Текст книги "Метро 2035: Питер. Специальное издание"

Организм вопит: не-е-е-ет!

Вернее, даже: не-е-е-е-е-ет! Только не это!

Красин разжимает пальцы и отпускает фляжку. Она падает в воду. Бульк. Вот и все.

Он выпрямляется и подносит ладонь к виску.

– Товарищ начальник экспедиции, подводная лодка С-189 поход закончила. Докладывал командир корабля лейтенант Красин.

Когда в следующее мгновение длинная рука ломает его грудную клетку, он думает: я победил.

* * *

Иван смотрит вперед.

На него смотрит кто-то. Если соотнести размеры этого кого-то и подводной лодки С-189, то… Иван молчит. Нечто нечеловеческое, равнодушное есть в том, кто смотрит на диггера. Иван видит только глаза. Этот кто-то больше лодки. Иван не в силах охватить его разумом, поэтому просто ждет. Остатки воздуха в груди перегорают в едкую черную горечь. И они глядят друг на друга. Потом этот другой срывается с места, плавно поворачивается – движение, мельтешение щупалец – и все, этот кто-то плавно исчезает вдали.

Иван смотрит ему вслед, начиная чувствовать запоздалое удушье. От ужаса.

…Ледяная вода. Иван почувствовал, как его тащат, дергают – а хочется, чтобы оставили в покое, дали отдохнуть. Поспать… Хлещущая в стекла противогаза вода. Ноги волочатся по чему-то упругому и в то же время мягкому. Пам. Песок. Бум. Камни.

Холод.

Режущий колени холод, от него хочется закрыть глаза и спать. Ступни обморожены.

* * *

Серое небо нависало, просвечивая белым и грозовым. Иван лежал на спине, раскинув руки, на стеклах были капли.

Он смотрел сквозь капли на это клубящееся небо и думал, что сейчас сорвется и улетит туда. Да куда угодно улетит – только не к тому, что сидело в воде.

В поле зрения возникла голова Убер в маске. Окуляры тускло блеснули.

– Повезло тебе, что ты изолирующий противогаз надел, – сказал Убер. – А то бы захлебнулся к чертям собачьим. Ага. Этому что, этот вместо акваланга можно использовать. Как спасательные идэашки на подводной лодке. Регенеративный баллон, дыхательный мешок, все дела…

Иван поднялся. Вспомнился взгляд сквозь толщу воды. Бормотание Убера помогало прийти в себя, сбросить ощущение ужаса.

– Уровень здесь какой? – спросил он, чтобы хоть что-нибудь спросить.

– Нормальный уровень, – отмахнулся Убер. – Ты сядь. Пять рентген в час.

– Ни фига себе.

– Красин?! – Он вдруг вспомнил.

Уберфюрер помолчал.

– Нету больше Красина. Вечная память… и так далее.

Иван повернулся к морю. Пошатываясь, сделал два шага и остановился. Дальше идти не мог…

Как тогда в пещере, с пулеметом.

Не хотел.

Волны набегали на серый песок, отступали в пене, оставляя клочки черных водорослей. Темное безжизненное пространство тянулось до горизонта, растворялось в серой туманной дымке. Иван повернул голову. Дальше по берегу увидел полузатопленный силуэт подводной лодки. Прощай, С-189. Прощай, лейтенант Красин…

Залив катил на песок серые безжизненные волны.

Иван постоял. Повернулся к остальным.

– Вы ничего не заметили… странного? Там, в воде?

Убер молча смотрел на Ивана.

– Что? – спросил тот. Оглядел притихший народ. – Ну-ка, рассказывайте.

– Там… не хотел говорить. Я когда вернулся за твоими вещами… в общем, там, на берегу…

– Ну!

– Там были следы, – сказал Убер.

– В общем, такие дела, – сказал Седой. – Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… В общем, мы думаем, он никуда не исчез.

– Так, – сказал Иван. Этого еще не хватало. – Думаете, он…

– Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.

* * *

– Костер – это изобретение богов. – Убер протянул руки к пламени карбидки. – Жаль, не все это понимают.

Иван вспомнил станцию «Черная речка», цыган… Огонь, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.

– Точно.

Желтое пламя освещало подвал одного из расположенных на берегу строений, входящих в комплекс АЭС, так уютно, что здесь хотелось остаться навсегда. А что? Всю жизнь в метро, что ли?

К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна.

Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая.

Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.

– Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, – сказал Уберфюрер.

– Правда? – Иван удивился. – Почему ты так решил?

– Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас – хандра.

Иван с интересом посмотрел на бравого скинхэда.

– Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.

– Ага. – Убер ухмыльнулся. – Я вообще черт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже до Катастрофы это было далеко, а сейчас так вообще – другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.

– Здесь-то ты как оказался? – Иван почесал ухо.

– Элементарно, Ватсон.

– Кто?

– Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… – Убер помолчал. – Я и махнул. Так махнул, что до сих пор обратно отмахаться не могу.

Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.

– Так что же… – Он посмотрел на Убера. – У тебя, выходит, в Урюпинске…

– Якутске!

– Якутске, извини. Дома у тебя жена осталась и ребенок? Когда все началось?

– Беременная, – нехотя поправил Уберфюрер. – Мы ребенка через три месяца ждали.

– Мальчика, девочку? – уточнил Иван и спохватился. Какая разница…

– Девочку, – сказал Убер наконец. Что же ты с собой делаешь… Иван впервые видел Убера таким. Тот выглядел на свои сорок с лишним. Да что там сорок… на все девяносто.

– Думаешь, там они у тебя – выжили?

Убер повернул голову и посмотрел на Кузнецова холодным выгоревшим взглядом:

– А ты как думаешь, мальчик?

Кузнецов сконфуженно замолчал. В руках у него был старый металлический компас – из музея на лодке.

– На самом деле – не знаю, – сказал Убер. – У нас там метро нет. И морозы под пятьдесят градусов. А сейчас и того больше, наверное.

– К вам бомбу не бросали, – сказал Мандела. – Не должны были, по крайней мере. Что у вас там стратегического, кроме алмазов? – Он помолчал. – Может, и живы, а?

– Оставь его в покое. – Иван тронул негра за плечо. – Не надо.

– Нормально! – резко сказал Уберфюрер. – Не один я такой. У всех в метро такая же хуйня. Погулял, блин! Остался бы в своей Якутии, был бы с ними. Хоть в могиле, а все же с ними. А? Как думаешь, борец с мировым апартеидом?

Начали собираться. Надели противогазы. Скоро придется менять фильтры, но пока обойдемся этими. Иван затянул горловину рюкзака, проверил, чтобы ничего не болталось, вдел руки в лямки. Вот и ладно. Сейчас будем выдвигаться. Он взял автомат и увидел, что к нему приближается Кузнецов.

Кузнецов приблизил противогаз к маске Ивана – для лучшей слышимости. Или – для секретности.

– Кто достоин быть диггером? – спросил он. Точно, для секретности. – Я знаю, командир, это глупый вопрос, но…

Иван задумался. Помолчал, глядя на Кузнецова. А Миша ведь действительно нацелился в его команду. Серьезный мальчик. Не хватало мне только второго Сазона…

Воспоминание о бывшим друге опять вызвало в нем вспышку жара и ярости.

«Стоп. Успокойся. Мальчишка тут ни при чем. Дело во мне».

– Кто достоин быть диггером, значит? – сказал Иван. – Хорошо, я скажу. Тот, кто выполняет три правила.

Первое: диггер храбр, но осторожен.

Второе: настоящий диггер всегда держит слово.

И третье: тела павших товарищей не должны оставаться на съедение тварям.

– Диггеры своих не бросают, – сказал Кузнецов. Глаза молодого мента горели даже сквозь стекла противогаза.

– Точно, – сказал Иван.

– Но… как?

– А вот так. – Иван достал гранату, жестами показал, как выдергивает кольцо. – А потом прижимаешь рычаг и – мертвецу вот сюда. – Он сунул гранату себе под мышку, прижал руку другой рукой. – Такой сюрприз для твари. Попробуй тронь мертвого диггера – челюсть вырвет. Понятно?

Кузнецов восторженно кивнул. «Эх, ты, мальчишка…»

Иван поднялся, оглядел команду.

– Пошли с богом.

* * *

Оставайся на ночь в тепле, потому что утром всегда холоднее.

Мелкий дождь капал на плечи, едва слышно стучал по резине противогаза. Окуляры начали запотевать. Иван оглянулся – команда шла за ним. Мертвый лес – тот самый Сосновый Бор? – остался позади, скоро должна была начаться зона станции.

Иван видел в белесом тумане размытые очертания огромных корпусов. Высокие трубы уходили вверх и исчезали в дымке. Однажды им встретился указатель «Проход запрещен. Охраняемая зона» – покосившийся от старости. Краска на нем облупилась, лохмотьями свисала с ржавого металла.

Пару раз встретились упавшие на землю витки колючей проволоки. Кое-где появилась растительность. Обычная с виду трава, ничего опасного, но Иван предпочел вести команду в обход, через песчаные кочки.

Вдали колыхались серые заросли.

– Вполне возможно, – предупреждал их Водяник. – Что от жизни в подземельях мы утратим нужду в цветном зрении – как утратили ее некогда волки, охотившиеся в основном по ночам и в сумерках. Уже сейчас часть детей в метро рождается дальтониками. Вполне возможно, сказывается и повышенный радиационный фон… но думаю, дело все же не в этом. – Он помолчал. – Мы приспосабливаемся. Меняемся.

С каждым поколением заметна разница между детьми. Сейчас у новорожденных повышенные показатели собственного излучения, но, видимо, появляется что-то вроде иммунитета к радиации. Природа все равно берет свое – даже с таким неблагодарным объектом, как человек.

Но то, что наверху, я не могу отнести к нашей линии эволюции. Вполне возможно, это откат – восстановление системы. А может быть… и этого я опасаюсь даже больше…

Резервный вариант.

Построение экосистемы на других принципах. Тогда у человечества нет шансов. Увы.

…Иван мотнул головой, переступил через ямку, в которой скапливалась дождевая вода – в ней на мгновение отразился его силуэт.

Через полчаса пути они вышли ко внешнему периметру ЛАЭС. Столбы с облупившейся краской замерли вечными часовыми на границе охраняемой некогда зоны. Сейчас только покосившаяся будка КПП мокла под дождем. За ржавым шлагбаумом, уткнувшимся одним концом в землю, начиналась неплохо сохранившаяся бетонка.

Ближайший корпус ЛАЭС выглядел совершенно обычным. Словно здесь Катастрофы никогда не было. Впрочем, что бетонному саркофагу станции внешние изменения? Просто не стало людей. И все.

Иван переступил шлагбаум и остановился, поджидая остальных. Ровная размеченная территория. Голые мертвые кусты, очерчивающие пешеходные дорожки.

Уберфюрер встал рядом. Дождевые капли били его по брезентовому плащу и резиновой морде. Круглые окуляры. Убер постучал себя по мокрому носу противогаза, по банке фильтра. Иван кивнул, посмотрел на часы. Да, пора.

Жестами подозвал остальных.

«Приготовиться к смене фильтров». Глухой из-за маски голос тонул, смягчался в сыром воздухе. Внезапно мелкий надоедливый звук дождя прорезался далеким тоскливым воплем.

Иван вздрогнул.

Почему-то он сразу вспомнил серого человека, стоящего на корме лодки.

«Да ну. Не может быть».

Отставить, показал Иван жестами. Бегом, за мной!

Сапоги застучали по влажной бетонке. Корпус, нависающий над людьми – из-за тумана верхняя часть его была не видна, поэтому казалось, что здание ЛАЭС уходит ввысь на огромную высоту – проплывал слева. Внезапно дождь перестал. Словно его выключили.

Тишина.

Вопль раздался вдалеке.

Раскатился, отразился от серых стен здания. Из-за сильного тумана Иван не мог понять, откуда именно идет звук. Но, кажется, можно подождать не только с заменой фильтров.

«Внимание», – показал он жестом. За мной.

Иван поднял автомат к плечу, показал Уберу – вперед, я прикрываю. Похоже, не время для прогулок, будем следовать боевым порядком…

Убер два раза кивнул – понял, и двинулся вперед. Перебежка, стойка на колене, взмах рукой – следующий. Кузнецов пошел.

Давящее ощущение в затылке не проходило. Иван вдруг понял, что это ощущение было у него с самого начала – еще когда они вышли в море на ржавой подлодке. Но в тот момент он списал это на обстановку. Собаки Павлова, первое плавание. И прочее…

А похоже, тут что-то посерьезнее. Интуиция такая штука, ей верить надо.

С людьми, к сожалению, чутье Ивану не помогло. А вот в заброске…

Кузнецов, повинуясь жесту Ивана, побежал вперед. Не слишком ровно бежит, но упруго, подтянуто. «Может, и сделаю из него диггера». Данные у парня не так чтобы очень, но что-то в нем есть. Упрямство, может быть? Рюкзак вилял на спине Миши из стороны в сторону, словно пытался завалить хозяина. Кузнецов добежал и остановился, опустился на колено. Вскинул автомат. Проверил – вправо, влево.

Молодец, подумал Иван. Следующий пошел…

И тут из рюкзака Миши вывалился компас. Иван видел, как старый металлический компас летит на бетонку… Удар, подскок! Звон стекла.

Казалось, треснул не только циферблат, но и окружающая тишина.

«Блять», – подумал Иван.

Краем глаза он заметил движение. Повернулся. Взгляд сквозь прорезь автоматного прицела. Ничего. Только серый туман… изгибается? изгибается. Что-то крупное там прошло, между корпусами.

«Не нравится мне вон тот кустик», подумал Иван. Совсем не нравится. Или перестраховываюсь? Тяжесть в затылке стала невыносимой. Ну же… решайся.

Иван вскочил. Резкими жестами показал: вперед, вперед, бегом!

Убер кивнул и побежал. Миша обернулся, посмотрел на Ивана – даже его противогаз выглядел виноватым. Вперед, показал Иван, бегом. Потом будем разбираться. Бегом!

Миша наконец понял. Вскочил и побежал за скинхедом. Мандела пристроился за ними. Иван подождал Седого и побежал синхронно с ним.

Опять движение. Иван повернул голову. Чертовы окуляры, сужают поле зрения.

На мгновение ему показалось, что гигантская, несоразмерная с окружающими зданиями фигура идет в тумане. Медленно, почти плывет… как во сне.

Дальше он уже бежал. Дыхание хрипело в фильтре.

Достигнув угла здания, Убер повернулся – дальше куда? Иван на мгновение прикрыл глаза, вспоминая схему. Так, туда жилые корпуса, сюда медблок… вон туда третий блок РБМК. «Третий блок», – сказал тогда Энигма.

Будем надеяться, что старый диггер еще не совсем впал в маразм.

– Туда. – Иван показал рукой.

Они побежали. Давление на затылок сначала чуть ослабло, затем стало еще сильнее. «Да что за черт?!»

Сапоги и ботинки гулко стучали по серому асфальту. И, черт возьми, скоро совсем рассветет.

– Быстрее!

Иван наконец увидел вход в корпус третьего блока. Огромное серое здание, символ атома на фасаде. Слева от входа – каменный бассейн, оттуда торчат гранитные блоки, как обломанные зубы, и приближаться к ним ну никак не хочется.

Металлические двери. С уцелевшими стеклами, что интересно. Кое-где стекла заменены досками и фанерой.

Высоченная труба, уходящая верхушкой в туман. На ней полосы – бордовые и серые.

Дыхание в противогазе стало натужным.

Окуляры запотели. Сквозь затуманенное стекло Иван видел качающуюся серую землю, далекий бассейн, гранитный парапет. Чертов бассейн щербато улыбается.

Вдалеке виднелись размытые силуэты толстых труб, похожих на короткие лапы гигантского животного. Из-за тумана казалось, что серый слон стоит над ЛАЭС, а туловище и голова его спрятались в низких облаках.

– Быстрее! – давление на затылок стало невыносимым.

Словно палец, упершийся туда, с бешеной силой и упорством толкал Ивана вперед. Подальше от того, кто шел за ними в сырой пелене.

Или наоборот, к тому, что ждало их в третьем блоке ЛАЭС?

Позади он слышал тяжелую поступь. Седой начал тревожно озираться, словно тоже что-то почувствовал.

Неудивительно.

Иван прибавил ходу. Кто бы их ни преследовал, он был уже совсем близко.

Тот серый человек?

Топая сапогами, они взбежали по ступеням.

Иван рванул дверь на себя. Закрыто! Черт, он бросился к следующей. Убер с размаху ударил ногой – дверь сотряслась, но выдержала. Звякнуло треснувшее стекло.

Седой присел на колено и приставил свой недокалаш – «сайгу» к плечу.

Убер ударил еще. Бух!

Но должен же быть вход?! Зар-раза. Н-на! Иван прикладом выбил стекло, просунул руку. Постарался нащупать замок. Ни фига. Да где же ты там?! Пальцы наткнулись на что-то округлое и холодное, переходящее в другое округлое и холодное. Цепь, не сразу сообразил Иван.

Кузнецов вдруг подбежал и забарабанил по двери. Грохот.

– Помогите! – закричал он. Из-за противогаза звук получался «Пагите!». – Пагите!

«Что он делает?»

Уберфюрер повернулся. Показал за плечо Ивана и потом себе на глаза. «Вижу цель». Иван кивнул.

Кажется, все. Отбегались на сегодня. Он поднял автомат к плечу, поставил предохранитель на одиночные. Вгляделся. Вдалеке мелькнула тень – быстро. Исчезла. Где же ты, сукин сын? Покажись.

Внезапно загремела цепь, бам – дверь распахнулась. Иван мгновенно развернулся туда. Обошли, сволочи…

– Сюда! – крикнули из двери. – Быстрее! Ну же!

Глава 18
ЛАЭС

– Мы из Кронштадта, – сказал Убер. Иван покачал головой – опять какая-то непонятная шутка.

– Добро пожаловать, – глухо сказал старик. Противогаза на нем не было, только небольшой белый респиратор. С одной стороны респиратор был отстегнут и висел на одной лямке. – Я вас уже давно жду.

Иван поднял брови.

– Нас? – Он оглянулся. Мандела, Убер, Кузнецов, Седой. Сам Иван. Действительно. А кого еще старикану ждать, как не нас…

– Ну, если нас, то мы пришли.

Старик кивнул. Провел их в комнату в глубине здания, отделанную светлым металлом. Еще не открыв следующую дверь, Иван понял, что там будет – и не ошибся. Душевая – огромная, каких он никогда не видел. Голоса диггеров отражались от кафеля, покрывающего стены – бледно-желтого, впечатанного в серую штукатурку. Гулкое мокрое эхо. Старик показал, как включать воду – из ржавых сифонов хлынула бледными струйками вода… теплая, почти горячая. Иван встал под душ прямо в противогазе. Оглушительно забарабанили капли по голове, плечам, спине. Окуляры стали мокрыми.

Диггеры вставали под струи душевых.

Вода лилась, смывая с них радиоактивную пыль.

Санобработка. Иван вспомнил, как сидел с Катей в палатке на «Василеостровской». Сто лет назад это было, не меньше.

Хлюпая резиной и капая водой, прошли в тамбур, затем в раздевалку – по стенам здесь находились железные шкафчики, выкрашенные в зелено-серый цвет. Один из шкафчиков был раскрыт, там висело старое полотенце.

– Можете снять противогазы. – Старик прокашлялся. – Здесь стерильно.

Иван посмотрел на старика.

– Кто вы?

– Бахметьев моя фамилия. Федор Бахметьев. Я, если хотите… – На лице у него появилась странная, словно мышцы за долгие годы отвыкли, улыбка. Но вполне искренняя. – Я – водитель реактора.

До Катастрофы Федор Бахметьев работал на станции ведущим инженером управления, ВИУРом, ответственным за загрузку и эксплуатацию активной зоны реактора. В день Катастрофы вернулся в зал над активной зоной, потому что забыл там ключи от дома – Ирония судьбы, верно? – сказал Федор, и, когда автоматические системы защиты станции сработали, инженер оказался взаперти. «Со всяким могло случиться, – сказал Федор. – Мне вот повезло».

Сначала, когда двери начали закрываться, он решил, что это конец.

А вышло, что самое начало.

– Не буду рассказывать, как мне жилось, – сказал Федор. – Это долго и не слишком увлекательно… Главное – выжил.

* * *

– Раньше на ЛАЭС тоже приходили люди, – пояснил Федор. – Но жили недолго, сами понимаете. К ним нельзя было приближаться – такие дозы радиации у каждого, жутко просто. Однажды забрела беременная женщина… – Старик потер лоб, словно воспоминание было не из легких. – Марина. Я похоронил их за станцией – ее и младенца. – Он помолчал. – Простите.

Диггеры переглянулись. Что тут скажешь? «Все истории разные – и все очень похожи». Катастрофа безжалостна.

– Вообще, конечно, самое удивительное, что станция уцелела… Я сам иногда не верю, – сказал Федор.

Иван кивнул. Об этом говорил Водяник.

– Я слышал, Сосновый Бор – первоочередная цель в случае атомной войны.

Старик вздохнул.

– Боюсь, это все-таки была не атомная война. А если атомная, то ученые явно сели в лужу с оценкой ее последствий. Вот на такие последствия они рассчитывали? – Он ткнул пальцем в мертвый пейзаж за окном с изогнутыми черными деревьями.

– Мы слышали шум воды, – сказал Иван. – Это где-то здесь, на ЛАЭС? Неужели канализация все еще работает?

– Нет. – Федор покачал головой. – Это водосброс реактора. Станция забирает воду из моря для охлаждения реактора, затем отработанную воду сбрасывает обратно в Залив. Вклад в местную радиоактивность. Впрочем, очень незначительный – по сравнению с тем, что уже есть.

– Другими словами… – Иван помедлил. – Реактор все еще работает, вы хотите сказать?

Федор поднял брови, оглядел компанию Ивановых диггеров.

– Разумеется, работает. А вы разве не за этим сюда шли?

Ого. Диггеры переглянулись. Убер поднял брови.

– Это все-таки моя специальность, – сказал Федор. – Реактор – штука капризная, но вполне надежная при должном уходе. Зато у меня есть электричество, горячая вода, душ, освещение, музыка, кино…

– Завели себе костерок, – уважительно протянул Убер.

– Именно.

* * *

– Понимаете, атомная станция – это замкнутая саморегулирующаяся система. Теоретически, даже если все люди разом исчезнут, ничего не изменится, все системы продолжат работать в автоматическом режиме. Одной загрузки атомного топлива в реакторе хватит на много лет работы. Так совпало, что третий блок – мой блок – был долгое время на ремонте и модернизации, поэтому загрузили его перед самой Катастрофой. В штатном режиме, на ста процентах мощности, он может работать больше пяти лет. Если снизить мощность примерно до пятидесяти процентов… что я и сделал… срок работы реактора увеличивается в несколько раз.

– Тогда почему остальные блоки не работают? – спросил Иван. – Или работают?

Федор улыбнулся.

– Не работают.

– Почему?

– Я их заглушил. Иначе бы они расплавились. Вот это проблема автоматического режима. Реактор вырабатывает воду для охлаждения и расплавляется. На это нужно примерно месяц, что ли… Поэтому я их заглушил. Нелегко пришлось, конечно. У меня есть «чувство реактора», это как у водителя есть чувство автомобиля, но там были чужие реакторы, не мои. Другая марка автомобиля. Четвертый блок у нас был на ремонте, поэтому мне пришлось заглушать только два. Первый и второй блоки. Второй быстро заглушился без особых проблем, а вот с первым пришлось повозиться… Как на машине в гололед… впрочем, вам это ничего не скажет.

– Мне скажет. – Убер словно проснулся. Иван даже начал забывать, что скинхед рядом, потому что тот сегодня по большей части молчал.

– Тогда вы понимаете. Пару раз меня чуть не «занесло». Еще немного, и был бы тут второй Чернобыль.

– Да тут весь мир… – Убер замолчал, почесал затылок.

– Верно.

– Анекдот рассказать? – усмехнулся Уберфюрер и, не дожидаясь ответа, заговорил на два голоса: – Чукча, ты куда идешь? В Чернобыль, однако. Зачем, там же радиация? Чукча: в Москве – двадцать рентген в час, в Питере – десять рентген, в Чернобыле – пять рентген. Всей семьей загорать будем, однако!

Скинхед огляделся, дожидаясь реакции. Все молчали.

– Как-то не смешно, – сказал наконец Кузнецов. Иван кивнул.

Бывает, что и хорошие рассказчики рассказывают неудачные анекдоты…

И вдруг Мандела оглушительно захохотал.

– Ой, не могу… Оборжаться просто. Загорать будем… ха-ха-ха… ой… – Он уперся руками в колени, выдохнул, но все равно продолжал трястись от смеха. – Не… могу… ха-ха-ха…

Убер молча смотрел на это представление.

– Сдается мне, – сказал Убер наконец. – Что ты у нас расист, Мандела.

– Что? – Негр перестал смеяться.

– Чукчи ему не угодили. – Глаза Убера сузились. – Да я тебе за чукчей пасть порву, понял?

– А чем чукчи лучше негров? – Мандела выпрямился.

– Они далеко.

* * *

– Значит, центральное освещение? – Старик покачал головой.

– Да. Мы думаем, метро снабжается отсюда, с ЛАЭС, – сказал Мандела.

Федор кивнул.

– Вполне может быть. Подземные линии электроснабжения, хмм. Думаю, их сделали как раз перед Катастрофой – как резервный канал передачи. Возможно, что подключены к этим резервным линиями не только мы… другими словами, многократное дублирование. По-военному, прямо скажем. Возможно, даже когда ЛАЭС выработает последнее топливо – впрочем, его у меня как раз много, я столько не проживу, электричество в метро все равно будет.

Старик внимательно оглядел слушателей.

– Давайте я отведу вас туда, где вы будете спать, – предложил он.

Иван благодарно кивнул. События этого дня придавили их, словно обвал туннеля. Да и полночи в противогазах – это кого угодно вымотает. Бойцы едва передвигают ноги. Сидят, клюют носами.

Иван шел за стариком и думал: атомная станция.

«Ну, бля, серьезно, надо же, твою мать!»

Она действительно существует. И работает.

Они шли по коридорам, освещенным лампами дневного света в потолочных светильниках. Иван, не переставая, вертел головой. Стены, обшитые деревянными на вид панелями и украшенные плакатами вроде «Сотрудник, помни о радиационной безопасности! Твое потомство в твоих руках». Федор пояснил, что это было нечто вроде шутки, работники ЛАЭС готовились к празднику.

В коридорах стояли диваны для отдыха. По углам засохшие растения в огромных горшках. Полумрак скрывал следы прошедших лет.

«Жаль, что Звездочет этого не увидит. И профессор Водяник.

Интересно, смогу ли я заснуть, зная, что надо мной нет многометровой толщи земли? – подумал Иван. – Наверное, не сразу…

Угу. Скорее всего коснусь подушки головой и отрублюсь».

* * *

– Что это? – Иван огляделся. Огромное помещение, освещенное так, что резало глаза. Лампы тут были везде. Очень яркие. Очень.

Белые стены, блестящие от света десятков ламп дневного света. Гладкий пол. На полу в центре зала – огромный круг, составленный из сотен цветных квадратов. Некоторых квадратов не хватало, зияли провалы.

Под потолком зала – железные лестницы, рельсы-направляющие, в углу замер длинный цилиндр огромного крана… или подъемника? Стальные станины уходили под потолок.

– Куда мы пришли? – спросил Иван.

– Центральный зал, – сказал Федор. – Под вашими ногами фактически сам реактор. Вот этот круг, что вы видите – с квадратиками – мы называем его «пятак». Это зона загрузки топлива в реактор. Видите, они разного цвета…

– Э-э… а почему мы пришли именно сюда?

– Я здесь сплю.

– Что, прямо на реакторе?! – Даже Убер выглядел обалдевшим.

Старик усмехнулся.

– Зачем же прямо на реакторе? Вон там, в углу.

Иван оглянулся. Действительно, за металлическим стеллажом, заполненном какими-то механизмами и деталями, виднелся край полосатого матраса. Ну, старик. Кремень.

– Сумасшедший мир, – сказал Федор. – Разве я когда-нибудь думал, что буду спать в реакторном зале, чтобы защититься от излучения снаружи? Но здесь действительно безопаснее всего. Под вашими ногами – плита биологической защиты реактора, мы называем ее Елена. Толщина Елены несколько метров, над головой – бетонный козырек, который, теоретически, выдержит падение на него реактивного самолета.

– Охуеть, – только и сказал Убер. Федор кивнул.

– Это самое безопасное место на станции. Поверьте старику.

* * *

И конечно, даже в самом безопасном месте почему-то не спалось.

– Мандела, ты любишь блюз? – спросил Иван. Косолапый рассказывал, что лучший блюз всегда исполняют черные люди. И еще Том Уэйтс, конечно, но это исключение. «Негры очень музыкальны. Ритм у них в крови», говорил Косолапый. «А теперь послушай вот эту кассету»… Косолапый научил Ивана не только тому, как быть диггером, но и разбираться в музыке.

– Почему я должен любить блюз? – удивился Мандела, привстал на своем матрасе. – Только потому, что я черный? Конечно, я могу петь таким голосом… – Мандела запел тонко и высоко, пританцовывая на месте и щелкая пальцами. – А-у-у, а-у-у-у.

Чем-то это напоминало пение Рэя Чарльза, которого Косолапый тоже уважал, только – очень уж отвратительный вариант.

– Вообще-то это был простой вопрос, – заметил Иван.

– Без расизма? – насторожился Мандела.

– Ну… почти.

Мандела засмеялся.

– А по-моему, кто-то ни фига не понимает в блюзе, – сказал Убер. – Вот ты можешь отличить чикагский блюз от техасского? Скажи честно, можешь?

Негр перевел взгляд с Убера на Ивана.

– Да ну вас к черту с вашим блюзом! – обиделся Мандела, скатал в валик матрас с подушкой, одеялом и ушел спать в другой угол.

Демонстративно.

Будь тут дверь, он бы ей хлопнул.

– Что ты к нему цепляешься? – спросил Иван. – А, Убер? Нормальный же парень.

– Нормальный, – согласился скинхед. Откинулся на подушку, заложил руки за голову. – Что я, не вижу? Но мне по приколу его цеплять, понимаешь? Да и вообще, подумай сам – вот я скинхед, правильно?

Иван посмотрел на свежевыбритую голову Убера и улыбнулся.

– Ну не знаю, как тебе сказать прямо…

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся Уберфюрер. – Вот я скин, а он негр… Это же классическая ситуация настройки имиджа!

– Не понял. – Иван нахмурил брови. – Чего?

– Вот я бритоголовый. Бритоголовый что делает, когда видит чернокожего? Правильно! Идет и задирает его черную задницу. Логично, брат? Логично. А если такой бритоголовый весь из себя скинхед стоит и не задирает негра, он что – боится, получается? Это значит, яиц у него совсем нет, у этого скинхеда? Так что все правильно, андестенд? А например, если негр не замечает, что рядом с ним потенциальный расист – и не идет бить его белую арийскую задницу, он кто? Вот то-то. Короче, Иван. Не лезь к нам с Манделой. Мы сами разберемся. Это вопрос доминирования.

– Ты же говорил про имидж? – уточнил Иван.

– Да иди ты, – отмахнулся Убер. – Знаешь, почему я на самом деле его достаю?

– Ну, скажи.

– Не потому, что он черный, а потому, что слабый. Понимаешь? Он слабый. Терпит. День, когда он врежет мне по морде, будет последним днем моих над ним издевательств. А пока, извини, не заслужил. Вот так-то, брат.

– Ага, – сказал Иван. «Смотри, какой воспитатель нашелся. Что-то не подозревал я в нем педагогических наклонностей. А они есть».

Убер потянулся. Зевнул так, что кожа на челюстях едва не лопнула.

– Давай спать, что ли?

Иван кивнул, натянул одеяло до подбородка. Высоченный потолок реакторного зала мешал погрузиться в сон – непривычно большое пространство, вообще все непривычно. Пол из свинца или что там еще, это же надо.

«Но мы же сюда добрались, верно?»

Сон не шел. Не чувствовал Иван себя уютно. Вспомнился рассказ Водяника про Петра Первого, основателя Петербурга… мол, тот не мог спать в больших помещениях, и ему всегда натягивали над кроватью полотно, как второй потолок. А еще Петр боялся тараканов. Иван зевнул. «Тараканы – я ведь и не помню уже, как они выглядят». Закрыл глаза. Полежал. Еще полежал. Да что за ерунда! Спать хочется зверски, а сон не идет.