноги Чжу, словно у тряпичной куклы, как разматывается в воздухе за ним тонкая белая полоса… Последнее его удивило. Это была не та веревка, с которой Чжу поднимался. Прежде чем Оюан сообразил, что это и откуда, странная веревка размоталась на всю длину. Чжу заболтался в воздухе, пытаясь затормозить о стену. Лента – или что это вообще такое? – пугающе натянулась. Почему-то Оюану на ум пришли обмотки с собственных ног, хотя при чем тут они. Чжу не доставал до земли по меньшей мере на высоту в два собственных роста.

Стражники добежали до той точки, откуда спрыгнул Чжу, и уже перегнулись через стену, чтобы втащить его обратно, когда лента внезапно исчезла.

Чжу полетел стрелой.

Дозорные перегнулись через край стены, ища его глазами. Обрезанный конец ленты взвился высоко в воздух, потом, трепеща, опал. Видимо, Чжу сам перерезал веревку, понял Оюан. Силуэт упавшего темнел у подножия стены. И вдруг Чжу вскочил, невредимый, как сброшенный наземь муравей, и ринулся в бой с обнаженной саблей.

Оюан ошеломленно смотрел ему вслед. Какая-то немыслимая целеустремленность. Было ли Чжу страшно прыгать с крепостной стены, когда от смерти его отделяла тоненькая лента? Он вспомнил худое решительное лицо Чжу на борту лодки, когда он кинулся в воду, зная, что плавает как топор. Страшно – не страшно… все равно прыгаем. Такова была сила его желаний.

На секунду Оюан ощутил, как в душе шевельнулось то, что не мог назвать ненавистью.

Мимо просвистела стрела, вырвав его из непривычного ощущения. Он подумал с мысленным звериным стоном: я бежал спасать Чжу, только чтобы не дать ему проиграть. Я на него поставил. А потом все. Потому что даже с войском, полностью обеспеченным припасами, Чжу не выстоять против генерала Чжана. Войны на голой решимости не выигрывают.

Оюан вспомнил, что в руках у него лук, и застрелил двоих патрульных одним выстрелом. Тривиальная задача, учитывая, как по-идиотски они подставились. А затем, поскольку на земле валялось еще много недолетевших до цели стрел, он подобрал их и внес свою лепту в победу Чжу.

* * *

Чжу стояла на вершине сторожевой башни, наслаждаясь победой. Двор под ногами был завален телами павших юаньских воинов. Крохотный отряд победил гарнизон численностью в сорок человек, и теперь у нее было столько соли, сколько удастся вывезти с острова на трофейных шлюпках. Для победы над Чжанами хватит.

А цена этому – всего лишь две жизни молодых воинов. Неприятное чувство. Но даже оно вызывало удовлетворение – какая она молодец, держит лицо. Знай Чжу заранее, что потеряет двух воинов, поступила бы так же. Она бы и большим пожертвовала. Она бы по доброй воле пожертвовала чем угодно, если это нужно для победы.

Кто-то поднимался по лестнице. Это оказался Оюан, пробиравшийся мимо мертвых тел с выражением равнодушной брезгливости. Он был безоружен, но Чжу внезапно вспомнила истыканные стрелами юаньские трупы внизу, во дворе. Видимо, его работа. Чжу грела душу мысль, что он помог ей по собственной воле. Так правильно. В Интяне она сказала ему правду: ей нужна была только его армия. Но теперь все изменилось. Оюан был у нее и стал ценен.

Генерал сурово заметил:

– Похоже, ты добился своего, – и тут же нахмурился. – В тебе что-то переменилось?

Чжу мгновенно подумала: грудь! Там, на крепостной стене, сущей мукой было сражаться с застежками верхней одежды, затем нижней рубашки, потом разматывать бинты, стягивавшие грудь и норовившие запутаться… Любая заминка превращалась в пытку отчаяния – медленно, медленно, как же все медленно с одной рукой! И уже сорвав с себя бинты, она до конца сомневалась, хватит ли длины, чтобы спастись. Если ткань не выдержит ее веса, или если неуклюже затянутый узел распустится в полете…

Она прыгнула наудачу.

Теперь Чжу, живая и невредимая, стоит перед Оюаном. Без бинтов. Вряд ли он понял, что не так. Грудь у нее невыдающаяся, особенно под слоями просоленной одежды. Любопытно, что он вообще заметил. Оюан присматривался к чужим телам внимательнее многих. Может, он шел по жизни, бессознательно распределяя всех встречных на две категории: те, на кого он страстно желал походить, и те, с кем сходство отрицал?

Чжу всей душой его поняла. На протяжении своего отрочества она занималась тем же самым.

Она ответила легким тоном:

– Кто ж знал, что соль так улучшает прическу! Если бы не эти ваши косицы, сами бы узнали разницу…

Она едва сдержала смех, когда Оюан отвернулся чуть ли не с рыком.

Глядя на гавань сквозь бойницы, Чжу видела сверкающее в рассветных лучах море. Оно было молочно-бирюзовое, точно горячие минеральные источники и нефритовые облака. В нем парили острова, бесконечные острова, и Чжу представила, как прыгает с одного на другой, устремляясь в будущее.

Она радостно сказала в узкую спину Оюана:

– Я знаю, что ты не веришь. Но я добился желаемого, потому что я всегда так делаю. А теперь ты увидишь, как я схвачусь с Чжанами и выйду победителем.

8. Пинцзян

Королева сидела в садовой пагодке, склонив голову так, чтобы спутник созерцал ее профиль с наиболее выгодного ракурса. Озерный ветерок, несущий аромат зеленых водорослей и утиных лапок, носился над городскими стенами и залетал в фамильный дворец Чжанов, где играл жемчужными кистями в прическе королевы и обращал листву фисташковых деревьев в трепещущее золото. Настоящее золото. Рисовый Мешок, недовольный природными красками, приказал покрыть позолотой каждый листик. Гости сначала дурели от блеска, а потом – от неизбежной мигрени. По палому золоту гуляли, изгибая шеи, павлины. Как будто с веток сыплются монеты, подумала Королева. По стоимости примерно так и вышло бы. Она заученно улыбалась.

Король, ее супруг, развалился на подушках, уставившись на куртизанку, развлекавшую их во время послеполуденного отдыха игрой на чжэне. Здесь, в озерном Пинцзяне, свет был ярче, чем в их старой столице Янчжоу, с ее глубокими каналами и улицами, застроенными знаменитыми черно-зелеными увеселительными домами. Этот свет не терпел загадок. Он подчеркивал тонкие черные волоски на запястьях куртизанки, с которых соскальзывали рукава, поплывший макияж на неровной коже у самого уха. Право, девушке такой заурядной внешности и таланта стоило бы скрывать несовершенства с большим рвением.

Раздраженная Королева решила, что отошлет девушку с жалобой обратно хозяину. Она слишком щедро оплачивала развлечения своего мужа, чтобы терпеть небрежность. Хотя ему как раз было все равно. Рисовый Мешок Чжан и помоям бы обрадовался, если бы ему сказали, что это дорогущее вино. Мадам Чжан продолжала непоколебимо улыбаться. В свое время он оказался ей полезен именно своим тщеславием, и она была ему благодарна. Теперь Королева с нетерпением предвкушала будущее, и выносить мужа ей стало совсем невмоготу.

Королева взглянула через столик на генерала Чжана, когда стайка служанок вбежала с подносами. На лице у него застыл обычный вежливый интерес. Их взгляды встретились, и это было словно соприкосновение обнаженных ладоней. Он не улыбнулся, но скорбный излом его бровей смягчился.

Рисовый Мешок рассматривал тарелки с недоуменной гримасой. Наваленные горкой речные крабы с пурпурными клешнями ему, наверное, показались оскорбительно простецкой едой. Королева коснулась руки мужа самыми кончиками пальцев, привлекая внимание. Половина искусства угождать необразованным мужчинам состоит в том, чтобы ненавязчиво, вперемешку с лестью, указывать им, чем следует восхищаться. Она промурлыкала:

– Эта недостойная женщина подумала, что Его Величество оценит возможность отведать местных свежевыловленных крабов. У них короткий сезон, не дольше, чем у цветов, распускающихся ночью. Каждый год те жители Пинцзина, кто может себе это позволить, стараются прикупить себе двух-трех свежих крабов. – Лаковая помада на улыбающихся губах едва не треснула. – Но даже самым богатым редко удается достать больше одного зараз.

Читать настроение мужа и отвечать в тон давно стало для нее проще, чем дышать. Она была и кукла, и кукловод. Ум находил удовольствие в пустых действиях тела – сказать, коснуться ощутить прикосновение. На другом конце стола генерал Чжан с неестественным спокойствием скрывал, как неприятно ему видеть это супружеское воркование. Ее завораживала собственная власть: двое мужчин покорны одному ее прикосновению.

Рисовый Мешок забыл о музыкантше. Посмотрел на жену самодовольно, будто она была одним из его неотъемлемых качеств, которые и привели к заслуженному величию. Он с удовлетворением заметил:

– Королевская пища, значит!

– Как проницателен мой супруг! – Она поманила одного из слуг, сопровождавших девушек. – Ты. Исполни свой долг.

– Разрешите недостойному, Ваше Величество… – забормотал слуга. Взял крабью клешню, раскрыл ее. Мясо внутри истекало белыми, словно нефрит, соками. Рисовый Мешок внимательно наблюдал, как пищу пробуют на яд. Ему нравилось, когда эта церемония завершалась успехом. И еще больше нравилось то, что он сам ничем не рискует.

Королева украдкой бросила очередной взгляд на генерала Чжана. Он устал нести бремя, хоть и отказывался винить своего брата в том, что тот взвалил на него эту ношу. В последнее время у них почти не было времени на встречи, он был по горло занят подготовкой армии к битве с Чжу Юаньчжаном.

Ее охватила жуткая злоба. Чжу Юаньчжан необъяснимо упорствовал, несмотря на фатальную, казалось бы, нехватку соли. Он отверг ее предложение – очевидно, пребывая в заблуждении, что сможет подчинить себе эту зверюгу генерала Оюана и натравить на нее. Ну, Оюана она тоже знала. А Чжу, при всех своих успехах, был всего лишь мальчишкой. Вспомнилось, как он стоял на холме, беспечный, озаренный солнцем, с юношеской самонадеянностью полагая, что мир будет подстраиваться под него по первому слову. Я хочу быть величайшим.

Как приятно будет увидеть его поверженным, подумала она.

Слуга с поклоном удалился. Мадам Чжан поддернула рукав и палочками грациозно положила самый жирненький кусок в миску мужа:

– Прошу вас, супруг мой.

Рисовый Мешок уплетал крабов, созерцая свой позолоченный сад. Опять он был недоволен – мысли постоянно возвращались к какой-то неприятности, как бы его ни развлекали и ни ублажали минуту назад.

– Юэ все досаждает мне с новым убранством своих покоев, дескать, когда уже? – Он кинул пустую клешню наземь. – Ты ей говорила, что надо подождать?

Юэ, новая наложница Рисового Мешка, оказалась более требовательной, чем вправе себе позволить девушка ее ранга. Конечно, Рисовый Мешок даже не подозревал, откуда берутся средства на все его прихоти и какое можно найти применение деньгам, помимо позолоченных листьев и капризов наложниц.

Юэ Королеве надоела. Присутствие наложницы было трещинкой в безупречно гладком льду ее брака. Однако это может подождать. Она оценила степень раздражения Рисового Мешка. Широкие, но мягкие плечи, грудь, раздувшаяся от чувства собственной важности. Мужчин так легко читать. Он был раздражен, правда, не слишком. И она опустила глаза. Скромная, непритязательная…

– Прошу простить эту недостойную женщину за задержки. Было необходимо снарядить армию генерала Чжана против Чжу Юаньчжана. Как только мальчик будет разбит, я вплотную займусь резиденцией вашей наложницы. У меня есть на уме один мозаичный орнамент. Думаю, с ним новые покои станут выглядеть очаровательно.

Последовательность его реакций была приятно предсказуемой: он смягчился, позволив себя успокоить, но тут же рефлекторно приосанился:

– Вечно ты просишь денег, младший брат! Неужели так сложно победить мальчишку и сучку без яиц?

Он говорил шутливо, но шуткой его слова, конечно, не были. Это была нападка на брата, который проглотил ее, как проглатывал любое обвинение, брошенное в его адрес. Королева бесстрастно подумала, каков был бы исход, случись Рисовому Мешку сразиться с любым из этих двоих. Он взялся за следующую крабью клешню и погрозил ею генералу Чжану:

– Работай усердней, младший брат, чтобы я мог получить Мандат. Это наш долг. – На миг он словно ушел в себя, и его жена насторожилась, точно от прикосновения настоящей опасности. – Я не люблю ждать.

Генерал ответил с небольшой заминкой, и Королева прочла в нем подспудную мощную вину. Скрытый огонь, подумала она с волнением. Оранжевое пламя. Не Рисовый Мешок, а генерал владеет Мандатом с тех самых пор, как впервые предал брата в ее объятиях. Тогда чувство вины волновало и радовало ее как знак успеха. Но с тех пор вина давно выгорела в нетерпение.

Генерал Чжан улыбнулся, скрывая виноватое выражение, но его брови печально сдвинулись. Это ее тоже раздражало. Зачем тебе обязательно нужно цепляться за всякую бесполезную чушь? В чем смысл? Он сказал брату:

– Я надеюсь, траты не доставляют вам большого неудобства. Ваша супруга хорошо все продумала.

Рисовый Мешок фыркнул:

– Ты восхваляешь ее больше, чем она заслуживает! Как я устал от женских капризов… Жена, отложи денег на новое убранство покоев, чтобы их закончили поскорее и наложница перестала мне досаждать. И не обижай ее. А то я вас, женщин, знаю. Не жалей денег, пусть у нее будут покои не хуже твоих.

Королева склонила голову:

– Эта женщина сделает, как желает ее супруг.

Недолго тебе осталось быть моим супругом, подумала она. Когда генерал Чжан разобьет Чжу Юаньчжана, настанет время отбросить вину и совершить необходимое.

– Эта женщина не решается доставлять неудобство своему супругу, но, прошу вас, позвольте ей высказать еще одну, последнюю просьбу. Нам собирается нанести визит сосед, живущий вверх по реке. Пожалуйста, окажите ему достойный прием. Дайте оценить вашу щедрость, осознать высоту вашего положения. Покажите, что мы процветаем. Эти усилия окупятся сторицей.

Позолоченные листья терлись друг о друга со скрежетом, как коготки голубя по свинцовой крыше. Она позволила своей улыбке коснуться генерала Чжана, обещая ему близость, когда ее муж будет занят гостем. «Не торопись».

* * *

Генерал Чжан нырнул в покои Королевы с черного хода. За спиной у него на миг открылся прямоугольник черного вечернего сада. В чаше каждого листа сиял свет праздничных фонарей, ярких, точно карпы. Фестиваль Середины Осени.

Он с мягкой улыбкой сел на знакомый диван под висячими клетками с ее обожаемыми птичками. Чжан Шидэ был не самого могучего сложения, но благодаря своему решительному виду производил впечатление благородного человека как в бою, так и на тайном свидании. Она знала его и только поэтому могла разглядеть, насколько он устал. Никакие развлечения не выветривали полностью эту усталость. Вот что бывает, когда делаешь из праведника подлеца. Ей льстило, что он опечален из-за нее. И льстило еще больше, что он готов нести эту ношу и дальше из любви к ней.

– Надо было мне зайти позже, – заметил он, пока Королева разливала чай. – Рискованно – слишком рано. Пусть он и занят гостем.

Замечание попало в точку. Она поставила чайник и недовольно сказала:

– Ты, конечно, генерал, но поверь мне – этого тупого борова я всегда обведу вокруг пальца!

И немедленно пожалела о своих словах. Хоть муж и надоел ей до смерти, глупо было демонстрировать недовольство. Генерал Чжан старательно убеждал себя в том, что можно обманывать Рисового Мешка и оставаться верным братом, поэтому преисполнялся чувством вины всякий раз, как того открыто критиковали при нем. Она отвернулась только для того, чтобы показать генералу свою обиду. Пусть теперь попробует ее задобрить.

Но в глубине души Королеве просто не хотелось видеть укор в его глазах. Вина! Вот уж бесполезное чувство. Именно оно не дает ему сделать то, что нужно ради их общего будущего. Неужели он и сейчас врет себе, что счастливый конец возможен? Неужели думает, что ее недалекий, себялюбивый муж, чувствительный к малейшему оскорблению, по доброй воле – с радостью – уступит трон своему брату с Мандатом? При этой мысли ей хотелось кричать.

– А ведь когда-то, в самом начале, ты была так ласкова со мной, – произнес за спиной его голос. Королева не ответила, и он продолжил:

– Я знаю, что тебе нелегко. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть, обещаю. Вот разгромлю Чжу Юаньчжана…

Совсем чуть-чуть. Потерпи. Скоро. Она это слышала тысячу раз. И всегда так искренне. Но ждать от этого было ничуть не легче. Королева с раздражением подумала, что он бы никогда и брата не обманул, и Мандата не обрел, если бы не она. А все эти годы тоскующих переглядываний за обеденным столом под носом у супруга! Другой давно бы угадал ее желание и сделал первый шаг. Но Чжан Шидэ готов был вечно довольствоваться взглядами, собственной болью и чистой совестью.

Нужно снова сподвигнуть его на действия!.. Она могла убить Рисового Мешка и не оставить генералу никакого выбора, кроме как выйти из тени и взять свое. Но ведь он никогда ее не простит. В своем горе генерал приукрашивал бы прошлое, вспоминал, как чванливый старший братец учил его контрабанде, изыскивал для него первые возможности… но забыл бы, как Рисовый Мешок раз за разом доказывал, что недостоин восхищения своей жены. Генерал бы обвинял ее в том, что она разрушила счастливое будущее, которое и так никогда бы не наступило. Он изгнал бы ее как преступницу, лишь бы избавиться от чувства вины…

А потеряй она его – что тогда останется?

Королева обернулась и опустилась на колени у его ног. Взяла за руку.

– Разве смеет женщина придираться! Прости меня. Я говорила необдуманно.

Лучше, конечно, было бы покончить со всем этим побыстрей. Но она дождется его триумфального возвращения. А там – возведет его на трон как своего нового супруга. Когда же он возьмет Даду, между ним и императорским титулом уже не будут стоять ни брат, ни его совесть.

Муж не утруждал себя визитами в ее покои, поэтому вместо роскошных ковров, которые он предпочитал, – так легко о них запнуться, когда идешь нетвердой походкой, – полы тут были голые. Она стояла коленями на твердом, почти не замечая боли и думая с удовлетворением, что эти обнаженные доски создают очаровательную картину, радующую глаз мужчин, которые мнят себя благородными и великодушными: женские юбки мягкими волнами расплескались по натертому до блеска полу, будто опавший цветок сливы, грациозный стан покаянно склонился, подобно стебельку.

Генерал Чжан весело прищурился, словно прекрасно понимал, что она делает, но все же не мог устоять.

– И почему мне кажется, что это я должен просить прощения?

Спустя мгновение он усадил ее к себе на колени. Тяжелый шелк его одеяния был холоден, и от него пахло морозным ночным воздухом. Даже в такие моменты, когда они были максимально близки, он прикасался к ней настолько нежно и благоговейно, будто она может сломаться. Она ощутила легкое презрение. Перед чем он благоговеет? Перед нарисованным кукольным личиком, в котором нет ничего от ее истинного лица, как и в притворном желании нет ничего от нее настоящей? Эта нежность как бы отрицала все, чего она достигла к моменту их встречи. Если бы неосторожное прикосновение могло сломать Мадам Чжан, она давно сломалась бы.

Минуту он просто держал ее в обьятиях. В высокой прическе застряли крохотные красные листики. Наверное, нацеплял, когда пробирался к ней через сад. Пряди на висках еще не отросли так, чтобы можно было зачесать их наверх, и вились небрежно у лица. Шелк его наряда нагревался их теплом. Затем, ощутив наконец намерения генерала, она отклонилась от поцелуя. Неприкрытое огорчение забавляло. Ей нравилось дразнить любовника, разжигать желание. Главное – не переусердствовать. Она соскользнула с коленей генерала и с легким смехом потянула его в спальню.

В искусстве дождя и облаков генерал Чжан спешить не любил. Будь на его месте другой, Королева досадовала бы на эту медлительность, на необходимость хвалить чужие усилия. Нет, в нем не было ничего особенного. Обычный мужчина, с обычными желаниями, и ее тело принимало его с тем же отстраненным осознанием собственных ощущений, с каким она опускалась коленями на твердые половицы, или шла пешком, или ела что-нибудь слишком горячее или холодное. Но с ним было легко. Со временем он стал особенным в длинном ряду взаимозаменяемых. Она уже не собирала по крупицам его слова и жесты, чтобы сложить мозаику и понять, что он чувствует, а воспринимала генерала целиком. Он был знаком ей, словно дерево, выращенное из семечка. Притворялась она до такой степени инстинктивно, что это уже не казалось работой.

Он был на ней и в ней. Она обняла его жилистое тело и ощутила, как разливается мягкое удовлетворение, успокаивающее, словно теплая ванна. Прямо сейчас никуда не надо рваться. Она вложилась в него, и каждый миг потрачен с пользой.

После они лежали, переплетя пальцы. Тепло еще не погасло, и она сказала, повинуясь импульсу:

– Пойдем вместе завтра любоваться луной на празднике? Я устрою так, чтобы он был занят.

Ложе, стоявшее в глубине комнаты, с трех сторон закрывали ширмы из ароматного сандалового дерева. С четвертой стороны колыхалась двойная занавесь из парчи и газа. На этот раз они не поленились задернуть только газовую. Сквозь мерцающую ткань комната смутно светилась оранжевым, как мир сквозь языки пламени.

Он стиснул ее руку, словно извиняясь:

– Не могу.

Ее это задело:

– Что значит – не могу?

– Уже пообещал отвезти семью в холмы по случаю праздника. Здесь, в Пинцзяне, мы нечасто проводим время вместе. Хочу, чтобы у нас с сыном остались общие воспоминания об этом городе.

Его семья. Жена, сын. Она никогда их не видела. Чжан Шидэ прилагал все усилия, чтобы две стороны его жизни не пересекались. А вот теперь они вторглись в их теплый, уютный мирок и как будто украли что-то у нее. Даже не украли – испортили. Испортили то, что она так долго и старательно выстраивала. Правильно делает, что не дает нам пересечься, зло подумала Мадам Чжан. С нее бы сталось избавиться от них давным-давно. Наверное, генерал это понимал. Ее накрыло мимолетное, незнакомое чувство: неприятно, что он знает темную сторону ее личности и даже принимает меры предосторожности.