Текст книги "Твин Пикс: Воспоминания специального агента ФБР Дэйла Купера"

Дейл: Говорите вот сюда.

Аллен: Солнце угасает. Я проехал по всему штату, и никто, ни одна живая душа, здесь не понимает, что солнце скоро угаснет и время – в том смысле, в котором мы привыкли его воспринимать, – подойдет к концу. Все, что мы делаем, непонятно зачем нужно, но никому до этого нет дела. Картины, книги, телевидение, религия – все это чепуха. Научиться жить бестелесной жизнью – вот что нам будет нужно, когда Солнце померкнет. Однако никто не хочет говорить на эту тему. Я разработал потрясающий план, но никто не желает меня выслушать. Они ходят себе и притворяются, будто солнце опять взойдет завтра утром, как оно взошло сегодня. Как вы думаете, куда попадут все эти люди, когда мистер Солнце откажется выплыть из-за горизонта? В беду они попадут, вот куда! А я не попаду! Аллен К. Бойль не попадет! У меня разработан отличный план…

Дейл: А чем вы занимаетесь?

Аллен: Продаю волосяные накладки. Заметьте, я не употребляю слова «парик»…

31 июля, 8 часов вечера

Остановившись на ночлег при выезде из Ридинга, штат Пенсильвания, Дейл повстречал человека по фамилии Спаркс.

Дейл: Говорите вот сюда.

Спаркс: Делаешь какие-то записи, да? Ух ты черт! Знаешь, я тоже был бойскаутом. Будь я проклят, если вру! Это было очень, очень давно… Сейчас мне сорок девять, скоро стукнет пятьдесят… да, черт побери, если, конечно, я не попаду под какой-нибудь чертов поезд или меня не прибьют воры… Чего тебе надо, чтобы я рассказал? Воевал я на флоте, и меня дважды подряд торпедировали. Обе посудины пошли ко дну, черт побери! С тех пор мне с работой не везло. Никак не везло, черт побери!

Была у меня жена, но потом я ей осточертел и она меня выставила. Но я ее не виню. Я всегда был дерьмом. У нее от меня ребенок. Я даже имени его не знаю, хотя один раз видел… да, видел… мне тогда нужны были деньги. Помню, он ездил кругами на красном велосипеде… А вот кто он был, мальчик или девочка, – хоть убей, не помню! Денег я тогда так и не получил… По-моему, это была девочка. Ездила и ездила без остановки, все время… Но я никого не виню. Нет, никого! Вот и все, больше мне сказать нечего.

1 августа, 9 часов вечера

Сегодня после обеда я добрался до дому. Я рад, что опять очутился в своей комнате. Мама приготовила тушеную курицу с картофельным пюре и заявила, что, если я еще раз сделаю подобную глупость, она меня отлупит так, что живого места не останется. А папа просто сидел и внимательно наблюдал за мной во время обеда, а потом спросил, не приключилось ли со мной чего-нибудь интересного. Я ответил, что вроде бы приключилось. Он сказал: «Хорошо». А потом на неделю лишил меня прогулок. Высадка наших астронавтов на Луну явно произвела на него огромное впечатление, он считает, что можно огрести кучу денег, если печатать лунные карты. Здорово все-таки вернуться домой! О Пентагоне пока никаких новостей. Завтра солнце должно взойти в 6:55. Я приклеил пирамидку к потолку над кроватью. До свидания, Эйприл!

Глава 4

«Да, я помню, что у Дейла к потолку над кроватью действительно был приклеен камешек. Он как-то его связывал с сексом или магнитными полями, в общем, типа того… Но по-моему, толку от этого не было никакого. В один прекрасный день эта штука отклеилась и набила Дейлу на лбу огромную шишку. Пришлось ему целую неделю нахлобучивать на лоб шляпу.

Его мать начала видеть эти ужасные сны осенью шестьдесят девятого года. Я запомнил, потому что мы как-то поставили на дворе палатку и ночью проснулись от жутких криков – это кричала его мать. Дейл раньше других начал догадываться о том, что дело неладно. Уж не знаю, как он догадался, но однажды вечером сказал мне, что грядет беда. И она нагрянула».

КАРЛ ЭНГЛЕР,

друг,

ЭЛЕКТРИК

1 ноября, 7 часов вечера

У меня уже какое-то время предчувствие, что грядет несчастье. Но какое именно – я не знаю. Вчера маме приснился еще один страшный сон. Она сказала, что ОН почти зашел в комнату. Папа очень занят: он печатает карты Луны. Я попытался расспросить его о снах, но он сказал, что мне это должно быть понятней, чем ему. Однако я ничего не понимаю и волнуюсь. Мама уверяет меня, что все нормально, но я знаю: она говорит неправду.

15 ноября, 5 часов утра

Говорю из больницы Святого Иосифа. Вчера вечером, сразу после ужина, мама пошла спать – ей захотелось лечь пораньше. Выглядела она хорошо, велела мне закончить домашнее задание по гражданскому праву и пошла наверх. А в полночь папа меня разбудил и сказал, что надо ехать в больницу – мама без сознания. Доктора сказали, что у нее аневризма мозгового сосуда. Маму прооперировали, чтобы уменьшить давление на мозговую ткань, и теперь мы ждем результатов.

Папа сказал, что примерно в половине двенадцатого мама встала, взяла стакан воды и таблетку аспирина. Он спросил, как она себя чувствует, а она ответила:

– О, ну ты же знаешь…

Больше она ничего не сказала, только это:

– О, ну ты же знаешь…

Я не понимаю… И ненавижу больницы!

15 ноября, 6 часов утра

«Аневризма – постоянное патологическое расширение кровеносной стенки сосуда, вызванное нарушением нормального функционирования сосудистой стенки». Что ж, бывает и хуже.

15 ноября, 8:20 утра

Сегодня около семи утра у мамы произошло кровоизлияние в мозг. Врачи сделали ей еще одну операцию, но примерно в половине восьмого она перестала дышать… Ее отвезли обратно в палату, мы ее видели. Мамина голова была забинтована… Папа держал маму за руку и что-то шептал ей на ухо, а потом заставил меня вложить руку в их ладони… Мне очень не хватает мамы, я не знаю, что делать. Она лежала вот здесь…

16 ноября, 3 часа дня

Дядя Эл пришел предложить нам свою помощь. И Шлурманы нам помогают. Холодильник забит ветчиной и курятиной, которые принесли нам знакомые. Папа договорился о кремации. Я так и не сделал свое домашнее задание. Ко мне заходила Мария. Начала что-то говорить о том, как мама сейчас предстает перед Богом, но я предупредил, что, если она скажет еще хоть слово, я ей зубы вышибу. Уйти бы отсюда куда-нибудь.

17 ноября, 10 часов вечера

Сегодня была панихида. Все прощались с мамой. Унитарианский священник что-то говорил о душе, продолжающей жить после смерти. По-моему, он сам не понимал, о чем это он. Из церкви многие пришли к нам: пили пунш, ели желе, салат и ветчину. Завтра мы с папой повезем мамин прах на север Филадельфии, к маленькой речке, – мама с папой там жили до моего рождения.

Мне бы хотелось, чтобы приехал мой брат Эммет, но если он пересечет границу – его арестуют. Папа говорил с Эмметом по телефону и сказал, что понимает, почему Эммет не может сюда приехать. Я бы тоже был рад понять… А Брэдли сказал, что Эммет – трус, вот почему он отсиживается в Канаде. Я съездил Брэдли по морде… Хотя, вообще-то, я не уверен, что он так уж не прав.

18 ноября, 6 часов вечера

Мама сейчас на пути к океану. Маленькие серые крошки… Мы с папой взяли по горсти каждый и бросили в воду. Крошки пошли ко дну, но тут их подхватило течением, и они поплыли вперед, то цепляясь за дно речушки, то отскакивая от него. Я видел, как маленький окунек заглотнул одну крошку, но тут же выплюнул. А другую зажал в клешне рак. Зажал – и уполз куда-то, на более глубокое место.

Мы долго стояли, смотрели на воду и молча слушали ее журчание. Потом папа сказал, что через несколько недель берега затянет льдом, а через месяц или чуть позже река вся замерзнет, и если мы снова придем сюда и прислушаемся, то до нас не донесется ни звука.

До конца 1969 года больше нет ни одной записи.

25 февраля 1970 года, 8 часов вечера

Я очень долго ничего не записывал на магнитофон. Не о чем было говорить. Мамы нет уже целых три месяца. Не знаю, что бы делал папа, если бы не карты Луны. Он теперь почти ни о чем не говорит, только о Луне да о Луне… А перед сном каждую ночь залезает на крышу, смотрит в телескоп на небо и зарисовывает лунные кратеры.

Мне кажется, я стал другим человеком. Все изменилось после маминой смерти. Друзья, соседи, школа – никто и ничто не осталось прежним. Я бы мечтал уехать туда, где обо мне ничего, совершенно ничего не знают.

19 апреля, 7 часов вечера

Мне исполнилось шестнадцать. Папа подарил мне лосьон после бритья. Заходила Мария, принесла открытку с собачкой. Либо что-то вот-вот случится, либо я сойду с ума.

20 апреля, 9 часов вечера

Папа нашел на Луне новый кратер и дал ему название. Он, похоже, очень счастлив.

21 апреля, 4 часа дня

Сегодня на уроке английского миссис Пил представила нам новую училку-практикантку мисс Ларкен. Это оказалась Эйприл. Волосы она собрала на затылке в конский хвост. Грудь ее со времени нашего знакомства ничуть не изменилась. После занятий мы задержались, и я спросил ее о Старе. Она заявила, что они возле Пентагона поругались и с тех пор друг друга не видели. Еще она сказала, что лучше бы квакерам не догадываться о нашей предыдущей встрече. И спросила, помогла ли мне пирамидка. Я не хотел ее разочаровывать и ответил:

– Немножко.

Потом она сказала, что рада была меня видеть, и предупредила, чтобы я усердно занимался – она очень строгая учительница. Первым нашим заданием было написать сонет. Я сказал ей, что никогда не любил и не понимал поэзии. А она сказала, что постарается изменить мое отношение. И ушла. По-моему, я начинаю потихоньку выздоравливать…

23 апреля, 8 часов вечера

Сегодня на английском Эйприл сказала нам, что поэзия – это нечто большее, чем мы думаем. Она прочитала стихотворение Д. Г. Лоуренса «Слава Дижона», это такой сорт роз. И все время, пока декламировала, неотрывно глядела на меня. К сожалению, я запомнил только последние строчки:

 
Она наклоняется к губке, и груди
Колышутся, как желтые розы
В полном цветенье[4]4
  Перевод А. Грибанова.


[Закрыть].
 

На уроке мистера Хорда – он преподает нам раннюю американскую историю – я чувствовал сильнейшее сексуальное возбуждение.

2 мая, 11 часов утра

Написал первое в жизни стихотворение. Я пытался писать возвышенно и вместе с тем эротично.

 
Один в палатке, полной грудей,
Которые мелькали, словно крылья ангелочков,
Он грезил о заветных пирамидках,
О светлячках и о звездах,
Что спали на камне.
 

По-моему, мне удалось!

3 мая, 4 часа дня

Эйприл высказала мнение, что я вряд ли стану крупным специалистом в области стихосложения.

17 мая, 6 часов вечера

Стремительно приближается конец года. Шансов на то, чтобы остаться наедине с Эйприл, все меньше и меньше. На экзамене в конце полугодия она поставила мне трояк. Начинаю думать, что ее возбуждают только мертвые поэты.

25 мая, 3 часа ночи

Только что проснулся. Мне снилось, что ко мне пришла мама. Она была другой, не такой, как я ее помню. Мама казалась моложе, почти девочкой. Ее лицо было гладким и бледным, а длинные волосы ниспадали на плечи. Она пыталась мне что-то сказать, но я не мог расслышать. Мама протянула руку, коснулась моих пальцев и исчезла.

Я проснулся и увидел, что сжимаю в руке маленькое золотое колечко. Не знаю, откуда оно взялось, но я уверен, что, когда ложился спать, его тут не было. Я думаю, что мама действительно приходила. И в то же время не могу в это поверить. Такого не бывает! Наверняка тому, что случилось, можно найти объяснение. Ведь всему на свете есть объяснение. Кольцо теперь заперто в ящике моего письменного стола. Мама умерла, это был всего лишь сон! Нет, не верю!

25 мая, 7 часов утра

Я надел кольцо на мизинец, и оно пришлось мне впору, словно специально для меня сделано. Однако оно будет лежать в ящике, пока я не вспомню, откуда оно взялось.

26 мая, 9 часов вечера

Нашел в мамином альбоме фотографию, когда она была подростком. На ее пальце кольцо, которое я обнаружил вчера ночью. Я принялся расспрашивать папу, и он сказал, что мама надевала это колечко на их первые свидания. Кольцо принадлежало ее отцу. К маме оно попало после его смерти – кольцо маме дала ее мать.

Я спросил у папы, куда оно потом делось, и он сказал, что давным-давно его не видел. Когда они поженились, мама перестала его носить. Не знаю, что и думать.

3 июня, 5 часов вечера

Я сказал Эйприл, что мне надо с ней поговорить – меня кое-что очень тревожит. Она разрешила мне прийти к ней домой. У меня в запасе еще час. Я уже выпил семь чашек кофе. В животе бурлит. Изо всех сил стараюсь не думать о малиновом бренди.

3 июня, 5:30 вечера

Начал усиленно зевать. Выпил еще три чашки кофе, чтобы взбодриться. Такое чувство, что у меня сейчас ноги из ушей вылезут.

3 июня, 11:30 вечера

Я пришел к Эйприл на несколько минут раньше и, чтобы выждать время, принялся считать трещины на тротуаре. Насчитал двести семь, но тут Эйприл выглянула из окна и поинтересовалась, чем я занимаюсь. Я сказал, что считаю трещины на тротуаре. Она спросила:

– Зачем?

Я сказал, что я не уверен, я ни в чем не уверен. Потом вдруг не удержался и сказал, что, если, по ее мнению, мне лучше оставаться на улице, мы можем поговорить с ней так, на расстоянии. Тогда она спустилась, открыла дверь и пригласила меня зайти. Я сказал, что, по-моему, на тротуаре возле ее дома не двести семь трещин, а больше, но я успел насчитать только двести семь. Однако, если ей хочется получить точный ответ, я с радостью продолжу. Она сказала:

– Спасибо, но в этом нет необходимости.

– Ну ладно, – сказал я.

А она:

– Ладно так ладно.

Потом мы зашли в дом, и она закрыла дверь. Квартира оказалась маленькой: гостиная, спальня, ванная и кухня – тесная, негде повернуться. Мы сели в гостиной возле журнального столика. Эйприл заглянула мне в глаза и спросила, чего я хочу. Я рассказал ей о моем сне и о кольце. И прибавил, что она – единственная, кто может помочь мне найти ответ. Эйприл посмотрела на меня долгим взглядом, потом встала, пошла на кухню и вернулась оттуда с бутылкой вина и мистером Хордом, учителем по американской истории, который, как выяснилось, резал на кухне сыр.

– Да, интересный вопрос, – сказал мистер Хорд.

Я рассказал Эйприл, как миссис Лондер споткнулась, не заметив трещины на тротуаре возле ее дома, и свернула себе нос набок. Поэтому у нее теперь всегда такой вид, словно она ходит не прямо, а бочком, бочком… А еще через несколько минут я ушел… когда мистер Хорд поведал мне о том, как вставные зубы Джорджа Вашингтона, исчезнувшие после его смерти, нашлись спустя тридцать лет под его кроватью – их обнаружила служанка, которая полезла туда за упавшей монеткой.

Я так и не знаю ответа на мучающий меня вопрос. И, судя по всему, на Эйприл мне рассчитывать нечего: она предложила мне поискать кого-нибудь примерно моего возраста… дескать, будет больше проку.

10 июня, 5 часов вечера

Занятия в школе закончились. Впереди лето. Папа занят только своими лунными картами. Я повидался с Эйприл перед ее отъездом: они с мистером Хордом уехали в Колорадо, в какую-то коммуну. Эйприл пожелала мне счастья и поставила по английскому четверку с минусом. Думаю, мне нужно подналечь на учебу, чтобы раньше окончить школу и уехать отсюда к чертовой бабушке!

1 июля, 11 часов утра

Только что узнал, что папа договорился со Шлурманами поехать вместе в Поконос. Я долго ломал голову, как мне от этого отвертеться, но, похоже, отвертеться не удастся. Папа берет с собой игру в слова – скрэббл. Мария берет Библию. В общем, я обречен…

4 июля, 3 часа дня

Мы приехали на озеро, которое называется Промисд-Ленд-Лейк[5]5
  Promised Land (англ.) – Земля обетованная.


[Закрыть]. Шлурманы медленно плавают по нему кругами на лодке. Папа спит в шезлонге на крыльце. Мария, как я понимаю, пытается обратить в христианство лесных зверюшек. Еда на природе, бег в мешках и фейерверк запланированы чуть позже. Я о таком и мечтать не смел.

4 июля, 4 часа дня

Мария лежит в купальнике на надувном матрасе и читает непромокаемую Библию. Я нырнул с маской и трубкой и немного посмотрел на нее снизу, когда она плавала. Мне ужасно хотелось схватить ее за ноги и утянуть на дно, в тину.

4 июля, 7 часов вечера

Только что поели и теперь ждем фейерверка. Мне показалось, что, насаживая на вертел сосиску, Мария на меня поглядывала. Впрочем, это могла быть и игра воображения. Я слишком долго ни с кем не общался и одичал.

5 июля, час ночи

Постараюсь описать как можно точнее все, что произошло; вот что я могу сейчас вспомнить.

Около девяти часов вечера Шлурманы с моим папой сели в лодку и поплыли, чтобы любоваться фейерверком на воде. Я собирался было сесть во вторую лодку, но вдруг услышал голос Марии:

– Все дети остаются на берегу.

Оглядевшись, я моментально сообразил, что «всех» нас тут только двое: Мария и я. Родители нам помахали и поплыли дальше. Я посмотрел на Марию. Она тоже посмотрела на меня и побежала в лес.

Кое-кто из скаутов утверждает, что изучение чужих следов уже изжило себя. Я с этим не согласен. Умение идти по следу – залог правильного понимания мира.

Следы Марии отпечатались очень четко. Зайдя в лес ярдов на пятьдесят, я нашел первое вещественное доказательство ее пребывания тут. На дереве висела блузка. Первая ракета взорвалась где-то южнее. Через двадцать пять ярдов я обнаружил еще одну улику – бермуды. Я ускорил шаг. Вот одна теннисная туфля, вон там другая… С озера доносились ахи-охи по поводу фейерверка. Впереди белел на ветке маленький носочек с нарисованными на нем маргаритками. Я взял его и, осторожно обогнув большое дерево, росшее чуть подальше, за лесным завалом, вышел на маленькую полянку. Мария встала из высокой травы, расстегнула лифчик, и бретельки соскользнули вниз по ее плечам. Я толком не помню, как это происходило, но, судя по всему, я тоже разделся. Мы подошли и остановились в нескольких дюймах друг от друга, ее грудь касалась моей груди.

– Ты веришь в Бога? – спросила Мария.

Я сказал, что, вообще-то, да. Мария улыбнулась, поцеловала меня в грудь, потом ее язык скользнул вниз, и она коснулась меня губами ТАМ.

И тут же раздался такой оглушительный взрыв, каких я еще ни разу в жизни не слышал. Ракета упала в тридцати ярдах от нас, и взрыв потряс все вокруг, я даже упал. Потом начали взрываться другие ракеты, поменьше, и воздух наполнился дымом. К тому времени Мария уже, по-моему, отпрянула от меня и закричала. Я притянул ее к земле и как мог укрыл своим телом от ракет, градом сыпавшихся на нас. Это счастье, что ни одна в нас не попала. Они падали слева, падали справа, застревали в ветках деревьев. Потом все вдруг стихло. Я сказал Марии, что все нормально, опасность миновала. Мария села, посмотрела на меня, утерла слезу, а затем издала дикий вопль, такой пронзительный, что ухо его почти не улавливало, и убежала куда-то в темноту.

Мало что действует на человека так устрашающе, как огонь. Особенно если этот человек голый. Битва с огнем, которая последовала после бегства Марии, длилась почти целый час. От моих брюк остался маленький лоскуточек – даже на носовой платок не хватит. Мои надежды на то, что Мария побежала за подмогой, не оправдались. Я сражался с огнем, не имея никакого другого оружия, кроме моей одежды, бегал по поляне взад и вперед, из одной «горячей точки» в другую. Рубашку я потерял, отвоевывая у огня маленькую елочку, блузкой Марии пришлось поплатиться за спасение голубики. А штаны я извел, в основном гася траву. Носки и лифчик Марии, вероятно, тоже пали жертвой этой борьбы, потому что, погасив пламя, я их нигде не нашел.

Почерневшие теннисные туфли Марии я оставил у домика Шлурманов. Когда я вернулся, папа бросил на меня один быстрый взгляд и спросил, что стряслось с моими брюками.

– Лесной пожар, – ответил я.

Он кивнул, немножко подумал, и мы пришли к заключению, что огонь – штука очень опасная и с ним шутки плохи.

5 июля, 11 часов утра

Сегодня утром видел Марию. Она поблагодарила меня за то, что я спас ее теннисные туфли, и сказала:

– Как жаль, что ты возвращаешься в город.

После чего поплыла к надувному матрасу и погрузилась в чтение Библии.

Вчера ночью я соврал. Я не верю в Бога. Разве что в такого, который активно мне вредит.

12 июля, 9 часов вечера

Сдал последний экзамен на звание «скаутского орла»: целых пять минут рассказывал о борьбе с пожаром и о технике безопасности. Скаут-мастер сказал, что мало кто говорит на эту тему с таким пылом и так убедительно.

14 июля, 11 часов вечера

Сегодня получил известие о том, что утром Мария утонула в Промисд-Ленд-Лейк. Очевидно, она нырнула с трамплина и ударилась головой. Она купалась одна, и никто не знал, что она попала в беду. А когда ее нашли, было слишком поздно.

Я больше не верю, что мир добр. Все доброе, хорошее либо умирает само, либо его убивают. Я знаю, что, если бы был тогда там, я бы ее спас. Но я знаю и то, что думать сейчас об этом бессмысленно и хотеть что-либо изменить – тоже. Марии больше нет, и внутри у меня пустота, мне очень грустно.

– Спасибо, что спас мои тенниски, – это было последнее, что я услышал от Марии.

– На здоровье, – ответил я.

Мне хотелось бы, чтобы все было не так, лучше… Чтобы я успел-таки высказать ей и другим то, о чем я не посмел заикнуться… и чтобы я теперь мог это вспомнить…

– Не забудь про домашнее задание по гражданскому праву…

– Спасибо, что спас мои тенниски…

Минута молчания.

– На здоровье.

17 июля, 10 часов утра

Марию похоронили в сверкающем серебристом гробу. По небу плыли большие белые облака. Ей бы это понравилось.

20 июля, час ночи

Не понимаю, почему все это, зачем?

2 августа, 4 часа ночи

Не могу уснуть, не могу уснуть, не могу уснуть…

15 августа, 3 часа ночи

Сегодня мы полночи с папой не спали, а разговаривали. Пришли к единому мнению, что мне нужно переменить обстановку или я рехнусь. Папа умеет подбирать нужные слова. Я сказал ему, что чувствую себя страшно виноватым: я ведь не был влюблен в Марию. Если бы я ее любил, она, наверно, осталась бы жива. А папа сказал, что любовь не может помешать смерти, она лишь причинит человеку дополнительную боль. А потом добавил, что французский крестьянин, которого они убили во время войны, вовсе не был предателем, не сотрудничал с немцами. Это соседи его оговорили: просто они должны были ему деньги. Мы с папой долго сидели, не произнося ни слова. Затем он сказал мне, что все мы оступаемся. И не раз, и не два – так уж устроена жизнь.

11 сентября, 9 часов утра

Я сдал все выпускные экзамены. Папа дал мне тысячу долларов со словами, что для начала это неплохо. Сам не знаю, куда я поеду и на сколько. Я только знаю, что больше ни во что не верю, а мне надо обрести какую-то веру, иначе я не смогу существовать. Я знаю, что в мире есть, должны быть люди, которым известен ответ на волнующий меня вопрос.

Папа сказал, что, куда бы я ни поехал, мне нужно помнить о двух вещах. О том, что нельзя пить плохую воду и что нужно остерегаться змей. Я пообещал быть очень осторожным и в том и в другом вопросе. Потом мы долго обнимались, после чего он ушел печатать лунные карты. Надеюсь, с ним будет все в порядке после моего отъезда.

Я решил не брать с собой магнитофон – это непрактично, да и сейчас мне, в отличие от всех предыдущих лет, не нужен такой спутник. По дороге из нашего города я остановлюсь у могилы Марии – положу записку и маленькую стеклянную пирамидку, которую мне дала Эйприл. Еще я сделал некоторые подсчеты. Надеюсь, что к тому времени, когда я буду переплывать свой первый океан, невесомый прах моей мамы уже будет в море.

Вчера ночью случилось очень странное происшествие. Я проснулся и обнаружил, что ее кольцо опять у меня на пальце. Теперь я его буду носить не снимая.

Несколько секунд молчания.

Это я, Дейл Купер.