Текст книги "Концерт для скрипки со смертью"

Атертон, наконец, понял: Слайдер принял объяснения безоговорочно, даже не пытаясь понять, лишь потому, что это сказала она. Выпивка в стаканах кончилась, и Атертон предложил:

– Давайте есть, а? Зверей надо кормить. Не разложите ли вы этот стол, пока я буду возиться на кухне? Все необходимое найдете вон в том ящике.

Через некоторое время все они сидели вокруг раздвижного стола, уплетая паштет из копченой макрели с горячими тостами и запивая еду «Шабли». Эдипус также восседал на придвинутом к столу кресле, выпрямив спину и полузакрыв глаза, как будто сам вид столь недостижимых лакомств был для него непереносим.

– Он ведет себя гораздо лучше, если сидит там, откуда может видеть стол, – пояснил Атертон, в голосе которого не было извиняющихся нот. – Если же нет, то его любопытство иногда берет верх над хорошими манерами.

– Это очень вкусно, – отметила Джоанна, – вы сами готовили паштет?

Комплимент явно пришелся Атертону по вкусу.

– «Маркс и Спенсер». Поставщики харчей для богатых и холостых. Одно и вправду величайших преимуществ не быть женатым и не иметь детей – это то, что вам никогда не придется есть скучной еды. Можно есть, что тебе хочется, и тогда, когда тебе хочется.

– О, с этим я согласна, – подхватила Джоанна. – Я лучше вообще не буду есть, если не найду чего-нибудь интересного на кухне. Мне нравятся экзотические блюда в небольших количествах.

– С вами все ясно, вы, молодежь, – сурово глянул на них Слайдер. – Погодите, вы еще подрастете. Вот тогда, под конец, вам и выйдут боком бутерброды с птичьими глазками да хрустящие оладьи с черепашьим мясом.

– Я никогда не буду таким старым, – заявил Атертон, слегка вздрогнув. – Схожу-ка я и принесу следующее блюдо.

– Могу я помочь? – заботливо спросила Джоанна, но он уже вышел. Вернулся он очень быстро, неся блюдо с подогретым порционным фазаном. – «Маркс и Спенсер»?

– «Уэйнрайт и Дочь», – поправил ее Атертон. – Я почему-то всегда думаю, что Дочь – это имя другого парня, понимаете, мистер Дочь.

Он подложил всем жареной молодой египетской картошки, испанской брокколи и гватемальского горошка.

– «Хэрродс»? – попыталась угадать Джоанна.

– «Маркс и Спенсер», – триумфально возразил Атертон. – Воздушные перевозки и развитие зеленных лавок очень эффективно уравняли времена года.

– И морозильники, – добавила Джоанна.

– Ничто не заменит морозильника, если только не переехать жить в район экватора. Налейте себе еще «Шабли».

Пока они ели, Слайдер рассказал о своей беседе с Мартином Каттсом и о страхе Анн-Мари. Атертон слушал с большим вниманием, а потом сказал:

– Я знаю, вы думаете, что она была замешана в чем-то действительно крупном, и что это организованное убийство, но ведь у нас нет ничего, с чем можно было бы двигаться дальше. Ребята из Ламбета прочесали ее квартиру как гребешком, но абсолютно ни за что не зацепились.

– Что за «ребята из Ламбета»? – поинтересовалась Джоанна.

– Служебно-медицинская научная лаборатория полиции центра, она находится в Ламбете, – пояснил Атертон.

– Но они и не должны были ничего найти, – спокойно сказал Слайдер. – Именно это и убеждает меня, что все дело было тщательно организовано. Они не сделали ни единой ошибки, за исключением старушки.

– Это зацикленное мышление – утверждать, что если нет улик, то только потому, что они были слишком умны, чтобы их оставить. Зачем нужно нахлестывать дохлую лошадь? Версия с Томпсоном гораздо лучше, и она будет выглядеть весьма прилично.

– Ну хорошо, расскажи мне, как ты это себе представляешь, – вздохнул Слайдер.

– Пункт первый: у Томпсона была основательная причина желать, чтобы с ней было покончено. Она ему до чертиков досаждала.

– Не настолько большой мотив.

– Лучше, чем отсутствие мотива вообще. Как бы то ни было, пункт второй: его любовница – медсестра в хирургическом отделении и имеет доступ к наркотику, использованному для убийства Анн-Мари.

– За исключением того, что не было обнаружено недостачи наркотиков. Ты ведь знаешь, что мы в первую очередь проверили все больницы.

– Если у нее хватило смекалки украсть, – пожал плечами Атертон, – то хватило бы и на то, чтобы подделать записи или прикрыть кражу каким-нибудь другим способом. Кто бы ни добыл это средство, он вынужден был бы как-то прикрыться.

– Ладно, продолжай.

– Пункт третий: Томпсон солгал насчет того, где он был в тот вечер. Он сказал, что поехал выпить в определенный паб, – где никто не мог припомнить, видел ли его там, – а потом поехал прямо домой. Но дежурный в холле больницы видел его там той ночью – он достаточно часто видел его, когда Томпсон заезжал за своей девушкой, и сразу опознал его.

– Ну, может, он и в тот вечер заезжал за ней.

– Но она ведь сказала, что не видела его. Для чего еще он мог приехать, как не повидаться с ней? Или, если он все же с ней виделся, почему тогда она лжет?

– Всего этого маловато, – сказал Слайдер, покачивая головой.

– Ох, да хватит вам, – вмешалась достаточно долго молчавшая Джоанна, – вы же не можете всерьез думать, что этот поганец Томпсон убил Анн-Мари? Он же совершенный кролик!

– Ну, – посмотрел на нее Атертон, – в этом с вами согласен, но это не доказательство, не правда ли? А Билл может рассказать вам о множестве убийц – особенно убийц на бытовой почве, – о которых по их виду можно было смело сказать, что эти люди и мухи не обидят. Ну, а теперь у меня еще есть польский творожный пудинг на десерт, от которого заплачет и самый крепкий мужчина, да и кофе уже готов. Если вы пересядете к огню, я принесу все это на подносе, и нам будет там очень удобно.

Слайдер уселся в кресло у камина, а Джоанна пристроилась на полу у его ног. Атертон убрал остатки фазана в холодильник, а Эдипус с мурлыканьем тоже перебрался поближе к огню, чтобы насладиться теплом и светло-серыми брюками Слайдера, которые, по его мнению, наиболее выгодно могли продемонстрировать обществу клочки налипшего на них белого и черного линяющего кошачьего меха. Когда каждый был вооружен тарелкой, вилкой, чашкой кофе и стаканом с выпивкой, Атертон уселся на софу.

– Ну, теперь все в порядке, Билл. Давайте послушаем, что вы думаете обо всем этом.

– В этом деле есть несколько моментов, которые не дают мне покоя, – медленно начал Слайдер. – Я еще не начинал складывать их вместе. Но давайте посмотрим: ее труп был раздет догола – явно для того, чтобы предотвратить опознание, верно? Но при этом нога была помечена разрезом уже после смерти, что смахивает на сигнал или предупреждение для кого-то другого. Она вела скромный образ жизни и жила в однокомнатной квартире, но при этом обладала скрипкой стоимостью в миллион фунтов стерлингов. Ее тетка говорит, что у нее не было других денег, но в Бирмингеме она жила в дорогой роскошной квартире. У нее было большое наследство, которое она не могла заполучить в свои руки, пока не выйдет замуж, и вдруг после поездки в Италию она делает отчаянную попытку заставить Томпсона жениться на ней. Когда попытка проваливается, она выглядит подавленной и говорит Мартину Каттсу, что чего-то боится. Как раз перед Рождеством пропадает ее ежедневник, и ее убивают как раз тогда, когда вероятность того, что ее не хватятся в течение довольно долгого времени наиболее велика. Вечером в день убийства она идет к своей машине, а потом бегом возвращается обратно и пытается уговорить Джоанну поехать с ней в другой паб.

Он замолчал, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием угля и неожиданно громким урчанием Эдипуса, перебравшегося уже на колени Атертона.

– И что еще тут можно добавить, – произнес Атертон. Это был не вопрос.

– Одно очевидно – надо проследить ее бирмингемские связи. Джон Браун сказал, что она продолжала регулярно ездить туда, чтобы играть в прежнем оркестре. – Он повернулся к Джоанне. – Какова вероятность этого?

– Мы все работаем на стороне, когда это удается, – нахмурилась Джоанна, – а Рут Чизхолм, их кадровик, гораздо приятней, чем наш старый «Королева Джон», который не впишет женщину в телефонный справочник даже ради спасения своей жизни. Но ей здорово повезло, если они так нуждались в ней. Там должно быть множество других людей – местных музыкантов – ищущих работу.

– Следовательно, очень возможно, что она на самом деле не играла в своем старом оркестре, а просто выставляла это как предлог для своих поездок в Бирмингем.

– Ну почему ей надо было туда ездить?

– Почему кому-то может захотеться ездить в Бирмингем? – поддержал ее Атертон. – Но, с другой стороны, для чего тогда вообще нужен предлог? Почему бы просто никому ничего не говорить?

– Предположительно, – медленно произнес Слайдер, – потому, что у нее были такие инструкции.

Атертон искоса взглянул на него.

– Вы все еще считаете, что за этим стоит крупная организация?

– Иначе, – пожал плечами Слайдер, – как ты сам сказал, для чего вообще тогда нужен предлог?

– Вы еще не знаете, ездила она туда работать или нет, – напомнила Джоанна.

– Это достаточно легко узнать, – сказал Атертон. – Полагаю, вам придется выписать еще одно «семьсот двадцать восьмое», Билл?

– Что такое «семьсот двадцать восьмое»? – тут же поинтересовалась Джоанна.

– Разрешение покинуть территорию центра, – объяснил Слайдер. – Мы обязаны иметь его, когда ездим в другие города по служебным делам.

– Это также означает переработку, – улыбнулся Атертон, – дополнительные расходы, деньги на бензин, на ленч в пабах. Чего тут удивляться, что ребята в униформе воображают, будто у нас легкая жизнь? А кого вы с собой возьмете? – невинно осведомился он у Слайдера.

– Норму, – коротко ответил тот.

– Черта с два вы это сделаете!

– Кто это – Норма? – спросила Джоанна.

– КЖД[6]6
  Констебль Женского Дивизиона.


[Закрыть] Суилли, – с чувством ответил Атертон, – мы зовем ее Норма по совершенно очевидным причинам. Она веселая, хороший товарищ, пьет как рыба и ругается как боцман – типичный нормальный сотрудник уголовки. Но я не думаю, что из этого выйдет что-то путное, Билл. Я просто так и вижу, как Супер[7]7
  Суперинтендант.


[Закрыть] выдает вам лицензию отправить ее в спальном вагоне только для того, чтобы пошарить в бирмингемских отбросах. Заскочить перекусить на скорую руку в пабе с Биверсом или со мной – это одно дело, но с ней это может завести слишком далеко.

В этот момент зазвонил телефон, и, как только Атертон вышел из комнаты, Джоанна повернулась и прильнула к коленям Слайдера.

– Ты в самом деле думаешь, что Анн-Мари была замешана в какой-то большой преступной организации? Мне это кажется таким невероятным.

– Ты предпочитаешь теорию Атертона?

– Могут быть и другие объяснения. Ну если уж дошло до этого, то я бы предпочла твою версию.

– Почему?

– Потому что ты видишь дальше и лучше, чем он.

Вернулся Атертон, и вид у него был торжествующий.

– Нашлась машина Анн-Мари. Команда экспертов сейчас вовсю трудится над ней. И отчет о машине Томпсона тоже только что пришел. Ничего особенно интересного, за исключением нескольких длинных темных волос. Очень длинных темных волос.

– Ты говорил, что его подружка брюнетка, – заметил Слайдер.

– Коротко подстриженная, с вьющимися волосами, – вполголоса вставила Джоанна.

– Где нашли машину?

Торжествующая улыбка Атертона стала шире на миллиметр.

– На задней улочке в Айслингтоне, примерно в полумиле от места, где живет Томпсон. На расстоянии пешей прогулки, как вы могли бы сказать.

– Но, в самом деле, – запротестовала Джоанна, – никто не может быть настолько глуп, чтобы бросить машину человека, которого он только что убил, так близко от своего собственного дома.

– Вы были бы поражены, узнав, насколько глупы большинство людей.

– Кто на дежурстве, Хант? – спросил Слайдер. – Не возражаешь, если я позвоню?

– Воспользуйтесь аппаратом на кухне, – посоветовал Атертон.

Оставшись в комнате вдвоем, он и Джоанна поначалу осторожно рассматривали друг друга, потом Атертон прочистил горло. Джоанна весело прищурилась.

– Предполагаю, что вы хотите сделать мне некое предупреждение. Вы его всегда защищаете, верно?

– Вы знаете, что он женат, или нет?

– Да. Да, я это знаю.

– Давно женат. Он никогда раньше не заводил никаких связей – он человек не такого типа.

– А в этом деле есть типы?

– У него двое детей, закладная на дом в банке и еще его карьера. Он не собирается бросать все это из-за вас.

– А разве я от него этого ожидаю?

– Я просто предупреждаю вас для вашего же блага.

– Нет, это не так, – ответила она ровным голосом.

Он посмотрел прямо на нее.

– Послушайте, каждого человека можно увлечь в сторону, но если он бросает дом под влиянием момента, это может стать для него катастрофой. Это разрушит его, и я не имею в виду материальное разрушение. Он – один из действительно честных людей, из тех, кого я знаю, у него есть совесть, и беспокойство, и чувство вины перед женой и семьей, если он их бросит, разрушит любое счастье, которое он мог бы обрести с вами.

Джоанна подавила улыбку.

– Вы заходите слишком далеко и слишком быстро. Не это ли называется «перейти к умозаключениям»?

– Да тот факт, что он сделал это, уже означает, что все это очень серьезно. Вы не знаете его так, как знаю я. Он не такой, как мы, – он из другого поколения. Он не может легко относиться к любым вещам. И он очень... неискушен... в некоторых делах.

– Ладно, – сказала она, оглянулась назад и опять посмотрела на Атертона. – Я думаю, он достаточно взрослый человек, чтобы самому решать за себя, вы так не считаете?

Атертон бессознательным нервным движением потер тыльную сторону ладони пальцами другой руки.

– Я не хочу, чтобы вы поставили его в положение, когда он будет вынужден решать. Неужели вы не понимаете, что как только это произойдет, он будет одинаково несчастлив, какой бы путь ни выбрал.

– Не вижу, чем бы я тут могла помочь, – серьезно ответила Джоанна.

Атертон почувствовал, как внутри него нарастает злость на то, как легкомысленно она все воспринимает.

– Вы можете прервать все это, сейчас, пока дело не зашло дальше.

– То же самое может и он.

– Но он не хочет. Вы это знаете. Если только вы оставите его в покое...

Теперь она уже открыто улыбнулась.

– Ах, но ведь для этого он тоже должен оставить меня в покое. Об этом вы не думали?

Атертон дернулся, вскочил и направился к камину. Подойдя к огню, он мягко ударил кулаком по каминной решетке.

– Вы могли бы не поощрять его, – наконец сказал он, не оборачиваясь. Он боялся потерять над собой контроль, если будет смотреть на нее. – Вы могли бы сделать хотя бы это.

– Могла бы, – согласилась она, задумчиво глядя на его напряженную спину. – Но я по-прежнему думаю, что в любом случае это его дело, как решать, а не ваше и не мое.

Он обернулся к ней.

– Это лишь показывает, насколько вы в действительности заботитесь о нем! И вас не терзает совесть, что вы разбиваете его жизнь, не так ли?

Она внимательно поглядела на него, как бы решая, стоит ли еще раз попытаться заставить его понять. Все же она решила, что стоит.

– Я не верю, что статус-кво – это единственная конфигурация, которая может быть подходящей, или что восстановление статус-кво должно быть обязательно главной целью в жизни. Жизнь богата именно своими возможностями, и согласно одному только закону вероятностей некоторые из этих возможностей могут быть и лучшими.

– Вы сделаете несчастными множество людей, – резко сказал Атертон.

– Я не верю также и в то, что быть счастливым есть главная цель в жизни.

– Дерьмо! – взорвался наконец Атертон. Она пожала плечами и не произнесла ни слова.

В этот момент в комнату вернулся Слайдер.

– Думаю, мне лучше отвезти тебя сейчас домой. Дела становятся все горячее. – Он перевел взгляд с нее на Атертона. – Вы что тут, ругались?

– Дискутировали, – осторожно ответил Атертон. – Наши взгляды на некоторые вещи весьма расходятся.

– Глупости, – улыбнулась Джоанна. – Мы поругались из-за тебя – пытались узнать, кто из нас любит тебя больше.

– Кто победил? – Слайдер заулыбался, не поверив ей.

– Я считаю, это была ничья, – сказала Джоанна, за что была вознаграждена быстрой и насмешливой улыбкой Атертона.

В машине Слайдер спросил:

– О чем вы говорили, пока я ходил к телефону?

– Он уговаривал меня оставить тебя.

– О-о! – В голосе его прозвучала тревога. – И что ты сказала на это?

– Что ты достаточно взрослый, чтобы решать самому. – Это вовсе не было тем, что он хотел от нее услышать, и она это знала.

– И почему все должно быть так сложно? – с беспомощным вздохом задал он вопрос в пространство, как и многие другие делали это до него.

– Потому, что такова жизнь. Легкая, но не простая.

– Хорошо тебе говорить, что она легкая.

– Но она такая и есть. Всегда ведь знаешь, какая есть альтернатива.

– Наверное, мне не хватает твоей смелости.

– Здесь дело не в смелости.

Они остановились под светофором.

– Ну, не надо так круто. В чем же тогда дело?

– В подходе. Примерно так, как если надо снять пластырь. Есть один подход – отлеплять его миллиметр за миллиметром. И другой – один хороший рывок, и все сделано. Ты всегда знаешь с самого начала, каков будет конец, поэтому я считаю, что с тем же успехом лучше сразу сделать один хороший рывок.

Он смотрел на нее, испытывая одновременно так много сложных чувств, что ни за что не смог бы их выразить. Светофор переключился на зеленый свет, и он машинально переключил скорость и тронулся с места, не сознавая, что делает.

– Все равно, – сказала она через мгновение, – не впадай в заблуждение, что ты и я можем с этим справиться.

Он взглянул на нее с недоумением.

– Но ты-то можешь справиться с чем угодно!

– О да, – непонятно ответила Джоанна, – я знаю. В этом и вся трудность. Когда-нибудь это в конце концов меня и прикончит.

Он хотел было возразить, сказать ей, что он – не Атертон, что он не понимает загадок, но тут же понял, что догадался о смысле ее слов. Любовь, которую он испытывал к ней, знала свои пути лучше, чем он сам. Она была и свирепой и нежной в таких странных пропорциях – смесь желаний грубо овладевать и лелеять одновременно, – что он чувствовал себя избитым, потрясенным и опустошенным; и вместе с тем почему-то мощным и крепким. Он ощущал себя сильнее нее – и как это только могло быть?

Они подъехали к ее дому. Ему страстно захотелось заняться с ней любовью, утонуть в ней и никогда не всплывать на поверхность. Она была как теплый кусочек веселого и радостного дня, который ему не хотелось покидать.

– Ты зайдешь? – спросила она, видя, что он не двигается.

– Нет, я должен ехать домой.

– А еще говоришь, что у тебя недостает смелости.

Она посидела неподвижно еще несколько мгновений, а когда начала вылезать из машины, Слайдер заговорил:

– Ты знаешь, что завтра похороны Анн-Мари?

– Нет, я не знала. Ты поедешь туда?

– Как частное лицо, не официально. Хочешь поехать со мной?

– Да. Я хотела бы поехать. Со всем этим так легко забыть о ней.

Она серьезно посмотрела на него, желая убедиться, что он понял смысл ее слов, и он, разумеется, понял, что она имела в виду. Он коснулся ее лица кончиками пальцев и поцеловал в губы, но так, как будто благословлял.

– Завтра я за тобой заеду, – сказал он.

* * *

Даже будучи подготовленным, он не ожидал, что похороны будут такими угнетающими. Ночью потеплело, и начался противный дождь, продолжавший идти весь день, и в одиннадцать утра было так же сумрачно, как могло быть и в четыре часа ночи. Вдобавок к этому, людей, провожавших Анн-Мари в последний путь, было настолько мало, что все от этого выглядело много хуже. Да, конечно, у нее не было других родственников, кроме тетки, но Слайдер ожидал, что будут еще какие-то друзья или знакомые, люди из ее прошедшей жизни, хотя он едва ли мог сказать, кто бы это мог быть. Фактически же домашняя жизнь Анн-Мари Остин была представлена миссис Рингвуд, сопровождаемой экономкой, капитаном Хилдъярдом, поверенным и пожилым человеком, оказавшимся садовником миссис Рингвуд; со стороны ее жизни, относившейся к работе, были лишь Джоанна и Мартин Каттс.

– Я думаю, пришли бы и другие, если бы их предупредили пораньше, – прокомментировала Джоанна без осуждения в голосе.

– Сью Бернстайн позвонила Рут Чизхолм в Бирмингем на случай, если кто-то из тамошних захочет приехать, но, похоже, никто так и не смог, – добавил Каттс.

– Наверное, для них это слишком далеко, – сказала Джоанна.

– Глупости. От Бирмингема сюда ближе, чем от Лондона.

– А-а. Ну, вероятно, они сегодня работают, – неубедительно подытожила Джоанна.

Служба была до отвращения сокращенной и не вызвала духовного подъема у Слайдера, который предпочитал либо свою Высокую церковь, либо вообще никакой, и никогда не мог преодолеть мысли, что современный перевод молитвенника, будучи настолько плохим, практически являлся кощунством. Так что ничто не могло отвлечь его мысли от того факта, что Джоанна села рядом с Мартином Каттсом, и что, когда она заплакала, Мартин обнял ее, а она положила голову ему на плечо. Слайдер просто возненавидел его за эту постоянную скользкую готовность проявлять физическую привязанность. Почему я никогда не мог быть таким? – возмущенно спрашивал он сам себя. То, что Каттс с такой легкостью давал и брал, ему, Слайдеру, всегда стоило мучений и усилий...

Поминальное слово на краю могилы было кратким, и сразу после него, настолько быстро, насколько это позволяли приличия, все заспешили прочь в поисках укрытия от дождя. Слайдер оказался в непосредственной близости от миссис Рингвуд, рядом с которой для моральной поддержки топтался капитан Хилдъярд.

– Я удивлена, видя вас здесь, инспектор, – величественно произнесла миссис Рингвуд, – вы здесь официально представляете полицию?

– Нет, мэм, я здесь в частном порядке.

– В частном порядке? – Она приподняла бровь. – Как это может быть? Вы ведь не были дружны с моей племянницей, не так ли?

– Нет, мэм. Но я ощущаю свою глубокую причастность к ее делу – достаточную, чтобы захотеть выразить свое соболезнование и уважение.

– Как это освежает, когда узнаешь, что и у вас, ребята, есть место для человеческих чувств, – вставил капитан Хилдъярд, улыбаясь желтыми зубами из-под усов, дабы показать, что это всего лишь шутка, хотя глаза его были такими же бегающими и блестящими, как и в прошлую их встречу. Он обернулся, чтобы рассмотреть Джоанну.

– А вы, молодая леди, вы были подругой нашей бедной, дорогой Анн-Мари?

Джоанна, казалось, была сбита с толку и даже разозлена направленным на нее взглядом с неискренними словами. Она поглядела на его галстук, избегая встречаться с ним глазами, и резко ответила:

– Я «делила с ней парту» в оркестре. А как насчет вас? Я никогда не слышала, чтобы она упоминала о вас как о своем друге.

Это прозвучало грубо и вызывающе. Слайдеру показалось, что глаза Хилдъярда стали откровенно враждебными, хотя ответил он Джоанне спокойным и ровным голосом.

– Я знал бедное дитя с той поры, когда она была еще малюткой. Принадлежа к совершенно другому поколению, я едва ли мог бы претендовать на звание друга, но я знаю, что она относилась ко мне с доверием и привязанностью. Это, вероятно, одна из привилегий моей профессии, завоевывать место в сердцах моих юных клиентов. Много раз я приходил, чтобы вылечить ее пони от колик, а щенка от глистов, и поверьте мне – нет лучшего пути, чтобы завоевать любовь ребенка.

– Может быть, заедете к нам на стаканчик шерри? – внезапно произнесла миссис Рингвуд куда-то в пространство.

Это напомнило Слайдеру времена школьной латыни, когда он изучал правило построения фраз, которые «предусматривают отрицательный ответ». Интонация миссис Рингвуд явно имела тот же эффект.

– Нет, благодарю вас, мэм. Я должен вернуться в Лондон. – Поворачиваясь на дорожке, чтобы направиться к машине, он оказался бок о бок с миссис Рингвуд, тогда как Хилдъярд был вынужден отступить назад и занять место рядом с Джоанной.

– Кстати, миссис Рингвуд, – продолжил Слайдер, понижая голос и наклоняясь под зонтик поближе к ее уху, – вы когда-нибудь навещали Анн-Мари в Бирмингеме после того, как она устроилась на работу в оркестр?

– Определенно нет. С чего я должна была навещать ее?

– Вы никогда не были в ее квартире?

– У меня не было причин для этого.

– Значит, у вас никакого представления о том, в какого рода месте она жила? Снимала ли она квартиру? Или делила ее с кем-то?

Она высказала раздражение.

– Я об этом вообще ничего не знаю. Я уже говорила вам раньше, инспектор, я ничего не знаю об ее личной жизни. Я бы предложила вам поспрашивать у некоторых ее друзей-музыкантов.

Слайдер поблагодарил ее, подхватил под руку Джоанну и удалился вместе с ней по боковой дорожке. Значит, это не была квартира тетки – эта возможность теперь была исключена. Но что-то было произнесено сегодня – что-то, в какой-то момент, кем-то – он не мог вспомнить, но это было что-то очень важное. Нет, он никак не мог вытащить это воспоминание. Где-то на границе сознания тревожно звенел звонок, но все было бесполезно. Он оставил попытки вспомнить, зная, что подсознание рано или поздно сделает это само, и вновь переключил свое внимание на Джоанну.

Мартин Каттс как раз спрашивал ее, не пойдет ли она с ним в ближайший паб глотнуть пива. Она ответила отрицательным движением головы и выразительным взглядом в сторону Слайдера, на что Каттс усмехнулся, слегка чмокнул ее в губы и со словами «Увидимся в среду, раз так» удалился.

– Там закрывают в половине третьего, – сказала Джоанна Слайдеру.

Голос ее звучал так странно, что он внимательно посмотрел на нее и только тут заметил, что она вся посерела от холода и переживаний и вот-вот разрыдается. Он быстро потащил ее к машине, чтобы поскорее увезти подальше от этого унылого места, совершенно абсурдно вдруг пожалев, что Анн-Мари не могла уехать с ними вместе. Она ведь тоже была музыкантом, и, хотя никто не любил ее, она все же успела познать товарищескую атмосферу пабов и легкость поцелуев Мартина Каттса. Контраст был очень резким – казалось жестокостью оставлять ее лежащей там, позади.

Он включил обогреватель и вентилятор, и поехал к Лондону с максимальной скоростью, какую только допускала мокрая от дождя дорога. Когда машина прогрелась, Джоанна немножко ожила.

– Ну, – заговорила она наконец, – раз так, значит так. Не такие у меня были представления о похоронах. Когда я уйду, я хотела бы, чтобы сотни людей выплакали по мне глаза, а потом пошли бы и поели доброй еды, и как следует выпили, и говорили друг другу, какой хорошей я была.

– Да, – понимающе ответил Слайдер.

– А еще нормальная хорошая служба в церкви, со свечами и гимнами, и настоящие слова из молитвенника. Не эта второсортная замена для бедных, эта Новая Переработанная и Адаптированная Молитва Серия Номер Четыре, или как еще там называется эта паршивая книжонка. – Она посмотрела на него и неожиданно закричала: – Это несправедливо! – И, уж, конечно, это не относилось к церковной службе.

Но он был теперь даже рад, как ни странно, что это все же не была та настоящая старомодная служба, иначе знакомые слова напомнили бы ему похороны мамы. Так всегда было, когда он слышал их по телевизору или в фильмах, и они все еще заставляли его плакать. Кроме всего остального, похороны еще напоминали вам, что пути назад не было и у вас, что каждый день у вас что-то отбиралось, что-то такое, чего вам никогда не вернуть.

Через некоторое время она заговорила очень тихим голосом.

– Когда я умру, ты обещаешь мне проследить, чтобы меня похоронили как следует, а не так, как мы сейчас видели? А я обещаю сделать то же самое для тебя.

– Ох, Джоанна, – беспомощно проговорил он и взял ее руки в свою ладонь.

Когда они доехали до Тернхэм-Грин, она вновь оживилась.

– Я проголодалась. Знаешь, что я себе представила? Гамбургер! Хороший, настоящий гамбургер, а не тот, что из «Макдональдса». Можем мы заехать в «Макартур»?

– Я не могу, – неохотно ответил он. – Я должен ехать в участок. Там масса вещей, которые я должен сделать, да еще совещание, к которому надо подготовиться, так что ты уж извини.

– И это называется любовная связь, – шутливо пожаловалась она, облегчая ему ситуацию.

– Я постараюсь и заеду попозже, по дороге домой. Если же не смогу, то в любом случае позвоню. – Она глянула на него с таким отчаянием, что он привел ей в поддержку тот довод, которым успокаивал сам себя. – Не беспокойся, теперь мы не можем потерять друг друга.

Она улыбнулась.

– Цыплят по осени считают! Не забывай, что когда я начну работать, тебе придется составить два невероятных графика, чтобы скоординироваться со мной.

* * *

– Посмотрите на это, шеф, – Атертон вдвинулся своей викинговской фигурой в дверной проем кабинета Слайдера. – Справка из банка Анн-Мари, и какие же интересные цифры в ней!

– «Мидлэнд-Бэнк», отделение на Глочестер-Роуд?

– Думаю, что она открыла счет, еще когда была в «Ройал-Колледже», – сказал Атертон. – Хотя по ее шикарной тетке можно было подумать, что она была в «Коуттс» от самого рождения.

– Но у нее раньше не было собственных денег, разве не так? – Слайдер разложил перед собой листы банковской справки. – Ну, итоговые цифры достаточно скромные, ничего такого, на что можно купить «Страдивариус».

– Нет, но взгляните сюда, конец августа, видите? «Поступления из разных источников», три тысячи фунтов.

– Это ей заплатили в оркестре?

– Нет, то, что она получала в оркестре, проходит с пометкой «Заработок» – смотрите, вот здесь, здесь и здесь. Но «Разные источники», чертовы «источники», это они так называют депозиты, наличными или чеками, сделанные через почту или кассу. И за очень короткое время – четыре жирных чека на перевод в наличные, которые наверняка были истрачены. У нее должны были быть весьма дорогие привычки.

– Никаких признаков погашения банковского залога, о котором говорила Джоанна?

– О, он был выплачен уже давно. Вот смотрите, это еще интереснее. Глянем немножко назад, и вот что мы обнаруживаем. Большой взнос здесь, пять тысяч, еще одна, и четыре здесь, еще пять, шесть с половиной вот здесь. Грубо говоря, каждый месяц она вносила кругленькую жирненькую сумму, а потом забирала ее наличными. И что вы можете теперь заключить из всего этого?

– Могла она потратить все это? Может быть, у нее был сберегательный счет?

– Такого не обнаружено. Может быть, она играла на бирже, а может, ставила па лошадей на скачках. Но меня не столько интересует, куда они делись, сколько откуда они брались. Понимаете, о чем я думаю?

– Скажи мне, – поощрил Слайдер.

– Я думаю, она шантажировала какого-то человека. Или несколько человек.

– И тот, кого она шантажировала, наконец не выдержал и убил ее? Значит, ты отошел от своей версии с Томпсоном?

– Вовсе не обязательно. Объектом ее шантажа мог быть и он.

– Если бы дядюшка Артур пристегнул свою деревянную ногу к заднице, то он был бы похож на яблоко.