Текст книги "Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству"

Город Пергам был сосредоточением великолепных храмов; возможно, ни Гален, ни Никон не смогли противиться их мистическому очарованию, несмотря на то, что Гиппократ отрицал существование сверхъестественных сил. Есть свидетельства того, что на самом деле Гален считал себя и врачей с острова Кос существами, возведенными в ранг всемогущих богов, с которыми он надеялся однажды встретиться в вечной обители бессмертных. Вероятно, такое поклонение божествам никогда не казалось ему несовместимым с его неверием в чудеса. Если бы он считал свои взгляды противоречивыми, он бы, конечно, никогда не писал о них так открыто в своих сочинениях. Возможно, только на западе в эпоху постпросвещения люди беспокоились о таких несоответствиях, требуя абсолютной приверженности либо атеизму, либо вере, по крайней мере, от других. Похоже, что подобная преданность – это стандарт, который для большинства из нас абсолютно недостижим сегодня.

Гален начал изучать медицину в Пергаме в возрасте семнадцати лет. Спустя четыре года умер его отец, и он ушел из дома, возможно, чтобы не оставаться под одной крышей с матерью. Он посещал лекции и демонстрации в разных центрах обучения медицине, в основном в Смирне и Коринфе. В 152 году он отправился в великую Александрию, где провел пять особенно важных лет своей жизни.

Хотя экспериментальные работы Галена стоят особняком от изысканий других ученых, его талант открывать и описывать ранее неизвестные анатомические структуры ставит его в один ряд с греческими целителями золотого века Александрии. Герофил и Эразистрат, например, препарировали человеческие трупы в третьем веке до н. э., и, возможно, даже некоторых живых осужденных преступников. К несчастью для прогресса науки, период свободных изысканий, когда разрешалось вскрытие умерших людей, был слишком кратким. Римские законы в конце концов наложили запрет на подобную деятельность и заставили и так небольшое количество серьезных анатомов вернуться к изучению животных, со всеми вытекающими из этого ошибками. Тем не менее результаты тех ранних исследований были доступны для изучения в Александрии, и Гален, несомненно, почерпнул из них много знаний о строении человеческого тела. Кроме того, там он мог изучать первый, на сегодня утраченный, всеобъемлющий двадцатитомный трактат по анатомии, написанный в первом веке римским врачом Марином, на которого Гален позже с большим уважением ссылался в своих работах.

По окончании первого этапа обучения в Пергаме образование Галена соответствовало уровню современного аспиранта, продолжающего посещать курсы, даже если он проводит собственные исследования и пишет научные работы. Он работал с некоторыми ведущими врачами своего времени и получал самое лучшее медицинское образование, изучая не только то немногое, что в те годы было известно об анатомии и физиологии, но и овладевая глубокими знаниями теории и практики медицинского наследия Гиппократа, хотя и весьма раздробленного на тот момент.

Во втором веке при поиске причины заболевания косские врачи, как и столетия до этого, обращали внимание на климат, кухню, географическое положение, род занятий, темперамент и влияние каждого этого фактора на баланс четырех гуморов. Тело пациента тщательно обследовали, и, как учили врачи-«гиппократики», внимательно изучали всевозможные выделения организма. Терапия была несколько более агрессивной, чем пять веков назад, хотя нет никаких свидетельств того, что она была более успешной. С большим энтузиазмом начали прописывать больным огромное количество средств растительного и животного происхождения, несмотря на отсутствие доказательств их эффективности.

Что касается теоретических основ, то греки были виталистами: они считали, что живые существа отличаются от неодушевленных предметов, потому что они наделены духовной сущностью, которая и является жизненным принципом. В различных формах концепция витализма сохранялась на протяжении веков, и даже современная молекулярная биология еще не полностью размежевалась с этой доктриной. Древние греки считали, что во вселенной существует неопределенный, неописуемый дух, не имеющий ни субстанции, ни текстуры, которому они дали название «пневма». Согласно этой теории, нас окружает мировая пневма, представляющая собой не совсем воздух; при вдохе она втягивается в легкие, откуда попадает в левую часть сердца, а затем переходит в артерии, пульсация которых возникает в результате их ритмичного расширения; считалось, что артерии, заполнены не кровью, а пневмой. Таким образом жизнь проникает в плоть человека. С другой стороны, полагали, что кровь течет только по венам, чтобы питать части тела, имеющие более выраженные вещественные свойства. Согласно древнегреческим представлениям, основные элементы человеческого тела составляли четыре гумора, возникавшие в результате процесса пищеварения, «врожденное тепло», вырабатываемое в сердце, и пневма, поступающая извне.

К тому времени, когда Гален вернулся в Пергам в 158 году, он был не только профессиональным врачом, глубоко изучившим эту систему, но и известным автором трактатов по анатомии и физиологии. К тому же он, как и «гиппократики», был практикующим хирургом.

После двенадцати лет обучения он владел техникой выполнения трепанации черепа, умел лечить переломы, вывихи и травмы головы. Он зашивал и перевязывал порезы, связывал лигатурой порванные сосуды, удалял ножом или прижигал горячим железом поверхностные карциномы, кисты и полипы, выводил жидкость из груди и живота, вырезал и зашивал различные виды грыж, даже выполнял операции по удалению камней из мочевого пузыря, несмотря на клятву Гиппократа и вопли жертв.

Профессионализм Галена и хорошие отношения с местными жрецами культа Асклепия обеспечили ему хорошую репутацию, поэтому, когда первосвященнику поручили выбрать хирурга для гладиаторов городского Колизея, он назначил на эту должность Галена, который выполнял свои обязанности настолько эффективно, что договор возобновлялся каждый год в течение всего времени, пока он жил в Пергаме. Такое положение давало молодому врачу превосходную возможность для изучения анатомии на живых людях и исследование изменения функций при различных видах травм. Нетрудно представить, что ужасные открытые раны некоторых участников состязаний представляли собой некий вид частичной вивисекции человеческого организма, который был невозможен при любых других обстоятельствах. Биение сердца, мощную пульсацию крупных внутренних кровеносных сосудов, а также змеевидные волны кишечника можно наблюдать у животных, но для врача, который хочет раскрыть секреты человеческого тела, равноценной замены не существует.

К 162 году, однако, Гален решил, что в Пергаме он достиг всего, что было возможно; исполненный амбиций и сознания своих незаурядных способностей, он стремился найти более подходящую арену, где в полной мере мог бы проявить и расширить свои профессиональные возможности. Когда разразилась война между Пергамом и соседней Галатией, он собрал пожитки и отправился в Рим. В возрасте тридцати двух лет он начал свою карьеру в имперском городе.

Рим в то время был великолепным процветающим мегаполисом с миллионом жителей, чьим медицинским нуждам служили около двух тысяч целителей различных школ. В дополнение к пяти основным направлениям – догматикам, методистам, эмпирикам, пневматикам и эклектикам – там были представители менее известных течений, некоторые из которых имели громоздкие названия, такие как фессалоникийские методисты, пневматики Эразистрата и пневматики-эклектики. Кроме того, в городе было приблизительно 150 акушерок, которые принимали роды и лечили женщин, а также около сотни религиозных целителей. Известно, что была, по крайней мере, еще сотня практикующих рабов, которые лечили незначительные болезни членов семей их владельцев. Интересно, что многие из них были евреями, захваченными после неудачного восстания под предводительством Бар-Кохбы в 132 году.

Фортуна с самого начала улыбнулась Галену. По стечению обстоятельств ему быстро представился случай проявить впечатляющие диагностические способности и обрести благосклонность членов верхнего эшелона римского общества. Благодаря превосходному образованию в области литературы и философии он легко подружился с некоторыми из лидеров этих кругов, особенно с философами, которые принимали его как одного из них. В течение первых двух лет пребывания в городе он проводил публичные демонстрации по анатомии, которые оказались популярными сверх его ожиданий. Успешная профессиональная деятельность и новые связи принесли ему известность как среди пациентов, так и среди тех, кого впечатлили его исследовательские и педагогические таланты. Но вскоре появились и завистники.

Медицинское сообщество делилось не только на секты, различными были и уровни подготовки, и способности. Конкурирующие врачи безжалостно оскорбляли друг друга, публично высмеивая противников в самых унизительных выражениях. Гален был талантлив и очень гордился этим. Чем больше были его достижения, тем резче становились поношения в его адрес, и все более скандальными разоблачениями отвечал Гален своим противникам и сектам, к которым они принадлежали. Он беззастенчиво хвалился своими успехами и щедро изливал презрение (хотя часто заслуженное) на головы своих менее удачливых коллег. Это было отвратительно, и ситуацию не спасало то, что многие из его противников не годились ему в подметки.

Галена повсюду окружали враги. Хотя он вращался в литературных кругах Рима и его обожали представители денежной элиты, выплачивая ему высокие гонорары, его выпады в адрес различных сект и их отдельных членов в конечном итоге привели к тому, что ему грозила физическая расправа. Со временем оставаться в Риме ему стало небезопасно. Он поспешил тайно покинуть город и вернулся в Пергам. Некоторые обвиняли Галена в том, что он не так боялся убийства, как быстрого приближения большой эпидемии чумы, которая уже охватила восточную часть империи, и в этом была истинная причина его побега. Это утверждение трудно доказать, так как болезнь, похоже, уже широко распространилась в Александрии к моменту отъезда Галена. Определенно, однако, можно сказать лишь одно. То, что лечащий врач покидает свой пост во время разгула эпидемии, не делает ему чести. История не простила Галену этот побег, хотя его римские покровители встретили врача с радостью, когда он вернулся в город через год.

Приехал Гален назад по приглашению самого императора – Марка Аврелия. Готовилась военная кампания против полчищ маркоманов, которые угрожали с севера, и император «попросил» известного врача сопровождать его армию. Галену не оставалось ничего другого, кроме как отправился навстречу экспедиции в Аквилею зимой 168–169 годов. Однако вновь разразилась чума, и Марк был вынужден вернуться в Рим, взяв Галена с собой. Пока проводилась реорганизация кампании, во сне, который упоминался раньше, врачу явился Асклепий и посоветовал ему остаться в городе. Он смог это сделать, взяв на себя заботу о юном наследнике Коммоде, а после смерти придворного врача вскоре после этого Гален был назначен на эту почетную должность.

Находясь под защитой императора, Гален мог больше не бояться вендетты со стороны своих противников и с 169 года до смерти Марка в 180-м, он занимался важными научными исследованиями. Он мог свободно продолжать свои изыскания и собирать материал для своих манускриптов. Неизвестно, какие отношения у него были с последующими императорами, но в любом случае они, как представляется, были достаточно доверительными. Хотя считается доказанным, что он дожил до 201 года, но где он умер – неизвестно, как и место его жительства в Риме и Пергаме, в котором он провел свои последние годы.

На протяжении всей своей долгой жизни Гален играл в обществе две совершенно разные роли. Рассуждая иногда, как мудрый Сократ, о возвышенной самоотверженности медицины, он утверждал, что идеальный врач должен быть одновременно философом. Эту фразу он использовал в качестве названия для одного из своих небольших сочинений. В своих произведениях он часто обращается к диалогам Платона и наставлениям своего отца, который говорил ему, что «потребны все науки, но еще более потребны мудрость, справедливость, мужество и умеренность, добродетели, которые превозносят все, даже те, у кого их нет».

Во-первых, среди «тех, у кого их нет» был сам Гален. Он был тщеславным, раздражительным, вздорным, нетерпеливым и очень обидчивым. Подражая в мудрости Богу, лишенному зависти, сам он был завистливейшим из людей.

В жажде денег и славы он, кажется, также придерживался двойных стандартов: один выражался в его трудах, а другой в его поступках. В конце жизни он писал:

Правилам, которым меня научил мой отец, я следую по сей день. Я не принадлежу ни к одной секте, хотя изучал все направления с одинаковым жаром и усердием, и как мой отец я иду по жизни без страха перед будущим. Мой отец учил меня презирать мнение других и искать только правду… Также он настаивал на том, что основное назначение личного имущества – это утолить голод, жажду, прикрыть наготу, а все, что останется, следует преобразовать в хорошую работу.

Он описывал, как «делился одеждой с одними, давал еду и оказывал бесплатную медицинскую помощь другим, выплачивал долги третьих». В результате перед читателем представал образ человека, который не стремился к богатству и предпочитал вести жизнь ученого потрепанного аристократа.

Несомненно, что значительную часть доходов Гален тратил на переписчиков для публикаций своих трудов и на покупку книг. Меньше известно о его благотворительности, но нет оснований сомневаться в том, что́ он написал об этом. Однако следует отметить, что Гален всегда получал довольно внушительные доходы и вел при этом простую холостяцкую жизнь. Легко высокопарно декларировать, что деньги не главное в жизни, когда унаследовал от отца приличного размера ферму, приносящую пожизненный доход. Гален писал: «Невозможно одновременно вести бизнес и практиковать такое великое искусство». Он постоянно критиковал тех, кто поступал таким образом, но сам он пользовался наследством, и, кроме того, его практика была в значительной степени связана с благодарными богатыми пациентами. На протяжении многих веков циники подчеркивали, что жизнь философа становится намного приятнее благодаря уверенности в полном животе. Относительно того, что следует быть человеком, «презирающим мнение других», это требование кажется просто возмутительным. Едва ли найдется в истории науки персонаж, в чьих сочинениях столько многословной саморекламы, самодовольства, высокого самомнения, самовосхваления и самого Галена. Он не был ни скромным, ни сдержанным, когда настаивал на своем превосходстве над соперниками, несмотря на некоторые попытки продемонстрировать иногда возвышенное презрение к почестям и одобрению, а подчас философскую отрешенность от таких человеческих слабостей, как стремление к признанию.

Такая критика, хотя и имеет право на существование, ни в коей мере не должна умалять значение достижений Галена; в конце концов, никакие недостатки характера не мешают развитию превосходной ясности ума. Это справедливо и для Галена из Пергама. Склочный, высокомерный, сварливый и зачастую лицемерный, он обладал талантом и прозорливостью, которая позволяла ему, наблюдая за явлениями природы, видеть истину там, где другие лишь строили домыслы. Отвергая догматические понятия различных сект того времени, он проводил свои исследования без тени предубеждения. Именно появление его доктрины позволило преобразовать бытующий раньше философский подход к болезни в экспериментальный. Гиппократ разработал для целителей концепцию, согласно которой медицина – это искусство; а Гален доказал, что это искусство должно опираться на научную истину. Врачи, последователи системы Гиппократа, сделали беспристрастное наблюдение первым правилом клинической медицины; Гален использовал его в своих исследованиях. То, что это правило стали игнорировать после его смерти, возможно, величайший из парадоксов Галена в том смысле, что именно благодаря его неограниченному посмертному влиянию на развитие медицины свобода мысли и экспериментальные изыскания тормозились почти полторы тысячи лет. В шестнадцатом и семнадцатом веках ученые, забывшие об авторе завета, воскресили научный метод познания.

Свою систему Гален строил на основе вскрытий, экспериментов в физиологии, а также на материале клинических наблюдений пациентов. Безусловно, в чем-то он ошибался, потому что он был человек своего времени – грек, для которого философские гипотезы, логичные рассуждения и непредвзятое наблюдение имели одинаковое право на существование. Ученый, который верит, что все структуры и функции предопределены Высшим разумом, не понимает, что в таком случае предрешены и его выводы, согласно логике телеологии, то есть вследствие интерпретации его наблюдений как доказательства существования в природе грандиозного плана. Он не считает себя непоследовательным, заполняя пробелы между изученными понятиями чем-то неизвестным, при условии, что результат раскрывает рациональный план Бога. Отдавая дань уважения этому великому плану, Гален считал его своей огромной силой, хотя на самом деле он оказался его самой большой слабостью.

Гален был просто не способен понять, что, когда дело касалось описания структур и функций человеческого тела, его мыслительные способности не могли заменить ему органы чувств. Для него гипотеза была столь же обоснованной, как очевидный факт, а догадка столь же убедительна, как эксперимент. То, чего он не мог видеть, он воображал, а затем вплетал придуманный образ в тезис о превосходной работе Мастерового, каждое творение которого совершенно и чьи создания наполняются жизнью, когда пневма входит в их тела.

Возможно, нам не следует слишком резко критиковать Галена за то, что он так полагался на свою способность создавать гипотезы, так как это часть любой науки, и особенно медицины, этого бесконечно удивительного соединения науки и искусства, где необходимость в лечении часто предшествует возможности увидеть проблему. В современных исследованиях мы оправдываем выводы, сделанные на базе гипотез, называя их теориями. Но справедливости ради нужно добавить, что наши коллеги по науке строят свои теории, опираясь исключительно на серьезные надежные доказательства. Правда, такая возможность появилась у них только потому, что прошло восемнадцать столетий со времени Галена, и современные исследователи обладают значительно более совершенными методами получения необходимых данных; кроме того, гораздо большее количество людей работают в этом направлении. В свете того, что в прошлом теории опирались всего на несколько известных тогда фактов, гипотезы Галена заслуживают большего снисхождения. Это, однако, не оправдывает того, что весьма талантливый экспериментатор тратил так много времени и сил на построение бесчисленных умозаключений. Именно здесь пути современной науки и Галена расходятся. В наши дни исследователь – это, главным образом, экспериментатор и наблюдатель; теория должна формироваться под давлением массы полученных данных. Гален же был в первую очередь теоретиком, и применяемый им научный метод содержал в себе две фундаментальные ошибки. Во-первых, он подходил к наблюдениям с телеологической точки зрения, то есть считал, что все существует и функционирует в соответствии с неким грандиозным планом. Во-вторых, он проводил правильные эксперименты недостаточное количество раз, поэтому, естественно, часто отклонялся от направления, которое большее количество повторений, возможно, могло ему подсказать. Его метод можно сравнить с попыткой начертить график по слишком небольшому количеству установленных хаотично разбросанных точек, при этом, заранее решив, как этот график должен выглядеть. Величие Галена заключалось в умении блестяще разрабатывать эксперименты, которые обеспечивали получение данных для каждой точки, а его недостатком было слишком маленькое число точек, метод их объединения и экстраполирования полученных данных.

Иными словами, современный ученый вдохновенно анализирует мельчайшие детали результатов своих ежедневных исследований, в конечном итоге формирующие модель, неустанно приближающую его к доказательству теории, в которую он верит. С другой стороны, действия Галена были обусловлены уверенностью, что ему уже известна абсолютная Истина – его исследования, независимо от того, насколько объективно был разработан каждый эксперимент, проводились ради этой Истины, и их результаты интерпретировались для ее подтверждения.

В работе Галена было еще одно слабое место, одно из тех, которые он в какой-то степени осознавал: его анатомия была анатомией животных. Гален никогда не видел вскрытого человеческого тела. Однажды он случайно натолкнулся на почти полностью объеденный птицами труп грабителя, лежавший на обочине дороги. В другой раз он нашел сгнившее тело, выброшенное на берег реки после наводнения. Осмотр этих разложившихся останков не сообщил ему ничего нового. Конечно, он довольно много знал о строении человеческого скелета после своей практики в Александрии, но всю остальную информацию он получил, благодаря вскрытию разных животных, как живых, так и мертвых. Его любимым объектом изучения была макака, которая внешним видом очень напоминает человека и имеет тело подходящего размера для того, чтобы успеть завершить исследования до того, как труп начнет разлагаться в жарком бо́льшую часть года климате Южной Европы. Обычно он топил подопытных обезьян, чтобы не повредить их внутренние органы. Он сам снимал кожу с мертвых животных, не перепоручая это дело помощникам, и это принесло ему дивиденды, когда он обнаружил плоские подкожные мышцы, которые упустили из виду другие античные анатомы. Гален провозгласил свое кредо во втором томе трактата «О назначении частей человеческого тела» с присущим ему хвастовством:

Теперь позвольте мне раз и навсегда сделать это заявление в отношении всего моего трактата, чтобы мне не пришлось повторять его многократно: я описываю внутренние органы точно так, как они выглядят при вскрытии, и никто до меня не делал ничего подобного. Поэтому, если кто-нибудь хочет своими глазами увидеть творение природы, ему следует доверять не книгам по анатомии, а собственному опыту, либо прийти ко мне или обратиться к одному из моих ассистентов, хотя, можно и в одиночку прилежно практиковаться в проведении вскрытия; но если речь идет только о чтении, то невольно придется верить более ранним работам анатомов, тем более что их немало.

По иронии судьбы, Андреас Везалий в 1543 году и Уильям Харви в 1628 году обнаружили ошибки Галена именно потому, что они не очень-то полагались на его книги, а предпочли на все посмотреть своими глазами. Каждый из них «в одиночку» прилежно практиковался во вскрытии и ставил эксперименты до тех пор, пока бо́льшая часть храма медицины, построенного Галеном, не начала рассыпаться.

Но его храм не разрушился полностью ни тогда, ни когда-либо позже. Гален следовал своему кредо и был несравненным исследователем; его пример и мудрые наставления могли бы принести пользу молодым ученым любой эпохи. Именно Гален доказал, что по артериям течет кровь; по общему мнению, это наиболее важное из его достижений в области медицины. Его предшественники считали артерии каналами, по которым передвигается пневма, попадая в них из левого сердечного желудочка, который при вдохе заполняется пневмой по легочным венам, крупным сосудам, соединяющим сердце и легкие. Тот факт, что из разрезанной артерии течет кровь, объясняли наличием связей (предполагаемых, но не существующих на самом деле), или анастомозов, расположенных между венозными и артериальными сосудами, по которым кровь из первых вытекает в последние, когда случается порез. Гален оборвал этот полет фантазии с помощью эксперимента, в котором он дважды перевязал артерию живого животного, изолировав достаточно короткий сегмент сосуда, чтобы можно было показать, что к нему не присоединен ни один анастомоз. Кровь, которая была, как и следовало ожидать, обнаружена в нем после разреза артерии, могла попасть туда только до рассечения.

Он также использовал лигатуры, чтобы продемонстрировать, что пульсация артерий берет начало в сердце, а не возникает, как думали его современники, в результате ритмического расширения пневмы внутри них. Перевязав главную артерию в собачьей лапе, он остановил пульс за пределами перетяжки, несмотря на то, что нижняя часть сосуда все еще была заполнена кровью. После удаления лигатуры пульс возобновлялся, что позволило ему сделать правильный вывод о передаче пульсирующего движения артерии сверху, а именно – от сердца.

Чтобы продемонстрировать, что сердце животного, как и артерии, содержит не только пневму, Гален ввел тонкую прочную трубку через стенку бьющегося левого желудочка внутрь его камеры, в результате чего в трубку резко выплеснулась пульсирующая порция красной крови. В этот момент, однако, в нем заговорил греческий философ со своими привычными соображениями, что привело к тезису о том, что кажущаяся более жидкой и более яркой красная субстанция в левой части сердца и артериях – это кровь, с которой смешивается вдыхаемая, животворящая пневма. Заметив, что стенка левого желудочка сердца всегда толще, чем стенка правого, он утверждал, что такое строение необходимо для поддержания центрального баланса и вертикального положения органа, поскольку наполняющая левую сторону пневма не такая тяжелая, как темная и, видимо, более вязкая кровь в правой части.

Знания о сердцебиении Гален почерпнул из своей практики в вивисекции животных и как минимум из одного случая из жизни, когда у больного ребенка разрушилась грудина, что позволило ему увидеть работу сердца воочию. Его концепция циркуляции крови слишком сложна для обсуждения в книге такого рода. По существу, он описывал орошающее течение крови в прямом и обратном направлениях, а не круговое движение, во время которого одна и та же жидкость очищается, насыщается кислородом, обогащается и перекачивается снова и снова. Поскольку по его теории пневма каким-то образом попадала в вены, он предположил, что в перегородке между левым и правым желудочками имеются поры, по которым духовная субстанция проникает в тот поток крови, который переносит питание в периферические отделы организма, когда кровь течет в противоположном направлении, из правого в левый желудочек. Уильям Харви в 1628 году доказал, что этих пор не существует, и этот факт стал одним из самых сокрушительных ударов, нанесенных исследователями семнадцатого и восемнадцатого столетий репутации греческого врача.

Однако для изучения роли диафрагмы и грудной стенки в процессе дыхания Гален выполнил еще одно образцовое исследование, проведя серию гениальных экспериментов, в ходе которых он разрезал различные специфические нервы и мышцы, чтобы определить, как именно происходит движение воздуха внутри организма. В результате Гален первым предположил, что именно расширение грудной полости с помощью диафрагмы и мышц груди заставляет легкие наполняться, а не наоборот. Эксперимент, который он сделал, чтобы доказать свой тезис, иллюстрирует сложность его методов, настолько опередивших свое время, что они не отличаются от лабораторных исследований гораздо более позднего периода. Позволив небольшой порции воздуха проникнуть в грудную полость, он делал небольшой разрез между двумя ребрами животного, вокруг которого затем плотно пришивал мешок или мочевой пузырь животного. Затем он мог наблюдать, как мешок заполняется и опорожняется во время выдоха и вдоха соответственно, демонстрируя при этом частичный вакуум, создаваемый расширяющейся грудной полостью. Именно этот частичный вакуум затягивает воздух снаружи в трахею и легкие. То, как Гален смог доказать свою гипотезу, ярко свидетельствует о ясности его ума в тех ситуациях, когда он не позволял густому туману философии скрывать результаты своих научных изысканий.

В еще одном блестящем эксперименте Гален опроверг общепринятое мнение о том, что моча образуется не в почках, а в мочевом пузыре. Здесь он также мудро воспользовался лигатурой. Он перевязывал канал (мочеточник), соединяющий эти органы, отмечая, что место перетяжки не влияло на результат, при этом столбик мочи никогда не выходил за пределы лигатуры. Если он перевязывал каждый мочеточник в месте его соединения с почкой, оба канала и мочевой пузырь оставались пустыми; простое подтверждение того, что именно в почке, а не в мочевом пузыре, образуется моча. Иногда чем проще доказательство, тем оно элегантнее.

В сочинениях Галена приводится еще много примеров таких хорошо продуманных и правильно интерпретированных экспериментов. Я не собираюсь каталогизировать все его открытия, а ограничусь лишь описанием весьма показательного исследования нервной системы.

Эти эксперименты греческого ученого в области физиологии являются образцами четкости и точности. Раньше уже упоминалось об изучении Галеном механизма дыхания: он перерезал диафрагмальный нерв, спускающийся вниз от шеи к диафрагме, чтобы продемонстрировать роль этой структуры в дыхании; разрушая соединение нерва с мышцами грудной стенки, он определял функции этих образований; перерезая спинной мозг на различных уровнях в верхней части спины, он последовательно обездвиживал разные сегменты мышц для того, чтобы исследовать скоординированные усилия, необходимые для расширения полости грудной клетки.

Он заметил, что если надрез сделан вверх и вниз вдоль центральной оси спинного мозга, то паралич не наступает, так как нервные окончания отходят от обеих сторон, независимых друг от друга. С другой стороны, спинной мозг, перерезанный на любом уровне в поперечном направлении, приводит к параличу всех мышц, которые соединяются с нервами, расположенными ниже разреза. Если сделать разрез только с одной стороны, то наблюдается паралич мышц либо левой, либо правой половины тела, соответственно. Результаты экспериментальных исследований спинного мозга подтверждались клиническими наблюдениями травм, с которыми Гален сталкивался в своей практике. Поскольку иннервация верхней конечности происходит с участием нервов шеи, травмы шейного отдела позвоночника давали ему возможность оценить, как сдавление спинного мозга влияет на состояние функции руки, диафрагмы и других мышц, расположенных ниже травмы.