Текст книги "Килл крик"

Часть 2
Шепот за стеной
31 октября – 1 ноября

Впервые войдя в дом, я обнаружил там нечто, к чему был совершенно не готов, – абсолютную тишину. Ни единого звука не достигало моих ушей. Ни тиканья часов. Ни скрипа половиц. Лишь тихое постукивание моего сердца и сердца стоящей рядом Рейчел.

– Здесь всегда так тихо? – спросил я ее.

Рейчел усмехнулась.

– Нет, – только и сказала она.

Так началась моя экскурсия по дому на Кровавом ручье.

Д-р Малкольм Адьюдел, «Фантомы прерии»

Глава 10

12:54

Четверо писателей, Уэйнрайт и Кейт вошли в переднюю и стояли, прислушиваясь к дому, к невидимым колебаниям воздуха внутри.

Они не испытали ничего необычного, перешагивая порог: ни внезапного озноба, ни ощущения постороннего взгляда, ни приступа ужаса. Лишь заложило уши, как будто поменялось атмосферное давление. Совсем чуть-чуть, никто даже не упомянул об этом вслух. Меньше чем за минуту все прошло.

Дэниела Манниака больше всего удивило тепло, испускаемое домом на Кровавом ручье. Пол, вручную оструганный и покрытый лаком столетие назад, являл собой беспорядочный узор из кленовых и ореховых досок разной длины и ширины, темных и светлых, покрытых годичными кольцами и следами сучков. Однако несовершенство лишь добавляло уютного очарования. А у самых стен, где пол встречался с изящно вырезанным плинтусом, доски были ровные, аккуратные.

У западной стены на второй этаж вела широкая лестница в федеральном стиле. Квадратные стойки перил и округлые балясины создавали обманчивое впечатление простоты. Стоило присмотреться внимательнее, и становилось видно, что каждая стойка покрыта тщательно вырезанными узорами, каждую балясину украшает спиральная резьба.

Кое-где доски потрескались, кое-где облупилась краска, и повсюду толстым слоем лежала пыль. Однако заметное глазу мастерство строителя искупало все недостатки. Джошуа Гудман вложил свою любовь в каждый дюйм этого дома.

Дерево не отражало солнечные лучи, проникающие в переднюю сквозь арочные проходы слева и справа, оно поглощало их и заново излучало в виде мягкого золотистого блеска. Дэниел проследовал за солнцем к дальней стене, на которой висело покосившееся распятие. Простое, из того же дерева, что и доски пола, без сомнения вырезанное Гудманом.

Он повернул распятие примерно на двадцать градусов по часовой стрелке.

Вот так.

Услышал, как фыркнула Мор, и закрыл глаза.

– С холма раздался громкий грохот. Они обернулись и увидели над собой дьявола. Древний, он вперил свой взгляд в их души и выведал их тайны. Он пришел за ними. Их похоти суждено было стать их приговором.

– Дайте-ка угадаю. «Евангелие от Павла»? – спросила она.

– Вообще-то это из «Книги Даниила», – поправил Дэниел и подмигнул Мор, проходя мимо. Он заметил, что Сэм и тщедушный Себастьян улыбнулись. И сам улыбнулся. – Ничего страшного, Мор. Во мне веры на нас двоих хватит.

Дэниел бросил взгляд на Кейт – та направила на него камеру. Она сняла их с Мор разговор.

«Чудесно, как раз такое им и требуется для их грандиозного шоу», – подумал толстяк.

Уэйнрайт развернулся к писателям на каблуках своих поношенных черных рабочих ботинок.

– Добро пожаловать в дом на Кровавом ручье. Давайте я вам все здесь покажу.

Дэниел Манниак снова прислушался к дому. Здание не казалось ему дурным. По правде говоря, в тот момент он не сомневался, что оно ему даже радо.

Они вышли из передней через левый арочный проход.

«Ох, – подумал Себастьян. – Вот она какая, комната моей мечты».

Они оказались в кабинете. Выходящие на запад большие окна были грязны. Впрочем, света, пробивающегося сквозь замызганные стекла, хватало, чтобы даже в сумрачный непогожий день придать помещению жизнерадостный, гостеприимный вид. Между двумя стульями из красного дерева расположился украшенный резьбой столик. Вдоль стены прямо перед писателями тянулись уставленные книгами полки.

– Вся мебель осталась от сестер Финч, – пояснил Уэйнрайт. Свои потрепанные «Фантомы прерии» он теперь держал в правой руке. – В завещании они указали, что, даже находясь в собственности округа, дом должен оставаться в таком же виде, как при их жизни. Нетронутым.

Себастьян провел пальцем по корешкам книг на полке. Заголовки для него значения не имели. Перед ним стояли книги. Наполненные мыслями. Ценность этой библиотеки была сомнительна: наверняка здесь встречались выдающиеся произведения, но большинство, скорее всего, обладали невеликими достоинствами. Себастьян был не из тех, кто считает, что всякая книга заслуживает прочтения. Но сейчас литературный уровень роли не играл. В книгах были слова, соединенные так, чтобы запечатлеть возбуждение нейронов, передающих информацию через синапсы. Это были человеческие души, заключенные в бумаге, и Себастьян любил их все, даже те, что годились лишь на одну ночь.

«Как эта чертова книга Адьюдела», – подумал он.

Да, даже книга Адьюдела заслуживала право на существование, потому что ради нее человек сел за стол и колотил по клавишам до тех пор, пока царивший в его голове сумбур не обрел четкую форму и не был явлен взорам других людей.

«Вот поэтому мы и пишем», – мелькнуло в голове у Себастьяна, когда его взгляд упал на ряды переплетенных в кожу томов.

Чтобы жить дальше. Чтобы продолжить существовать, когда наше существование прекратится.

Чтобы нас помнили.

– Красивая комната.

Себастьян обернулся.

Дэниел Манниак, засунув руки в карманы, стоял возле одного из стульев. Он рассматривал кабинет, словно турист, забежавший на десять минут в собор Парижской Богоматери.

– Сестры Финч любили этот дом, – сказал Уэйнрайт.

Что за голос. Привыкнуть невозможно. Как же он грохочет. Словно из репродуктора над самым моим ухом.

Остальные разговаривали. Обсуждали то время, когда Ребекка и Рейчел Финч были живы, когда обе сестры навещали эти комнаты. Но Себастьян не слушал. Разговор был для него не более чем шумом. Он думал о миллионах слов, которые предал бумаге. Он думал о бесчисленном множестве мыслей, что мелькали в его голове, точно колибри, перепархивающие от одного только что распустившегося цветка к другому. Наконец Себастьян моргнул, прогоняя наваждение.

Сэм прошел в двухстворчатую дверь и оказался на кухне.

«Да здесь, черт подери, лучше, чем у меня дома», – подумал он.

Кухня была просторная, классической L-образной формы, две стены занимали шкафчики из темного ореха. Сквозь застекленные двери слева была видна крытая терраса – плетеный диван, два стула и множество сморщенных бурых останков давно засохших растений. В центре помещения, прямо перед глубокой, деревенского стиля раковиной, располагался кухонный островок – дань современности. Раствор между щербатыми квадратами белой плитки переживал не лучшие времена, но в остальном кухня была в хорошем состоянии. Техника была древняя: четырехконфорочная газовая плита в корпусе из нержавейки и совершенно не сочетающийся с ней белый холодильник в духе пятидесятых, с массивной металлической ручкой.

Так же, как передняя и кабинет, кухня купалась в теплом послеполуденном свете. Мор встала рядом с Сэмом. Она так и не сняла темных очков.

– Немного странно, верно? – спросила она.

Сэм в растерянности тряхнул головой:

– Что?

– То, как славно выглядит дом. Ему же ведь сто пятьдесят лет?

Она была права. Если не считать пыли, щербин на плитке и легкой ноты плесени, ощущаемой в застоявшемся воздухе, придраться было не к чему.

На барабанные перепонки Сэма снова что-то надавило, как в первую минуту пребывания в доме. Он представил, как погружается все глубже и глубже в океанскую пучину и вода становится все темнее. Наверху был свет. Внизу была черная бездна.

Он огляделся вокруг.

И услышал, как кричит брат. Услышал, как вопит мать.

«Кухня – это сердце дома, – подумал Сэм. – Здесь члены семьи собираются вместе для задушевной беседы».

«Должны собираться», – поправил он себя.

Но в этом доме не было места задушевным беседам. Он был обиталищем смерти. Надежды Гудмана, его мечты, его любовь – все это жестоко отняли у него.

Уэйнрайт открыл дверь холодильника, и наружу вырвался морозный воздух.

– Хоть мы здесь всего на одну ночь, холодильник полон, – сообщил он писателям. – Вода, газировка, вино, пиво. Мясная нарезка. Овощи. Фрукты.

Визг проржавевших дверных петель заставил Мор вздрогнуть. Дэниел открыл заднюю дверь и смотрел на пересекающую двор линию из каменных плиток.

– Какого черта, Манниак? – рявкнула Мор.

Толстяк показал на дорожку, ведущую от места, где он стоял, к просвету между деревьями.

– Это куда ведет?

– К колодцу, – ответил Уэйнрайт таким тоном, словно больше никуда дорожка вести и не могла. – Там все сильно заросло, так что смотрите под ноги, если туда пойдете. Мне сказали, что колодец закрыли много лет назад, но, пожалуйста, постарайтесь, чтобы ваша прогулка не закончилась на дне.

Сэм заметил, как на лице Уэйнрайта мелькнула ухмылка, словно мысль о том, что кто-то из них может упасть в колодец, его позабавила.

– А что здесь? – Обернувшись, все увидели, что Себастьян положил руку на ручку двери в нескольких шагах от плиты. – Кладовка, полагаю?

Уэйнрайт покачал головой:

– Подвал. Туда спускаться никакого смысла нет. Там только крысы и наш верный генератор. К тому же подвал как таковой занимает лишь треть площади фундамента. Остальное – технический подпол.

– Странно, – заметил Дэниел. – Почему не сделали большой подвал?

– Возможно, мистер Гудман начал его копать, но на что-то наткнулся. – В глазах Уэйнрайта блеснул огонек. – Возможно, поняв, что он открыл проход в некое темное и пустое место, он запечатал его. Как можно скорее. Пока тьма не выбралась наружу.

Дэниел охотно закивал, включаясь в игру:

– Ну да. Ну да, он докопался до преисподней, и грехи, которые он совершил в прошлом, потянули его вниз.

– Конечно, если воспринимать все вопиюще буквально, – сухо сказал Себастьян.

Мор усмехнулась:

– А может быть – предположим смеха ради, – его просто задолбало копать гребаную яму.

Себастьян улыбнулся:

– Маловероятная гипотеза, но я не исключаю, что все так и было.

– Возможно, дело в фундаменте, – вступил Сэм. – Оттого что дом совсем рядом с ручьем, в подвал могла проникнуть вода. Дренажных насосов в те времена еще не было, и, чтобы не получить бассейн под домом, Гудману пришлось ограничить подвал в размерах. Готов поспорить, вода до сих пор сюда просачивается во время сильных ливней.

– Вы это прочли у Адьюдела? – спросил Дэниел. – Вы же вроде сказали, что не…

Сэм покачал головой:

– Я вырос недалеко отсюда, в двух часах езды на юг. В Канзасе часто случаются бури. И у многих дома с подвалами. И полно паршивых подрядчиков, которые плохо делают эти подвалы.

Ярко сверкнул отраженный стеклом свет. Сэм повернулся и увидел, что Кейт направила на него объектив.

Внезапно его захлестнула волна тошноты, и он закрыл глаза.

Я не хочу здесь находиться. Не хочу стоять на этой кухне.

Казалось, он вот-вот потеряет равновесие. Вот-вот упадет. Сэм торопливо схватился за край кухонной стойки. Край был округлым и странно холодным. Металлическим.

Он открыл глаза. Под рукой была стальная плита. Выглядела она в точности как на кухне матери.

А на задней левой конфорке стояла глубокая чугунная сковорода.

Сэм дернулся, словно от ожога.

– Сэм, с вами все хорошо?

Это был Себастьян. Он говорил шепотом, чтобы не привлекать внимания остальных.

Несколько секунд Сэм не знал, что ответить на простой вопрос старика. Потом кивнул и тихо сказал:

– Да, я в норме.

– Что случилось, Мак-Гарвер? Дом на вас действует? – с ухмылкой поинтересовался Уэйнрайт.

Сэм сжал зубы.

– Просто хочу уже пойти дальше.

Уэйнрайт жестом пригласил его к следующей двери:

– Ну так пойдемте. Нам еще многое предстоит осмотреть.

Писатели потянулись из кухни.

Сэм вышел первым.

Вдоль южной стены шел узкий коридор. Мор шла в хвосте цепочки мимо длинного ряда окон слева. Двери комнат в коридор не выходили, был лишь арочный проход из передней, через который они сюда попали, и дверь в дальнем конце.

– Нам туда, – сообщил Уэйнрайт.

Мор подумала: «Ну и голос. Все, что он говорит, звучит приказом. Не люблю я такого».

Выйдя из коридора, они быстро миновали череду смежных комнат – уборную, комнату для шитья, маленький кабинет – и оказались в неожиданно просторном помещении в западной оконечности дома. Элегантный диван, отделанный пестрой тканью с павлинами, и два стула, обитые по контрасту простой тканью в клетку, расположились у растрескавшегося, но красивого кирпичного камина. Крепкий дубовый стол стоял под окнами, выходящими на крыльцо. Из них был ясно виден чудовищный, уродливый бук.

Здесь эти ублюдки повесили Альму Рид. Мор показалось, что она слышит, как скрипит веревка и хлопает на ветру платье Альмы. Она почти что видела смутный силуэт ее безжизненного тела, тихо покачивающийся за окном.

– Ну, вот мы и пришли, – объявил Уэйнрайт, звучно хлопнув в ладоши. – Это главная гостиная и, если хотите, наш штаб, место, где мы будем проводить большую часть своего времени. От предыдущих постояльцев, спасибо им большое, остался хороший запас дров, так что вечером у нас будет огонь. В доме, понимаете ли, довольно холодно.

– Еще бы, – сказала Мор. – В классическом доме с привидениями без такой фигни никак не обойтись, Уэйнрайт.

– Да, могли бы придумать что-то поинтереснее мистического холода, – вставил Себастьян голосом колючим, как осенний воздух.

– Я просто констатирую факт, – ровным, невозмутимым тоном ответил Уэйнрайт.

Мор коснулась рукой спинки стула.

Гостиная.

По сумрачным просторам сознания Мор пронеслась мысль, и Мор ее поймала.

Гость – иная.

Незачем в эту комнату заходить гостям.

Мор всегда ненавидела гостиные. От этого слова в мозгу возникал образ домочадцев, собравшихся, чтобы славно скоротать время вместе, – жалкая идиллия Нормана Роквелла. Мор знала, что многие люди и вправду считают, будто живут так, но она этим людям не верила. В семье всегда есть тайны. Папочка ходит налево. Мамочка сидит на таблетках. Сыночек как-то слишком увлеченно мучает во дворе насекомых. А дочка…

Ну что же, дочка напортачила, верно? Дочка сбежала – решила, что влюбилась.

– Жалко, что Гудман так недолго радовался этому дому, – сказал Дэниел.

Мор стиснула спинку стула, вонзила серебристые ногти в ткань обивки.

– Да бросьте. А чего он ждал?

Все повернулись к ней.

– Вы о чем? – спросил Уэйнрайт.

– О том, что белый мужик замутил с черной девчонкой накануне Гражданской войны. О чем он думал? Он полагал, что поганые душегубы из рабовладельческого штата в двух шагах от него спустят ему это с рук?

– Он любил ее. – Это произнесла Кейт, глядя на Мор поверх объектива. Камера щелкнула – Кейт перевела ее в режим фотографии.

– И погубил ее и себя. Что в этом хорошего? – спросила Мор.

– Они были не властны над своими чувствами. – Кейт нажала на кнопку и сделала серию снимков смотрящей на нее Мор. – Возможно, они понимали, что им грозит смерть. Возможно, от этого их любовь становилась… сильнее.

Кейт чуть повернула голову, чтобы поймать взгляд Уэйнрайта. На его лице застыло странное удивленное выражение.

«Дочка думает, что влюбилась», – снова подумала Мор. Она сжала кулаки:

– Чушь. Смерть не делает любовь сильнее. Смерть лишь убивает.

Щелк-щелк-щелк – Кейт сделала еще серию снимков.

– Мне кажется, вы достаточно меня пофотографировали, – холодно сказала Мор.

Кейт опустила камеру:

– Вы правы. Все, что нужно, я уже сняла. – Она снова переключила настройки. Камера тихо пискнула, возвращаясь в видеорежим.

– Что дальше? – спросил Дэниел.

Уэйнрайт махнул рукой в направлении передней:

– Ну, сейчас самое время принести из машины ваши вещи. А потом я покажу вам комнаты.

Глава 11

13:28

Сэм чувствовал, что за каждым его движением наблюдают.

Это Кейт.

Она стояла в нескольких ярдах, по пояс в траве. Прижимала камеру к груди, точно мать – младенца, и неотрывно глядела на ЖК-экран, записывая все происходящее в высоком разрешении.

– Они трахаются, – услышал Сэм голос Мор. Она вытаскивала свою сумку из микроавтобуса.

– Кто? – спросил Дэниел, побледнев от такой грубости.

– Уэйнрайт и операторша, – пояснила Мор. – Она любовница этого богатого козла. Так что завязывайте пялиться на ее сиськи.

– Я женат, – сказал Дэниел.

– Да, это останавливает целый ноль процентов мужчин, – ответила Мор, закидывая сумку за плечо.

На крыльце, спрятавшись в тени крыши, Уэйнрайт ждал, когда писатели достанут свой багаж. В руках он по своему обыкновению держал книгу Адьюдела.

– Как думаете, что он затеял? – тихо спросил Сэм остальных.

Себастьян проследил за его взглядом:

– Кто? Мистер Уэйнрайт? Он безобиден. Или настолько безобиден, насколько может быть безобидным нахальный сынок миллиардера.

– Они оба странные утырки, – сказала Мор.

«Потому что они что-то скрывают, – подумал Сэм. И тут же одернул себя: – Ты не знаешь наверняка. Прекрати выискивать проблемы там, где их нет. А то сам себя доведешь до психушки».

Вслух Сэм сказал:

– Вы все помните, как он повел себя в автобусе, когда понял, что я не прочел книгу.

– Может, он просто хочет, чтобы мы прониклись историей этого дома так же, как он? – предположил Дэниел.

– А может, он тайно привез нас всех сюда, чтобы убить, – сказала Мор. – Он вместе со своей девочкой Мэнсона будет нас пытать, потом прикончит, а потом выложит всю эту жесть в Интернет. И к завтрашнему полудню станет самой известной персоной в жанре хоррора.

Сэм покосился на Кейт – он впервые заметил, что на камере закреплен микрофон-пушка, а из разъема для наушников тянется провод.

«Она это слышала?» – задумался он.

Кейт опустила камеру и многозначительно улыбнулась.

Вслед за всеми Сэм прошел через переднюю к двери лифта. Кейт остановилась у подножия лестницы.

– Свидимся наверху, – протянула она, и очаровательный южный выговор прозвучал почти так же гулко, как грохот лифтовой двери-гармошки.

А потом поскакала по ступенькам на второй этаж. Остальные сгрудились в тесной кабине, прижимая к себе сумки.

Сэму внезапно стало трудно дышать. Зачем мы едем на лифте? Багажа у нас всего ничего. Зачем Уэйнрайту нужно, чтобы мы сюда забрались?

– Это и впрямь необходимо? – спросил он вслух. – Нам же надо подняться всего на один этаж.

– Рейчел вкатывала сюда коляску сестры, – ответил Уэйнрайт, словно это все объясняло. – Ребекка только так могла подниматься и спускаться.

Сэм прижался спиной к стенке лифта.

Уэйнрайт протянул руку к панели управления. Помимо обязательных «закрыть двери» и «открыть двери» там было три кнопки с обозначением этажей. Уэйнрайт нажал на двойку. Лифт отчаянно дернулся – где-то наверху в шахте трос пополз через блок.

Сэм понимал, что это глупо, но не мог отделаться от мысли: «Он хочет нас убить. Он хочет, чтобы все это хозяйство рухнуло, и мы вместе с ним».

Дэниел переступил с ноги на ногу, охваченный внезапным беспокойством:

– Лифт ведь проверяли, да? Он до сих пор работает как надо?

Мор попыталась поудобнее устроиться рядом с его тушей:

– Не думаю, что лифт сейчас главная проблема, глыба вы наша. Может, вам лучше пойти по лестнице?

– Лифт работает как надо, – сказал Уэйнрайт. Прозвучало это не слишком обнадеживающе.

Наверху щелкнул механизм, и началось удивительно долгое путешествие на второй этаж.

– Лифт был для Ребекки самым быстрым способом перемещения по дому. Но она нечасто им пользовалась. В те два года, что она провела здесь – ее последние два года, – она почти не покидала свою спальню.

Лифт вздрогнул и остановился. Уэйнрайт открыл дверь-гармошку, и писатели увидели Кейт. Она обогнала лифт и теперь настраивала фокус объектива. Не отрывая взгляда от монитора, отступила в сторону, давая всем пройти.

На втором этаже за тяжелыми деревянными дверями прятались пять невидимых спален. Уэйнрайт двинулся по коридору спиной вперед, ведя всех за собой, Кейт пристроилась позади.

– Манниак, вам сюда. – Уэйнрайт указал на первую дверь справа. – Здесь есть все, что нужно, чтобы с комфортом провести ночь. Большая славная кровать. Шкаф для одежды.

Дэниел сдержанно-благодарно улыбнулся и исчез за дверью.

Магнат повернулся к остальным.

«Что за лицо? – подумал Сэм. – Почему кажется, будто на нем маска из кожи?»

Засунув руки в карманы куртки, Уэйнрайт неспешно приблизился к следующей двери, первой слева.

– Себастьян Коул. – Он слегка коснулся двери, словно нарекая ее этим именем. На этот раз он даже не стал дожидаться, пока объявленное им лицо зайдет в комнату, а лишь вздохнул: игра явно начинала ему наскучивать. – Мисс Мор…

– Кончайте эту мутотень с «мисс». Я что-то не слышала, чтобы вы кого-то из мужчин называли мистером.

– И то верно, – согласился Уэйнрайт. – Мор, следующая комната по коридору ваша. А вы, Сэм, будете рядом с мистером Коулом.

– А Кейт? – спросила Мор. – Где приклонит голову милая барышня?

– Мы с Кейт разместимся в комнате в конце коридора, – ответил Уэйнрайт.

Мор издала смешок – резкий, как удар ножа.

– Что, не терпится заняться перекрестным опылением?

– Я на такое не ведусь, Мор.

Мор сделала невинные глаза:

– Вы о чем сейчас?

Сэм смотрел на эту парочку. Два причудливых зверя встретились на узкой дорожке – он не мог понять, кто из них опаснее.

Уэйнрайт повернулся к Мор:

– Я вижу, что вы ищете повод для конфликта. Давайте все-таки попробуем соблюдать приличия, идет? Мы же цивилизованные люди.

Мор сощурила глаза:

– Говорите за себя. И я сюда приехала не нотации слушать.

– Разумеется, вы приехали сюда запускать новый проект, который, как вы надеетесь, заставит всех забыть о том, что вас отстранили от работы над «Надрезом».

– Да как вы…

Уэйнрайт продолжал:

– Вы все приехали сюда по схожим причинам. Вы приехали сюда, поскольку знаете, что я могу для вас сделать. Вы знаете, как популярен «Страх в эфире». Однако то, что всеми вами движут эгоистические соображения, отнюдь не помешает нам чертовски хорошо провести время.

– А что насчет вас? Зачем вы здесь? – спросил Сэм.

Уэйнрайт улыбнулся настолько добродушно, насколько позволяло его резиновое лицо:

– Я здесь для того, чтобы уйти в отрыв с моими героями, дружище.

«Да хрена с два», – подумал Сэм.

Мор недоверчиво фыркнула, словно угадав его настроение.

– Я совершенно серьезно, – сказал Уэйнрайт. – Привезти вас сюда – полный кайф. Четыре легенды. Одна невероятная ночь.

– Пять легенд, если считать дом, – добавила Кейт из-за камеры.

Все повернулись к ней. Начинающая кинематографистка не смогла устоять перед этой идеальной мизансценой. Кейт переключила камеру в фоторежим.

– Скажите: «Бу!» – попросила она и щелкнула затвором.

Себастьян закрыл за собой дверь спальни, задвижка послушно встала на место. С утомленным вздохом он опустил чемодан на пол и огляделся. Обстановка была довольно-таки спартанская. На кровати со столбиками лежало красно-черное лоскутное одеяло. Золотая нить змеилась по его узору, словно плющ, оплетающий изгородь. По обе стороны от кровати стояли ночные столики из темного дуба. На левом была медная лампа: металл от времени потускнел, абажур сделался хрупким. На правом столике лежал лишь толстый слой пыли.

«Ричард положил бы сюда очки для чтения», – подумал Себастьян. Он еще помнил прямоугольные стекла, простые проволочные оправы.

К спальне примыкала лишь одна комната – ванная. Дверь была приоткрыта. Себастьян мог видеть только ее часть. Мелкая белая плитка на полу, чистая, отлично уложенная, блестела в лучах послеполуденного солнца.

Себастьян положил чемодан на кровать, провел ладонью по истертому, побывавшему во многих путешествиях кожаному боку и лишь потом взялся за замки. Он вынул тщательно сложенную одежду: пару брюк, белую рубашку в тонкую синюю полоску, чистые черные носки – костюм на завтра. А завтра этот нарциссический аттракцион уже закончится.

Одежду он положил в пустой верхний ящик комода. В другой ящик положил пижаму – хлопчатобумажная ткань в клетку, штаны на завязках. Стариковская пижама. Совсем как у отца.

Отец. Еще даже не разменявший восьмой десяток, в вечной своей полосатой пижаме, с пустым лицом, с ручейком слюны, бегущим по заросшему седой щетиной подбородку. Себастьян отчетливо помнил все, помнил, как читал отцу стихи Уильяма Стэнли Мервина. Помнил каждую строчку, каждый кивок отцовской головы, каждую каплю слюны, упавшую с его губ. Человек, которому еще не исполнилось семидесяти, не должен так болеть, однако отец заболел и оказался отрезан от мира. Хуже всего были его глаза, бессмысленно глядящие в великое Ничто, не замечающие сына, сидящего рядом.

«Вот он, ужас, – подумал Себастьян. – Вот подлинный кошмар, который я стараюсь запечатлеть в своих книгах».

Он глубоко вдохнул и сосредоточился.

В чемодане остались только блокнот (несколько страниц он исписал почти не поддающимися расшифровке заметками, пока летел в самолете), ручки (уже только три штуки, четвертую он оставил в отеле в Канзас-Сити), «Дом на краю ночи» Уильяма Хоупа Ходжсона и несессер. Содержимое несессера – зубную щетку, маленький тюбик пасты, мыло и пузырек с аспирином – надо было отнести в ванную.

Он потянулся к несессеру, как делал уже сто раз, и тут, без предупреждения, туман вернулся. Себастьян осторожно сел на кровать, глаза его бегали туда-сюда, но ничего толком не видели.

Себастьян смотрел внутрь, выискивая в своем сознании проблеск мысли. Это длилось лишь мгновение, а потом костяшки домино начали падать одна за другой, каждая последующая конкретнее предыдущей. Он в доме. Не в своем доме. Его дом – в штате Нью-Йорк, в пригороде Итаки. А этот дом – у ручья. Как называется ручей?

«Кровавый!» – внезапно выкрикнул голос в голове. От страшного слова на коже выступил холодный пот.

«Кровавый, – повторял голос снова и снова. – Кровавый. Кровавый. Кровавый».

– Кровавый ручей, – произнес Себастьян вслух. – Кровавый ручей. Ты в доме на Кровавом ручье.

Его руки тряслись. Он закрыл глаза и услышал, как глубоко в груди бьется сердце, колотит по ребрам, точно сердитый кулак.

– Просто накатило, – прошептал он сам себе. – С тобой все в порядке.

Он открыл глаза. Руки уже не тряслись.

Он зафиксировал в голове: Ты в доме на Кровавом ручье. Ты приехал сюда ради пиар-мероприятия. Тебя зовут Себастьян Коул. Ты писатель.

В спальне царила невозможная тишина. Ни единого звука не доносилось ни из коридора, ни из соседних комнат. И хотя в оконной раме не было двойных стекол, никакие звуки не проникали и снаружи.

«Дом прислушивается», – подумал Себастьян и сам удивился, как ему в голову пришла такая нелепость.

Он взял несессер, открыл дверь ванной до конца и зашел внутрь. Расстегнул несессер, вынул все дорожные принадлежности, положил в шкафчик над умывальником. Зубная щетка соскользнула с полки. Себастьян увидел, как она падает и отскакивает от края раковины, но поймать ее не успел.

Наклонился и поднял щетку с покореженных, грязных плиток пола. Пользоваться ей теперь было невозможно – от одной мысли об этом накатывала тошнота.

Себастьян застыл на месте, сжимая щетку в руке. Пол был чистым, когда он увидел его впервые. Совершенно точно. Плитка была белая и…

Белая и аккуратная. Он снова опустил взгляд. Пол был таким же, как раньше. Ни пятнышка, ни крупинки грязи, плитки плотно подогнаны друг к другу.

Он швырнул зубную щетку в шкафчик и закрыл дверцу. На ее внешней стороне было зеркало с огромным размазанным пятном посредине. Отражение Себастьяна превратилось в висящее в воздухе бесформенное нечто.

Себастьян выругал себя за то, что позволил воображению так разыграться. Разумеется, пол был тот же самый. Не водилось в этом доме никакой чертовщины. Но он был писателем: его разум был запрограммирован на сочинение историй.

Он понимал: была и другая причина, почему его вдруг потянуло на мистику. Если верить слухам, он сейчас находился в одном из самых знаменитых американских домов с привидениями. Однако, кроме книги Адьюдела, вызывающей такой трепет у Уэйнрайта и Дэниела, не имелось никаких задокументированных свидетельств, ни одному везучему парапсихологу не довелось зафиксировать здесь необъяснимый феномен.

Кроме Адьюдела. Он был парапсихологом.

– Мошенником он был, – сказал Себастьян вслух и неожиданно смутился от звука собственного голоса.

Соберись, старик. Сам с собой разговариваешь.

Себастьян оперся обеими руками о бока раковины и уставился в запачканное зеркало. Перед ним висело его бесформенное отражение.

Он опустил взгляд и нахмурился. Кран подтекал. На его конце медленно образовывались прозрачные капли и падали прямо в сливное отверстие.

Попробовал подкрутить ручки, сначала горячую, потом холодную. Стало только хуже, закапало сильнее.

Что-то в этом было странное. Но что?

Соображай, старик!

Капли.

Они падали беззвучно. Между сливным отверстием раковины и спрятанным в умывальнике стоком было фута два. Попадая в трубу, вода должна была производить какой-то звук, пусть даже еле слышный. Но звука не было. Только тишина.

Себастьян наклонился, его размытое лицо исчезло с дверцы шкафчика, сменившись смутным отражением ванной комнаты.

Опираясь о края раковины руками, он сунул голову под кран, стараясь не попасть под падающие капли. Теперь его левое ухо было в нескольких дюймах от черного отверстия слива.

Внезапно кран злобно кашлянул и плюнул в белую раковину густой коричневой жижей. Себастьян вскрикнул и отдернул голову, но недостаточно проворно. Жижа попала ему на лицо.

«Это дерьмо, – подумал он. – Самое натуральное дерьмо. Вот так ты скоро будешь пахнуть, старик. Будешь сидеть в доме престарелых в загаженном подгузнике и ждать, пока какая-нибудь бедная нянечка его тебе сменит».

Он вытер лицо, размазав жижу по щеке. Поднес пальцы к носу и понюхал. Бурая субстанция оказалась не тем, чего он опасался, хотя пахла неприятно, наводя на мысли о чем-то гниющем в темноте. Жижа текла из крана еще несколько секунд, а потом сменилась чистой водой.

Теперь капли падали еще быстрее, и Себастьян услышал то, чего не слышал раньше: тихое «динь» воды, попадающей в сток.

Он сдернул с небольшого серебристого крючка полотенце и сердито обтер жижу со щеки. И посмотрел в зеркало.

Перед ним висел бесформенный сгусток. Сморщенное лицо, затуманенное пятном.

Провел полотенцем по зеркалу, и пятно исчезло.

Теперь он мог ясно видеть себя. Глаза усталые, а под глазами набухли мешки. Глубокие морщины на высохшей коже. Когда волосы успели так поредеть? Кое-где уже виднелся испещренный печеночными пятнами череп.

– Как же я так постарел?

Это был риторический вопрос.

Себастьян снова крутанул кран, и череда капель превратилась в мощную струю. Вода завихрилась в раковине, смывая бурые пятна, с клокотанием убегая в слив. Когда он выключил кран, тот продолжил подтекать, но теперь появился новый звук, едва различимый за звоном капель. Себастьян прислушался. Звук казался знакомым.