Текст книги "Русалка"

Глава 26

– Уорик! – выдохнула она его имя, как только он позволил ей это сделать. Все вокруг закружилось.

– Он самый, миледи.

Ее одолевали настолько противоречивые чувства, что она с трудом могла в них разобраться: удивление, что это действительно Уорик; радость, что он рядом и снова держит ее в объятиях; ужас и тревога, что если кто-нибудь из слуг обнаружит мужчину в девичьей спальне, то убьет его в считанные секунды и будет оправдан.

И конечно, любовь! Потом снова страх, потому что он как будто сердился на нее. Его странный вид сбивал Ондайн с толку. Что происходит?

– Новый кузнец! – догадалась она вдруг.

– Совершенно верно. К вашим услугам, мадам!

Комната все еще кружилась у нее перед глазами! Ондайн никак не могла с этим справиться и боялась упасть в обморок. Но потом подумала, что обморок безотказно действует на мужчин и сейчас был бы вполне кстати.

Она закатила глаза, вздохнула, как бы теряя последние силы, и обвисла всем телом у него на руках. .

Уорик осторожно опустил ее на пол, но никаких нежностей за этим не последовало. Сквозь ресницы она увидела, как он присел рядом с ней, опершись рукой о колено.

. – Не трудитесь, Ондайн. Я ведь вам не Рауль, миледи, вспомните, я обыкновенный грубый мужлан.

– Идите вы к черту! – огрызнулась она.

Уорик засмеялся, но его глаза – единственное, что можно было разглядеть на его лице, – оставались очень серьезными. Его измазанные сажей щеки заросли щетиной, и весь он был покрыт грязью, черной угольной пылью и копотью от кузнечного горна.

– Какой вы грязный, – пробормотала она.

– Увы, но теперь круг замкнулся, и мы, кажется, квиты.

Он смотрел на нее сверху вниз. Распростертая на полу, она осознала неловкость своего положения и попыталась сесть, но он удержал ее.

– Что вы здесь делаете?

– Думаю, нетрудно догадаться. Я пришел за вами.

– Но… – возразила она, боясь впасть в истерику.

– Хотя вы и лгунья, моя дорогая герцогиня, но все-таки пока еще моя жена.

– Больше вас это не должно волновать.

– Напротив, меня очень даже волнует. Подумайте лучше, моя любовь, о своей бессмертной душе! – рассмеялся он.

– Убирайтесь, пожалуйста, отсюда и поскорее! И вообще как вы здесь оказались?

– Через балкон… И какое-то время мне придется приходить к вам именно этой дорогой.

– Разве вы не понимаете? Они же убьют вас. Он пожал плечами.

– Неужели это вас огорчит?

– Конечно! Вы спасли мне жизнь, и я не хочу подвергать опасности вашу!

– Ах, как трогательно! А что же мне сделать, чтобы заслужить вашу любовь? Может быть, я должен стать Раулем, чтобы вы бросились передо мной на колени!

Она сжала зубы.

– Рауль просто…

– Интересно, он тоже принадлежит к числу ваших мужчин?

– Моих мужчин?

– Ну конечно. Рауль, Юстин… Клинтон туда же. Джек! Хардгрейв… Король! Кто еще, моя дорогая?

– Не будете ли вы любезны уйти? Из вас получился очень глупый кузнец!

– Еще бы, я не из тех, кого легко дурачить, не так ли?

– Уорик! – Она понизила голос и прошептала более настойчиво: – Ради Бога, вы не отдаете себе отчета… Они убьют вас!

– Леди, хотел бы я посмотреть, как с этой задачей справится ваш дядя или этот слезливый Рауль. Я бы с удовольствием пронзил мечом их обоих или даже просто сломал им шеи! – Он задумчиво посмотрел на свои руки. – И мне обидно за эти прекрасные руки кузнеца. В них достаточно силы, чтобы справляться и с инструментами, и, когда потребуется, с врагами, и даже с непослушными женами.

– Между нами все кончено, лорд Четхэм, – прошипела она, стараясь поскорее от него избавиться, потому что, похоже, он действительно не осознавал опасности и даже не старался говорить тише. – Вы женились на мне, чтобы выяснить, что случилось с… с Женевьевой. Теперь вам это известно. Вы обещали мне свободу…

– Но вы же не стали дожидаться, пока я отпущу вас на свободу, миледи?

– Я… не могла! – пробормотала Ондайн, отводя в сторону глаза. – Наверное, теперь вы уже знаете, что мне нельзя было уезжать из страны!

Он лихорадочно соображал, как заставить ее слушать. Как сказать, что в тот день, когда она чуть не рассталась с жизнью, она стала ему необыкновенно близка… Как заставить ее вернуться и полюбить его?!

– Это глупое оправдание! – сказал он.

– Глупое?! – возмутилась Ондайн. – Четхэм, вы что, слепой? Этот дом и земли принадлежат мне по праву! Но даже не в этом дело! Черт побери, как вы…

– Я разговаривал с королем.

– Значит, вы знаете, – прошептала она, – что меня до сих пор подозревают в предательстве и я легко могу лишиться головы?!

– Нет, я знаю, что вы сбежали от ужаса и по неопытности, не понимая, чем еще более усугубили свое положение. Карл никогда бы не послал вас на казнь, не разобравшись…

Она прервала его тихим стоном:

– Уорик, даже самые верные отцу люди поверили в эту клевету.

– Карл помилует вас. Она покачала головой:

– Возможно, но меня обвинят по закону. Я никогда не избавлюсь от подозрений и насмешек, и история не простит моему отцу злодеяние, которое он не совершал!

Уорик тяжело вздохнул, и она попыталась угадать, о чем он думает в этот момент.

– Ондайн, – сказал он наконец, – когда мы встретились, вы готовились умереть на виселице. Гордость – не такая вещь, за которую стоит умирать! Почему вы не сказали, кто вы на самом деле?

– Чтобы сменить виселицу на топор палача?

– Но сейчас все в прошлом. Вы разговаривали с Карлом. Вы знаете, что он уверен в вашей невиновности.

Ондайн пожала плечами:

– Карл не может ее доказать. Только я могу сделать это. Уорик поднялся и медленно прошелся по комнате. Ондайн наблюдала за ним. Наконец он опять подошел к ней, опустился рядом на корточки и твердо проговорил:

– Вы же понимаете, что я могу прийти сюда с представителями закона – с целой королевской армией, если хотите, – и потребовать вашего возвращения, потому что вы моя жена, герцогиня. Я могу заявить на вас свои права и сам уладить эту историю. Слезы навернулись у нее на глаза.

– Но у меня ведь еще есть время! – взмолилась Ондайн тихо, не зная, заботится он о ней от любви или просто потому, что не может позволить никому действовать помимо его воли и против его желания. – Пожалуйста, Уорик! У меня осталось меньше месяца, прежде чем меня принудят к… э-э-э…

– Это называется двоемужием, моя любовь. Она нервно облизнула губы и покачала головой.

– Я никогда всерьез не думала об этом…

– Ах, дорогая герцогиня! Но зато как убедительно и прекрасно вы играли сегодня! Вам повезло, мадам, что я не досмотрел ваше представление до конца.

– Уорик! Я должна найти эти подложные улики! Тогда я смогу использовать их как доказательство против них самих!

– Но я не могу ждать целый месяц, сударыня. Ее сердце учащенно забилось.

– Значит, вы уйдете? Вы не будете вмешиваться?

– Да нет уж, я буду вмешиваться, как бы вы ни старались избавиться от меня. Мне все это очень не нравится, слишком это бесшабашно и опасно. Так что я не уйду и буду сторожить вас день и ночь, моя любовь. И я вам даю, чтобы управиться, не месяц, а только две недели.

– Две недели!

– Чем ближе ваша «свадьба», тем опаснее здесь находиться. И кроме того, советую вам, миледи, впредь следить за своим поведением и не выводить меня из терпения.

Она возмущенно тряхнула головой, отчего ее волосы заструились по спине, как огненный поток, и сапфировые глаза ослепительно блеснули.

– Сэр, кажется, вы успели заметить, что я не простолюдинка. Я – герцогиня Рочестерская, Уорик, и не позволю вам обращаться со мной как….

– Моя госпожа, я не дам за вас и ломаного гроша, если даже в ваших жилах течет кровь и полусотни королей! И вы будете слушать меня, потому что вы Четхэм и я намерен уберечь вас от опасности. И еще потому – уверяю вас! – что не собираюсь терпеть, чтобы кто-нибудь домогался моей жены. Надеюсь, теперь мы пришли к общему пониманию, как вы думаете?

Она потупилась, стиснула зубы, но утвердительно кивнула.

– Послушайте, Уорик, сейчас не я, а вы находитесь в опасности!

– Тс-с! – сказал он вдруг и посмотрел на наружную дверь. В холле послышались чьи-то шаги. С минуту они молчали, потом Уорик с облегчением вздохнул. Шаги удалились.

– Пожалуйста! – прошептала она. – Уходи!

Он покачал головой. В его глазах появилось выражение, от которого ее сердце забилось, и вся она задрожала от возбуждения… Но осуществление ее сладостной мечты невозможно.

– Уорик…

– Сегодня ночью я никуда не уйду.

Господи, как это опасно! Он, кажется, совсем сошел с ума! Она ужасно встревожилась, поняв его намерения.

– Нет, Уорик…

– Но ты моя жена.

– Только не здесь и не сейчас. Я не могу…

– Какая разница, где и когда, моя любовь.

– Но ты весь в саже!

– Извини!

– Уорик…

Ее возражения растаяли в воздухе, время для слов кончилось. Он положил руки ей на плечи, притянул к себе и коснулся губами ее губ. От этого сладостного и живого ощущения она сначала ослабела, а потом почувствовала, как будто с головой погрузилась в океан счастья и радости, от которых трепетало ее сердце.

Этот влажный поцелуй был нежным и страстным, неторопливым и изысканным. Уорик оторвался от нее и посмотрел ей в глаза, загадочно улыбаясь. Его голос слегка охрип.

– Так, значит, ты все же рада видеть меня?

Она покачала головой и в смущении опустила ресницы.

– Тогда иди ко мне.

Она подняла на него удивленные глаза и прошептала:

– Уорик, но я не могу! Ты ведь весь в саже…

– Не обращай внимания, зато у меня чистая душа. Она снова покачала головой и совсем смутилась:

– Ты не понимаешь! Они же следят за мной во все глаза! Берта будет перебирать мои веши, заметит и расскажет дяде про…

– Про что?

– Про грязь на простыне! Он громко расхохотался:

– Это поправимо, моя любовь.

Он сдернул с кресла свой широкий плащ из грубой серой шерсти с подкладкой из мягкого льна. Уорик не носил его в кузнице, и плащ был чистым. Четхэм бросил его на постель и полностью накрыл тонкую простыню.

– Иди ко мне, – прошептал он и потянулся к ее рукам.

– Подожди! – тихо возразила Ондайн.

– А теперь еще что? – раздраженно спросил он, с трудом переводя прерывающееся дыхание и еле сдерживаясь от нетерпения.

– Моя рубашка… Твоя одежда вымажет ее!

Он выругался, сел на край кровати и стал стаскивать с себя ботинки, грубые рабочие штаны, рубашку, толстые шерстяные носки. Ондайн стояла и с каким-то удовлетворением и спокойствием смотрела на то, как он раздевается. Он сбрасывал с себя одежду непринужденно и совершенно без смущения, как будто считал Ондайн частью себя самого. Но теперь и он был частью ее собственной жизни! Покрытый сажей и высокомерный, он все равно восхищал ее: совершенные линии его тела пленяли глаз, рождая желание прикоснуться к нему. Ондайн любовалась его широкими плечами и улыбкой, сверкавшей на смуглом лице. Она обожала крепкие бедра и икры, плоский живот, округлые мощные мускулы, пульсирующую жилку на шее…

Ондайн улыбнулась, подумав, что любит его всего, а при виде. налившегося от желания мужского достоинства ее улыбка стала еще удовлетвореннее от сознания того, что именно она – предмет его страсти, творец всей этой мужской красоты. Ослепленная этой красотой, она трепетала от ощущения, что скоро они коснутся друг друга…

– Почему вы улыбаетесь? Или, может быть, смеетесь, миледи? – обиженно сказал он, приближаясь к ней.

Ондайн тихо вскрикнула, уклоняясь от его объятий:

– Моя рубашка…

– Тогда сними ее. И поскорее, – сказал он почти ворчливым тоном. Она засмеялась, но поторопилась послушаться, по выражению его лица поняв, что его терпению приходит конец.

Она сняла рубашку и бросила ее на пол и в ту же секунду почувствовала себя в плену мускулистых рук. Какое восхитительное ощущение! Ее обнаженное тело стало его Телом. Она вся прижалась к нему, беззащитная и доверчивая, и удивленно улыбающаяся.

– Герцогиня, миледи, простушка… жена! Как ты смеешь смеяться надо мной! – шутливо погрозил он.

Ондайн с улыбкой покачала головой и сказала без всякого притворства:

– Я не смеюсь, а улыбаюсь, милорд. От счастья.

Она услышала его восторженное восклицание, напоминавшее счастливый победный клич, такой искренний, что она снова не сдержала улыбки. Теперь она поняла, что победа любви – обоюдная победа. В любви нет победителей и побежденных, ее можно лишь разделять. Как только она поддалась Уорику, подчинилась ему, она стала частью его самого, как и он – се частью.

Он на руках донес ее до постели. Его давно не бритый подбородок покалывал ее нежное тело, но она не замечала этого. Она забыла даже об опасности, которая скрывалась за дверью. От его прикосновений в ней закипала кровь, их сердца бились в такт магической песне соединения, звучавшей высоко-высоко среди серебристых волшебных облаков. И когда мелодия достигла кульминации, у Ондайн вырвался безумный крик любви. Уорик поспешно закрыл ей рот рукой, чтобы приглушить его.

Она открыла глаза и от стыда спрятала голову у него на груди. Страсть постепенно улеглась, и к ней вновь вернулся страх.

– Теперь уходи! – прошептала Ондайн.

Он нехотя отодвинулся от нее и уставился в потолок ничего не видящими глазами.

– Но мне так не хочется.

– Пожалуйста, Уорик, мы…

Он снова приблизился, сжал ее руки, горячо прижался губами к ее губам и, заглянув ей глубоко в глаза, сказал:

– Если я вдруг пойму, что оставаться здесь по какой-либо причине больше нельзя, ты придешь ко мне по первому моему требованию… Хорошо, лучше скажем, я прошу тебя прийти…

Она опустила взгляд, благодаря Бога, что пока он ничего не знает о ребенке, иначе он увез бы ее отсюда, несмотря ни на какое сопротивление.

– Хорошо, Уорик.

Он не отводил от нее взгляда. Ондайн с удивлением на него посмотрела.

– Я люблю вас, миледи.

– Ах, Уорик!

Она обняла его за шею и прижалась к нему в приливе радости. Ненастные облака над ними, казалось, рассеялись навсегда. Их жизнь заливал солнечный свет и овевал легкий освежающий ветерок.

– Будь ты служанка или леди, браконьерша или герцогиня, я люблю тебя, – добавил он нежно, крепко сжимая ее пальцы.

Она прошептала, что любит его, любит навеки… Приближался рассвет.

– Моя любовь… – с тоской произнес Уорик, понимая, что пора расставаться.

– Любовь моя… – повторила она отрешенно.

Он посмотрел на нее, и в его глазах вновь вспыхнул огонь желания.

– Жена моя, любовь моя! Я испытал величайшее блаженство, но умоляю тебя: не касайся ногами моих ног, не мучай мою плоть возбуждающей красотой розовых бутонов на нежных холмах, иначе я не смогу уйти, прежде чем снова не утолю свое желание.

– Ах! – вздохнула она, почувствовав, что его страсть обретает новую силу. – Иди же! – Она слегка оттолкнула его от себя.

Он улыбнулся, последний раз коснулся ее губ мимолетным поцелуем, с величайшей неохотой откатился от нее на край кровати и поднялся.

Ондайн отвернулась, не в силах смотреть, как он одевается; она тоже страдала от предстоящей разлуки.

Одевшись, Уорик посмотрел на нее. Нежная улыбка тронула его губы. Какой прекрасной была его жена, стройная, с совершенными формами, целомудренная и казавшаяся еще неотразимее на сумрачной коричневой ткани его плаща, который контрастировал с золотистым солнечным блеском ее роскошных волос.

– Ондайн! – прошептал он ласково. Она повернулась.

– Плащ… Я бы с радостью оставил его, но, боюсь, он может нас выдать…

Ондайн поднялась, сдернула плащ с постели и протянула ему. Он завернулся в него, и она опять бросилась к нему на шею. Они еще раз крепко обнялись, счастливые любовники, обретшие наслаждение и восторг, пусть даже и отравленный мучительной болью.

Наконец он оторвался от нее, радуясь, что она не смущается своей наготы в его присутствии, и страдая оттого, что ему надо уходить!

Вдруг его охватил страх за ее будущее – он вспомнил о Рауле и почти грубо взял ее за руку.

– Поосторожнее с Раулем, миледи! Следите за своим поведением. Если в моем присутствии вы окажетесь слишком близко друг от друга, мое терпение может лопнуть, и тогда все пропало!

– Я никогда…

– Я уже видел! Сегодня, миледи, оно чуть не лопнуло, а ваш так называемый жених чуть не отдал Богу душу под ударом моего молота!

Она вспыхнула.

– Хорошо, я буду осторожна.

– Любимая, я еще вернусь.

Он улыбнулся на прощание, поцеловал ее в лоб, открыл балконную дверь и исчез.

Ондайн с минуту смотрела в темноту, трогая пальцами губы, как будто удивляясь и не веря, что еще недавно их целовал Уорик.

Дрожа, она вернулась в спальню.

Да, он любил ее, любил по-настоящему! И за всем ужасом ее нынешнего положения проступало будущее: жизнь вместе с Уориком в любви и радости, достатке и счастье.

Но пока ее первой заботой было раскрытие гнусного преступления.

Она нервно обошла комнату и убедилась, что ничего не упустила, затем подошла к гардеробу, вытащила ночную рубашку, надела ее и легла обратно в постель.

Она никак не могла смириться с настоящим. Она вздыхала от переполнявших ее чувств, трогала место на постели, где только что лежал Уорик, и мечтала о дне, когда сможет ему сказать, что их любовь принесла плод и вскоре они станут родителями. Она думала о зарождавшейся внутри нее новой жизни и о том миге, когда они с Уориком встретят появление в этом мире их обожаемого малыша…

Все теперь казалось ей возможным. Она не ведала слабости и страха. Уорик опять был вместе с ней. И он любил ее.

Любил…

Проснувшись на следующее утро, Ондайн сияла от счастья и, когда Берта появилась с чаем, обняла ее и с сердечной заботой спросила о ее здоровье, совершенно забыв о том, что эта женщина причиняла ей одни неприятности. Ондайн с удовольствием выпила чай и только улыбнулась, когда Берта показала, какое выбрала для нее платье.

Само собой разумеется, служанка смотрела на нее с подозрением, но Ондайн не скрывала торжествующей улыбки, поскольку ничего обличающего Берта обнаружите не могла.

Внизу герцогиня поздоровалась с дядей и Раулем необычайно оживленно; теперь ей это ничего не стоило. Близость Уорика придавала ей смелости. Отныне она была уверена, что скоро покончит с этими двумя негодяями.

– Как спалось, моя дорогая? – спросил Вильям, обескураженный ее лучезарной улыбкой и сияющими глазами. Ондайн смотрела на Рауля так, как будто ей в самом деле не терпелось поскорее назвать его своим мужем.

– Прекрасно, дядя, спасибо. Никогда еще мне не было так уютно в моей постели! – сказала она и с удовольствием отломила свежеиспеченный хлеб.

Рауль рассмеялся, возбужденный ее появлением и уверенный, что из-за него так сияют ее глаза и что скоро она будет ему принадлежать.

– Тебе будет еще уютнее, когда ты станешь моей женой, – сказал он.

В другое время она бы рассмеялась ему в лицо, но сейчас опустила глаза, зарумянившись, чем явно доставила дяде удовольствие.

Так прошел завтрак. Ондайн не торопясь вышла из-за стола и попросила через некоторое время принести к себе в комнату еще чая, когда дядя сказал, что должен поработать в конторе, и попросил Рауля присоединиться к нему. Они удалились, и Ондайн, предприняв все необходимые меры предосторожности, скользнула вверх по лестнице в кабинет дяди.

Полная решимости, она целенаправленно побежала к столу, но опять ее постигло разочарование. Перерыв все бумаги и документы самым тщательным образом, она не нашла ничего.

Девушка сидела в полной растерянности и чувствовала, как в ней поднимается отчаяние, но вдруг насторожилась и наклонилась поближе к столу. Она заметила промокательную бумагу, на которой отпечатались какие-то буквы.

Ондайн присмотрелась внимательнее и задрожала от радостного возбуждения. Хотя нужных ей документов она не нашла, зато держала в руках неоспоримое доказательство их подделки. Бумага свидетельствовала, что кто-то практиковался в ее почерке! Учился копировать ее подпись. Но это же прекрасное доказательство!

Ах, как она мечтала схватить промокательную бумагу со стола и убежать! Она закусила губу и задумалась. Этого недостаточно! Она не могла убежать из дома только с этим! Ей нужны более убедительные доказательства. Если она убежит теперь с этой бумагой, то все серьезные улики будут уничтожены, прежде чем она сможет ею воспользоваться.

Ондайн осторожно вышла из комнаты и прошмыгнула в свою, где могла успокоиться и все обдумать. Но едва она закрыла за собой дверь, постучала Берта и тут же без предупреждения вошла.

– Я пришла прибраться, – сказала она недружелюбно. – Здесь какая-то грязь вокруг вашей постели!

– Неужели? – пробормотала Ондайн. – Возможно, это я принесла ее на ботинках со двора.

Берта пристально посмотрела на нее и сказала:

– Внизу вас ожидает Рауль.

– Правда? Спасибо.

Она была рада поскорее избавиться от испытующего взгляда Берты и сбежала вниз по лестнице навстречу Раулю. Он взял ее руку и щелкнул пальцами следовавшей сзади Берте:

– Принеси герцогине меховой плащ, Берта. Мы собираемся на прогулку.

Берта повиновалась. Ондайн закуталась в манто из серебристой лисы, великодушно позволив Раулю накинуть себе на голову капюшон.

Она смиренно взяла его под руку, но, когда поняла, что он направляется к скамейке возле кузнечного горна, потянула назад.

– Рауль, сегодня так холодно…

– Увы, моя дорогая, мы можем поговорить без посторонних ушей только на прогулке!

Если бы он знал, кто его здесь может подслушать! Ревность Уорика представляла реальную угрозу. И кроме того, теперь, когда она знала, что он следит за ними, ей гораздо тяжелее было играть свою роль.

Присев на скамью, Рауль страстно схватил руки Ондайн:

– Расскажи мне все об этом человеке… Его внешность, имя, название места, где ты с ним встретилась. Я быстро найду его!

– У него светлые волосы! – задумчиво сказала она. – Очень светлые, почти бесцветные, как лунная пыль. И голубые глаза Нордическая внешность, я бы сказала.

– А имя?

– Том.

– Кто он?

– Мельник. Ах да. Вернее, сын мельника. Он решил, что лучше грабить путников, чем возиться с мукой. Если его еще не повесили, он должен скрываться где-то в лесах неподалеку от Вестминстера.

– Я отыщу его! – поклялся Рауль. – Я отыщу его! И тогда, моя любовь, ничто не будет стоять между нами. Ондайн, поцелуй меня! Только один раз! Дотронься до моих губ, почувствуй страсть моего сердца! Дай мне коснуться тебя…

Вдруг дверь кузницы с треском распахнулась. Вышел Уорик, неся перед собой на листе железа красные горящие головни. Он бесстрастно посмотрел на обоих и ничего не сказал.

Рауль с ненавистью выругался сквозь зубы на неотесанных простолюдинов и крикнул:

– Что тебе здесь надо?

– Я кузнец, – тупо проговорил Уорик, глядя на остывающий уголь.

Ондайн подальше отошла от Рауля, заметив по блеску в глазах Уорика, что он накалился не хуже железа, которое собирался ковать.

– Рауль, я замерзла! – пожаловалась она.

Но внимание Рауля привлек отец, который нетерпеливо махал ему рукой со ступенек дома.

– Моя любовь, я сейчас вернусь.

Сдвинув брови, он погладил ее по щеке и мимо Уорика поспешил к дому навстречу отцу.

Не приближаясь к Ондайн, Уорик прошептал с угрозой, от которой она похолодела:

– Я же предупреждал тебя, моя любовь, вести себя осторожно!

– Я уже почти все сделала! – взволнованно сказала Ондайн, не спуская глаз с дома. – Я кое-что нашла…

Рауль стоял к кузнице спиной.

– Расскажешь сегодня ночью.

– Нет! Тебе больше нельзя ко мне приходить! – Ондайн покраснела. – Берта кое-что заподозрила!

– Тогда, любимая, постарайся развеять ее подозрения, потому что я все равно приду!

– Уорик! – воскликнула она, но дверь в кузницу уже закрылась. Ондайн подумала, что все-таки с кузеном ей сладить гораздо легче, чем с Уориком, и побежала навстречу Раулю по заснеженной лужайке. – Я так замерзла, мой дорогой кузен, встретимся за обедом!

Она направилась к дому, взбудораженная, но все-таки довольная. Вернувшись в свою комнату, она едва справилась с сердцебиением.

Вскоре появилась Берта с подносом с едой. Наступило время принимать ванну. Но в задумчивости Ондайн не замечала ни времени, ни Берты.

Однако Берта замечала все. Стоя наготове с полотенцем, она во все глаза рассматривала молодое тело герцогини, когда та погружалась в ванну.

И хотя Ондайн не давала Берте поводов для подозрений, служанка была полна ими и наконец пришла к удовлетворившему ее заключению.

Она убрала волосы Ондайн и оставила ее одну. Та вздохнула с облегчением и прошептала вслед служанке:

– Слава Богу, хоть эта ведьма больше не шпионит за мной!

Ондайн и не подозревала, что Берта направилась прямиком к Вильяму. Пока у нее не было дурных предчувствий. Она мечтала об Уорике, вспоминая ночь, которую они провели вместе, упиваясь красотой и любовью.

Все еще в мечтах, Ондайн пошла на обед. Рауль выказывал необычайную любезность. Вдохновленная незримым присутствием Уорика, она продолжала изображать преданность и покорность. Кроме того, она так радовалась своей утренней находке в комнате Вильяма, что не заметила ничего странного в поведении дяди а он сегодня был на редкость добродушен и очарователен!

– Ваш стакан, дорогая, пуст. Поухаживать за вами?

– Да, дядя, спасибо.

– Еще мяса? Дичи?

– Пожалуй, нет. Спасибо.

– Вы сегодня выглядите немного усталой! Вам не стоит играть для нас на клавикордах или томиться в нашем присутствии. Если хотите, идите в свою комнату и отдыхайте.

– Да, я немного устала.

Устала! Да ее просто переполняла радость. Все шло по ее плану…

Подставив Раулю лоб для поцелуя, герцогиня отправилась к себе в комнату, надела ночную рубашку и стала ждать. Ожидание сменилось нетерпением и тревогой. Она сбросила с себя рубашку, завернулась в серебристый мех лисицы и принялась ходить туда-сюда около балкона в ожидании и тревоге, тревоге и ожидании.

Пришла полночь, а вместе с ней и Уорик.

Она встретила его счастливым восклицанием и обняла за шею:

– Любимый! Я так счастлива видеть тебя, но как же мне страшно! Все это так опасно…

– Стоило прийти ради одного того, чтобы услышать это от тебя. Я постарался притащить не так много грязи.

– Мне все равно.

– Люби меня…

– Люблю.

Уорик крепко обнял ее, потерся подбородком о волосы, вдыхая их аромат. Его руки касались шелковистого лисьего меха, но се кожа под ним была еще шелковистее. Он подумал, что она стала еще прекраснее.

– Люби меня прямо сейчас…

– С радостью, Уорик…

– У тебя под манто ничего нет.

– Ничего… Только та, что любит вас так безумно, милорд! – ответила она.

Вместе с полночной темнотой пришло наслаждение, тихое перешептывание в слабом мерцании поленьев в очаге! Утолив страсть, они лежали рядом, тихие и умиротворенные. Он снова пенял на ее поведение с Раулем, она припомнила ему прошлое – леди Анну и ночные прогулки в Четхэме.

– Мне нужно было скакать верхом, иначе я бы сошел с ума! – клялся он. – Теперь ты и сама понимаешь, что я не смел любить тебя.

– Значит, у тебя не было другой женщины?

– Нет, – сказал он. – С того самого дня, когда я увидел тебя.

– Ах, Уорик! – Она страстно поцеловала его, прижимаясь к нему всем телом, наслаждаясь янтарным блеском в его глазах, спокойным выражением его лица. – А как же Анна?

Он пожал плечами.

– Анна – это просто… так. Ондайн, я никогда не обманывал Женевьеву. Она была милая и нежная, но все-таки я не любил ее так, как люблю тебя.

– Ах, Уорик! – повторила она и еще раз поцеловала его.

– Что же касается Рауля… – глухо проговорил он.

– Уорик! – перебила его Ондайн, вспомнив о своем посещении кабинета дяди. – Я нашла кое-что, что помогло бы мне. Конечно, это не совсем то, что надо. На столе у дяди лежит промокательная бумага, и по отпечаткам на ней легко догадаться, что кто-то учился подделывать мой почерк и мою подпись! Но вместо радости Уорик пришел в неописуемую ярость:

– Ты что, обыскивала его комнату?

– Но это было необходимо…

– А что, если бы они тебя поймали?!

– Но…

– Нет! Я сам достану эту бумагу. Завтра. Обещай, что ты и близко не подойдешь больше к этим комнатам. Мое терпение и так уже на исходе. Я возьму все, что ты там нашла, прямо завтра, и мы уедем отсюда завтра же ночью.

Она помолчала и ткнулась лицом ему в шею.

– Уорик, но этого недостаточно.

– Что?

Она чуть слышно всхлипнула:

– Пожалуйста, дай мне еще хоть несколько дней! То, что я нашла, конечно, важно, но этого мало, чтобы оправдать моего отца!

Он вздохнул:

– Три дня, Ондайн, не больше. Я не могу выносить, что Рауль домогается тебя! На третью ночь мы уезжаем!

– Ты придешь за мной? – спросила она тихо.

– Нет, ты сама проникнешь незаметно ко мне в домик, как только кончится обед. – Он задумался. – Потому что мне не очень нравится идея побега через балкон.

Уорик повернулся к ней и с силой сжал ее руку.

– Я люблю тебя, Ондайн, – сказал он, и страсть озарила его напряженное лицо, решительное и бесконечно прекрасное. – Но, увы, кажется, сейчас именно балкон ждет меня.

Она припала к нему, проклиная этот момент расставания.

– Ты придешь ко мне завтра?

– Конечно, мадам. Ведь я не могу долго оставаться вдалеке от вас! – сказал он и обнял ее на прощание.

Опять приближался рассвет.