Текст книги "Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами"

Потом мы вылезли и пустились в долгий обратный путь. По дороге мы смеялись, умиротворенные и помолодевшие, расслабленные и счастливые, так что идти наверх оказалось несравнимо легче, чем вниз. Мы были готовы встретить новый день.

Мне кажется, в этом и есть суть заплыва моржей.

Нас собралось примерно две сотни, кто в купальных костюмах, кто в вариациях на тему. Справа парень в смокинге и еще несколько мексиканцев в шлемах викингов, слева – компания тощих блондинок в сомбреро. Люди вразнобой поют футбольные песни и «We Are the Champions», атмосфера в целом праздничная. Создается впечатление, что среди нас больше еще пьяных, чем уже похмельных. Тем не менее все в ожидании. Нас ничто не держит, но мы ждем свистка. Это похоже на старт забега быков, только вместо быков – моржи. И ледяной океан обжигает так, как испанское солнце не обжигает – ладно, это совсем не похоже на забег быков, но свистка мы все равно ждем.

Наконец он раздается, и мы с криками и воплями несемся навстречу волнам. Лора, я, оба Васко и остальные наши друзья бежим впереди всей стаи и на первых парах успеваем забежать довольно далеко в воду, пока холод не пробирает нас до костей. Я погружаюсь с головой, выныриваю и обнимаю Лору, которая ловит ртом воздух. Мы остаемся в окружении ревущих моржей, а вот Ник, а затем и Майк выкарабкиваются на берег. По сравнению с погружением в ледниковый бассейн тут не так уж и холодно – но достаточно, чтобы плоть онемела и спала пелена новогодних возлияний. Когда дрожь Лоры приобретает почти эротический оттенок, мы скачем к берегу и присоединяемся к парням.

Васко потерял сандалию. Он делает вид, что все в порядке, но я слишком давно знаю и его, и эти сандалии, чтобы понять: он все же расстроился. И пока все хватаются за свои полотенца, я сканирую поверхность воды, высматривая ту самую особенную походную сандалину. Вижу пластиковое леи, пивную банку, что-то похожее на пластмассовую фигурку пса Снупи… и тут, бах! – вот она, качается на волнах, как отрубленная ступня утопленника.

– Хм-м-м, – протягивает Васко, но не так гладко, потому что у него зуб на зуб не попадает и потому что его сандалия довольно далеко от берега. – Может, и бог с ней…

У меня не так уж много талантов. А с тех пор как я приступил к своему исследованию, их с каждым днем становится все меньше. Однако один – бросаться навстречу трудностям – будет со мной всегда. Поэтому я бросился в волны и вынырнул уже с тапкой в руках.

Когда я протянул ее Васко, он заключил меня в моржовые объятия. Я пожалел, что не прихватил из Торонто своих сандалий: мы направляемся обратно к дому, а натягивать носки и ботинки на мокрые ноги в песке – сплошное мучение. Так что я бросаю эту затею и решаю идти по улицам босиком.

– Ты об этом пожалеешь, – каркает чертяка Ник, указывая на мои ступни.

– Этот парень – эксперт по сожалениям, – поставленным баритоном изрекает мой лучший друг Васко и хлопает меня по спине.

Отличная шутка, все смеются. Но это слишком похоже на правду. Придет день, и на своей визитке прямо под словами «писатель» и «исследователь похмелья» я укажу: «эксперт по сожалениям». Пока мы переходим улицу, я сжимаю руку Лоры и даю себе первое новогоднее обещание: я уйду из клуба, то есть с должности управляющего. Лоре потом расскажу. Решение принято, и это освежает лучше любого антипохмельного коктейля.

Мы идем к Васко, чтобы выбить пару клинышков. Мой первый опохмел за долгое время. Я остановился на ирландском виски, просто потому что мне так захотелось: «Опохмел, – как отмечает Кингсли Эмис, – может быть любой масти: нет никакой нужды глушить того же зверя, на которого ты налегал вчера».

Не могу не согласиться, особенно по части «налегания». Ненавижу, когда спрашивают: «Какой твой любимый напиток?» Это все равно что спросить, какую музыку слушаешь.

Свой первый в этом году виски я полирую пивком, а симптомов азиатского синдрома все не наблюдается. Ни покраснения, ни зуда. Ни даже пятнышка. Может, Тихий океан просто вымыл из меня эту напасть.

– Ну как ты? – спрашивает Лора.

– Исцелен, – отвечаю я. И наливаю нам по «мимозе».

Новогоднее озарение

За прошедший год я перепробовал всевозможные пластыри, пилюли и микстуры – все виды снадобий, реклама которых сулила избавление от похмелья. Какие-то вроде облегчали симптомы, но сказать точнее было сложно, к тому же методология моего исследования еще не устаканилась.

Поэтому первый набросок моих новогодних обещаний включал следующие пункты: свести к минимуму вероятность фиаско в будущих экспериментах, собрать как можно больше антипохмельных средств, выделить активное вещество в каждом из них, разузнать про каждое и проверить их действенность. Получилось слишком многословно, поэтому я вычленил самое важное: «Делать больше, делать лучше».

Лора уже вернулась в Торонто, я поеду туда завтра. Но прежде я решаю воспользоваться случаем и за прощальным ужином с родителями приступить к исполнению данного себе обещания. Передо мной все, что удалось собрать: пакетики сушеной опунции, листья гинкго билоба, расторопша, корень кудзу и семена конфетного дерева. Как мне удалось выяснить, все это плюс нечто под названием N-ацетилцистеин – самые распространенные действующие вещества, которые используются в средствах от похмелья со всего мира. Чтобы они лучше усвоились, мне придется что-то перетереть в порошок, что-то заварить, из чего-то сделать эмульсию или тоник. И только N-ацетилцистеин (NAC) поставляется в чудесных маленьких капсулах. С них-то я и начну.

По словам моих прошаренных в медикаментах друзей, NAC – это аминокислотная добавка, которую реаниматологи часто используют при передозировке наркотиками. На нескольких сайтах я нашел, что она нейтрализует свободные радикалы, которые образуются в ходе химической атаки после бурной попойки, главное – принять таблетку заранее. Приятный молодой человек в магазине здорового питания был не в курсе, но пообещал уточнить у поставщика и написать мне. Еще я вычитал, что в сочетании с витаминами B1, B6 и B12 NAC действует более эффективно. В маминой аптечке нашлись только B6 и B3, так что я принял их вместе с NAC в качестве аперитива и запил глотком вина.

Но всего две минуты и два глотка спустя началось – все те же знакомые ощущения, только гораздо, гораздо хуже. Голова словно в огне – или нет, она будто застряла в круглом аквариуме с кипящим томатным соком. Сквозь мутно-красное стекло я вижу, как мама шевелит губами, произнося что-то вроде: «О боже! Ты в порядке?» Я не в порядке. Я вареный рак, я багровый мутант. Алкозилла вернулся – и теперь так просто мне не отделаться.

Я бросаюсь к раковине и какое-то время держу голову под струей холодной воды. Потом принимаю антигистаминное средство и сажусь обратно за стол. Родители смотрят на меня с ужасом. «Р-р-р-ры-ы-ы-ы-ы», – рычу я.

На следующий день славный парень из магазина здорового питания пересылает мне сообщение:

«Васо, NAC способствует выработке глутатиона, а тот помогает организму справляться с ацетальдегидом, который и является основной причиной похмелья. Как несложно догадаться, избавление человечества от похмелья не является приоритетом для научного сообщества, поэтому до клинических испытаний эти теории как-то не доходили. Также, положа руку на сердце, я считаю, что, если автор хочет написать про все это книгу, ему лучше провести самостоятельное исследование.

Джордж».

И ни слова о побочных эффектах. Но, несмотря на сарказм Джорджа и учитывая новоявленный эпизод азиатского синдрома вареного рака с квадратной головой, я решаю вычеркнуть NAC из списка, по крайней мере на ближайшее время.

В тот же день, когда я разглядывал пасту мармайт, на меня снизошло своего рода озарение. У мармайта и похмелья много общего. Крайне загадочные и не до конца понятые, оба являются побочным продуктом выпивки. Ну а те, кому так и не удалось их распробовать, вероятно, скажут, что и то и другое отвратительно.

Если вы никогда не имели дела с мармайтом, будьте осторожны. У него вязкая консистенция и своеобразный довольно сильный вкус: одновременно горький и соленый с примесью чего-то резкого и трудно вообразимого, как земное ядро или черная магия. Большинство людей за пределами Великобритании никогда не пробовали мармайт, а если и пробовали, то лишь однажды, после чего немедленно его проклинали – они познали дьявола на вкус и презрели его каждой клеточкой своей души и рецепторов.

Но так как моя мама-англичанка активно участвовала в моем воспитании, у меня мармайт всегда был в почете. Изготовленный из экстракта дрожжей (побочного продукта пивоварения), это самый насыщенный питательными веществами продукт в мире. Еще задолго до того, как я всерьез взялся за исследование похмелья, мармайт был моим любимым завтраком после попойки. В отсутствие блендера в первый день года я тоже сделал себе тост с мармайтом. Вот и сейчас я намазываю им кусок хлеба и мне приходит мысль, что этот мистический малоприметный продукт – это своего рода следующий уровень – опохмел, который можно не пить, а есть. В конце концов, мармайт – кровный родственник укусившей меня собаки, только в нем гораздо больше витаминов и минералов и ни капли алкоголя. Я рассматриваю знакомый продукт, внимательнее изучая его магические ингредиенты.

В состав мармайта входит экстракт дрожжей, поваренная соль, экстракт овощей, экстракт пряностей, экстракт сельдерея, фолиевая кислота, витамин В1 (тиамин), витамин В2 (рибофлавин), витамин В3 (ниацин), витамин В12 – стоп, что?

Набор случайных букв и цифр, который доселе ничего мне не говорил, вдруг обрел вполне конкретное значение: витамин В3 (ниацин).

В голове будто начинает крутиться пленка, отматывая назад события: вчерашние таблетки, шалтай-болтай, который я пил месяцами, азиатский аллергенолог… аллерголог – пофиг! В мармайте содержится 6,4 миллиграмма ниацина. Я бегу вниз по лестнице и нахожу большую бадью витаминов и минералов, которые добавлял в шалтай-болтай до того, как оказаться в Ванкувере без блендера. На упаковке значится: двадцать миллиграмм ниацина. Потом я проверяю мамину банку витамина BВ одной дозе – пятьдесят миллиграмм. Впервые симптомы проявились во время загородной поездки с Лорой – тогда же я начал принимать чудодейственные мультивитамины группы В.

Гребаный ниацин!

6,4 миллиграмма, которые есть в мармайте, не повредят, а может, и пойдут на пользу. Но стоит превысить эту дозу – и вы начнете мутировать или как минимум страдать от весьма неприятных симптомов. Итак, я наконец вывел уравнение: чуть перебрать с выпивкой + сильно перебрать с ниацином = чешуйчатый, пылающий в чесотке Алкозилла.

Конечно, я рад, что решил эту задачку. Но, кроме того, меня переполняет verschlimmbessern – в этом немецком неологизме слово verbessern (улучшать) сочетается с глаголом verschlimmern (ухудшать), из чего получается новое значение – «сделать хуже, пытаясь сделать лучше». Например, пить оливковое масло, чтоб оно окутало стенки желудка. Или готовить похмельные смузи с высоким содержанием ниацина. Да в сущности, что угодно, если речь идет о попытках излечить похмелье. Когда слишком стараешься, тебя настигнет verschlimmbessern. И последствия будут тяжелыми.

Я делаю себе бутерброд с мармайтом, запиваю его «Цваком» и приступаю к составлению нового списка новогодних обещаний.

Третий перерыв
Понеслась

 
Что нам делать с пьяным моряком,
Что нам делать с пьяным моряком,
Что нам делать с пьяным моряком
Ранним-ранним утром?
 

Это вопрос вековой давности, но ответ по-прежнему на приколе – если не в открытом море. Даже когда ее запевают трезвые люди, со второго куплета начинаются проблемы с текстом:

 
Положите его… куда-то… с чем-то там…
Положите его в… а, вот —
Положите его в кровать с капитанской дочкой!
 

Тут, как правило, все спотыкаются. Это самая известная английская морская песня – шанти, а слов никто не знает. А поскольку речь идет об утре, то моряк наш скорее в похмелье, нежели в подпитии. Понятное дело, что, когда о накачавшихся английских матросах слагали шанти, траченные цингой ублюдки еще не умели отличать одно от другого – просто слова такого не было. Но, как и у студентов прошлых веков, дурацких затей у них было хоть отбавляй.

 
Положите его в сток и накройте шлангом…
Бросьте его пить трюмную воду…
Побрейте ему грудь ржавым лезвием…
Подвесьте его за ногу на беседочный узел…
 

И хотя бо́льшая часть подобных проделок могла случиться только посреди океана, очевидно, что пережить такое неприятно, даже если человек в прекрасной форме, не говоря уже о похмелье. Даже та скабрезная строчка подразумевает не совсем то, что кажется: оказывается, «капитанская дочь» – это эвфемизм для порки плетью-девятихвосткой.

Конечно, такого рода жестокость на сухой (но недостаточно сухой для некоторых) земле уходит корнями глубоко в ту же землю. Веками мы тратили силы, чтобы придумать мучения для тех, кто и так уже мучается по полной. На ранней заре Османской империи пьяницам заливали в глотку расплавленный свинец. При Карле Великом на первый раз пьянчуг пороли, а на второй – ставили к позорному столбу. В 1552 году нахождение в пьяном виде в публичном месте стало нарушением и по британскому законодательству, и каралось оно не епитимьей, а колодками. С тех пор колодки в английских городах использовались как вытрезвитель, чтобы провинившийся приходил в себя в типичном для средневековья состоянии все возрастающей боли и стыда.

Это было одновременно и телесное наказание, и зрелище, предостерегавшее других, а свисающая из колодок больная голова вполне могла лечь в основу этимологии слова «похмелье»[53]53
  «Hangover» можно перевести как «свешенный» или «перевесившийся».


[Закрыть]. Учитывая вышесказанное, нельзя не упомянуть и о множестве других вариантов.

В 1555 году изгнанный из Швеции епископ по имени Олаф Магнус опубликовал в Риме очень длинную, очень странную книгу под названием из девяносто девяти слов, первыми тремя из которых были «История северных народов». Главу тридцать девятую книги тринадцатой, озаглавленную «О наказании пьяниц», предваряет следующий рисунок.

«Ни у кого нет разумной причины напиваться, – пишет Олаф. – От частого и неумеренного пьянства изо рта исходит зловоние. Галлы, упившись, становятся дерзкими и нахальными, германцы – вздорными и драчливыми, готы – беспокойными и мятежными, а финны – чувствительными и слезливыми. Такие пороки проявляются у любого пьяного человека, и он заслуживает соответствующего наказания за дурное и непристойное поведение»[54]54
  Перевод с латинского – Якуб Лапатка. Цит. по: URL: http://www.vostlit. info/Texts/rus17/Olaus_Magnus/texthtm.


[Закрыть].

И каково же соответствующее наказание? Пьяных «сажают на скамью с острейшим клином, и это сиденье с помощью веревок поднимается вверх. Пьянице предлагают осушить огромнейший рог, наполненный пивом, и чем быстрей он сделает это, тем быстрей покинет неудобное острое сиденье». Таким образом, это еще один вариант (пусть и довольно туманный) происхождения слова «похмелье»: вынужденный опохмел клин клином, будучи подвешенным на остром сиденье.

Потом было пальто для пьяниц – это когда из винной бочки делают смирительную рубашку. Газета времен Гражданской войны в Америке писала: «Одного несчастного правонарушителя совершенно бесплатно обрядили в дубовый макинтош, голову просунули в отверстие, вырезанное в одном конце бочки, а другой конец вынули вовсе. Так бедняга и „шатался“ самым безутешным образом, а со стороны он выглядел как недовылупившийся цыпленок».

В 1680 году губернатор провинции Массачусетс-Бэй Джон Уинтроп упоминает некоего Роберта Коула, который «в наказание за пьянство должен теперь носить на шее красную букву D[55]55
  Drunkard – пьяница.


[Закрыть] в течение года». Некоторые ученые считают, что этот уничижительный кулон дал название «Алой букве»[56]56
  Роман Натаниэля Готорна (1850).


[Закрыть]. Опять же, свисающая с шеи пьяницы буква могла послужить основанием называть похмелье именно так.

Несмотря на все перечисленные и весьма горькие корни, англоговорящие ученые смогли проследить использование слова hangover как «последствия неумеренных возлияний» лишь до 1904 года, когда оно впервые появилось в шуточной книге, озаглавленной «Дурацкий словарь».

До Второй мировой войны слово употребляется крайне редко. А потом – понеслась. Настолько, что, если вы вобьете его в Ngram Viewer – гугловский инструмент, составляющий график использования слова в книгах, получите следующее.

Немногие существительные выстраивают такую альпийскую гряду. И перейти ее не так-то просто. И пусть немало времени потребовалось, чтобы найти правильное слово, зато и работает оно безотказно – отчасти благодаря своему, быть может, ненарочному двойному смыслу: озвучивает ощущение остатков, а точнее, обломков прошлой ночи, которыми переполнена ваша голова, безвольно свисающая из отверстия в бочке, ну или над чашей унитаза.

Джеймс Харбек, автор блога Sesquiotica, предлагает более многословное объяснение:

Что же, hang уж точно звучит как надо: отдает казнями и заусенцами[57]57
  Hangnail.


[Закрыть], отзвуком напоминает о назидании[58]58
  Harangue.


[Закрыть] и всяческих бах, бряк, тарарах[59]59
  Dang, clang, bang.


[Закрыть] и иже с ними. Over имеет нотки окончательности, но вместе с тем и надвигающейся угрозы. Целиком слово начинается с крепкого, ударного первого слога и продолжается двумя безударными долями. Однако это не совсем дактиль, трехдольный размер; звучит скорее как половинная и затем две четвертные ноты. Словно с размаху опустился молот: сильный удар, два маленьких отскока.

Наверняка как-то так и звучат попадание на стул с клиньями, падение оземь в деревянной бочке или болтание кверху ногами в беседочном узле ранним-ранним утром.

Часть четвертая
Безумный Шляпник в Средиземье

В которой наш герой оказывается в старой доброй Англии, где кует сталь, кроет крышу и проваливается в кроличьи норы. В эпизодах – кузнец, друид и Перепой, О Боже Похмелья.

Англичане – нация гедонистов, пиратов и авантюристов; когда нам не дают отправиться на завоевание других народов, мы готовы топить наше горе любыми способами.

Джули Бёрчилл[60]60
  Джули Бёрчилл (1959) – британская журналистка и телеведущая, автор нескольких книг. – Прим. пер.


[Закрыть]

Руки дрожат, голову разрывает на части, а я бью молотом по наковальне. Эхо – большой бабах и два небольших отскока – отдается от наковальни, и молот едва задевает мою заготовку. «Давай снова в горн», – ревет кузнец с длинными волосами и бакенбардами такого же огненно-рыжего цвета, как и снопы искр вокруг нас. Вопреки своей фамилии, Ричард Вуд[61]61
  Wood – дерево (англ.). – Прим. пер.


[Закрыть] – человек стали и огня, кузнец-философ, металлург-самоучка, который возглавляет факультет изящных искусств Плимутского университета и, кроме прочего, читает лекции по 3D-печати.

«Суть не в том, чтоб все сразу получалось, – изрекает он. – Если не ошибаешься, значит, и душу не вкладываешь. Ценность неудач не всякий способен оценить». Что ж, тогда я безмерно богат. Я вновь закладываю стальную болванку в горн.

В самой горячей точке температура горна составляет тысячу триста градусов, заготовка раскалена добела и сияет, как звезда в ночном небе. Обливаясь потом, вытаскиваю ее и пытаюсь успокоиться, избавиться от звона в голове. Похмелье так не лечится. А на сегодня оно и не планировалось.

Я в графстве Девон в Англии. В первую очередь, по заданию редакции я изучаю здесь древние ремесла и пишу об этом статью. Во-вторых, проверяю идею о том, что в прежние времена люди не страдали от современного похмелья, потому что пили не так и не то, что мы. Ричард Вуд эту идею с энтузиазмом поддерживает. «Пока я работаю, похмелья не чувствую, – утверждает он. – Из меня все выходит в кузнице вместе с по́том!»

На время этого эксперимента я перестал испытывать на себе средства от похмелья и оставил все свои маленькие пакетики со снадобьями по ту сторону Атлантики. Я решил пользоваться только тем, что найдется здесь, в Старом Свете. Мне даже удалось обнаружить правильный напиток – пару дней назад в Лондоне я познакомился с медоваром. План был такой: целый день пить медовуху, одновременно вкалывая, как древний кузнец, чтобы в кузне все и осталось; далее я намеревался лечь пораньше и проснуться без похмелья.

Но вчера все внезапно пошло наперекосяк, что со мной случается нередко. На сей раз приключения начались в викторианском поместье, переоборудованном в декадентскую Страну чудес с апартаментами и номерами в духе книги Льюиса Кэрролла. В каждом номере был бесплатный, забитый под завязку мини-бар. Бесплатный. Забитый под завязку.

Как пишет Адам Роджерс в предисловии к своей книге «У барной стойки»: «Недостаточно восхищаться красивыми бутылками позади барной стойки, наполненными разноцветными жидкостями. Вы должны спрашивать, что это за бутылки, чем их содержимое отличается друг от друга и откуда оно берется. Безнаказанно забираться так глубоко в эту кроличью нору могут только журналисты, ученые и те, кому три года от роду. Но трехлеток в бары не пускают».

Как у журналиста, заселившегося в номер Бармаглота, у меня возникли свои вопросы к этим бутылкам. Однако я до сих пор не уверен, что за ответы получил. И теперь, после долгой похмельной поездки по девонской глубинке, я добрался до Средиземья и теперь луплю изо всех сил по железу. Кузнецу я выдал очень краткую версию случившегося, и он скорее всего решил, что я просто неумелый хлюпик.

Вуд преподает в Плимуте, но живет в крошечной затерянной деревушке, очень напоминающей поселение хоббитов. Мы ехали вниз по дороге, и деревья, обступившие нас с обеих сторон, росли так густо, что их не пробивал даже радиосигнал, а дорога была похожа на бесконечный туннель. Мы слышали только порывы ветра, пение птиц и журчание ручья. Древняя табличка над дверью выстроенного из камня жилища Вуда гласит: «Сидр-хаус». Напротив – поместье Бруксли, в честь которого, очевидно, названо все, что носит это имя по всему свету, будь то города, села, деревушки или усадьбы. Вот она – старая добрая Англия, старее не придумаешь.

Следуя духу места, я попытался вычислить в окрестностях ведьму или обнаружить хотя бы парочку друидов. Неподалеку отсюда, в Бристоле, преподает профессор Рональд Хаттон, член Совета Британского ордена друидов. Я отправил ему сообщение с вопросом: «Что делают друиды, когда у них похмелье?»

Ответ пришел быстро:

Уважаемый мистер Бишоп-Столл,

благодарю Вас за вопрос, но, увы, я ничего не знаю по этой теме (возможно, к счастью!).

Со всеми наилучшими пожеланиями, Рональд Хаттон

В еще более близком Боскасле, который стал известен из-за случившегося там недавно разрушительного наводнения, находится крупнейший в мире музей колдовства. В ответ на свой запрос я вскоре получил следующее:

Уважаемый Шонесси,

по вопросу похмелья ничего на ум не приходит – при этом чародейства, связанные с алкоголем, существуют, например, для облегчения печали в вино добавляют зверобой. Я обсужу это с ассистентом нашего куратора и сообщу вам. Будем очень рады, если вы посетите наш музей, завтра организовать экскурсию будет сложно, поскольку большинство сотрудников заняты. Посмотрим, что будет, когда/если вы к нам прибудете…

Всего наилучшего, Питер

Неужели черная магия (во всяком случае английская) стала слишком политкорректной, чтобы противостоять силам похмелья? Эта мысль, наряду с несколько пугающей формулировкой «когда/если» и последующим многоточием, побудила меня выйти на след злой ведьмы – ну или кто там ведет блог под названием «Блог злой ведьмы: блог о язычестве, колдовстве и повседневном опыте колдуньи из Великобритании».

Злая ведьма тоже ответила быстро. Но по разным причинам я пока не стану разглашать, что именно она написала.

Когда я позвонил сыну и рассказал, чем сегодня буду заниматься, он попросил меня сделать ему меч. Но Вуд говорит, что на это потребуется часов тридцать. Так что мы остановились на каминной кочерге с декорированной рукояткой. Я все еще работаю над ее острым концом. Ковка прощает ошибки – это один из ее плюсов, особенно очевидный при слабом похмелье. Конечно, если схватиться не за тот конец, кожа вас не простит – в отличие от металла.

«Люди нередко заблуждаются, – рассуждает Вуд. – О стали говорят как о чем-то незыблемом – жестком, неизменном, – а ведь на самом деле сила ее как раз в податливости. Сталь позволяет сделать шаг назад и попробовать еще раз».

И по мере того, как звон в голове стихает, мое дыхание выравнивается, я привыкаю к жару и предпринимаю еще одну попытку. Затем делаю несколько выверенных, четких движений, и наконец все получается.

Феодальный порядок

Раннее Средневековье мы воспринимаем с некоторым пренебрежением. Начать с того, что мы называем этот период Темными веками и считаем его столетиями невежества и лишений. А ведь в истории похмелья это, возможно, был золотой век, когда в большей части Европы и религия, и природа, и наука попытались систематизировать пьянство, не порицая, но помогая пьющим. Во многом это связано с крестовыми походами, поскольку употребление спиртного стало значимым водоразделом между христианами и мусульманами. В конце концов, Иисус Христос был богом вина, противник же соблюдал трезвость.

К 1200 году самыми крупными и авторитетными в мире виноделами стали монахи-бенедиктинцы. Они создали органические апелласьоны[62]62
  Обозначение винодельческой территории и действующих на ней стандартов выращивания винограда и производства вина.


[Закрыть] непревзойденного качества для аристократов по всей Англии, в Европе и за ее пределами. Высший класс считал пьянство своим священным долгом, данной по праву рождения обязанностью кутить и распутствовать на зависть другим. Лорды пили беспробудно – не случайно с тех пор в английском языке прочно укоренилось выражение «пьян как лорд».

Да и для простолюдинов выпивка становилась качественнее, ведь пиво, эль и медовуха с сидром поддерживали силы работников куда лучше воды. На местах принимались законы, чтобы выпивка была доступной, а королевские дегустаторы колесили по всей стране и проверяли качество алкоголя. В колодки в те времена чаще заковывали продавцов паршивого пойла, а не перебравших потребителей.

Все это не означает, что выпивохи Средневековья не страдали с перепоя. Они пользовались известными с древности средствами от похмелья и включали их в свой повседневный рацион – и в первую очередь это были капуста, селедка и сыр. Но, пожалуй, самой мудрой мерой был сон в два приема.

В 2005 году историк Роджер Экирх опубликовал книгу «В конце дня: сон в века минувшие». В ней говорится, что на протяжении большей части истории человечества практически в любой культуре было принято спать в два захода: первый раз – вскоре после наступления темноты, а после периода бодрствования – второй сон до восхода солнца. Между этими двумя этапами сна люди, судя по всему, занимались чем угодно: чтением, живописью, музыкой, сексом; в это время они ели и уж наверняка лечили похмелье.

Вероятно, фаза, когда алкоголь выводился из организма, прерывая состояние покоя, совпадала с периодом пробуждения между первым и вторым сном. Вместо того чтобы в раздражении просыпаться и мучительно ворочаться без сна, наши предки, по всей видимости, с пользой проводили несколько ночных часов – могли приласкать любимого или, к примеру, опохмелиться. После чего снова погружались в глубокий оздоравливающий второй сон, а при следующем пробуждении похмелье переносилось уже значительно легче.

Священник Сидней Смит, живший в XIX веке, писал: «В два часа ночи после первого сна я вскакиваю в ужасе и муках отчаяния, чувствуя, как всей своей тяжестью на меня обрушились жизненные невзгоды… Но постой, дитя печали и смиренный подражатель Иова, признайся, что у тебя было на ужин. Разве не суп и лососина, а затем тарелка говядины, а после этого утка, бланманже, сливочный сыр? Разве не запивал ты эти яства пивом, кларетом, шампанским, рейнвейном, чаем, кофе и миндальным ликером? И после всего этого ты рассуждаешь о смысле жизни и ее тяготах? В таких случаях нужна не мысленная молитва, а магнезия».

И, несомненно, крепкий второй сон.

Безумный Шляпник в Средиземье (на пьяном чаепитии)

После вечерних возлияний с кузнецом я ощущаю легкое похмелье, тем не менее выспался я неплохо. Потягивая из бокала вино «Бахус» и доедая головку сыра, я созерцаю виноградники и коров, которые пасутся на полях, раскинувшихся отсюда и до поймы реки Дарт. Прекрасный безоблачный день, яркое солнце в зените.

По пути к кровельщику я сделал остановку на винодельне и сырной ферме Шарпхэм; там как раз начиналась Неделя английских вин – как бы ни подшучивали остряки над этим оксюмороном.

По словам кузнеца Вуда, Шарпхэм производит органическое вино, а виноград сорта бахус, которым я утолю жажду, берет начало от лозы, что растет прямо за его Сидр-хаусом. На самом деле виноградники не совсем органические, но в Шарпхэме к этому стремятся, стараясь делать все, как в Средние века. При этом есть и занятные нестыковки: вместо бенедиктинских монахов на виноградниках в Шарпхэме трудятся буддийские. Они культивируют виноград по дзену, пока коров доят доярки.

После «Бахуса» и сыра настало время чаепития с булочками с чеддером и белым игристым. Я сижу в патио, и прямо за мной расположился квартет: контрабас, гитара, кларнет и тромбон. Когда по знаку деда в небесно-голубом костюме музыка становится тише и он начинает петь, в его голосе – аромат трав, брызги шампанского и солнечный свет. Вот как надо исцелять похмелье.

Вино и сыр

С тех пор как мы научились их делать, сыр и вино совершенно осознанно производят и подают вместе. В Древней Греции и Риме тертый сыр добавлялся прямо в вино – это была профилактика вредных последствий и распития, и похмелья. Эта традиция сохранялась и в Средние века, а затем трансформировалась в повсеместные вечеринки с сыром и вином. Мы поглощаем кубики гауды, заливая их мерло, и не задумываемся, в чем смысл этого сочетания и насколько оно оправданно.

А вот британский генетик и эпидемиолог Тим Спектор знает об этом все и видит все скрытые смыслы. Он работает в Королевском колледже Лондона и как раз собирается в долгожданный отпуск на юг Испании, поэтому я обещаю, что наша беседа по скайпу не затянется.

– Можно вы просто расскажете мне о вине и сыре? – прошу я.

– Что ж, – говорит Спектор, – начинается все, как это нередко бывает, на бактериальном уровне. Мы состоим из бактерий, наш кишечник кишит бактериями. Мы обнаружили, что при употреблении алкоголя отдельные виды бактерий активируют иммунную систему, как будто она подверглась нападению. Это приводит к воспалению, и в кишечник попадают токсины. Кроме того, при употреблении алкоголя некоторые бактерии размножаются. Это, в частности, бактерия под названием Erysipelotrichia, которая вырабатывает дегидрогеназу – фермент, расщепляющий спирт до ацетальдегида. В свою очередь он, как вы, вероятно, знаете, является катализатором похмелья… Кроме того, исследования показали, что мыши, которым вводят эти токсины, куда настойчивее в поисках алкоголя, нежели обычные мыши. Таким образом, именно бактерии, из-за которых мы так плохо себя чувствуем после употребления алкоголя, могут вынуждать нас пить еще больше.