Текст книги "От Фарер до Сибири"

Глава IV
Плавание по Туре, Тоболу и Иртышу

Я оставляю Тюмень. – Большая скорость. – Утки и затопленные берега. – Татарские коневоды. – Русские и татарские деревни. – Прибытие в Тобольск. – Поп, проповедующий на речной барже, кричит мне, чтобы я снял шляпу. – Мой приезд в город и знакомство с двумя молодыми сибирскими дамами. – Выезд из Тобольска. – Спокойные дни. – Автор крадет уток. – Русские деревенские дома. – Русская непритязательность. – Чай и сахар. – Приезд в Самарово

Ночью выпало много снега. К 9 часам утра (10) 22 мая 1890 года белый ковер, покрывший город, уже сошел. Установилась ясная погода с небольшим западным ветром. Я выехал из Тюмени на принадлежащей фирме Уордроппер торговой шлюпке «Маргарита» (капитан – Миккельсен), которую отбуксировали в Тобольск при помощи парохода «Север». «Маргарита», грузоподъемность которой составляет 100 тонн, должна была отправиться в низовье реки [Оби] на север в Обскую губу, а оттуда в Тазовскую губу, где планировалось погрузить на борт пушнину и рыбу. Путь к маленькой реке Тура прошел быстро, так как из-за весеннего сезона течение было очень сильным. Везде, где были затоплены берега, между деревьями и кустами, торчащими из воды, можно было наблюдать уток различных пород.

Рядом с татарским городком с мечетью, находящимся на левом берегу в тридцати верстах от Тюмени, можно было с палубы видеть татар в пестрых одеждах, носящихся взад-вперед по широкой поляне на великолепных чистокровных конях. Это были коневоды, проводившие состязания. На зеленых лугах у городов паслись стада рогатого скота и отары овец. Изредка виднелись вспаханные поля, однако бóльшая часть невозделанных земель, поросших пышной травой, предназначалась для использования в качестве пастбищ. Ландшафт выглядел идиллически. На затопленной паводком территории росли ивы, липы, осины и березы, далее выше на сухом месте в глубине зеленых полей в густых лесах вокруг деревень стоят ели, сосны и кедры. Большая часть домов была покрашена, чаще всего в белый и зеленый цвета, у отдельных домов были балконы или веранды, украшенные орнаментом фронтоны и завитые резные наличники зеленого цвета, что выглядело очень красочно. Во многих поселках над домами возвышался высокий шпиль с позолоченным куполом или минарет мечети с позолоченным полумесяцем. Мы плыли по реке так близко к правому берегу, что вполне можно было допрыгнуть до суши. Когда мы шли мимо населенных пунктов, редкое зрелище проплывающего судна привлекало людей к реке. К вечеру подул прохладный юго-восточный бриз. Сегодня утром в 5 часов в Тюмени было 0,5°, в 8 часов – 6°, в 2 часа – 10° и в 9 часов вечера – 4° (R).

Вечером 23 мая 1890 года мы приплыли к старому историческому городу Тобольск. Когда мы пришвартовались к причалу, по обе стороны нашего судна плавали льдины самых разных размеров. По пути мы задержались на двенадцать часов для пополнения запасов топлива и взяли с собой крупную речную баржу, которую «Север» должен был отбуксировать по Иртышу в Семипалатинск, где предполагалось загрузить ее пшеницей для дальнейшей доставки в Тюмень.

«Маргарита» простояла в Тобольске десять дней. 30 мая оттуда должна была отправиться в Обдорск первая рыбная баржа, которую в связи с этим вместе с ее экипажем благословлял священник. На этом торжественном событии присутствовало много людей. Люди стояли без головного убора, крестились и кланялись перед иконами святых и хоругвями, которые были принесены на баржу. Там проповедовал поп, на котором была белая ряса, достигавшая затылка, и черная ермолка[31]31
  У автора – Kalot, «ермолка», «тюбетейка». Имеется в виду, видимо, скуфья.


[Закрыть]. Вдруг поп остановился и прокричал: «Эй, барин, шапку сними!» Поскольку я был в неведении, что это было обращено ко мне, я промешкал и не снял свою турецкую шапку. На этом священник повторил свое требование еще громче. Я сдвинул головной убор на затылок и пошагал по направлению к городу.

По дороге к базару я заметил двух прекрасных молодых дам аристократической внешности, на лице которых было написано любопытство. Поправив криво сидевшую на мне шапку, я вознамерился поприветствовать дам и представиться. Ведь в чужой стране обязательно должно случиться какое-то приключение! Поскольку дамы стояли у торговой лавки, не выказывая намерения торговаться, а вместо этого искоса глядели в сторону, где я стоял, чтобы рассмотреть подержанные товары старьевщика, я подошел к ним и поприветствовал, почтительно извинившись за беспокойство. Я ожидал быть встреченным рассерженным взглядом, однако этого не случилось. Весьма льстивым голосом обе дамы, дочери ссыльных русских бояр, сообщили мне на немецком языке, что для них было большим удовольствием поприветствовать добродушного иноземца такой редкой национальности, как фарерская. После нескольких неуверенных фраз и багрянца на щеках у обеих сторон эта необычная встреча закончилась тем, что две юные прекрасные дамы дали мне свои адреса и пригласили меня домой на ужин при условии получения родительского согласия. Я с ними вежливо распрощался и, необычайно довольный, вернулся на борт судна, чтобы найти капитана и рассказать ему о случившемся со мной забавном приключении. Это было в полдень, солнце улыбалось, посылая свои теплые лучи на дышащую весной землю. На другой стороне реки находился затопленный кустарник, вокруг которого плавало бесчисленное множество черных и серых уток. Сверху слышалось кукование кукушки. Я одолжил лодку и поплыл на другую сторону реки, чтобы приятно провести день в охоте и речной прогулке, а затем вечером в прекрасном настроении духа пойти на ужин к прекрасным дамам.

Вернувшись на судно после полудня, я встретил г-на Знаменского, высокопоставленного городского чиновника, правую руку губернатора. Во время моей первой остановки в Тобольске я уже его приветствовал. Я с ним переписывался еще до отъезда из Швеции.

В 18.30, одевшись в элегантный новенький фарерский национальный костюм, я отправился в город во исполнение приглашения. Две изящные дамы собрались со своими семьями в назначенном доме, и было бы излишним говорить, что встречен я был очень любезно и гостеприимно. Там было в изобилии все, что свойственно цивилизованной светской жизни. Поздно вечером я опять пришел на судно. В моей голове еще звучали веселые песни, исполненные юной красавицей под аккомпанемент фортепьяно, что позволяло мне не обращать внимания на неудобную, жесткую койку, в которую я лег спать.

Я провел в этом городе три дня. Было тяжело на сердце и грустно, когда настал час расставания с милым Тобольском. Благодаря моему веселому лицу и простому нраву у меня там появилось много друзей.

В крестьянской избе

Накануне отплытия, после того как на борт были подняты последние товары и провиант, а также наняты караваны для рыбного промысла на станциях (караваны – люди с сомнительным прошлым, из низов)[32]32
  У автора – Karavanerne. Автор использует слово «караван» в значении «грузчик на судне». Учитывая, что одним из первых значений этого слова было «вьючное животное», его трактовка становится понятной.


[Закрыть], к нам с визитом пришли исправник[33]33
  Исправник – глава полиции в уезде, подчиненный губернатору. – Прим. ред.


[Закрыть] (в Сибири – самое высокое должностное лицо после губернатора) и городской врач. Они совместно проверили провиант, ради чего врач подверг экипаж и караванов досмотру – если кто-то страдал какой-либо формой инфекции, его надлежало снять с борта.

3 июня, в очень погожий день, мы отшвартовались и с приспущенными парусами пошли по течению. Севернее от города над рекой на высоте приблизительно 500 футов возвышался крутой обрыв, к северу он снижался. У большой деревни в четверти мили от города ширина реки была небольшой. По обрыву ходили люди, занятые каким-то делом. С палубы шлюпки до них доносились песни и музыка. Матросы и караваны были достаточно пьяны и крайне веселы. В первый день капитан не мог и заикаться о дисциплине – команде разрешили пить и делать на палубе все, что заблагорассудится. На судне не было ни одного трезвого человека кроме меня и юноши, стоявшего у штурвала. Но на следующий день о пиршестве уже никто и не вспоминал, почти все были трезвы, и большинство тех, кому было чем заняться, уже были погружены в деятельность: некоторые из караванов скрепляли бочки, в которых на рыбных станциях должна была солиться рыба, другие приводили в порядок сети и лески.

У матросов забот было меньше. Погода была спокойной, поэтому от парусов не было никакого проку.

День оставался хорошим и безветренным. Поскольку судно шло исключительно за счет силы течения, у меня часто была возможность выплывать на своем каноэ к затопленным паводком кустарникам или приставать к берегу и идти на охоту. Судно тем временем продолжало свой путь на север, но за несколько часов я его всегда догонял. Благодаря моей охоте экипаж снабжался свежей птицей. Но тут я должен признать, что, когда я натыкался на диких уток, которые вели безнадежную борьбу за жизнь в силках, установленных русскими охотниками на пологих песчаных островках, я обычно прекращал страдания птиц и, как правило, прибирал эту добычу к рукам.

Мы прошли множество деревень, которые были окружены ровными зелеными вспаханными полями. В ряде мест мы бросали якорь. Я, естественно, тоже сходил на берег. Дома были сделаны из круглых бревен (бревенчатые избы), которые ни снаружи, ни изнутри не были обшиты досками или панелями. Обычно внутри них была одна или две комнаты, гостиная и кухня. В гостиной на расстоянии ¾ локтя от потолка находилась антресоль, которая зачастую расположена у входа, так что входящий должен нагибаться, пока он не дойдёт до центра комнаты. Такая антресоль (полати) также есть в норвежских избах, где она может использоваться как спальное место. В сибирской деревенской избе нередко можно услышать реплики, идущие как бы ниоткуда, – их произносят люди, которые лежат и отдыхают на таких полатях, где температура заметно выше, чем внизу. На полати можно забраться по узкой лестнице, которую, когда она не используется, прикрепляют к стене. Лишь в немногих домах есть кровати. Русские предпочитают лежать на теплых полатях, на печи или просто располагаться на полу, на который, как правило, предварительно кладут овечью шкуру или какие-нибудь куски материи. Люди обычно идут спать полураздетыми. Если в избе есть кровать, она ночью, как правило, стоит пустой, а днем на ней хранятся ковры, шкуры и материи, которые используются для настила на полу.

Гостиная не очень велика. Утварь состоит из нескольких простеньких стульев, тяжелого прямоугольного стола из сосны, пары сундуков и ткацкого станка. Маленькие окна украшены красивыми ухоженными домашними растениями в горшках. Так же как и в некоторых удаленных деревнях в Вестланне на западе Норвегии, детские колыбели вешают на высокий гибкий шест, толстый конец которого упирается в потолок. Если несильно потянуть за веревку, привязанную к колыбели, та благодаря гибкости шеста начинает двигаться вверх и вниз. Колыбель висит на высоте нескольких локтей от пола; ее покачивания усыпляют ребенка. Это оказывает гораздо менее вредное влияние на его душевное состояние, чем в случае обычных колыбелей, стоящих на полу. Старательные домохозяйки ткут грубое полотно для верхней одежды мужчин и серо– коричневое сукно для мужских зипунов – своего рода верхней куртки. Разведение льна, которое здесь широко распространено, так или иначе создает женщинам очень много работы.

Непритязательность русских хорошо известна. В деревнях у Оби люди кормятся почти исключительно чаем, хлебом и огурцами, солеными или свежими. В одном из домов, куда я нанес визит, я купил у хозяйки несколько куриных яиц, которые она мне сварила и подала с сухим черным хлебом домашнего приготовления. Масло или другие добавки к хлебу там не существуют в принципе. К яйцам я получил плохо заваренный листовой чай. Домочадцы сели за стол со мной. Внутрь зашло несколько односельчан, которые приветствовали сидящих: «Здравствуйте! С чаем, с сахаром!» Среди простого народа обычно принято говорить «приятного аппетита!». Если вы встретили человека за обедом, то тогда надо говорить: «Хлеб и соль!» или «Приятного кушанья!».

После примерно двухнедельного плавания мы достигли грузового порта Самарово[34]34
  Совр. Ханты-Мансийск. – Прим. ред.


[Закрыть] у места слияния Иртыша с Обью, не испытав потребности в использовании парусов, потому что все это время был полный штиль.

Глава V
На реке Обь

Самарово, город диких гусей и откормленных телят. – Вниз по Оби. – Окна из телячьих желудков. – Рыбные баржи. – Земля для туристов. – Малая Обь и Большая Обь. – Вид на самый северный пик Урала. – Приезд в Обдорск. – Охота на рябчиков в тундре. – Северные птицы и ласточки. – Опасности посещений сибирских паровых бань. – Остякский идол. – На рыболовной станции. – Охота на болоте. – Турухтан. – Черные лисята. – Солнце днем и ночью. – Прогулка на лодке. – Жаркое из лебедя

В Самарове живут 500 человек. Это охотники, чье главное занятие весной – добыча гусей. Для охоты используются манки, каждый из которых помогает поймать от 5 до 10 птиц. Мы причалили к берегу у деревни. Кок сошел на сушу для пополнения провианта, принеся по пути обратно свежее молоко, несколько тушек гусей по 30 копеек за штуку, а также откормленного теленка, стоившего 80 копеек (160 эре). На широте Самарова заканчивается зона культивирования зерновых культур, поэтому здесь выращивают капусту и другие овощи, свеклу, картофель, а также траву. Почва вокруг города очень глинистая и песчаная. После шестичасовой остановки мы поплыли дальше. Это было 13 июня 1890 года. Погода была прохладной, дул северо-западный ветер, а во второй половине дня выпал мокрый снег. В нескольких верстах от Самарова нас догнала лодка-плоскодонка, в которой гребли двое мужчин, а третий на корме управлял ходом при помощи весла. Лодка шла по направлению к нам и остановилась у правого борта. Из люка в передней части сводчатой надстройки посреди лодки показалась голова священника, который поднялся на судно и сообщил, что следовал по пути из Тобольска в Обдорск, но очень устал от дороги, и поинтересовался, не могли бы мы взять его со спутниками на борт до Обдорска. Г-н Миккельсен тут же ответил отказом на его просьбу, так как каюта была слишком мала, чтобы вместить трех человек. Опечаленному священнику поэтому пришлось покинуть судно. Я почувствовал к нему жалость, но в любом случае он бы добрался до места назначения быстрее, чем мы.

Во время дрейфа (паруса постоянно были приспущены) мы проследовали мимо множества остякских[35]35
  Остяки – совр. ханты.


[Закрыть] юрт (деревень), состоявших из нескольких десятков избушек (низкие, неприглядные бревенчатые дома). Во многих из этих домов в окна было вставлено маленькое стекло или телячий желудок, растянутый на деревянной раме. Остяки, постоянно проживающие в районе Оби, почти все крещеные – в некоторых деревнях мы видели небольшие часовни.

15 июня мы находились на 64° с. ш., ночи уже начали становиться белыми. В течение нескольких недель мы с нетерпением ждали того момента, когда солнце будет светить целые сутки. Мы проходили мимо множества барж, пришвартовавшихся у пологих песчаных берегов, где занимаются рыбным промыслом, бросая невод. Первая рыбная баржа находилась неподалеку, к северу от Самарова.

Левый берег Оби по большей части низкий и часто затапливается, тогда как на правом много высоких обрывов или живописных песчаных отмелей, за которыми следуют луга, как правило, находящиеся рядом с русскими, вогульскими[36]36
  Вогулы – совр. манси.


[Закрыть] или остякскими деревнями. Местные жители летом ловят рыбу, а также в разные времена года охотятся на лосей, медведей, белок, лисиц и др. Во многих деревнях, которые я посетил, на стенах домов сушились растянутые лосиные шкуры. По обе стороны реки – густые леса, практически непроходимые даже для охотников. Путешественникам, интересующимся охотой и рыбалкой, можно порекомендовать совершить поездку в северные районы Сибири, где можно поохотиться на тюленей и дельфинов, а затем осенью южнее – на медведей, лосей, куропаток, уток и т. д., имеющихся в изобилии в сибирских лесах и озерах.

В 300 верстах к югу от Обдорска Обь разделяется на два рукава. Наконец-то подул попутный ветер, мы проплыли через естественный канал из более крупного и более широкого рукава в более узкий, называемый Малой Обью. В устье этого узкого рукава находилось остяцкое становье, состоявшее из трех чумов. В ста верстах далее к северу рукава соединялись в одно русло, усеянное множеством островков самых разных размеров. Местами на берегах виднелись куски льда, а в ложбинах у берега – сугробы. На северо-западе пред нами предстало величественное зрелище Уральских гор. Погода стояла ясная, благодаря чему отчетливо были видны контуры покрытых снегом вершин на фоне чистого синего неба.

19 июня мы оказались в 75 верстах к югу от Обдорска, где из-за тумана нам пришлось причалить к берегу. На следующий день опять установилась ясная погода. Мы проплыли еще какое-то расстояние, а после обеда встали, найдя укрытие от ветра рядом с одним из островков в паре верст от Обдорска.

Судно не было видно с суши – капитан совершенно не хотел, чтобы его посетили представители местных властей, не желая иметь с ними никаких дел.

Иногда бывает трудно вести дела с полицией и таможней. Я с капитаном и двумя матросами направился к суше на лодке. В маленьком отдаленном городке Обдорск находится много красивых домов, а также деревянная церковь. Во время нашего прибытия там как раз велась работа по возведению большой и красивой каменной церкви. Руководителя строительных работ, немца, выписали из Лифляндии. В Обдорске живет много богатых купцов, их деревянные дома с внешней стороны нередко украшены орнаментами.

Мы посетили нескольких купцов – нас угощали наилучшим образом. В Обдорске обитают различные аборигенные народы – остяки, вогулы и юраки (юраки-самоеды). Их землянки, шалаши из еловых веток и чумы находятся неподалеку от берега на окраине города. Мы увидели много представителей местных народов на улицах, гулявших в задвинутых на затылок капюшонах, пришитых к меховым курткам. Когда мы покинули город на лодке, пред нами предстал прекрасный вид, где в вечернем багрянце над другими зданиями возвышалась красивая обсерватория.

На берегу, где еще оставалась узкая полоска снега, уже прыгала пара вестников лета – красногрудых певцов[37]37
  Автор, скорее всего, имеет в виду снегирей. – Прим. ред.


[Закрыть]. Ночью мы подняли якорь и поплыли дальше. В 60 верстах к северу от Обдорска мы его опять опустили по течению в самой реке, чтобы сгрузить соль для небольшой рыболовной станции. Я доплыл до берега на своем каноэ и произвел рекогносцировку местности по направлению к тундре. Пейзаж там был слегка холмистый, во многих местах виднелись небольшие рощи лиственниц. Везде были кудахтающие и радующиеся весне куропатки – как меж деревьев, так и на равнине, покрытой вереском и мхом. Повсюду лежали остатки разорванных и съеденных птиц – судя по всему, это сделали охотничьи соколы, которых я видел в большом количестве, или песцы.

Из северных видов птиц в окрестностях станции были представлены орланы, несколько видов соколов, сорока (один экземпляр), различные мелкие птицы, морские петушки, морские ласточки, клуши, гагары, нырки, утки, гуси и лебеди. В верхней части реки Обь в нескольких сотнях верст к югу от Обдорска мы видели бесчисленные стаи ласточек. В высоких обрывистых берегах они роют норы, в глубине которых устраивают гнезда. У противоположного берега кружились не менее многочисленные стаи этих птичек, напоминая рой пернатых на птичьих базарах в фарерских скалах.

На станции, где мы сгружали соль, была типичная русско– сибирская паровая баня. Капитан, я и матросы воспользовались возможностью помыться. Когда лили кипящую воду на раскаленные камни вокруг очага, пар в помещении становился необычайно горячим. Мне пришлось лечь на пол, потому что я не мог находиться в вертикальном положении. В то же время один из русских лежал сверху под потолком на скамье и хлестал себя веником (охапка веток березы с листьями). Другой продолжал лить воду на очаг, и когда я опять встал, пар стал таким жарким, мучительным и давящим, что я был вынужден броситься к двери, чтобы вырваться оттуда. Но дверь была закрыта. Тело горело, в глазах начало темнеть, когда мне из последних сил посчастливилось выдавить дверь. Снаружи стояли заговорщики во главе с г-ном капитаном и хохотали. Это выглядело почти как дурная шутка. Хотя в целом это не повредило хорошим отношениям между мной и экипажем во главе с капитаном. Они признали, что переборщили, и поэтому я решил не держать на них зла. Я никак не мог понять, каким образом русские, которые были в бане вместе со мной, могли выдерживать эту страшную жару. Сейчас, после того как я многократно побывал в сибирских банях, у меня выработалась привычка, сделавшая меня более сильным и стойким. Однако даже у сибиряков в их примитивных банных заведениях дело иногда принимает плохой оборот. По причине слишком высокого жара, а часто из-за угарного газа, когда слишком рано закрывают тягу в дымовой трубе, люди нередко падают в обморок, зарабатывают сильную мигрень или даже погибают, если их вовремя не вытаскивают наружу.

Русский рыбак имел в своем подчинении нескольких остяков, чей чум стоял на берегу у станции. Когда я после полудня проплыл на лодке мимо берега, я увидел истукана, замотанного в ткани, а также несколько других необычных предметов, лежавших на берегу. Я привязал лодку к берегу и подошел к тому месту, чтобы получше их рассмотреть. Среди этих предметов были три красиво выделанные серебряные тарелки с надписью «Альберт Виктория», на четвертой тарелке была надпись по-шведски. Чуть поодаль я нашел три большие изогнутые сабли, половник из серебра и обычный деревянный бочонок. В тряпках, в которые был завернут идол, лежало почти 60 рублей серебром – что это означало, я узнал позже. У чумов я встретил пару аборигенов и предложил им хорошую сумму за истукана со всеми принадлежностями. Как и ожидалось, последовал решительный отказ – аборигены выглядели очень неуступчивыми и оскорбленными. Вечером мы с капитаном пришли в гости к русскому, который угостил нас водкой, черным хлебом, сырой осетриной и икрой. Когда мы вернулись к берегу, я хотел показать г-ну Миккельсену истукана, но его к тому времени уже унесли. Аборигены наверняка подозревали меня в злом умысле, из-за чего забрали все предметы. Летом следующего года я услышал, что все эти предметы украли русские, после того как нашли там 60 рублей.

Утром 25 июня мы подняли якорь. Ветер был сильным, на реке было достаточно большое волнение. Многие караваны заболели морской болезнью. В течение дня мы прошли 67° с. ш. Здесь и там на берегу виднелись чумы остяков. 26 июня мы бросили якорь у рыбацкого местечка, состоявшего из восьми чумов. В одном из них жил русский из Обдорска со своей семьей. В этом месте выловили очень много рыбы, благодаря чему «Маргарита» облегчилась на несколько пудов соли. Станция лишь немного возвышалась над водой. Территория вокруг чумов, стоявших группой, была затоплена. Там можно было охотиться на уток и лебедей. В непосредственной близости к чумам целый день между собой бились турухтаны. Некоторые из них заканчивали жизненный путь в силках из конского волоса, установленных рыбаками. У одного остяка было четыре черных лисенка, за которых он просил 600 крон (300 рублей). До торга дело не дошло, хотя я хорошо видел, что у капитана Миккельсена было желание приобрести и выкормить этих прекрасных редких зверьков.

27 июня мы покинули станцию. Погода была очень хорошей, солнце светило и днем и ночью. 30 июня мы прибыли ко второй станции Уордропперов, которая находилась в самой губе примерно в 250 верстах к северу от Обдорска. Там остались 12 караванов, которые должны были в течение лета ловить муксуна неводом. «Маргарита» два дня простояла у причала для разгрузки соли, рыболовных снастей и провианта.

Я сел в свое любимое каноэ и направился по глубокой, узкой и спокойной речке, которая впадала в губу. Через полчаса я подплыл к маленькому озерцу, изобиловавшему утками. Берега были низкими, но сухими. В направлении тундры протянулись пышные зеленые луга. Я поплыл обратно. На этом живописном берегу у губы, где расположена станция, состоявшая из группы низких зданий – жилого дома, амбара и сараев для соления рыбы и временного хранения, – длинными рядами лежали или сидели дикие гуси, в то время как стаи лебедей, гогоча, искали пищу на соседнем озере. Повсюду царил чарующий покой, действуя как почти непреодолимое и завораживающее приглашение продлить пребывание в этом месте. Я не решался вмешиваться и вносить беспокойство. Лишь на следующий день, когда мы должны были отплывать, я сделал выстрел, который неизбежно вызвал ужас и отчаяние в стаях пернатых. С криками и хорошо слышимым шумом крыльев они поднялись в воздух. Два лебедя и два гуся остались на песке. На следующий день наш умелый кок приготовил одного из лебедей, в жареном виде подав его на стол каюты. Однако от русских, которые не ели лебединое мясо, мне пришлось услышать, что я грешник.