Текст книги "Русалка"

Глава 21

В очаге потрескивали поленья. Ондайн постепенно приходила в себя, туман, который до того окутывал ее сознание, рассеялся. Она открыла глаза и увидела перед собой веселое желтое пламя. Комнату освещал только этот мягкий свет, не горело ни одной свечи.

Ее глаза постепенно привыкли к полутьме и мерцающим отблескам пламени. Обстановка казалась ей непривычной. Она лежала в комнате Уорика на его огромной кровати, на чистых простынях. Подняв руку и посмотрев на обшитый белыми кружевами рукав ночной рубашки, она догадалась, что кто-то искупал ее и одел.

В комнате было тепло, спокойно и уютно, но Ондайн пронзил холод, когда она вспомнила петлю, во второй раз накинутую на ее шею, и полные безумия глаза Матильды.

Но Уорик… снова Уорик спас ее, прежде чем страшная петля окончательно затянулась на ее шее.

И все-таки она была счастлива. Она исполнила свое обещание. Не так много за дарованную жизнь, но все-таки… Теперь Уорику больше не придется жить в томительных размышлениях о роковой силе, преследующей его и убившей его прекрасную жену, Женевьеву. Он будет свободным… так же как и она.

Конечно, его слова глубоко ранили ее сердце и гордость! Она мечтала в один прекрасный день предстать перед ним законной владелицей обширных земель и титула, ласково улыбнуться и пройти мимо, чтобы выбрать любого другого, только не его! О, как страдала ее гордость! Но еще больше страданий приносила любовь. Ондайн испытывала невыносимую боль при мысли о том, что она вынуждена покинуть Уорика.

Отчаяние овладело ею, угрожая свести на нет все добрые намерения. Она уедет. Сегодня же вечером. Теперь она не нужна Уорику; тайна раскрыта, опасности больше нет; она выполнила свою роль. Теперь граф Четхэм захочет отправить ее в колонию, спрятать где-нибудь подальше от глаз, пока он будет добиваться развода у Карла и англиканской церкви. Она не имеет права мешкать, тем более что неизвестно, что еще у него на уме.

Ондайн вздохнула, но, испугавшись, что вздох может легко перейти в рыдания, потянулась и только тогда заметила в углу комнаты какое-то движение. Это был Уорик. Он сидел в тени, но глаза его блестели, как чистое золото под солнечными лучами.

– Ондайн…

Она улыбнулась. Конечно, у него скверный характер и невероятное высокомерие, но он был человеком слова. Он ни разу не предал ее, не нарушил обещания охранять ее жизнь и всегда оказывался рядом, когда она в нем нуждалась.

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, уже совсем нет головокружения.

Он нашел руку Ондайн и слегка пожал ее.

– Надеюсь, больше и не будет. Вас опоили настоем из семян мака. Лотти обнаружила его на кухне.

– Матильда…

– Она мертва, да! Отошла с миром, бедная женщина.

– А Клинтон?

– Он скорбит, разумеется. Уорик погрузился в молчание.

– Она была моей тетей, как вы знаете, и жила в этом замке с самого моего рождения. И никто из нас не догадывался… Мы и представить себе не могли!

– Я сочувствую вам, Уорик. Он вздохнул и помолчал.

– Но все же я рад, что Юстин и Клинтон невиновны. Легче простить и смириться с безумием, чем с вероломством. И слава Богу, что все кончено.

– А вы… помирились с Юстином?

Он кивнул, держа ее руку и рассеянно перебирая ее пальцы:

– Да, разумеется. Это не потребовало больших усилий. Он понял, что и во мне самом сидело безумие и оно было порождено страхом. Ведь Юстин ничего не знал о том, что однажды на вас уже напали в церкви и сбросили в склеп. И Клинтон… Клинтон тоже не знал. Видите ли, когда я говорил, что Женевьеву убили, никто мне не верил. Все думали, что от горя я лишился рассудка и ослеп. Клинтон считает себя виноватым, что не распознал вовремя болезнь своей матери. Мы с Юстином пытались его успокоить. Никто из нас не догадывался о кошмаре, который жил в сознании Матильды и преследовал бедную женщину.

Ондайн опустила ресницы и смотрела на длинные смуглые пальцы, которые лежали на ее руке. Ей хотелось заплакать. Уорик говорил с такой грустью и выглядел таким осунувшимся и измученным. Когда он спал последний раз? Возможно, ненадолго прилег перед их отъездом домой. Он был напряженным и грубым, но все время проводил около нее, все время был на страже. Да и этой . ночью он почти не спал. Она запомнит надолго холодную грубость его слов, острых и ранящих, как кинжалы! Его высокомерие, безжалостность, самоуверенность и желание властвовать над всеми! Уорик Четхэм – полновластный хозяин в своих владениях, который распоряжается жизнью всех тех, кого он может подчинить себе. Она не должна забывать об этом. Она должна уйти от него.

– Уорик, что же теперь ждет Матильду на том свете? Церковь считает самоубийство величайшим грехом, но я верю, что Господь сжалится над ее несчастной душой…

– Я тоже верю, – кивнул Уорик. – В ее жилах текла кровь моего дедушки, так что мы похороним ее в земле Четхэмов. А самоубийство… Думаю, не следует называть это так. Болезнь убила Матильду, и мы отслужим мессу за упокой ее души. Будь спокойна!

Ондайн радостно кивнула. Если бы Уорик обнаружил хладнокровного убийцу, который действовал ради личной выгоды, то был бы беспощаден к злодею. Но Матильда – другое дело. Ондайн была счастлива и горда, что теперь все представители рода Четхэмов – законные или побочные – были уверены, что в любой момент поддержат друг друга.

– Клинтон очень расстроен. Ему кажется, что он отдал вас прямо в руки смерти.

– Он не должен так думать. На самом деле он хотел… защитить меня от вас.

– Кстати! – В голосе Уорика прозвучали те опасные ноты, которые она хорошо знала. – Почему вы бродили около конюшен? Как ухитрились пройти мимо Джека? Он клялся, что вы не выходили из дверей.

Ондайн задумалась и решила, что лучше рассказать ему о коридоре, винтовой лестнице и двери. Все равно для побега она воспользуется другой дорогой. Сегодня ночью он так сильно устал, что будет спать как убитый, и она спокойно выйдет через дверь.

– Из моей комнаты ведет потайной ход. Уорик раздраженно огляделся:

– Я же все обыскал…

– Это за занавеской… – сказала она тихо. Он выругался сквозь зубы:

– Завтра он будет открыт! Когда-то мы прятали роялистов и беглых священников! Но теперь эти времена кончились; больше у меня в замке нет секретов.

Ондайн загадочно улыбнулась, вовсе не уверенная в правоте его слов, и, собираясь встать с кровати, сказала:

– Я хочу увидеть Клинтона и утешить его…

– Нет, не сейчас. Увидитесь завтра.

Завтра… Значит, он собирается отправить ее после полудня. Но сейчас… Как он сейчас нежен и как горяч! Она жаждала его прикосновений. Она вспомнила обо всем прекрасном, что было между ними и что она унесет с собой завтра в пустоту! Она не хотела ни говорить, ни думать об утре в преддверии разлуки с замком Четхэм.

Она хотела последнего всплеска волшебства, иллюзии, мечты; хотела забыть этот мир, хотя бы на несколько часов…

Уорик потрогал ее выбившийся из прически локон, нежно прикоснулся горячими губами к ее лбу и грустно улыбнулся:

– Нам о многом нужно поговорить, многое решить, но только не сегодня. Я до сих пор вздрагиваю, когда думаю, как близко была смерть…

– Как же вы нашли меня? – прошептала она.

– Каким-то наитием, – сказал он. – Джеку пришла в голову благословенная мысль поискать в церкви. Я побежал туда, но без Клинтона и Юстина никогда бы не разбил эту дверь. Опасность была так близка, мадам. Но больше нет нужды испытывать вашу выдержку. Спите, а я желаю, чтобы ночные кошмары не мучили вас и чтобы вы хорошо себя чувствовали.

Он поднялся и хотел уже уйти… оставить ее! В эту последнюю ночь!

– Но я прекрасно себя чувствую! – возразила Ондайн.

Она поймала его руку. В ее глазах промелькнула тревога, сменившаяся мягким нежным мерцанием. Она опустилась на колени, удерживая его руку и не позволяя ему удалиться.

– Уорик. Я…

– Нет, сегодня никаких разговоров! – скомандовал он. – Вы должны лечь в постель и постараться уснуть, чтобы быстрее поправиться!

– Но я вполне здорова! – сказала она с дрожью в голосе и, чувствуя, как краска стыда заливает ее щеки, прошептала: – Пожалуйста! Я… – Она помедлила, собираясь с духом, и, подняв глаза, неожиданно спросила: – Как я оказалась здесь в таком… виде? – Она оглядела длинную белую ночную рубашку. Ее щеки горели, а голос срывался до шепота. Боже, дай силы! – Неужели это вы выкупали и одели меня?

– Да, я вместе с Лотти. – Уорик погладил ее по щеке и с грустной улыбкой добавил: – Да, госпожа! Сегодня вы можете меня не бояться! Даже у чудовищ есть пределы! Ондайн, это…

Она приложила палец к его губам. Он затих, удивленно приподняв бровь.

– Милорд, не надо слов. Утро вечера мудренее, а сейчас…

– Что сейчас?

– Сейчас я умоляю вас: не оставляйте меня.

– Если вы просите, я не оставлю вас, миледи. Я просижу рядом с вами всю ночь…

– Вряд ли у вас получится, – сказала она, смотря на него горящими глазами, – потому что вы, лорд Четхэм, самое непослушное из всех чудовищ!

Еле заметная улыбка показалась на его губах, и он оживленно посмотрел на нее:

– Миледи, следите за своими словами и говорите только то, что действительно хотите сказать. Мне с таким трудом удается быть рядом с вами и удерживаться от прикосновений! У меня и без того тяжело на сердце, а тут еще приходится бороться с искушением! Из-за меня вы претерпели много жестокостей, но, поверьте, я желаю вам только спокойствия и счастья.

Она спустилась с кровати и подошла к нему. Сегодня в последний раз она хотела насладиться его близостью и разделить с ним ни с чем не сравнимый восторг любви. Почувствовать его нежность, его испепеляющую страсть, которая проникала до самых глубин ее существа, вызывая ответный огонь.

– Милорд! И сегодня я жажду счастья!

Уорик по-прежнему не двигался и молча смотрел на нее. Она проклинала его за то, что ей приходится прибегать к недостойным женским ухищрениям! Зато теперь-то он наверняка не сможет ей отказать!

Ондайн потянула рубашку с плеч, та легко соскользнула вниз и невесомым облаком легла у ног, открывая наготу стройного тела, позолоченного отблесками пламени, божественно прекрасного и… дьявольски соблазнительного.

Уорик резко выдохнул, почувствовав сильное возбуждение. Кровь бросилась ему в голову, пульсировала и кипела во всем его теле. Боже, Ондайн, эта самая прекрасная и самая невероятная возлюбленная! Несмотря на всю боль, которую он причинил ей, она пришла к нему…

Его таинственная русалка, которая получила новую жизнь, связавшись с ним узами брака, смотрела на него, подобная вечно торжествующей Афродите. В ней были огонь, и свет, и жизнь – все, к чему он теперь стремился! Любовь, и боль, и страх – все, что составляло смысл его существования…

Кто она, эта богиня? Простая ли девушка, графиня ли, она, без сомнения, была самой прекрасной женщиной, какую он когда-либо встречал, она, его возлюбленная.

Уорик подошел к ней, провел рукой по ее волосам, сжал плечи и жадно прильнул губами к ее шее. Прошла целая вечность. Наконец он тихо прошептал ей на ухо:

– Вы уверены, мадам, что хотите сейчас именно этого? Если я останусь минутой дольше, я уже не смогу уйти.

Она обняла его и прижалась всем телом, затем встала на цыпочки и нежно коснулась губами его губ, еще и еще раз. Он сжал ее так, что хрустнули ее хрупкие кости, и вскрикнул от переполнявшего его счастья. Ондайн, русалка! Вихрь страсти, желания и любви закружил его в волшебном танце. Уорик заговорил, но Ондайн остановила его поцелуем.

– Сегодня никаких слов, – прошептала она.

Горькая правда не помещает им этой ночью! Жестокая реальность не разрушит иллюзий! Пусть ветер за окном яростно бросается на каменные стены, вторя ярости их страсти, а дождь барабанит тяжело и часто, как пульс их крови. Буря за окнами была бурей в их сердцах, прекрасной и жестокой, бесконечной и свободной.

Русалка, волшебница, загадочное существо! Она любила его сладостно и страстно, отдавая всю себя, как никогда раньше.

Он предавался ей всем телом, всей душой, наполнял ее снова и снова, с дрожью, трепетом, стоном…

В каждом прикосновении – благоговение, в каждом взгляде – обожание, в каждом поцелуе – наслаждение.

– Ондайн, Ондайн… – повторял он в сладком забытьи. Но когда простые слова «я люблю тебя» готовы были сорваться с его губ, она снова прикоснулась к ним пальцем, упрямо, помотала головой и умоляюще произнесла:

– Не надо слов! Сегодня никаких слов, прошу тебя!

Пусть так! Для слов у них будет завтра, и, может быть, не найдется ни одного более красноречивого, чем молчание этой ночи.

Он кивнул, прижал ее к груди и впервые за долгое время заснул спокойно, без страха за нее.

Уставший до предела, Уорик уснул быстро. Его дыхание сделалось ровным, напряженность в лице исчезла. В этот момент он ; казался очень молодым и красивым.

Ондайн тихо лежала рядом с ним и смотрела на него, стараясь запечатлеть его черты в сердце и памяти. Строгие и четкие линии Ч его лица, чувственный изгиб полных губ, полукружие бровей. Она осмелилась даже пробежаться пальцами по его груди, потрогать плотные мускулы, курчавые волосы.

Но вот Ондайн вздохнула и осторожно встала с постели. Ее взгляд упал на туалетный столик: на нем лежала груда золотых монет, которые Уорик собирался дать ей с собой в колонию.

Увидев эту поблескивающую горку – подтверждение его намерений отправить ее завтра за океан, – Ондайн горько улыбнулась. Что ж, деньги ей пригодятся! Но она уже не могла обманываться. Да, он искусный любовник, похотливый сластолюбец, который никогда бы не отверг хорошенькую девушку. Но цену его чувств определить нетрудно: что далось даром, и потерять не жалко. Иллюзия любви разбилась окончательно.

Ондайн тихо пошла в свою комнату, надела простое, неброское платье, теплые чулки и самые удобные ботинки. Потом она отыскала плащ из грубой коричневой шерсти с огромным капюшоном, в котором ее без труда примут за паломницу. Больше она ничего не взяла, чтобы путешествовать налегке, поскольку сейчас самым важным для нее была скорость.

Если бы Уорик сейчас проснулся, он наверняка нашел бы повод еще раз проявить свой гнев… Лорд Четхэм не выносил непослушания.

Лорд Четхэм…

Время летело быстро. Она аккуратно сложила монеты в карман, но все не решалась уйти и смотрела на Уорика полными печали и любви глазами.

Любовь! Это прежде всего слабость, сокрушительное чувство! Она должна помнить о чести и дочернем долге. Ее гордость и принципы, воспитанные в ней с самого рождения, укрепляли ее, но любовь, коварное, своенравное чувство, удерживала ее здесь, заставляя трепетать при виде этого прекрасного мужественного человека.

Птичий щебет разогнал наконец сладостный гипноз. Одно последнее прикосновение…

Она поцеловала его в лоб, усилием воли сдерживая слезы, и быстро вышла из комнаты, прижимая руку ко рту, чтобы не застонать.

Джека в холле не было. Преданный друг не сторожил больше по ночам. Она прошла через холл, спустилась вниз по лестнице и вышла из замка.

Она не оглядываясь подбежала к конюшне и, войдя внутрь, тихонько позвала кобылу. Животное откликнулось легким пофыркиванием и шумным дыханием. Стараясь не разбудить молодого конюшего, Ондайн оседлала и взнуздала кобылу, вывела ее из стойла и только тогда обернулась на дом.

Дождь прекратился; ветер утих. Четхэм стоял во всей своей красе и гордости, угрюмый и неприступный, как его хозяева, и бесстрашно встречал ветры и бури, приходившие с севера.

«Уорик!» – кричало ее сердце.

Она не была больше графиней Северной Ламбрии леди Четхэм, «висельнои» невестой Уорика. С этого момента она снова стала герцогиней Рочестерской, готовой отстаивать свои права.

– А теперь домой! – скомандовала Ондайн лошади. – Ко мне домой! – добавила она тихо и, развернув кобылу, пустила ее в галоп.

Далеко в лесу послышался волчий вой, больше похожий на жалобный плач. «Это самцы зовут своих самок, – подумала Ондайн с тоской и изумлением. – Эти животные ищут себе подруг, чтобы навсегда связать с ними жизнь».

Но чудовище Четхэма совсем не напоминало ей волка, который рыщет по лесам в поисках подруги, как бы далеко она ни забрела. Не желая слишком долго размышлять об этом, Ондайн крикнула ветру:

– Рочестер!

И, как будто отвечая ей, гулкое эхо разнесло ее имя.

Часть третья
ГЕРЦОГИНЯ РОЧЕСТЕРСКАЯ
КРУГ ЗАМКНУЛСЯ

Глава 22

Ондайн удалось добраться до Лондона с группой святых сестер. В городе она потратила почти все деньги Уорика на приобретение роскошных нарядов – она хотела появиться дома в полном великолепии.

Двадцать второго октября в нанятом экипаже Ондайн въехала на мощенную булыжником дорогу, ведущую к ее дому, дворцу Дуво, названному так в честь основоположника их рода. Покрытый свежевыпавшим снегом, первым в этом году, он напоминал сказочный хрустальный дворец.

Она отодвинула с окна занавеску и, кутаясь в манто из серебристой лисицы, которое купила в Лондоне, смотрела на дом.

«Ах, как здесь хорошо! – думала она, и сердце ее сжималось от боли и сладостных воспоминаний. – Какой наш дом красивый. Совсем не похож на Четхэм!» Дворец, построенный в начале века, в эпоху Джеймса Первого, ничем не напоминал старинные постройки. Предок Ондайн, француз, служил при дворе молодой шотландской королевы Марии, которая до смерти мужа недолго царствовала во Франции. После его кончины Мария вернулась в Шотландию, и вместе с ней Дуво переехал в Эдинбургский дворец; со временем он сделался незаменимым для Джеймса, сына Марии, и, когда тот взошел на престол после смерти Елизаветы Первой, переехал в Лондон вслед за своим господином.

Тогда же он и был пожалован землями и провозглашен герцогом Рочестерским. Этот основатель английской линии рода построил не замок для защиты, а красивый дворец.

Окруженный прекрасными садами, дворец Дуво был украшен! высокими башенками, изящными арками, резными окнами. Его! пропорции пленяли совершенством. Ворота во внутренний двор всегда стояли открытыми, как: и сейчас. Хозяин обычно встречал гостей внутри, у парадной двери.

Хозяин! Рауль всю жизнь мечтал им называться!

Ондайн кусала до красноты губы и щипала себя за щеки, чтобы чрезмерная бледность не выдала ее волнения. Карета въехала через ворота во внутренний двор. Слуги, завидев гостью, должны предупредить дядю или Рауля о прибывшей карете. Возможно, они подождут, пока она сама войдет в дом. А может быть, любопытство заставит их встретить ее у входа.

Карета дернулась и остановилась. Ондайн не стала дожидаться, пока кучер откроет дверцу, и выскочила из кареты сама, кутаясь в серебристый мех и глядя вверх, на окна родного дома. Он был так прекрасен, настоящий ледяной дворец, искрящийся и переливающийся от инея.

Резные двери отворились. На пороге стоял Джем, обожаемый паж ее отца. Он состарился, лицо его покрыли морщины, чего раньше Ондайн не замечала. Он долго смотрел на девушку, потом как будто вздрогнул, побледнел и начал медленно спускаться по лестнице навстречу нежданной гостье.

– Ондайн? – благоговейно прошептал Джем се имя, как будто не верил своим глазам.

Она улыбнулась, готовая расплакаться от встречи с ним. Старик подошел к девушке, она крепко обняла его, но тут же ослабила объятия – таким хрупким и слабым показалось ей тело старика.

– Джем, !

Он с трудом оторвался от нее. Она улыбалась со слезами на глазах. До этой минуты у Ондайн ни в чем не было уверенности. Она приехала без какого-либо определенного плана, просто чтобы взглянуть в лицо тем, кто причинил ей зло. Но сейчас она поняла; – как бы ни были велики ее страдания, она выбрала правильный путь. Краткий миг встречи с Джемом убедил ее, что несправедливость не должна остаться безнаказанной.

– Госпожа, госпожа, моя госпожа! – причитал Джем, хватая ее за руки и глядя на нее с тревогой. – Мы обыскали полстраны! Молили Господа! И даже когда все сочли вас умершей, я чувствовал сердцем, что это не так! Когда я услышал страшную новость про вашего отца, я не поверил! Он был самый лучший хозяин. Я не переставая ломал голову: как он мог оказаться предателем? Он был против казни старого короля, так зачем же ему потребовалось убивать нового? И вы, госпожа, впутаны во вес это! Невозможно! – Вдруг его морщинистое лицо сделалось крайне озабоченным. – Мы спрячем вас…

– Джем! – гневно донеслось с порога.

Ондайн застыла при звуке дядиного голоса. Капюшон скрывал ее лицо и волосы, и он не узнал ее.

– Если у нас гости, – продолжал дядя, – пригласи их в дом, болван! Не стой там, как осел!

Ондайн повернулась, отбросила капюшон и взглянула дяде в лицо.

Вильям принадлежал к фамилии Дуво по какой-то весьма отдаленной родственной линии. Дедушка-Ондайн женился на матери Вильяма после смерти первой жены и дал Вильяму имя. Мальчик рос вместе с отцом Ондайн как его родной брат, ни в чем не чувствуя себя ущемленным. У братьев родились дети, и Вильям с малых лет внушал своему сыну, что со временем он женится на Ондайн и дворец Дуво перейдет прямо ему в руки. Ондайн и вообразить не могла, какой дьявольский замысел зрел в голове ее дядюшки.

Она сдержанно улыбнулась дяде, ломая голову над мучительным вопросом: остался бы в живых ее отец, если бы она тогда согласилась выйти замуж за Рауля? Сейчас она готова была заплатить какую угодно цену, но отца не вернуть.

Вильяму было под пятьдесят. Он сохранил густые темные волосы и стройную фигуру, крепкую для своего возраста. У него были очень длинный и тонкий нос, узкие губы, которые неприятно извивались, когда он желчно шутил. Но в общем, этот высокий и даже по-своему красивый человек не без оснований мог рассчитывать на внимание женщин.

– Здравствуй, дядя, – просто сказала Ондайн.

– Ондайн… – назвал он ее по имени, глядя на нее как на привидение. В этот день она оделась во все белое, так что со страха ее можно было принять за восставшего из мертвых духа. Из-под пушистого мехового манто выглядывали белая бархатная юбка и лиф из белого льна и кружев. И тем ярче казался цвет ее глаз, щек и золотистый блеск волос.

Прошло уже столько времени, и Вильям совершенно уверовал, что его племянницу давно разорвали дикие лесные звери. Но вот она вернулась, великолепно одетая, сама элегантность и красота!

Вильям схватился рукой за сердце. Ондайн, сладко улыбаясь, подумала, что он недалек от апоплексического удара. Вокруг стояла тишина. Бесшумно падали пушистые хлопья снега.

– Ты жива, – произнес он наконец. Она засмеялась:

– Да, дядя.

– И ты посмела сюда приехать, предательница!

Она снова засмеялась, но на этот раз довольно жестко:

– Брось, дядя, ведь ты разговариваешь со мной, а не с каким-нибудь олухом, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца!

Он быстро перевел взгляд на Джема и обрушился на него с нескрываемой злобой:

– Иди в дом! Нам нужно поговорить. И присмотри за вещами своей госпожи. Ондайн, пойдем.

Она улыбнулась, наклонила голову, подобрала юбки и стала подниматься по лестнице. На верхней площадке Вильям неожиданно вцепился ей в руку длинными сильными пальцами так больно, что она чуть не вскрикнула.

– В мой кабинет! – прошипел он.

– Хорошо, дядя, – ответила девушка сдержанно.

Они прошли через зал, мимо большой комнаты справа. Ондайн быстро заглянула в нес и увидела, что ничто не изменилось с того далекого дня, когда она уехала из дома. В огромном, на всю длину стены, камине горел огонь. Длинный стол времен Тюдоров по-прежнему занимал середину комнаты. Буфет все так же украшали прекрасные ирландские кружева се матери, и в нем все так же поблескивал серебряный сервиз.

– Идем! – резко сказал Вильям, подтолкнув ее вперед так, что она чуть не упала. Опустив голову, Ондайн злорадно улыбнулась, поняв, что он чрезвычайно напуган и пытается всячески скрыть ее от глаз домочадцев.

Он влетел через открытую дверь в свой кабинет. «Его кабинет! Нет, это кабинет отца», – подумала она с болью. В окно виднелись длинные ряды живой изгороди. Большую часть комнаты занимали сундуки и книги, преимущественно французские, поскольку Вильям считал, что французские вещи придают его жизни привлекательную загадочность.

Ондайн слышала, как закрылась позади нее дверь, но не обернулась и смотрела в окно на прекрасный падающий снег, зная, что дядя не спускает с нее глаз.

– Где ты была, черт побери, все это время? – закричал он.

Она повернулась, выскользнула из манто и небрежно бросила его на подоконник.

– Ах, дядя, где я только не побывала, даже в самом аду, – ответила Ондайн беспечно.

Глядя на нее с настороженностью, он большими шагами прошел через комнату к нише в стене, где стояли бесчисленные бутылки с самыми разнообразными винами и портвейнами. Не сводя с нее глаз, он опрокинул рюмку и налил еще одну.

Теперь он, кажется, взял себя в руки. Он подтащил кресло к столу и сел в него, махнув ей рукой и приглашая тоже сесть.

– Не дерзи мне, племянница, – предупредил он с угрозой. – Достаточно мне щелкнуть пальцами, и мои люди схватят и отведут тебя в Тауэр. В моем распоряжении есть улики, которые доказывают твое участие в заговоре с целью покушения на жизнь нашего короля.

Ондайн засмеялась:

– Ох, брось, дядя! Мы же одни! Чьих это рук дело? Разве не твоих, дядя? Это ведь тебя грела мысль завладеть титулом и имуществом моего отца!

Он поднялся с кресла, налил стаканчик портвейна и подал Ондайн, глядя ей прямо в глаза с жестокой улыбкой, скривившей узкие губы.

– Ондайн, я всю жизнь подозревал, что ты не слишком умна, но под ударами судьбы ты, кажется, и вовсе перестала соображать. Дура! Если уж осталась жива, то в первую очередь тебе следовало бы постараться и дальше сохранить свою жизнь. Но ты так глупа, что вернулась. Теперь рви на себе волосы, маленькая ведьма. Все равно ты ничего не изменишь. Все ясно. Твой отец погиб за попытку убить короля. Мы, твоя семья, пребываем из-за этого в немилости. Король знает, что у меня есть документы, подтверждающие твое участие в заговоре, и знает, что я, заботливый и любящий дядя, не хочу предавать свою племянницу. Карл неравнодушен к женщинам, Ондайн. Особенно к молодым и красивым…

Он задумался. Кажется, совсем успокоившись, он налил себе еще портвейна и поднял стакан за здоровье Ондайн.

– У тебя была возможность сочетаться браком с Раулем и сделать этот дом общим, но ты отвергла моего сына. Это будет стоить тебе жизни. Ты ведь сама понимаешь, что я не могу оставить тебя в живых.

Ее сердце бешено забилось. Она отпила глоток из стакана, надеясь, что огненная жидкость придаст ей смелости.

– Вы собираетесь убить меня прямо здесь, в вашем кабинете? А что скажут слуги?

Ондайн спокойно улыбнулась и прошлась вдоль стола, небрежно постукивая пальцами по счетам, которые лежали на столешнице. Затем она обратилась к Вильяму:

– Напоминаю вам, дядя, что именно я герцогиня Рочестерская.

– Да, но я твой законный опекун, пока тебе не исполнится двадцать один год. Еще два года, Ондайн! За это время ты вполне можешь оказаться в Тауэре или на плахе!

Ондайн обошла кресло, в котором сидел Вильям, и присела на край стола.

– Нет, дядя, мне совсем не хочется умирать, – сказала она с очаровательной улыбкой. – И именно поэтому я вернулась.

Вильям, сохраняя спокойствие, подошел к столу, уперся в него руками и посмотрел на племянницу с вновь пробудившимся интересом.

– Ты что, хочешь выйти замуж за Рауля? – спросил он.

– Когда-то вы предлагали мне эту сделку, не так ли? Если я выйду замуж за Рауля, улики против меня, которые вы собирались показать королю, исчезнут. Правда?

За дверью раздался какой-то шум.

– Кто там? – взорвался Вильям.

– Рауль.

Вильям что-то прошипел, подошел к двери и впустил сына, поспешно закрывая за ним. Рауль, даже не взглянув на Вильяма, бросился к Ондайн.

Он был очень похож на своего отца: высокий и подтянутый, с темными волосами и карими глазами. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы не вороватая манера держаться и выражение жестокости в лице. Семена зла Вильяма проросли, как видно, в его сыне. Судя по всему, Рауль с удовольствием пользовался свалившимся богатством. На нем были мягчайшие кюлоты из кожи молодого оленя, рубашка, богато украшенная галунами, а рукава и накидка из роскошной парчи.

Поначалу он смотрел на Ондайн так же, как и другие, – с удивлением, как будто не веря в реальность ее присутствия. Он протянул руку и потрогал ее огненные волосы, свободно падавшие на бархатное платье. Выражение в его глазах постепенно менялось. Вместо удивления появилась похоть. Ондайн похолодела и чуть вскрикнула в ответ на его легкое прикосновение, хотя он хотел просто удостовериться, что она – живая, а не мираж.

– Ты вернулась! – сказал Рауль.

Когда-то он был ее другом и наперсником, но до того ужасного дня она даже не догадывалась, что он любой ценой хотел завладеть ею и всем ее состоянием.

– Да, она вернулась, – сердито проворчал Вильям у него из-за спины. – И кажется, ничего не боится!

Вильям уже совсем оправился от растерянности и решил не церемониться. Он обошел стол, грубо схватил Ондайн за подбородок и повернул к себе лицом, пристально глядя ей в глаза:

– Сейчас ты выглядишь гораздо роскошнее, моя дорогая, чем при нашей последней встрече. Еще раз спрашиваю: где ты была?

– Дядя, – сказала Ондайн с королевским достоинством, которое она напускала на себя, когда считала необходимым, – не прикасайтесь ко мне. Я пришла к вам по делу, и первая моя просьба – держать от меня подальше свои обагренные кровью руки.

Вильям отрывисто и зло засмеялся, но освободил ее и, казалось, даже смутился:

– Девочка, если ты выйдешь замуж за Рауля, уверяю тебя, он-то уж даст волю рукам!

Она закусила губу, чтобы не крикнуть, что скорее умрет, чем разделит постель с Раулем, на совести которого тоже смерть ее отца.

Нет, еще не пришло время для этих слов. Ондайн опустила глаза, боясь себя выдать. Она должна быть очень осторожной и сыграть свою роль.

– Дядя, пока я не его жена. И кроме того… – Она содрогнулась от презрения. – Это он будет прикасаться ко мне. Только он один. А пока я требую оставить меня в покое!

– Ты требуешь?! – возмутился Рауль, но отец прервал его и снова уперся руками в стол.

– Ты требуешь, Ондайн? – произнес он спокойно. – Но это смешно! Вернувшись сюда, ты предалась целиком в мои руки! Твоя жизнь теперь зависит только от меня, а ты все еще разговариваешь как какая-нибудь принцесса-недотрога! Это я буду требовать, Ондайн, а ты будешь плясать под мою дуду и стараться мне угодить!

Она села в кресло и посмотрела на них с самым смиренным видом, хотя внутри кипела от ненависти и презрения.

– Рауль! – сказала она дружелюбно. – Давай договоримся, что до нашей свадьбы я могу рассчитывать на твое понимание!

Он стоял от нее так близко, что вполне мог коснуться ее еще раз. Она думала об этом с замиранием сердца. Этот человек не имел ничего общего с другом ее детства. В его темных глазах кипели ненависть, жестокость, алчность и какая-то тоска. Неужели он действительно когда-то любил ее?