Текст книги "Екатерина Великая. Греческий прожект"

Луи де Сегюр, в благодарном порыве, встав, склонился перед императрицей.

– В свою очередь, Ваше Императорское Величество, – радостно воскликнул он, – с превеликим удовольствием я попрошу нашего министра отдать подобное распоряжение по отношению и к вашим исследователям!

Императрица чуть склонила голову, выражая ответную благодарность.

* * *

Императрица планировала в начале июня отправиться из Балтийского моря, через Ладожское озеро, Волхов, озеро Ильмень, Мсту, Тверцу и Волгу, дабы проехать к Каспийскому морю, с намерением осмотреть работы, предпринятые для окончания канала, соединяющие два моря. Вызвав с Украины графа Кирилла Разумовского и оставив вместо себя управлять столицею, Ея Величество Екатерина Алексеевна, в начале лета без всякого конвоя, отправилась в путь, в сопровождении императорского кортежа из двадцати карет. В карете с государыней ехала статс-дама Анна Протасова и флигель-адъютант Ермолов. Почти постоянно при ней находился обер-шталмейстер Лев Нарышкин и попеременно садились князь Потемкин, Кобенцель, Фитц-Герберт, Сегюр, и иногда племянница Потемкина, графиня Екатерина Скавронская. Потемкина сопровождал его секретарь Попов Василий Степанович, его правая рука, левой же рукой его являлся Михаил Иванович Ковалинский, коий оставался в Петербурге, управляя его канцелярией.

– Господа, – объяснял свите князь Потемкин, – мы будем трогаться каждый день в восемь утра, около двух часов будем останавливаться обедать в городах и селах, вечером, около восьми, останавливаться на отдых. После обеда все мы сможем проводить время в беседах и карточной, или иной игре. Понятно всем?

Все в разнобой ответствовали, что все преотлично задумано. В Боровичах кортеж пересел на красивые галеры, в каждой из которых музыканты играли приятную музыку. Галера императрицы была великолепна! К ней иногда причаливали на лодках и Кобенцель, и де Сегюр, и Фитц-Герберт, и Потемкин. Луи де Сегюр и князь Григорий Потемкин умудрились выкинуть мальчишескую выходку – проехались на маленькой лодке через опасные Волховские пороги. Екатерина побледнела, когда ей указали на лодку, трепещущуюся в бурном течении. При появлении отважных авантьюиристов, она их изрядно пожурила. Князю же досталось от нее, когда они остались наедине:

– Я еще могу понять сего молодого, ищущего приключения, повесу. Он француз, ему море по колено! – отчитывала она его, хмуря брови и явно сердясь, за испытанный не ложный страх. – Али тебе безразлично, князь, что было бы со мной, буде случилось какое несчастье с тобой?

Она отвернула от него лицо. Потемкин, виновато улыбаясь, неловко поправляя шелковый шейный платок, ответствовал:

– Боже милостивый! Ну, не случилось же ничего! Разве ж я бы пустился в таковое плавание с нелепым риском для жизни, всемилостивейшая государыня?

Екатерина молчала. Князь, переминаясь с ноги на ногу, даже сглотнул от волнения. Обошел стол, встал перед лицом государыни:

– Ну, простите великодушно, государыня-матушка! Более не позволю себе вас стращать подобными выходками. Ей Богу!

Екатерина улыбнулась:

– То-то же, – молвила она сердито, хотя, князь чувствовал: сам безрассудный поступок ей понравился.

* * *

Все были поражены Божественной красотой озера Ильмень. Бесконечный разлив его напоминал безгранично-большое море. Все оно было покрыто множеством шлюпок самого разного размера с разноцветными парусами. Владельцы оных поочередно подплывали к кортежу, выкрикивая радостные приветствия.

Предприимчивый де Сегюр ни на минуту не забывал поручения Верження о том, что он должон, во что бы то ни стало, добиться установления торгового договора с Россией. Теперь, когда все отдыхали, наблюдая красоты озера, ему показалось самое время поговорить с князем Потемкиным о своем насущном. Он направился было в каюту Светлейшего, но встретил его на палубе. Лицо его было неприветливым и мрачным. На приветствие ответил сухо и отрывисто, не глядя в лицо. Обиженный дипломат спросил его:

– Что случилось, любезный князь? Вы задумчивы, рассеяны… Мне кажется, будто вы на меня сердиты. Нельзя ли мне узнать причину сей перемены ко мне. Намедни, я заметил таковую же холодность со стороны императрицы. Не кроется ли тут, какая придворная сплетня?

Потемкин, стукнув по голенищу тростью, коя была у него в руках, едва глянув на него и, паки, отвернувшись, ответствовал:

– С чего мне и императрице быть в духе? Но не вы, граф, не ваше правительство тому виной.

Князь замолчал. Де Сегюр, в напряжении, ждал объяснения. Высоко подняв брови, бросив на приятеля-француза досадливый взгляд, Потемкин продолжл с гораздым скепсисом:

– Аглинские министры действуют наперекор всех их дружественных уверений. Стало быть, расстраивают наши намерения!

Граф де Сегюр, обрадовавшись неожиданному козырю противу своих врагов, поспешно воскликнул:

– Естьли помните, князь, я всегда говорил вам о коварстве аглинской политики!

Григорий Потемкин досадливо поморщился:

– И я не единожды говорил императрице, что их премьер Питт, не любит ни ее, ни нашу страну. Государыня мне не верила. А между тем, сей Питт учиняет все, дабы возбудить против нас вражду со стороны Турции, Пруссии и Польши.

Что же они задумали на сей раз? – живо поинтересовался де Сегюр.

Светлейший князь, криво усмехнувшись, изложил создавшееся положение:

– Как вы знаете, не в меру подозрительный, король Фридрих не может нам простить, что мы променяли его ненадежную дружбу на полезный союз с австрийским королем Иосифом. Поелику прусский король, подстрекаемый Питтом, хлопочет вместе с другими германскими курфюрстами составить опасный союз противу Австрии, наших союзников. Меня сие ужасно злит, и я не знаю, что бы дал, дабы отомстить подлому Питту.

Для Сегюра наступил звездный час: он понял тайные мысли князя Потемкина и, пользуясь случаем, предложил:

– Естьли вы хотите оплатить им тем же, то можете сделать сие легко и просто: лишите их исключительных преимуществ в торговле, которые они имеют в России в прямое зло другим народам и во вред, между прочим, вам самим.

Потемкин понимающе усмехнулся, засим заговорил весьма сериозно:

– Ну, что ж, я буду говорить с вами, как с другом: Франция давно желает заключить с нами торговый договор, теперь, как видите, приспело время. Действуйте! И вы увидите, что императрица оставила свои предубеждения противу вашего короля. Пользуйтесь моментом, предложите ей твердые условия договора и союза, и я даю вам слово, что буду помогать, чем смогу.

Де Сегюр колебался: до сего момента отношения между Россией и Францией были толико холодны, что король Людовик, посылая его в Петербург, и не надеялся на столь быстрое достижение цели. Посему, и не уполномочил его, как посла, к подобной попытке составить торговый договор. Действовать самостоятельно его посланник не имел права, но как не хотелось упустить момент! Обо всем оном де Сегюр поведал Светлейшему и получил немедленный разумный совет:

– Изложите ваши мысли на бумаге в виде конфиденциальной ноты, можете даже не подписывать своего имени. Стало быть – вы ничем не станете рисковать. Я представлю ее императрице. Когда вы получите удовлетворительный ответ от нее, тогда вы сможете без затруднений представить ноту официальным порядком, в обычной форме. То есть вы получите ответ, не делая еще и предложения.

Получив таковой гениальный совет, Сегюр затрепетал от неодолимого желания предпринять действия сию же секунду.

Потемкин похлопал его по плечу:

– Даже из трудного положения, сударь, можливо найти выход! Будьте умелым не языком, а делом. Куйте, граф Луи, железо, пока горячо!

– Всенепременно, князь. Сию минуту!

Де Сегюр буквально побежал по своей галере скорей к перу и чернильнице. Но, не тут-то было! Комод с письменными принадлежностями оказался запертым на ключ его камердинером. Как сообщили ему, тот отправился кататься на шлюпке. Тогда, недолго думая, де Сегюр кинулся к своим друзьям, играющим в карты. Он поведал им, что хочет написать письма, но комод с писчей бумагой и чернилами заперты. Отзывчивый Фитц-Герберт одолжил ему все, что надобно.

Так что, французский дипломат, де Сегюр, написал ноту о торговом трактате, пером своего политического противника – аглинского посла. Через два часа готовая бумага уже была у Потемкина. Он расхвалил ее и забрал показать императрице.

На следующий день де Сегюр был приглашен к Ея Величеству. С нею находился князь Потемкин.

Екатерина встретила его приветливо:

– Я с удовольствием прочитала вашу подробную ноту, замечания ваши вполне справедливы, граф.

– Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, за аттенцию к ней. Я старался во всей полноте показать вам преимущества союза наших двух стран.

Императрица милостиво кивнула:

– Сие вам удалось, граф! Особливо мне понравилась ваша искренность и доверчивость. Как токмо мы вернемся в Петербург, я дам своим министрам нужные указания, после чего вам можно будет уже действовать официально. А я даю вам обещание, что предложения ваши будут приняты.

Де Сегюр стоял, ни жив, ни мертв, ему не верилось, что дело его приняло таковой благоприятный оборот и, главное, так скоро!

Сказав всевозможные витиеватые слова признательности и благодарности Ей и Светлейшему, де Сегюр, внутренне посылая благодарственные молитвы Всевышнему за благосклонность к Франции, наконец, с пылающим лицом и бьющимся сердцем, вышел за дверь. В тот же день он отправил на родину очередное письмо министру де Верженню.

Через четыре дни они доехали до самой высокой точки поверхности между Балтикой и Каспием: до Вышнего Волочка. Граф Луи де Сегюр иногда уединялся с Потемкиным, беседуя и обсуждая пройденный путь. Разглядывая вместе с ним шлюзы, он спросил, кто был тот инженер, который спроектировал оные шлюзы. Потемкин с не ложной гордостью ответствовал:

– Соображены и исполнены они еще во времена Петра Великого неким крестьянином Сердюковым, который никогда и ничему не учился. Сей крестьянин – природный гений. Были сии шлюзы прежде деревянными, поелику императрица изволила приказать заменить их каменными, а такожде провести к каналу несколько новых притоков. Государыня велела прорыть еще два канала: один – для соединения Каспийского моря с Черным, а другой – для соединения Черного моря с Балтийским, через Днепр и Двину.

Все дипломаты, и де Сегюр, в том числе, с любопытством наблюдали, как каждый раз, по прибытии в город или село, императрица тот час же, отправлялась в церковь на служение. Всякий раз после службы ее окружал народ, коий падали перед ней на колени, вопреки ее запрещению, засим спешно вставали, подходили, взирали на нее с любовью, как на небожительницу и, преодолевая стеснение, называли матушкою, радостно заговаривали с нею. Было видно, что в ней они видели свою покровительницу и защитницу.

После Вышнего Волочка, немного отдохнув, Екатерина неожиданно изменила маршрут. Поехали не по берегу Мсты, а направились в сторону Москвы. Тамошний губернатор узнал об том токмо за несколько часов до прибытия императорского кортежа. Надобно было видеть, что творилось в Первопрестольной: сбившиеся с ног московские чиновники, давно не испытывали подобного переполоха.

* * *

Екатерина видела, что новый французский дипломат восхищен всеми происходящими вокруг событиям и, пуще всего, проплывающей мимо них, сказочной природой. Он постоянно удивлялся густым лесам, обширным полям, болотам, теперь высушенным, строящимся по всему их пути селениям, появлению огромных толп крестьян и их коленопреклонения перед государыней. Императрица специально пригласила его к себе в карету перед въездом в Москву. Она поведала дипломату, что Москва расположилась на семи холмах, по одному из которых они сей час ехали. Императрица сама отрывалась от окна лишь на минуточку, наблюдая сверху вид огромного города, раскинувшегося перед ними на обширной равнине. В самом городе громко звучали колокола сотен церквей с золочеными куполами и толпы народа, приветствовали царский поезд. Успел все-таки губернатор достойно встретить Всероссийкую Государыню. Слушая серебряные переливы колокольных звуков, Луи де Сегюр едва не свернул себе шею, с восторгом разглядывая красоты Первопрестольной.

– Как вам понравилось сие не самое красивое перемешание убогих изб крестьян, богатых купеческих домов и дворцов моих вельмож? – испросила императрица, когда они подъезжали к Коломенскому.

– Весьма колоритно, Ваше Императорское Величество! Сам народ своеобразен и весьма необычно одевается.

– Что колоритно, то колоритно! – согласно изрек князь Потемкин. – Разношерстно. У вас, во Франции, такого, вестимо, не увидите. Так что наблюдайте! Вы будете иметь возможность посмотреть чудный водопровод, который мы здесь провели.

– Такожде посмотрите мои собственные дворцы и сады в Петровском, Царицыне и Коломенском, куда мы сейчас подъезжаем, – изволила присовокупить к словам князя Екатерина. – Не упустите возможности все осмотреть: мы будем здесь всего три дни, засим поедем в Боровичи через Тверь и Торжок.

Граф де Сегюр излучал беспредельную радость. Глаза нестерпимо блестели, он поминутно хватал себя за подбородок с ямочкой и тут же выпускал, в знак своего необычайного душевного подъема. Императрица иногда украдкой поглядывала на него, наблюдая за его впечатлениями, засим переводила глаза на князя Потемкина.

«Как же он похож на молодого князя Григория Александровича, – думала она, – токмо ямочка на подбородке Светлейшего едва заметна».

* * *

С каждым днем Светлейший князь все более углублялся в заботы связанные с созданием Черноморского флота, укреплением армии, строительством городов и опорных пунктов, развитием экономики вновь приобретенного края. Курьеры токмо и успевали доставлять депеши с юга империи в столицу и наоборот. Предусмотрительный князь Григорий Александрович, два года назад, быв в Новороссии, допрежь самым вызовом его в столицу, по случаю тяжелой болезни императрицы, последовавшей после смерти Александра Ланского, был весьма озабочен обустройством тех земель. Он сумел так организовать строительство своей вотчины, что сюда хлынул поток солдат, множество каторжных, казенных и вольных рабочих со всей России. С самого начала, своей резиденцией он избрал город Кременчуг, коий обустраивал по-столичному. Туда, дабы обсудить все насущные вопросы, он вызвал всех начальников строительства городов, включая Херсон, Николаев, Симферополь и Севастополь.

Перед самым отъездом назад в Петербург, к себе в кабинет, он пригласил братьев Корсаковых Ивана и Николая, коим поручалось, опричь строительства города Херсона, такожде протянуть дороги в Крым через Кизикерман и Перекоп. Сюда были приглашены инженер, Иван Синельников, возглавивший строительство Екатеринославля; Михаил Леонтьевич Фалеев – близкий и верный друг Светлейшего; Петр Винников, смотритель за строительством города Симферополя около поселения Ак-Мечеть; и контр-адмирал Фома Фомич Макензи, руководивший строительством города Севастополя, на месте татарского поселения Ахтиар. Встречаясь ранее с оными людьми, князь немало времени посвятил изучению карт местности, проекты дорог и планы будущих строительных площадей.

Князь Потемкин был особливо доволен работой новоприобретенного друга – купца Михаила Фалеева, под руководством коего, в Херсоне успешно воздвигался Адмиралтейский собор, кадетский корпус, строились солдатские казармы, магазины, канатный завод. Велись насаждения деревьев, разводились сады и виноградники. Он велел всем брать пример с оного деятельного купца, коий, опричь всего, еще организовал расчистку порогов на Днепре, дабы сделать судоходной самую опасную часть реки.

– Господа, – говорил он после последнего совещания, прощаясь с ними, – как вам известно, императрица не оставляет без внимания труды ваши. Каждый будет вознагражден в соответствии с вашей службой отечеству нашему! Поелику, прошу вас послужить ей и России на Славу!

Князь Потемкин видел, что призыв его находит отзыв в сердцах сих сериозных мужей.

Светлейший особливо беспокоился ходом работ в портовом городе Херсон, строительством коего до сего времени успешно руководил, генерал-цехмейстер Иван Абрамович Ганнибал, воздвигший укрепления и строивший городскую крепость. Вместе они положили, что для будущего путешествия императрицы в сии места, должно построить новый небольшой городок на левом берегу Днепра, супротив Херсона.

– Назовем его, к примеру, каким-нибудь русским именем, хоть и Иваново. Как зрите, господа Корсаковы? – обратился к своим сподвижникам Светлейший князь.

– Стало быть, хорошее название, князь Григорий Александрович, – бойко отвечал молодцеватый Василий Иванович Корсаков.

– Да, смотрите, господа, говорил князь строго, – дороги делайте богатой рукой, дабы не уступала римским. Я назову ее Екатерининский путь. Смотрите, чтобы не стыдно мне было так его назвать.

Инженер Николай Корсаков, с достоинством поклонившись, отвечал:

– Будем ревностно пробивать дорогу, Светлейший князь, неустанно учинять постоянный надзор!

Потемкин, зорко оглядев братьев, молвил:

– Да и брата своего, Василия не забывай, помогай, в чем можешь. Друг другу помогайте! Большое дело для России делаем! А в большом месте сидеть – много ума иметь, други мои! – громко возглашал Светлейший князь.

Хлопая Василия Корсакова по плечу, он говорил:

– Думаю, справитесь. Как полагаешь, Василий Иванович?

Тот повел в разные стороны быстрыми глазами и выпалил:

– Стало быть, князь, справимся. Нам бы инструменты, материалы, продовольствие, а главное мастеров.

Потемкин нахмурил брови. Постучал пальцами по столу, поднес ко рту ладонь, куснул ноготь большого пальца, при этом ярко сверкнули брильянты на двух его перстнях. Еще раз, оглядев всех строгим взглядом, он пообещал:

– Об сем позабочусь, братцы, но и вы не ждите у моря погоды. Действуйте, ищите мастеров, работный люд и все другое. Под лежачий камень вода не течет! Работы предстоит учинить много: тут и мосты надобно будет строить и колодцы, и станционные постройки, и другие мелочи. На все уйдет много времени, поспешите. Время не терпит. Да смотрите за санитарией, дабы не учинилась еще какая прилипчивая болезнь. Докторов я вам вскорости доставлю. Оное всех городов касается. Всем нужны лекари.

Засим он обратился к Петру Винникову:

– За два с половиной года в Ак-Мечете, теперешнем Симферополе, надобно построить основные здания для управления краем, жительства чиновников и войск, понеже императрица желает сделать его столицей Крыма. Сей срок не малый, так что делайте все добротно, не на бегу: быстро, вестимо, токмо кошки по крышам прыгают.

Винников, улыбаясь последним словам князя, встал, поклонился.

– Всенепременно, Ваша Светлость, учиним все возможное для оного и в срок!

Потемкин благосклонно кивнув ему, обратился ко всем присутствующим:

– Коли будут вопросы, али нечаянные трудности, пишите депеши моему секретарю, Василию Степановичу Попову, – он кивнул, на стоящего рядом с ним, молодого белокурого секретаря, – Василий все изучит и доложит мне.

Обняв всех и широко перекрестив, на прощанье, своих соратников, князь отправился в столицу, туда, где, как отписал Безбородко, его ожидала больная императрица. И вот уже более двух лет, он никак не может наведаться в Новороссию, связываясь со своими новыми доверенными лицами лишь депешами.

Как сообщали начальники строящихся городов, катастрофически не хватало рабочих рук. Поелику князь Потемкин наказал секретарю своему, Попову, заготовить объявления с указанием всех привилегий, хорошего жалования переселенцам к южным российским пределам, и поместить оные объявления в иностранных газетах, а такожде создать сеть вербовщиков по всей Европе, дабы заманить людей на новые, необжитые, но богатые русские земли.

Приглашая поселенцев, князь сам решал, колико кому платить какие налоги, какие земельные наделы должны получать вновь прибывшие. Результаты деятельности вербовщиков увенчались появлением первых переселенцев. Из Корсики переехало шестьдесят семей. Приехали в Новороссию меннониты из Данцига, такожде сюда ехали греки, шведы, евреи, армяне и другие народности.

* * *

Новый год Екатерина встречала далеко не так радостно, как прежде. Впрочем, и в прошлом траурном году, Новый год праздновали номинально. Тогда она была подавлена еще и тем, что впервые не получила позолоченный поднос с экзотическими фруктами. Не преподнесли ей его и в этом году. Екатерина, присутствуя на новогоднем балу вместе с Александром Ермоловым, в меланхолии размышляла о бренности жизни и о том, как все в ней поразительно меняется. Кто же тот не знакомый ей поклонник, коий толико лет радовал ее, и вдруг внезапно исчез из ее жизни? Что же случилось с ним, ужели умер? Екатерина опечаленно смотрела перед собой, не замечая грациозные фигуры молодых кавалеров и дам, проплывающих мимо ее глаз.

– Граф де Сегюр все время крутится около Вас, государыня-матушка, – услышала она слегка раздраженный голос князя Потемкина. – Вижу, преследуя свои цели, он ни на минуту не хочет выпустить Вас из виду.

– Не сумневаюсь: он преследует свои цели, – согласилась Екатерина, – большой умник. К тому же, сам знаешь, люди из дипломатического корпуса обыкновенно деятельнее, нежели дворцовые вельможи, они оживляют и веселят общество.

Светлейший усмехнулся:

– Особливо, сей дипломат с уродливым лицом, австрийский посланник фон Кобенцель. Ничто не может его украсить, несмотря на старания модных парикмахеров-французов Мюльета или Бергуана.

Екатерина поморщила нос, показывая, что он и в самом деле страшен.

– Но, – отметила она, – его некрасивость, князюшка, с лихвой компенсируется его любезностью и неизменной веселостью.

– А сей чопорный и сухопарый аглинский Фиц-Герберт? Я вижу на его голове модный парик из белых тонких ниток. Их, кстати, Мюльет, навез, кажется, из Парижу.

Екатерина паки повела бровью.

– Знаешь, он чопорен, любит модничать, согласна. Но он чувствителен душой и обладает самым образованным умом. Ты ведь сам любишь и ценишь умных людей.

Князь презрительно оттопырил губу:

– Не знаю. Меня мало интересуют чувствительные сердца в мужчинах. По мне пруссак граф Герц гораздо умнее.

Екатерина согласно кивнула:

– Меня он привлекает пылкостью, чистосердечием и живостью. К тому же, я заметила, за что он ни возьмется, уж конца добьется.

Потемкин усмехнулся:

– Чем же, в таком разе, вас привлекает Неаполитанский дипломат Серра-Каприола? Чаю, не красотой?

Екатерина мягко возразила:

– Меня, князь, не трогает таковая красота, хотя покойная его жена была настоящей красавицей, не правда ли?

Светлейший, демонстрируя свою осведомленность, с усмешкой ответствовал:

– Кажется, он собирается теперь жениться на княжне Вяземской, тоже отменно красивой. Она всегда разодета в пух и прах. Пожалуй, наша знаменитая модистка Виль, упражнена шитьем кисейных платьев для нее без передыха. А госпожа Кам-пиони, вестимо, едва успевает снабжать ее всяческими украшениями.

Екатерина с любопытством засмотрелась, на присутствующую здесь, княжну Вяземскую.

– А как она всегда причесана! – заметила она. – Недавно она явилась ко двору с накладкой волос в виде башен с висячими садами a-la Semiramid.

Помолчав, Екатерина вопросительно поглядела на князя Григория. Тот принялся за свои ногти.

– А вот кто мне не нравится, – довершила она, – так это барон Нолькен. Пожалуй, я отношусь к нему с предубеждением, постольку он представляет здесь, не любимую мною Швецию.

– Можливо ли любить Швецию? – мрачно промолвил Светлейший князь.

Екатерина ответствовала ему в тон:

– Стало быть, не можно. Сия страна слишком коварна, чтобы ее любить.

Записки императрицы:

Князь Потемкин выкупил у Кирилла Разумовского его оркестр за сорок тысяч рублев.

* * *

Французский посланник, оглянулся на графа Нарышкина, стоящего за креслом императрицы: сегодняшний с ним разговор был весьма свеж в его памяти. Граф де Сегюр удивился горячности Льва Нарышкина, с коей тот запальчиво огрызнулся на его неосторожную реплику об управлении Россией. Мало кто, собственно, ожидал такового от шутливого обер-шталмейстера императрицы.

– Промежду прочим, – сузив свои серые глаза, зло усмехнулся ему в лицо Лев Нарышкин, – нет того места в жизни нашего отечества, куда бы ни коснулась аттенция нашей царицы! Известно ли вам, что она основала Академию, общественные банки даже в Сибири! При ней основались фабрики стальных изделий, кожевенных заводов, разнообразных мануфактур! Благодаря ей, мы торгуем почти со всеми европейскими странами. Даже с китайцами – в Сибирской Кяхте. Государыня снаряжала морские экспедиции в Тихий и Ледовитый океаны, к берегам Азии и Америки. При ней учреждены новые училища военного и морского ведомства. Вам еще перечислять?

Лицо Нарышкина покрылось красными пятнами. Он был сам на себя не похож. Французскому послу пришлось долго оправдываться, доказывая, что он никак не имел в виду задеть саму императрицу. Де Сегюр отнес оное к ревности Нарышкина к нему, французскому дипломату, понеже императрица Екатерина теперь чаще разговаривала с ним, а не с обер-шталмейстером. Вот и сей час, не граф Нарышкин, а он – граф де Сегюр, сидел за игральным столом императрицы. Нарышкин же стоял у ее кресла. Держа себя предельно почтительно, французский посол вел прелюбезный разговор с Ея Величеством Екатериной Алексеевной. Вернее, она вела, а он, с удовольствием поддерживал, излагая свои мысли ясно и изящно. Беседовали о схожести и различии Франции и России. Императрицу интересовало мнение французского посла о русских женщинах.

– Я токмо могу сказать, Ваше Императорское Величество, что русские женщины – красавицы! – уверенно говорил посол. – К тому же, они опередили своих мужчин в развитии, понеже ведут себя естественно и непринужденно, а вот мужчины, – де Сегюр метнул взгляд на Нарышкина, – за исключением некоторых, большей частью необщительны и молчаливы, важны и неприступны даже здесь, при дворе.

Де Сегюр на мгновенье замолчал. Императрица никак не реагировала, и он продолжил:

– Что касается светской жизни, Ваше Величество, я заметил, что здесь кавалеры слишком много пируют. Ежели нет праздника при дворе, то они съезжаются друг к другу. Разве не разорительно и не утомительно русским барам, следуя обычаю, постоянно устраивать пиры? – обратился он к императрице.

– Да, – явно неохотно изволила согласиться она, и оглянулась на Льва Нарышкина. – У меня есть два близких дружка, которые делают все, дабы промотать свои состояния. Как вы догадываетесь, это графы Строганов и Нарышкин. Я даже иногда думаю написать указ по сему поводу и всякий раз откладываю, полагая, что надобно поразмыслить над оным обстоятельнее.

Де Сегюр не рискнул посмотреть на графа Нарышкина, но бросил веселый взгляд на Алексндра Строганова, находившегося неподалеку, в компании своего племянника Новосильцева.

– Потом, – увлеченно продолжил он, – не может не удивлять количество прислуги в дворянских домах, доходящих у некоторых до четырех сот и более человек!

Императрица не возражала, но на лице было заметно неудовольствие.

– Хорошо! Согласна, все сие худо. Что ж, ничего хорошего вы не заметили в русской жизни?

Луи де Сегюр виновато улыбнулся.

– Отнюдь, Ваше Величество! Конечно, заметил! К примеру, зимние, заснеженные дороги. У нас кареты не переставляют на сани, как бы холодно ни было. А здесь у вас, одно удовольствие ехать, вернее, лететь по гладким ровным и твердым дорогам на санях.

Де Сегюр замолчал. Императрица с недоумением испросила: – И это все, граф?

– О нет, Ваше Императорское Величество! Мне многое здесь нравится. Особливо, сам город Санкт-Петербург.

– Да, наш город красив! – согласилась Екатерина. – Я горжусь им. А, что же, сам русский народ? Али еще не имели возможность оценить его?

– Народ искренний, добрый, глубоко верующий и… совестливый.

Императрица порозовела от удовольствия:

– Как вы, граф, точно нашли ему определение! И, знаете ли, господин посол, – Екатерина даже прикрыла глаза, как бы ушла в себя, тщась точнее изразиться о сей материи, выбирая слова на французском языке, – русская совесть – есть особливо важное чувство. Она есть светило внутреннее, закрытое, кое освещает единственно самого человека, и речет ему гласом тихим без звука…

Екатерина Алексеевна пригладила свои пышные кружева на рукаве, подняла глаза на своего любимца Ермолова, внимавшего ей с аттенцией, и довершила:

– Совесть нежно трогает душу, приводит ее в чувство, и, следуя за человеком везде, не дает ему пощады ни в коем случае.

Дав определение сути русского человека, Екатерина гордо посмотрела на француза пронзительным проникновенным взглядом, засим изволила изречь:

– И вот – сего самого чувства у моих подданных с избытком, граф! Я весьма почитаю свой народ!

– И он Вам платит тем же, Ваше Величество! – любезно и искренне, глядя ей тоже в глаза, ответствовал Луи де Сегюр.

* * *

Василий Степанович Попов, толковый секретарь князя Потемкина, весьма понравился императрице, и она попросила князя Потемкина оставить его при ней для принятия прошений, пообещав не обидеть его и пожаловать имение, орден и повышение в чине. Потемкин не мог отказать ей, тем паче, что в середине лета императрица выдала Потемкину на начало строительства военных кораблей огромные деньги: почти два с половиной мильона рублев, что, конечно же, не нравилось его врагам. Они были уверены, что он их растранжирит на свои личные нужды.

– Как я не переношу сего выскочку, известного «Князя Тьмы», – говорил граф Аркадий Морков Екатерине Дашковой, в присутствии ее старого дяди, генерал-аншефа Панина Петра Ивановича, и своего друга пиита Капниста.

– А что такое, граф, – с сочувствием отозвалась княгиня, – ужели он совсем житья вам не дает?

Морков презрительно скривил губы:

– Не то, чтоб не дает, но хлопот в нашей Коллегии из-за него вдвое больше, нежели могло быть, – ответствовал он небрежно.

– Не сумневаюсь, кабы не он, наши аглинские дипломатические отношения находились бы в лучшем виде, – согласно заметила Екатерина Романовна.

Сын княгини, молодой офицер, князь Павел Дашков, с интересом наблюдавший за беседой, вдруг молвил:

– Я слыхивал, при дворе Светлейшего называют Циклопом, – сказал он, обращаясь к Моркову, полувопросительным тоном.

– И Князем Тьмы, и Одноглазым, и Циклопом, и ловеласом, и как токмо его не называют…

Фон Визин перебил его:

– Словом: и в боярском роду родится выродок!

Екатерина Романовна, оглянувшись на злоречивого писателя, язвительно заметила:

– Но никто сие в лицо князю не молвит, все предпочитают обсуждать его за глаза.

– Что ж, так трусливы, выходит, окружающие его? – удивился ее сын.