Текст книги "Стеклянный лес"

Глава 18
Силья

1945–1947 годы

Через месяц после смерти Микаэлы исполнился год, как Генри вернулся домой. Праздновать они не собирались, но, помечая дату в висевшем на кухне календаре, Силья вдруг задумалась. Весь этот год Генри почти ничего не делал: только размышлял, заботился о Руби и предпринимал длительные прогулки, которые, по его словам, помогали поправлять здоровье. И они действительно помогали. Со временем хромота исчезла без следа, однако Генри по-прежнему не интересовался поисками работы и не желал поступать в колледж. В супружеской спальне тоже ничего не изменилось.

Другие ветераны вели себя совсем иначе – стремились сделать свою жизнь лучше: получить образование, построить карьеру, позаботиться о своих семьях.

Силья чувствовала себя обманутой и все равно до сих пор всем сердцем любила Генри. «Почему так? Что заставляет меня любить этого человека? – спрашивала она себя и тут же отвечала: – Но ведь он так красив…» Глядя на своего мужа, Силья видела перед собой Кэри Гранта, и от этого на душе становилась легче. Так она могла делать вид, что в душе он совсем другой человек.

Силья начала подозревать, что проблемы Генри скорее в голове, и физиология тут вовсе ни при чем. В газете «Бруклин игл» она прочитала о медицинской программе, разработанной врачами для ветеранов с нервными расстройствами. В психиатрической клинике «Мейсон дженерал» на Лонг-Айленде они проходили особую терапию – один на один с доктором или группами овладевали новыми навыками и учились заново приспосабливаться к мирной жизни.

Так почему же эту программу не предложили Генри? Ведь он определенно нуждался в лечении.

Силья попыталась навести справки, как можно получить лечение, но ответ был один: «Ваш муж может обратиться в администрацию по делам ветеранов, но он должен сделать это самостоятельно, мэм».

Однажды зимним вечером, когда Руби уже легла спать, Силья показала мужу статью, которую вырезала из газеты.

«НАЙДИТЕ ТРИ ДНЯ: ПОДДЕРЖИТЕ ПАЦИЕНТОВ КЛИНИКИ «МЕЙСОН»!

Баскетбольные матчи в феврале и марте обычное дело, но когда один из них должен состояться в декабре, это, скажу я вам, новость. Однако для этого существует весьма веская причина, даже пятнадцать сотен причин.

Ведь именно столько пациентов с посттравматическими стрессовыми расстройствами проходят реабилитацию в госпитале «Мейсон дженерал» в Брентвуде, Лонг-Айленд. В теплую погоду пациенты развлекают себя играми в софтбол и волейбол, но сейчас им по силам не многое, поэтому лейтенант Джордж Менарик выдвинул идею о проведении трехдневных игр по баскетболу, в которых ведущие команды вооруженных сил будут соревноваться друг с другом. Победители получат памятные значки и золотые баскетбольные мячи».

– Видишь, там очень весело, – обратилась Силья к мужу. – Они не только выполняют сложные задания, способствующие выздоровлению, но и развлекаются.

Генри отодвинул газету, даже не удосужившись взглянуть на статью.

– Это просто смешно. Мне не нужен психиатр. Я в порядке.

– Нет, не в порядке. – Силья придвинулась к мужу. – Признай это, Генри. Ты сам не свой с того самого дня, как вернулся домой.

Внезапно Генри вскочил с дивана и тихо, но решительно произнес:

– Это не твое дело. Мой выбор не имеет к тебе никакого отношения.

– Но это не так, – возразила Силья. – Он имеет ко мне прямое отношение. Ты же сам сказал, что я твоя жена навеки. И какого же будущего ты для нас желаешь, Генри? Если у нас есть какие-то желания, мы должны их осуществлять. Но из-за того, что ты целыми днями хандришь, у нас ничего не получится.

Произнося эти слова, Силья уже поняла, что сказала лишнее. Лицо мужа побагровело, а на лбу вздулись вены.

– С чего ты взяла, что можешь указывать мне, что делать? – заорал он. – Тебя там не было. Повторяю – поскольку вижу, что тебе нужно говорить это снова и снова, – тебя там не было. Ты и понятия не имеешь, каково это. И ты не имеешь никакого права руководить моей жизнью.

Генри склонился над женой и схватил за плечо, а когда она попыталась встать, толкнул так, что Силья ударилась головой о спинку дивана.

«Нет, он меня не ударил, – повторяла себе Силья. – Только толкнул. Легонько».

– Генри, – взмолилась она и смахнула набежавшие слезы, – я люблю тебя и всегда любила. Я хочу сделать так, как будет лучше для тебя. Для нашей семьи.

Казалось, ее слова успокоили Генри. Он отпустил жену и, упав на диван, хрипло произнес:

– Прости. Я знаю, что тебе тоже нелегко. Ты просто должна мне довериться. Ты должна мне позволить разобраться во всем самостоятельно.

Генри закусил губу, и Силья ощутила бушующие в его душе эмоции.

– Ты разберись со своей жизнью, а я разберусь со своей. – Он похлопал жену по руке. – Поверь мне, у нас все получится.

После той ночи существовавшее между супругами напряжение ослабло. Когда Генри разговаривал с женой, его голос звучал мягче, он благодарил ее за приготовленный завтрак и за выстиранные вещи, а однажды принес домой замороженный пирог из местной кондитерской, и они съели его на десерт, к вящему удовольствию Руби.

Силья ни о чем не спрашивала мужа и больше не заговаривала о психиатрической клинике.

Ему нужно время? Он хочет побыть один, чтобы все обдумать? Прекрасно. Она даст ему все время, которое нужно. Она сделает все, что потребуется, чтобы в их мире воцарилось спокойствие.

Силья оставила Генри в покое и все свое внимание переключила на поиски высокооплачиваемой работы. В первую очередь она связалась со своей любимой преподавательницей из колледжа, доктором Элизабет Фрэнк, которая всегда заверяла Силью, что компании будут соревноваться между собой за то, чтобы нанять на работу такого замечательного специалиста.

– Ты самая умная девушка из всех, кого я когда-либо знала. И самая добросовестная. Это оценит любой работодатель, – заметила однажды доктор Фрэнк, не говоря прямо, но подразумевая, что эти самые работодатели предпочитают нанимать на работу девушек не слишком симпатичных, но умных, которые полностью посвятят себя работе.

Возможно, в молодости доктор Фрэнк оказалась в схожей ситуации. Как и мать Сильи, Элизабет Фрэнк принадлежала к поколению женщин, изменивших свой образ жизни и мыслей, женщин, которые выдвигали прогрессивные идеи и смелые планы и отстаивали право представительниц слабого пола на образование и участие в выборах!

И что же за женщины выдвигали столь смелые идеи? Внешне непримечательные. Именно простушки могли свернуть горы.

С помощью доктора Фрэнк Силья нашла работу в «Литлтон фудс» – компании, поставляющей продукты в рестораны и отели. Ее наняли в качестве полевого представителя в отдел замороженных продуктов. К удивлению Сильи, работа ей очень понравилась. Очень скоро все: начальник, коллеги и представители других компаний, с которыми ей приходилось контактировать, – прониклись к ней уважением и оценили ее по достоинству. Она могла с легкостью зайти на кухню любого из ресторанов, сесть за стол управляющего и, достав папку со списком продуктов, начать обсуждать с ним заказы. Сосредоточенная исключительно на работе, она ни в чем не уступала мужчинам. В эту пору Силья научилась курить, ведь в ресторанном бизнесе курили все, к тому же сигареты зачастую помогали влиться в коллектив. По окончании переговоров Силья и управляющий пожимали друг другу руки, и уже на следующий день грузовики с продуктами подъезжали к разгрузочной зоне ресторана, а вечером посетители восхищались деликатесами в своих тарелках.[8]8
  Полевой представитель – лицо, осуществляющее контроль за деятельностью дилеров и дистрибьюторов.


[Закрыть]

– Вы держите наш бизнес на плаву, – сказал как-то Силье управляющий рестораном в центральной части города. – Вы очень умная женщина.

Глава 19
Энджи

Ночью, когда Пи Джей и Руби крепко спали в своих комнатах, я взяла Пола за руку и кивком указала на хозяйскую спальню. Вздохнув, он последовал за мной и тихонько прикрыл дверь.

Я чувствовала себя так, словно ждала этого целую вечность. Наблюдая за выражением лица мужа, я стала раздеваться. Сначала медленно, пуговица за пуговицей, расстегнула блузку, потом, развернувшись и посмотрев на мужа через плечо, молнию на юбке… Когда юбка упала к моим ногам, я перешагнула через лежавшую на полу одежду и подошла к Полу. Мы прижались друг к другу, слившись в долгом и глубоком поцелуе.

– Что ты со мной делаешь… – пробормотал Пол, увлекая меня в сторону аккуратно застеленной кровати.

Мне отчаянно хотелось заняться любовью с мужем, но только не в постели Сильи.

Пол словно прочитал мои мысли и, схватив покрывало, расстелил его на полу.

– Иди сюда, – позвал он, укладываясь на покрывало. – Я согрею тебя, Энджел.

Я села на Пола верхом, и его руки скользнули по моим ягодицам, легонько сжав их. Я любила исходивший от него жар, любила свежий запах его кожи, словно бы омытой дождем. Я любила то, как волосы на его груди щекотали мою грудь. Я обожала мужа всего целиком, но от нашей любви ждала не только наслаждения.

Я хотела еще одного ребенка.

Вскоре после рождения Пи Джея я заказала противозачаточную диафрагму, так как боялась немедленно забеременеть снова, но теперь сыну исполнилось шесть месяцев и он совсем не доставлял мне хлопот. Так что я не видела причин откладывать зачатие второго малыша. Я всегда мечтала о большой дружной семье, в какой выросла сама.

Пол хотел, чтобы мы подождали, но я решила, что, когда расскажу ему о беременности, он свыкнется с этой мыслью и со временем ужасно обрадуется. Стоило только посмотреть, как близки они были с Генри. Неужели он не хотел того же для своих детей?

– Как насчет диафрагмы, Энджел? – спросил Пол.

Немного поколебавшись, я ответила:

– Спасибо, что напомнил.

Войдя в ванную, я прикрыла за собой дверь и, сунув руку в ящик, куда накануне вечером положила пластиковый контейнер, с удивлением обнаружила там еще один такой же, только другого цвета, видимо, принадлежавший Силье.

Открыв свой контейнер и посмотрев на резиновый колпачок, я подумала, что Пол просто нервничает. Все мужчины ведут себя так, когда дело касается детей или беременности, но это вовсе не означает, что они не хотят иметь семью.

Взглянув на собственное отражение в зеркале, я представила маленькую смеющуюся девочку в украшенном лентами розовом платье, похожую и на меня, и на Пола, решительно захлопнула крышку контейнера и вернулась в спальню.

На следующее утро, когда мы вдвоем пили кофе, я наклонилась к мужу и, обжигая его своим дыханием, прошептала:

– Ты для меня настоящее волшебство. Я люблю каждую секунду, проведенную с тобой.

Пол улыбнулся, допил кофе и вышел на крыльцо, где почтальон оставлял свежую прессу.

Я распечатала упаковку купленного вчера бекона и принялась изучать кнопки на новомодной плите Сильи, пытаясь понять, на каком режиме можно приготовить мясо.

– Что, черт возьми, это такое? – вдруг заорал Пол, швырнув газету на барную стойку. Его глаза метали молнии.

С отчаянно бьющимся сердцем я взяла газету.

«НИ ОДНА МАТЬ НЕ СОВЕРШИЛА БЫ ПОДОБНУЮ ЖЕСТОКОСТЬ»

Джин Келлерман специально для «Стоункилл газетт»

«В то время как коронер подтвердил, что тридцатидевятилетний житель Стоункилла Генри Гласс покончил жизнь самоубийством посредством яда, его невестка утверждает, что пропавшая жена мистера Гласса не может иметь к его смерти никакого отношения.

«Не представляю, чтобы мать могла проявить такую жестокость по отношению к отцу своего ребенка», – сказала Энджи Гласс в эксклюзивном интервью нашей газете. Она признает, что знала миссис Силью Гласс не слишком хорошо. «Я встречалась с ней лишь однажды. Но ни одна мать не способна на такое».

Действительно ли не способна? В понедельник миссис Гласс оставила своей семье записку, в которой сообщила, что уезжает. Записку изъяли в качестве улики, и ни один репортер не получил разрешения взглянуть на ее содержание.

Но не была ли эта записка просто уловкой? Возможно ли, чтобы Силья инсценировала свой побег, дабы скрыть более тяжкий грех?

Судя по всему, ответа на этот вопрос не знает никто. Преуспевающую деловую женщину, занимавшую высокую должность в гостиничной индустрии Нью-Йорка, последний раз видели в понедельник выходившей из своего офиса на Манхэттене. Из достоверных источников известно, что ее график был весьма изменчив. Она возвращалась домой в час пик, но зачастую ей приходилось засиживаться на работе допоздна. Обычно она выезжала из своего шикарного дома на Стоун-Ридж-роуд на серебристо-сером спортивном автомобиле MGA 1958 года выпуска, который затем оставляла на железнодорожной станции. Этот автомобиль был обнаружен на парковке возле станции в понедельник вечером. Представители полиции опечатали его и транспортировали в участок.

В среду вечером наш корреспондент поговорил с пассажирами поезда, возвращавшимися в Стоункилл в конце рабочего дня в понедельник. «Я знаю леди, о которой вы спрашиваете, но не могу сказать, видел ли ее в понедельник, – сообщил нам мистер Берт Мейер с Олбани-Пост-роуд. – Она всегда возвращается в разное время. Иногда на поезде, иногда нет, – добавил он. – К тому же я всегда слишком сосредоточен на том, чтобы поспеть домой к ужину, и не смотрю по сторонам».

Остальные пассажиры в точности повторяют слова мистера Мейера. Полицейские так же провели опрос пассажиров.

Вполне возможно, что Силья Гласс так и не вернулась в Стоункилл в понедельник вечером. Семнадцатилетняя дочь четы Гласс обнаружила тело отца в лесу за домом. Рядом с ним валялась чашка, в которой были найдены следы яда.

Миссис Энджи Гласс, по-матерински заботливая особа, приехавшая из Висконсина, заявила, что непременно окажет племяннице всяческую поддержку. «В такие тяжелые времена девочке необходимы тепло и забота, – сказала она. – Я рада, что оказалась здесь, чтобы примерить на себя роль ее матери».

Семья Гласс уже не первый раз становится центром внимания нашего непритязательного городка. В 1951 году брат мистера Гласса Пол… (продолжение на странице 3)».

Я встряхнула газету, чтобы отыскать третью страницу, но нависший надо мной Пол, выхватил ее из моих рук.

– Достаточно, – грубо бросил он и, сунув газету в задний карман брюк, смерил меня гневным взглядом. – Тебе незачем читать остальное.

Я с ужасом подняла на Пола глаза и дрожащим голосом произнесла:

– Я не сказала и половины из того, что здесь написано. Она… корреспондент… вложила свои слова в мои уста.

– Ну конечно! – Пол ударил кулаком по столешнице, и на его виске вздулась вена.

Еще никогда я не видела его в таком гневе и инстинктивно отшатнулась.

Заметив это, муж сделал глубокий вдох и, ласково обняв меня за плечи, хрипло произнес:

– Прости. Мне не стоило выходить из себя. Но прошу тебя, Энджел, пожалуйста… пообещай, что больше не будешь разговаривать с ней или с каким-нибудь другим репортером. – Он приподнял мое лицо за подбородок и заглянул в глаза. – Пообещай.

– Обещаю, – ответила я, испытывая облегчение, что вспышка гнева миновала.

– Хорошая девочка. – Он посмотрел на стоявшую на плите сковороду и заметил: – Пахнет чудесно. Хочу немного подышать свежим воздухом. Позови меня, когда завтрак будет готов, хорошо?

Пол развернулся, чтобы уйти, но я схватила его за руку и взмолилась:

– Сначала поцелуй меня. И скажи, что любишь.

Закрыв глаза, я ждала, и вскоре теплые губы Пола коснулись моих.

– Смотри, чтобы не подгорело, Энджел. – При этих словах он развернулся, отодвинул в сторону стеклянную дверь и вышел на улицу.

Я видела, как Пол развернул газету и принялся читать.

Мне отчаянно захотелось позвонить Дорис, Кэрол Энн или одной из подруг, захотелось услышать знакомый голос, рассказать о событиях в Нью-Йорке и выслушать точку зрения стороннего человека. Я смотрела на висевший на стене кухни телефон, и у меня чесались руки снять трубку и набрать знакомый номер.

Нет. Я хотела не просто поговорить с сестрами или подругами по телефону. Я хотела вернуться домой.

Впрочем, винить в произошедшем, кроме себя, мне было некого. Пол оказался прав: ему стоило отправиться сюда одному. Он смог бы позаботиться обо всем сам, поскольку не нуждался ни в моей помощи, ни в моем присутствии на похоронах Генри.

Я намеревалась проявить заботу по отношению к Руби: выслушать или подставить плечо, когда она будет плакать, пытаясь понять, почему мама ее оставила, – но та не испытывала никакого желания беседовать со мной. Меня и Пи Джея она воспринимала в лучшем случае как приложение к Полу или как внезапно возникшее на дороге препятствие.

Да, надо было послушать Пола и остаться с малышом в округе Дор, пребывая в блаженном неведении о том, что происходит в Стоункилле. Я могла бы оплакивать Генри издалека. Могла бы отправиться в церковь Святой Марии в воскресенье утром, чтобы помолиться о его душе. Могла бы по телефону интересоваться у Пола, нет ли каких-нибудь новостей от Сильи.

Я могла бы остаться дома и вести привычный образ жизни в окружении семьи, но нет: приняла решение отправиться в Стоункилл и стать частью этого действа. Так что винить и в самом деле было некого.

Телефон, на который я смотрела с таким вожделением, неожиданно зазвонил, прервав мои размышления. Я поспешно схватила трубку:

– Резиденция семьи Гласс.

Ответа не последовало.

– Алло? Кто вы?

Через мгновение в трубке раздался незнакомый женский голос:

– Миссис Гласс?

– Извините, миссис Гласс сейчас здесь нет. Она…

Я осеклась, не зная, что сказать. К тому же мне было неизвестно, знает ли звонившая женщина об исчезновении Сильи.

– Это миссис Пол Гласс? – спросила незнакомка.

– О… – выдохнула я. – Да, это я. Энджи Гласс. Жена Пола Гласса.

Последовала очередная пауза, а потом женщина сказала:

– Это миссис Хоук, директор школы. Я звоню, чтобы узнать, как Руби.

– Как это любезно с вашей стороны. – Я выглянула на улицу. Пол, закончив читать газету, теперь курил, развернувшись ко мне спиной. – Руби… она старается, миссис Хоук. Она не придет сегодня в школу. Ведь сегодня похороны ее отца.

– Да, мне уже сообщили. На похороны придет один из учителей в качестве представителя от школы.

– Вы очень внимательны.

– Что ж, – отрывисто произнесла миссис Хоук, – мы в школе сочувствуем вашей утрате, миссис Гласс. Примите наши соболезнования. – Она снова замолчала. – И, пожалуйста, передайте соболезнования… Полу.

Я не могла сказать с уверенностью, но мне показалось, что в голосе директора школы послышалась злость при упоминании имени моего мужа.

Я снова выглянула на улицу. Пол опустился на стул и сгорбился. Я наблюдала за ним с печалью в сердце. Бедный.

– Непременно передам, – ответила я. – Спасибо, что позвонили, миссис Хоук.

Глава 20
Руби

Руби стояла перед окном своей комнаты и наблюдала за дядей Полом, стоявшим во дворе. Он читал газету, курил и выглядел при этом взволнованным, как человек, ожидающий поезда, который опаздывает на пятнадцать минут.

Докурив, он сложил газету, убрал в карман брюк и посмотрел на лес, а потом присел на один из металлических стульев и, опустив голову, обхватил ее руками.

Руби никогда не видела, чтобы высокий дядя Пол так сильно горбился. Его поза напомнила ей школьные уроки, на которых рассказывали, как надо вести себя в случае атомного взрыва. Такие уроки до сих пор проводились дважды в год. В начальной школе ученикам показывали фильм о том, как черепаха прячется в свой панцирь, а после просмотра дети учились также группироваться и прятаться. В старших классах фильмов уже не показывали, но школьники все равно тренировались, как надо пригнуться и укрыть голову руками. Именно так сейчас и сидел дядя Пол – пригнувшись и укрыв голову руками.

Во время таких занятий предполагалось, что ученики будут прятаться под своими партами, но девочки иногда переползали под соседние. Если же учитель делал замечание, они отвечали, что не хотели оставаться в одиночестве. Прижимаясь к другому человеку, девочки чувствовали себя в большей безопасности.

В этом году после первых занятий по гражданской обороне мальчики предложили девочкам переползать под их парты.

– Я тебя защищу и… согрею, – сказал Эмили Бруно Джерри Кроуз и изобразил руками объятия.

Остальные мальчишки засмеялись.

– Отстань, Джерри. Я останусь со своими подругами, так что спасибо, – фыркнула Эмили, уходя прочь и горделиво покачивая «конским хвостом».

Руби понимала, что чувствует Эмили. Ей тоже не хотелось бы прятаться под партой с кем-то из этих отвратительных мальчишек. А вот от компании девочки она бы не отказалась, да и вообще была бы не прочь обзавестись друзьями, только вот с ней никто не захочет дружить.

– Девочки в школе считают меня странной, – сказала как-то Руби своему отцу, объясняя, почему не приводит в дом подруг. – Они только и говорят, что о мальчиках да о нарядах. А я не знаю, как говорить о таких вещах, и если заговариваю о чем-то другом, смотрят так, будто у меня две головы.

Отец только пожал плечами.

– Тебе не нужны друзья. Заботься о себе, Руби, и все будет в порядке.

Оглядываясь назад – а эта беседа состоялась полгода назад, – Руби поняла, что это был последний раз, когда они с отцом разговаривали по душам, по крайней мере ей показалось, что они действительно разговаривали по душам.

Теперь Руби считала иначе.

Дядя Пол зашел в дом. Теперь, когда путь был свободен, Руби открыла окно и выбралась наружу. Вдохнув запах земли на заднем дворе, она подумала о том, каково это – оказаться глубоко под ней в небольшом ящике, в котором нельзя сидеть, нельзя двигаться. Ощущения, должно быть, еще более ужасные, нежели когда сидишь под партой.

Конечно же, она знала, что отец этого не почувствует: вообще больше ничего не будет чувствовать, – и все же представляла, каково это – находиться под землей, и что было бы, если бы отец внезапно ожил. Открыл бы глаза и увидел, что находится в кромешной тьме в замкнутом пространстве. Поднял бы руки, коснулся гладкой атласной обивки – для него, как всегда, все самое лучшее – и ощутил под ней твердость дерева. Тогда он наверняка понял бы, что над деревянным ящиком земля. Много земли. И как бы сильно он ни колотил в крышку ящика, как бы громко ни кричал, ему все равно не удалось бы выбраться наружу.

Мир вокруг него сжался до ничтожных размеров. И теперь он никогда не сбежит из этого презренного крохотного логова.