Текст книги "Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице"

Внизу, в подвале Мемориала, лужи на полу становились все больше. Рабочие-ремонтники частично отключили в подвале электричество, чтобы не допустить короткого замыкания и пожара. Электрик услышал, как через вентиляционные окошки, сделанные в фундаменте почти у самой земли, в подвал потоками льется вода. Их предусмотрительно заделали, но, похоже, временные заплаты не выдержали. Двое плотников бегом бросились ликвидировать течи с помощью заранее заготовленных дощатых заглушек. Кроме того, они попытались заклеить технологическим скотчем зазоры вокруг наименее надежных дверей. Но вода продолжала просачиваться в здание сквозь щели и трещины.

Запасы провизии и лекарств, которые ремонтники под руководством Сьюзан Малдерик переместили из подвала во время урагана, уже успели вернуть обратно. Теперь группы волонтеров стали в спешке снова перетаскивать их в другое место, чтобы спасти от прибывающей воды. Происходящее, по всей видимости, очень напоминало события 1926 года.

Животных после окончания урагана тоже успели перенести вниз. Теперь их приходилось спешно перевести в гараж, расположенный со стороны Магнолия-стрит. Доктор Эвин Кук и его жена Минни присоединились к цепочке людей, несущих собак и кошек на руках или в переносках. Супруги Кук и их дети и домашние питомцы во время ураганов всегда укрывались в больнице.

Вскоре после того, как его сын окончил медицинский колледж, Эвин перестал заниматься врачебной практикой. Проработав в больнице четверть века, он стал заместителем главного врача по лечебной части. Минни была одной из тех медсестер Мемориала, чьи дочери, вырастая, тоже становились медсестрами и приходили на смену своим матерям. Дочь Минни Кук работала в одном из подразделений реанимационного отделения. Там же трудилась еще одна медсестра во втором поколении – Лори Будо, чья мать когда-то занимала должность старшей сестры отделения.

Вместе с членами семейства Кук на территории больницы на этот раз находились три кошки и огромный кудлатый ньюфаундленд по кличке Рольфи – все они принадлежали дочери Эвина и Минни. Минни шла впереди, держа одну из кошек на руках и ведя Рольфи на поводке. Эвин шагал следом, нагруженный сложенной металлической собачьей клеткой четырех футов длиной.

Поднявшись на очередную лестничную площадку, Минни остановилась, поджидая Эвина, но тот не появлялся. «Доктор Кук в комнате охраны, – сказал кто-то, подойдя к Минни. – Наверное, будет лучше, если вы спуститесь туда и проследите, чтобы с ним все было в порядке».

Оказалось, что Кук, которому был шестьдесят один год, поднимаясь вверх по ступенькам с сорокафунтовой клеткой в руках, из-за усталости и жары в какой-то момент едва не потерял сознание. Дежурный охранник успел подхватить его, когда он начал падать, и оттащил в помещение рядом с лестницей.

Минни решила, что у Эвина случился еще один инфаркт. Он уже перенес два, причем последний – всего за несколько месяцев до этого. Тогда Эвин долгое время стоически переносил боль в груди, продолжая грузить в машину плитку для пола, купленную в магазине стройматериалов «Хоум депо», пока Минни не обратила внимание на то, что его лицо стало серым, и не настояла, чтобы они поехали в больницу.

К счастью, на этот раз грозные симптомы были вызваны лишь жарой и усталостью. Отдохнув немного и выпив регидратант, Кук почувствовал себя лучше.

* * *

Заброшенная вертолетная площадка находилась на крыше гаража, расположенного в юго-западной части больничного комплекса, на высоте 114 футов над уровнем моря. Нечастые случаи, когда ею пользовались, давно стерлись из памяти медицинского персонала, как и начертанные голубой краской буквы на ее бетонном покрытии. Аббревиатура расшифровывалась просто: Южная баптистская больница. Это название официально не использовалось уже больше десяти лет.

Вертолетная площадка, которую чаще называли вертолетной станцией, была торжественно открыта в 1985 году. Проект здания предусматривал, что этим дело не ограничится. То, что в больничном бюллетене называлось «логистическим комплексом, экономящим время и спасающим жизни», должно было включать также надстроенную на два этажа шахту гаражного лифта, которая обеспечивала бы прямой доступ на вертолетную площадку из отделения реанимации и родильного отделения, находящегося на шестом этаже.

Вертолетная станция имела некоторые особенности. Пилоты могли удаленно зажечь на ней посадочные огни, включив УКВ-передатчик на определенной частоте и послав соответствующий сигнал с помощью кнопки на микрофоне. Когда на площадке загорались посадочные огни, это было предупреждением медикам, что им предстоит принять доставленного вертолетом пациента. Умелому пилоту не составляло труда посадить вертолет на площадку как днем, так и ночью, причем почти в любую погоду.

Но работа как лифтов, так и посадочных огней зависела от электричества. По этой причине наличие вертолетной площадки больше не обещало ни экономии времени, ни спасения жизней. Гаражные лифты не были подключены к автономной системе электроснабжения, и это в случае отключения основных генераторов делало их совершенно бесполезными. Доставить пациента непосредственно из больничных помещений на вертолетную площадку было невозможно.

Чтобы оценить ситуацию, несколько представителей больничной администрации и просто любопытных отправились пешком вверх по казавшейся бесконечной гаражной лестнице. Все вокруг показалось им таким ветхим, что сомнений в возможности использовать вертолетную площадку стало еще больше. Выдержит ли она вес вертолета? Инженеры из ремонтного отдела не были в этом уверены. С одной стороны, конструкция площадки была рассчитана на то, чтобы принимать винтокрылые машины весом в 20 тысяч фунтов. Но, с другой стороны, больница недавно потратила более 100 тысяч долларов на ее ремонт, цель которого состояла в том, чтобы хотя бы не допустить обрушения приемной платформы на восьмиуровневый гараж, расположенный под ней.

Один из медиков немного задержался на площадке после того, как все остальные ее покинули. Это был Поль Примо, анестезиолог. Поскольку в Мемориале временно прекратили проводить хирургические операции, он был одним из тех сотрудников, кто в силу обстоятельств не имел никаких врачебных обязанностей (к этой же категории относились два рентгенолога и патологоанатом, которые даже в обычное время не занимались лечением больных, а лишь выполняли те или иные исследования). Примо раньше никогда не приходилось бывать на вертолетной площадке, и он присоединился к остальным просто из любопытства.

Стоять на обветшавшей вертолетной площадке было страшно. Стоило подойти к ее краю и посмотреть вниз, как начинала кружиться голова. Тем более что края просто обрывались вниз – никакого ограждения не было и в помине, а на саму площадку, которая была едва ли не самой высокой точкой на многие мили вокруг, налетали сильные порывы ветра. Далеко внизу с западной стороны перед Примо расстилались затопленные улицы района Фререт – блеск воды делал их похожими на огромные зеркала, в которых отражались верхушки деревьев и верхние этажи дуплексов. С южной стороны местность полого поднималась к берегу Миссисипи. Над загроможденными обломками крышами домов возвышались шпили церквей. На северо-востоке за верхними этажами главного корпуса больницы взгляду Примо открывались небоскребы, возвышающиеся на окраине города, примерно в миле от Мемориала, и стадион «Супердоум», на котором, не найдя лучших вариантов, укрылись многие горожане. Ураган сорвал с крыши громадного строения большую часть покрывавших ее белых панелей. С северной части вертолетной площадки к шахте лифта можно было пройти по крытому переходу, пол которого был буквально завален битым стеклом.

Примо услышал рокот мотора и посмотрел вверх. Он увидел большой темно-зеленый военный вертолет с номером 585, нарисованным на его корпусе белой краской. Судя по всему, это был «Блэк Хок». Примо небрежно помахал ему рукой. У него и в мыслях не было подавать какой-то сигнал, но пилот вертолета, заметив его дружеский жест, начал снижаться, готовясь посадить машину на хлипкую платформу.

«Блэк Хок», вес которого без груза составляет 11 тысяч фунтов, коснулся полозьями бетона платформы. Вращающийся винт поднял в воздух тучу пыли. Площадка выдержала.

Пилот спросил Примо, есть ли в больнице люди, нуждающиеся в эвакуации. Примо ответил утвердительно и предложил вывезти новорожденного, находящегося в тяжелом состоянии. Пилот связался со своим руководством и получил разрешение на вывоз ребенка. Примо бросился вниз по гаражной лестнице, ведущей в здание больницы, чтобы сообщить об этом. Потом отправился в неонатальную реанимацию, где новорожденных, находящихся в критическом состоянии, укладывали в портативные кювезы, а остальных малышей – в люльки и специальные плетеные корзинки, готовя к транспортировке.

Поскольку лифт в гараже не работал, о прямом доступе из родильного отделения на вертолетную станцию нечего было и мечтать. Идти надо было длинным, кружным путем. Когда первого ребенка наконец вынесли на вертолетную площадку, на лице пилота появилось недовольное выражение. «Это слишком долго», – сказал он. В помощи нуждались тысячи горожан. Переговорив со своим командованием, пилот сказал, что не вернется, и подытожил: «Вам надо придумать систему получше».

* * *

«Наша вертолетная площадка находится в рабочем состоянии. Мы можем принимать помощь с воздуха» – такое сообщение отправила после полудня отвечавшая за коммуникацию в чрезвычайной ситуации Сандра Кордрэй региональному директору по развитию бизнеса «Тенет» Майклу Арвину, находившемуся в техасской штаб-квартире корпорации. Панические телефонные звонки и электронные письма, в которых говорилось о необходимости срочно согласовать план транспортировки больных, начали давать свои результаты. Одна больница в Батон-Руж согласилась принять всех младенцев из Мемориала (шестнадцать из них находились в критическом состоянии). Была достигнута договоренность о том, что днем в больницу прибудут вертолеты Береговой охраны, чтобы перевезти малышей и нескольких взрослых пациентов из реанимационного отделения. Это удалось сделать благодаря мужу одной из медсестер, младшему лейтенанту и медику командного центра по чрезвычайным ситуациям Береговой охраны, базировавшегося в Александрии, штат Луизиана. Национальная гвардия пообещала перебросить тридцать пять пациентов в одну из больниц корпорации «Тенет» в Техасе на военных грузовиках с увеличенным радиусом колес и высокими платформами.

Однако даже с учетом всего этого на территории Мемориала осталось бы еще более сотни пациентов и несколько сотен людей, которых нельзя было отнести к категории больных. К тому же имелись косвенные признаки того, что помощь правительства так и не придет. В середине дня Майкл Арвин и его руководитель Боб Смит (старший вице-президент корпорации «Тенет», один из топ-менеджеров, который докладывал информацию непосредственно главному операционному директору) получили электронное письмо с отчаянным призывом о помощи из Федерации американских больниц. «Нам звонили из офиса сенатора Лэндрю, они умоляют помочь в проведении аварийно-спасательных работ в штате Луизиана, поскольку государственных ресурсов для этого явно недостаточно», – говорилось в письме. Сенатор от штата Луизиана Мэри Лэндрю действительно просила местные больницы помочь Мемориалу вывезти пациентов, отправив в больницу вертолеты, специально предназначенные для эвакуации больных и раненых. Автор письма просил ответить на него как можно скорее. Однако, несмотря на все это и на тот факт, что некоторые из принадлежавших «Тенет» лечебных учреждений, например больница в Атланте, уже выразили готовность помочь Мемориалу с эвакуацией, руководство корпорации продолжало рассчитывать на помощь властей.

* * *

К середине дня вода частично затопила пандус, ведущий ко входу в приемное отделение Мемориала, на котором стоял тягач Национальной гвардии камуфляжного зеленого цвета. Из дверей больницы начали появляться пациенты. Одних выкатывали в инвалидных креслах, другие шли сами, опираясь на ходунки. Их сопровождали работники больницы в пропотевших рубашках, с немытыми, сальными волосами. Среди них была и Анна Поу.

Анна и ее коллеги погрузили в кузов грузовика примерно дюжину больных. Те расселись вдоль бортов, тесно прижавшись друг к другу на простых металлических скамьях под зеленым металлическим навесом. Сотрудники больничной охраны в синих бронежилетах помогали медикам поднимать пациентов в кузов, платформа которого находилась на уровне груди взрослого человека. Несколько медсестер также забрались туда – они должны были отправиться с пациентами в качестве сопровождающих. Одна из них, несмотря на жару, была в белых колготках.

На Наполеон-авеню показался мужчина, который брел по грудь в воде. Один из охранников Мемориала по верхней кромке кирпичного ограждения въезда осторожно добрался до затопленной части пандуса. Затем, ухватившись для равновесия за дорожный знак, наклонился над водой в сторону неизвестно откуда взявшегося прохожего и голосом и жестами дал ему понять, чтобы он не приближался к зданию Мемориала. Даже если мужчина не слышал, что именно сказал ему охранник, все было предельно ясно: в больнице ему, мягко говоря, были не рады.

Кузов грузовика к этому моменту располагался уже ненамного выше уровня воды. На то, чтобы вывезти пациентов наземным транспортом, времени оставалось совсем мало.

Примерно в четыре часа дня огромные колеса грузовика начали вращаться, вспенивая воду. Тягач проехал мимо растущих вдоль старого корпуса больницы деревьев с обломанными ветками и направился на запад.

Руководство Мемориала договорилось, что эвакуированных пациентов примут в больнице города Накодочес, штат Техас. Предполагалось, что туда же на втором грузовике будут отправлены еще двадцать семь человек.

* * *

«Пора ехать!» На полу неонатального отделения реанимации, выстроившись в ряд, стояли пластмассовые люльки, в которых обычно малышей переносят в палаты к матерям. Сейчас в каждой из них было по два младенца и их медицинские карты. К великому облегчению медсестер, отделение еще не перешло на компьютеризированные истории болезни – для их поиска и распечатки потребовалось бы слишком много времени. Муж одной из медсестер, сидя на стуле, баюкал на руках истощенного младенца в подгузнике. Темнокожий малыш, вытянув ножку, уперся пяткой в большой «пивной» живот мужчины. В этот момент их кто-то сфотографировал. Мужчина был одним из тех родственников медработников, которые находились на территории больницы и теперь в качестве волонтеров делали много важных дел, непосредственно не связанных с медициной.

Самых слабых новорожденных поместили в транспортировочные инкубаторы – большие герметичные автономные контейнеры на колесиках, в которых имелись резервуары с кислородом, обогревательные панели и работающие на батареях насосы для подачи физраствора. Медики выкатили один из таких инкубаторов, в котором лежали два малыша в очень тяжелом состоянии, в помещение больничного гаража. Затем они принялись вручную толкать контейнер вверх по гаражному пандусу, спираль которого поднималась до девятого этажа. Потом пятеро мужчин в мокрых от пота футболках, крепко держа инкубатор в руках, преодолели три марша пожарной лестницы, ведущие на вертолетную площадку. Устройство, подающее кислород одному из младенцев, не работало. Поэтому рядом с мужчинами вверх карабкалась медсестра. Она вручную качала кислород из небольшого резервуара в дыхательные пути новорожденного, ритмично сжимая в ладони специальное устройство, по форме и размеру напоминающее крупный лимон. Рука ее была просунута в специально предназначенное для таких случаев круглое отверстие в корпусе инкубатора. На лице медсестры застыло озабоченное выражение.

Когда процессия наконец добралась до площадки, оказалось, что никакой вертолет Береговой охраны там младенцев не ждет. Уже под вечер кто-то из работников Мемориала отправил представителю Береговой охраны карты района и географические координаты больницы. Оказалось, что у пилотов, которые не были новоорлеанцами, возникли трудности с поиском на местности Мемориального медицинского центра. К тому же на вертолетной площадке изрядно поблекшей за долгие годы краской была написана аббревиатура старого названия лечебного учреждения – Южной баптистской больницы, а так центр официально не называли уже много лет.

В итоге младенцам пришлось дожидаться вертолетов Береговой охраны в крытом переходе. Инкубаторы удалось подключить к розеткам, которые работали от одного из автономных генераторов. Неонатолог в зеленой медицинской униформе сновал туда-сюда между переходом и вертолетной площадкой. Было заметно, что с каждой минутой его беспокойство возрастало. Детям было жарко. У одного из них были осложнения, из-за которых ему могла потребоваться срочная хирургическая операция. Глядя сверху на воду, окружавшую медицинский центр, неонатолог, доктор Хуан Хорхе Гершаник, пытался представить, что будет, если больница останется вообще без электроэнергии. Для детей это означало бы смертный приговор – они неминуемо погибли бы. На какой-то миг доктору показалось, что все, что он видит, происходит в кино.

Он решил поговорить с заведующим терапевтическим отделением Ричардом Дейчманом. У того была рация для связи с другими медиками, поскольку именно он руководил всеми действиями на вертолетной площадке, на которую время от времени садились небольшие частные вертолеты. Один из них доставил долгожданный груз лекарств. Пилоты других были готовы забрать взрослых или даже пожилых пациентов, но не новорожденных в тяжелом состоянии, которые, как правило, нуждались в специализированной медицинской помощи.

Неонатолог решил поговорить с Дейчманом и попросить его убедить пилотов частных вертолетов забрать в первую очередь двух уже доставленных наверх младенцев. «Мы не можем больше ждать, – заявил Гершаник. – Пожалуйста, Ричард, помоги. Может, кто-то нас захватит».

«Все зависит только от них. Я не могу на них давить», – ответил Дейчман. Но, когда на площадку приземлился очередной частный вертолет, он обернулся и многозначительно посмотрел на Гершаника. Неонатолог не совсем понял, что означал этот взгляд, но бросился к вертолету, толкая перед собой инкубатор.

«Ни в коем случае», – заявил пилот в ответ на его просьбу. По его словам, инкубатор не мог поместиться в кабине вертолета с тремя сиденьями. Так что, сказал пилот, детям придется подождать.

«Но они не могут ждать, – возразил доктор Гершаник. С тех пор как детей доставили к вертолетной площадке, прошло уже больше часа. До заката оставалось совсем немного времени. – Поймите, я действительно считаю, что они долго не продержатся».

Кроме всего прочего, в инкубаторах заканчивался кислород, и медикам уже несколько раз приходилось бегать за ним вниз. Несколько резервуаров с кислородом пришлось отдать пожилым пациентам реанимационного отделения, которых также начали доставлять к вертолетной площадке. На восьмом этаже главная медсестра реанимационного отделения Карен Уинн в мятой, мокрой от пота униформе металась, словно голубая молния, во все стороны, помогая отправлять пациентов наверх. Поскольку кондиционеры не действовали уже почти целый день, а от работы реанимационного оборудования температура воздуха повышалась, жара в отделении становилась просто невыносимой. Уцелевшие окна были закрыты, те из них, которые разбились, заколотили досками, и в помещении было еще и очень влажно. Люди просто обливались потом. Карен разрешила медсестрам сменить униформу на что-нибудь более легкое, например футболки и шорты, если они у них были.

Пациенты отделения реанимации по очереди использовали портативные вентиляторы, передавая их друг другу. Некоторые больные были не так уж плохи, но многие находились в нестабильном состоянии, сопротивляемость их организмов была очень низкой. Малейшие изменения во внешней среде могли вызвать у них осложнения. Жара была для них серьезной угрозой.

Уинн помогла отодрать доски от нескольких заколоченных окон в надежде, что это даст приток свежего воздуха. С той же целью несколько медбратьев и руководитель хозяйственного департамента, действуя по очереди, с помощью стального штатива для капельниц разбили в нескольких окнах стекла, уцелевшие после урагана.

Когда Карен Уинн сажала очередного пациента в единственный лифт, который был подключен к резервному генератору и только поэтому еще работал, раздался звук, похожий на шум Ниагарского водопада. Шахта лифта заполнялась водой. В кабине остался охранник – на тот случай, чтобы кто-нибудь случайно не нажал кнопку: это грозило катастрофой. Теперь все решало время. Даже если бы резервные генераторы не прекратили работу, лифт в ближайшие минуты следовало отключить – из соображений безопасности.

В реанимационное отделение тем временем передали, чтобы на вертолетную площадку отправляли новую группу пациентов: «Нам нужно еще несколько больных! Вертолеты ждут!» Между тем на сборы и подъем одного пациента требовалось около сорока пяти минут. Медсестра Шери Ландри, много лет проработавшая в реанимации хирургического отделения, которой доверили рацию на восьмом этаже, передала сообщение своим коллегам: «Нам надо действовать быстрее, если мы не поторопимся, вертолеты больше не прилетят».

Карен Уинн и ее коллеги вместе с родственниками врачей и пациентов работали не покладая рук, напрягая все силы.

На то, чтобы загрузить единственный работающий лифт, отправить его и дождаться его возвращения, уходило слишком много времени, поэтому больных начали переносить по лестнице. Медсестры переворачивали пациента на бок, подсовывали под его мокрую от пота спину сложенное вдвое одеяло, затем снова клали больного на спину, вытаскивали из-под него края одеяла и, взявшись за них, снимали людей с кроватей и тащили вверх по ступенькам.

Другая медсестра реанимации хирургического отделения, Лори Будо, прижав подбородком включенный фонарь, освещала погруженные в темноту лестничные марши. Поднявшись наверх, она нашла еще несколько фонарей и рулон скотча и отправила кого-то из волонтеров вниз, чтобы тот прикрепил фонари к перилам.

Одной из самых тяжелых пациенток реанимационного отделения была семидесятисемилетняя Хелен Брекенридж, художник-оформитель и дизайнер интерьеров. Она лежала в Мемориальном медицинском центре уже около недели. У нее развились осложнения на фоне легочного и сердечного заболевания, а также диабета, и до Мемориала она находилась в хосписе. Это означало, что лечение, которое получала Хелен, имело основной целью не продление ее жизни, а облегчение страданий. Ей кололи морфий и мощные седативные препараты. Когда она перестала принимать пищу, что, возможно, стало результатом воздействия на ее слабеющий организм сильных успокоительных лекарств, в хосписе перестали ее кормить и поить. Ее брат, врач одной из больниц Нового Орлеана, не мог видеть, как она угасает. Он считал, что Хелен заставили подписать согласие на пребывание в хосписе и на самом деле она не хотела там находиться. Обратившись в суд, он потребовал ее перевода из хосписа в Мемориал для интенсивного лечения в реанимационном отделении.

Теперь целая группа медиков пыталась переместить Хелен Брекенридж из реанимации на вертолетную площадку. Один из них вручную качал воздух в ее легкие, другие внимательно следили за работой функционировавших на батареях насосов, которые доставляли необходимые лекарственные препараты в кровеносную систему пациентки. Хелен уже спустили с восьмого этажа в гараж.

«Верните ее наверх, – сказал кто-то из врачей, когда Хелен оказалась внизу. – Мы не сможем отправить ее в первой партии».

Врачи Мемориала еще некоторое время назад на особом совещании договорились об изменении решения о первоочередной эвакуации самых тяжелых пациентов и тех, кто зависел от аппаратуры жизнеобеспечения. В частности, была достигнута договоренность, что все пациенты с РНРМ будут вывозиться в последнюю очередь. В отделении интенсивной терапии таких пациентов было четверо, включая Хелен Брекенридж и Дженни Бёрджесс, афроамериканку, которая когда-то, работая медсестрой, выхаживала пациентов в больницах, в которых сама лечиться не могла.

Распоряжение об отказе от реанимации подписывал лечащий врач – почти всегда с информированного согласия самого пациента или того, кто был уполномочен представлять его интересы. Юридическая концепция «информированного согласия» появились в США в 1950-е годы. Смысл ее состоял в том, чтобы обеспечить право пациента на участие в принятии касающихся его медицинских решений. А их необходимость была продиктована нашумевшими случаями врачебных ошибок, которые к тому же совершались в сложных или неоднозначных с точки зрения этики ситуациях. От врачей стали требовать объяснять пациентам суть предлагаемых ими методов лечения, их преимущества, связанные с ними риски, а также сообщать о существующих альтернативных вариантах. РНРМ означало одно: что пациента в случае, если у него прекратилась сердечная или дыхательная деятельность, не следовало пытаться реанимировать. Распоряжение об отказе от реанимации отличалось от юридической формулировки «прижизненная воля пациента». Последняя по законам штата Луизиана позволяла больным, чья болезнь считалась неизлечимой, а состояние – безнадежным, заранее требовать, чтобы процедуры жизнеобеспечения прекращались или вовсе не применялись.

Но врач, который предложил на совещании, чтобы пациентов с РНРМ эвакуировали в последнюю очередь, имел собственное понимание ситуации, которое он позднее разъяснил. Ричард Дейчман, заместитель главврача и заведующий терапевтическим отделением, рассказал, что, по его мнению, пациенты, в отношении которых имелось распоряжение о непроведении реанимационных мероприятий, действительно находились в безнадежном состоянии и могли считаться неизлечимыми. А значит, вывозить их с территории Мемориала нужно было последними по той причине, что они в случае смерти в любом случае «меньше теряли» по сравнению с другими больными.

Другие медики согласились с доводами Дейчмана. Билл Армингтон, нейрорентгенолог, позднее сказал, что ему тоже приходила мысль, что больные, не желавшие, чтобы им продлевали жизнь, вряд ли захотели бы, чтобы их спасали за счет других пациентов. Впрочем, ни в официальных распоряжениях, ни в планах действий сотрудников Мемориала на случай стихийных бедствий об этом ничего не говорилось. Возможно, решение о приоритетах при эвакуации не приобрело бы в конечном итоге такого принципиально важного значения и не имело бы таких резонансных последствий, если бы пациентов удалось вывезти достаточно быстро.

Карен Уинн узнала о решении врачей от двоих из них – Эвина Кука и Роя Кулотты. Она поделилась полученной информацией со Сьюзан Малдерик. Медсестре, которая помогала перемещать Хелен Брекенридж, также разъяснили, что «первыми эвакуируют тех, у кого больше шансов выжить».

К тому времени, когда Хелен Брекенридж вернули в реанимационное отделение, она уже находилась при смерти. Ей снова поставили капельницы и подключили аппарат искусственной вентиляции легких, но вскоре она скончалась. По всей видимости, Хелен Брекенридж была обречена на такой исход, но, так или иначе, она стала первым пациентом больницы, смерть которого оказалась непосредственно связанной с ураганом «Катрина». Чтобы зафиксировать факт смерти, вызвали доктора Хораса Бальца. Седой врач вскоре пришел, запыхавшись от быстрого подъема по лестнице.

Родни Скотт, шестидесятитрехлетний лицензированный медбрат, который когда-то работал в Баптистской больнице, был доставлен вниз из реанимационного отделения, где восстанавливался после инфаркта и нескольких хирургических операций. Но он весил более трехсот фунтов, и у врача, руководившего перемещением больных, возникли опасения, что Родни застрянет в узком проходе, ведущем в помещение гаража. Боясь, что это серьезно задержит эвакуацию остальных пациентов, врач решил, что Скотт будет последним больным, который покинет территорию больницы. И Родни Скотта перетащили в палату на четвертом этаже – дожидаться своей очереди.

* * *

На вертолетной площадке доктор Гершаник, неонатолог, лихорадочно размышлял над тем, как быть с двумя находящимися в тяжелом состоянии младенцами. Инкубатор, в котором они лежали, не помещался в тесной кабине частного вертолета. Выхаживая недоношенных и больных младенцев, Гершанику приходилось полагаться на передовые технологии. Транспортировать двух новорожденных малышей, в крохотных тельцах которых едва теплилась жизнь, без инкубатора было немыслимо.

Но Гершаник все же решил рискнуть. Он забрался на сиденье рядом с пилотом и устроил завернутого в одеяла шестинедельного недоношенного малыша у себя на коленях. «Младенец мужского пола С» родился на двадцать четвертой неделе беременности. Он все еще весил меньше килограмма, и у него были недоразвиты легкие. Гершаник сжимал мягкий баллончик с кислородом, имитируя работу насоса сложной конструкции, который помогал работе легких малыша, когда он лежал в инкубаторе. Кто-то сунул другого крошку из инкубатора на руки медсестре, которая с трудом пробралась на заднее сиденье и скорчилась там. Она пристроила младенца к себе под блузку униформы, украшенной розовыми и голубыми отпечатками малюсеньких ножек.

Как только вертолет поднялся в воздух, на Гершаника навалился страх. В кабине гулял сквозняк. Доктор попытался прикрыть младенца своим телом. Становилось темно. Гершаник начал опасаться, что может, сам того не заметив, случайно ввел трубку слишком глубоко в трахею малыша. К тому же он не захватил с собой прибор, позволяющий измерять уровень кислорода в крови младенца. Шум вертолетного винта делал бесполезными попытки Гершаника воспользоваться стетоскопом. Прослушать дыхание ребенка в таком грохоте было невозможно. «Что я наделал! – корил себя неонатолог. – А что, если мое решение было ошибочным?» Практически единственным способом выяснить, жив ли младенец, было ущипнуть его свободной рукой за ножку и посмотреть, отдернет ли он ее. Руку Гершаника, которой он непрерывно качал из резервуара кислород, начало сводить судорогой. Он мысленно поклялся самому себе, что, если ребенок выживет, он больше никогда ни на что не пожалуется.

Пилот заявил, что ему нужно совершить посадку, чтобы долить в бак горючего. Гершаник едва мог поверить в происходящее. Они сели на специальную площадку для дозаправки вертолетов, работающих на нефтяные компании. Пять минут, о которых шла речь, растянулись на десять, потом пятнадцать, а затем и на целых двадцать пять. Гершаник достал свой карманный фонарик в виде авторучки и направил его луч на младенца. Тот был еще жив. Затем доктор посветил фонариком на кислородный баллон. Он был почти пуст. Два армейских вертолета приземлились после машины, перевозившей новорожденных, но их начали обслуживать в первую очередь. Гершаник, обращаясь к пилоту, запротестовал. «Сэр, один или даже два ребенка погоды не сделают», – ответил тот и сообщил доктору, что армейские вертолеты спасают людей, ожидающих помощи на крышах домов, и, если им вовремя не придут на помощь, многие погибнут.