Текст книги "Взаперти"

12 сентября

Проклятая бессонница. И дело уже не в мыслях. Очень хочу спать, но не могу. Пытаюсь, но не получается. Сколько это еще может продолжаться?

Это был сон. Я сбежала. Сумела освободиться от веревки на ногах и руках и выбила крышку. Затем закрыла ящик. С первого взгляда было незаметно, что крышка отошла от петель. Это хорошо. Прошло два года с момента похищения. Я изменилась до неузнаваемости. Походила на калеку. Старые раны заживали, но вскоре появлялись новые. Много времени я открывала железную дверь наружу. У меня была с собой шпилька, вот только все оказалась не так просто, как в фильмах. Я крутила ее в разные стороны, проверяла, не поддалась ли дверь. А потом услышала, как они приближаются.

Было очень страшно. Всегда, когда мне снился плохой сон, я просыпалась. И всегда разными способами. В этот раз я зажмурилась и протерла руками глаза. Меньше секунды не могла понять, где я и отчего так сильно болят кончики пальцев. Смятение прошло, а вот боль осталась. Я не могла увидеть, как выглядят руки и что вызвало такую боль.

О нет! Господи, помоги мне! Лучше умереть, чем такое испытывать. Мне кажется, боль такая же, как при вырывании. Я задерживаю дыхание. Все. С меня хватит терпеть такое… Не дышу уже десять секунд. Вдох. Нет, не могу. Не хватает воли и смелости. Как бы я ни хотела умереть, я не смогу это сделать.

Мне очень стыдно. Так уронить себя. Вместо того чтобы что-то придумать, планы побега, пусть даже абсурдные. Вместо того чтобы проявить терпение и силу воли и ждать, я думаю о самоубийстве. Жизнь – штука переменчивая. Не факт, конечно, но что, если они уже продвинулись в расследовании и сегодня-завтра спасут меня? Надежда умирает последней. А пока она жива, – жива и я.

Пробую опять уснуть. Будет плохо, если мне приснится продолжение кошмара. Боль в руках стихла сама по себе. Потому что я не знала, как ее облегчить. Отсутствие ногтей – серьезная рана, которую самостоятельно вылечить вряд ли получится. Стоит обратиться в врачу. Так я сделаю, как только выберусь. Проверюсь полностью.

Я никогда прежде не любила врачей. Все эти походы в больницу, бесконечные очереди, злые доктора. На самом деле не все злые, но это не отменяет моей нелюбви к ним. Сейчас же иной случай.

Я уснула. Не знаю, сколько сейчас времени, но спать больше не хочется. Вот оно, что пугает меня больше многих других обстоятельств, я не знаю, сколько времени. Я дезориентирована. Дату я примерно прикинула, но по ощущениям, минимум на два дня больше.

А что, если пообещать Каннибалу и Горгоне, что я их не сдам, если они отпустят меня сейчас? Не как в тот раз, когда я тихо промямлила себе под нос. Я дам честное слово, поклянусь, чем только возможно поклясться, и буду настаивать на своем, что бы они ни говорили. Но не стоит отрицать, что я могу их разозлить. А учитывая их неуравновешенность, это может плохо кончиться.

Этот вариант довольно рискованный. Они вполне могут мне не поверить. Даже не могут, должны не поверить. Любой бы не поверил. А если так, тогда стоит направить их на путь истинный. Постепенно, когда они дружелюбно настроены, начать говорить с ними. И не умолять, чтобы они меня отпустили, а именно объяснить, что то, что они делают, – неправильно и недопустимо.

С этого дня я начну действовать. Если вариант с побегом пока невозможен, надо пробиваться насквозь.

Продумав план действий и что я им скажу, мне стало чуть легче. Я не хотела, чтоб они пришли. Еще одну пытку я не выдержу. Не знаю, согласилась бы я, скажи они мне, что отпустят меня сразу после того, как на ногах не останется ни одного ногтя. Я умру, если придется терпеть еще и это.

Я мечтаю о том, чтобы мне позволили прогуляться по улице. Пусть со связанными руками и заклеенным ртом. Мне кажется, что я не чувствую ног. Нужна хоть какая-то физическая нагрузка. А иначе, боюсь, я разучусь ходить. Или заболею. Многие болеют от отсутствия физкультуры.

По правде, дело даже не в этом. Все, что мне нужно, – это свежий воздух. В подвале воздуху неоткуда взяться. Тут нет окон и дверь постоянно закрыта. А в ящике и того хуже. Дыры не спасают. Если я не убьюсь сама, меня убьет нехватка воздуха.

Как там мама с папой? Как брат? Вот опять – неизвестность. Не хочу заставлять их волноваться. Тем самым я причиняю им боль.

Не могу больше тут находиться. Меня давит со всех сторон. Хочется пить и есть. Я постоянно думаю о тех временах, проведенных на воле. Даже работа, в то время ужасно докучавшая мне, теперь казалась восхитительной и желанной. Что угодно, лишь бы не было так скучно. Кроме мыслей, я ничего не могу делать. Не могу даже ударить по крышке ящика. Лишь двигаю стопами ног, чтобы разгонять застывшую кровь, и все. Ноги связаны в области коленей, что усложняет задачу в движениях.

У меня уже не осталось воспоминаний, которые я могу обсудить сама с собой. Посмеяться, какой я раньше была глупышкой, или, наоборот, с достоинством вышла из какой-либо ситуации.

Мое самое раннее воспоминание, когда мне было где-то два годика. Именно годика, не года. Я сидела на полу в гостиной и собирала пирамиду из кубиков. Собрала большую пирамиду, а потом ее разрушила.

Не понимаю, как можно быть такими бесчувственными.

Каннибал и Горгона, я их терпеть не могу. За три дня… или больше? Они принесли мне столько боли, сколько я не испытывала за всю свою жизнь. Своим присутствием делают мне плохо и отсутствием тоже. Когда их нет, я лежу совершенно одна в темном пространстве. Не сказать, что изнемогаю от нехватки воды, но, безусловно, жажда присутствует. К счастью, не сильно ощутимая. Порой, уйдя в себя, забываю про это. А только вспомню, она ощущается сильнее, чем было прежде. Самовнушение?

Я скоро похудею, если буду питаться через день. Но в этом есть и плюс. Не назову себя толстой, да и полной, лишь отдаленно. Диета мне не повредит.

О боже, я странно себя веду. Ищу хорошее в плохом. Что они со мной делают?! Я меняюсь. Нет слов, чтобы описать, как я их ненавижу. Всех ругательств на них мало. Так, ладно. Когда они придут, я должна быть терпеливой и дружелюбной. Это сложно. Я плохая актриса, но я попробую. Сегодня они вряд ли придут, а вот завтра…

Мне плохо. Меня, похоже, тошнит. От недостатка воздуха или от запаха. Неважно. Не хочу захлебнуться. Кажется, полегчало. Противно, конечно, глотать все обратно, но что ж делать. Нет, опять подступает. Когда же это закончится?

Закончилось. Наконец-то все хорошо.

13 сентября

Вчера сразу после приступа рвоты меня начало клонить в сон. Ночью я часто просыпалась. Меня охватывал страх замкнутого пространства. До того момента этого не происходило никогда. Совершенно внезапное чувство – и такое сильное, что я чуть не впала в истерику. Я плакала, костяшками пальцев стучала по крышке. Надеялась, что хоть кто-нибудь услышит. Из головы вылетело, что это невозможно. Я словно цеплялась за луч надежды, давно уже ускользнувший от меня, но я никак не могла с этим смириться.

В детстве у меня была любимая игрушка. Я ела с ней, ложилась спать с ней, даже в туалет ходила с ней. Без нее я не могла уснуть. Она, кстати, до сих пор лежит у меня дома. И чтобы не запаниковать, я успокаивалась, думая о ней. Я представила, что она лежит рядом со мной и я ее обнимаю. В моем положении все способы хороши. Кроме мыслей и воспоминаний о знакомых людях, со мной не было никого. Воспоминания действовали как успокоительное.

В полной тишине я слышала свое дыхание. Которое из тяжелого и прерывистого переходило в размеренное и спокойное. Я не думала о нынешнем положении, не думала о ящике. Я находилась дома. Лежала на кровати, укрывшись одеялом. Очередной скучный день подошел к концу, и завтра все начнется сначала. Путешествие закончилось, а что меня похитили, – оказалось сном. Самым простым сном, что забудется через неделю. Я лежу и засыпаю.

Но уже утро. Ума не приложу, в скольких километров от этого места находится мой дом, да и родной город. Это хуже тюрьмы. Огромную муку мне приносит скука. И вот я снова молюсь.

Господи, помоги. Сделай так, чтобы меня нашли как можно скорее!

Снова бесконечные «пожалуйста». Бога не существует. Это я знаю наверняка. Если бы Он и существовал, Он бы не допустил такого. Не допустил такой ужасной несправедливости. Но раз Ему не удалось это предотвратить, Он мог бы сделать так, чтобы на Горгону упал шкаф или она отхватила бы себе руку ножом, пока резала мясо. А Каннибал бы попал в аварию. Столкнулся бы с другой машиной и умер, либо его собьют, пока он будет переходить дорогу. Да что угодно, мне непринципиально. Пусть упадет со стула и сломает себе шею.

Нельзя быть таким жестоким. В мире должна быть справедливость, малейшая, но должна. И Бог обязан мне помочь. Если я их не первая жертва, то Он обязан остановить эти похищения. Каннибал и Горгона заслуживают наказания. Сурового наказания. И я им его устрою, когда выберусь.

Что там такое? Они идут. Я слышу, как открылась первая дверь, их шаги достигли второй двери и сейчас поворачивался ключ. Мне надо успокоиться. Никакой ненависти. Люди не становятся убийцами просто так. Может, у них было тяжелое детство, настолько тяжелое, что я даже не догадываюсь. Поговорю с ними. Постараюсь направить их на путь истинный, убедить, что поступать так, как поступают они, – неправильно.

Надеюсь, мне подвернется такая возможность.

Я испытываю смешанные чувства. Вроде и радостно, что я могу поесть и подышать относительно свежим воздухом. Во всяком случае, лучше, чем в ящике. И я сяду. Не буду лежать минимум пятнадцать минут.

Сегодня они пришли ни с чем. Не было тех плоскогубцев, но и еды тоже не было. Это не могло не настораживать. Они что-то задумали. Вероятнее всего, что-то такое же мерзкое, что было в прошлый раз.

Я оказалась права. Второй раз.

Они вежливо… вежливо! Сказали, что им надо заняться моими волосами. Я опешила. Пронеслись тысячи вариантов развития событий. Самый очевидный был: они хотят вырвать мне волосы. Неважно, по одному или прядями. Это будет своеобразной пыткой. Они любят такое.

Неприятное ощущение, когда выдираешь один волос, и я не представляла, что испытаю, когда лишусь пряди.

Они сказали, что после процедуры дадут мне полноценный обед. И улыбнулись. Меня испугала эта улыбка. Испугали и мысли о последствиях. Да, я поем, но это лишь ничтожная малость по сравнению с тем, чем мне придется заплатить. Я не согласна.

Жертвую слишком многим.

Я делала все, на что была способна в этот миг. Мычать – вроде как громко и извиваться. Со стороны я наверняка выгляжу глупо. Ни один человек в мире – если только ему не приходилось быть связанным – не может представить себе, как сложно двигаться.

Мне хотелось заорать. Очень громко, чтобы у них лопнули перепонки и чтобы меня услышали. И неспроста. Я ожидала, что мои попытки не приведут ни к чему. Силой ничего не сделаешь, нужна хитрость. Если смотреть правде в глаза, сопротивлениями я вызываю у Горгоны и Каннибала еще большую ненависть и желание причинить мне боль.

Потому что сейчас Каннибал меня ударил так, что в глазах потемнело. Мне показалось, что на секунду-другую я потеряла сознание. Но скорее всего, это шок. Когда я очнулась, они продолжали стоять надо мной. Они ничего со мной не сделали, просто ждали.

Им нравится делать людям больно. А любые попытки сопротивления приводят к еще большей боли. Я позволила им сделать это. Чем раньше они сделают что хотят, тем раньше уйдут. Странная логика, но в моем положении имеет место быть.

Они вырывали волосы прядями и очень медленно. Издеваются. Им нравится наблюдать за испытывающим боль человеком. А мне хотелось визжать от боли. По моим щекам ползли ручейки слез. Это была другая боль, не такая, как при вырывании ногтей, в ней были свои прелести. У меня дрожали пальцы. Голова горела в том месте, которое только что лишилось волос. Противно слышать звук рвущейся ткани у себя над ухом. Меня закручивал смерч боли, огромный и ужасный. Я и не подозревала, что на свете существует такая пытка.

В этот момент я пожалела, что очнулась так скоро. А могла бы все еще летать в темной пустоте и очнуться уже после всего, что сейчас происходит.

К счастью, ничто не длится вечно. Я соглашусь, сеанс был долгим, даже слишком долгим. Мне кажется, что на голове больше не осталось волос. Я рыдала от пережитого страха и боли. Но при этом испытывала облегчение. Наконец, все закончилось. У меня не осталось сил. Хочется лечь и забыться вечным сном.

Каннибал и Горгона мрачно смотрели на меня. Внутренне я напряглась, словно за этим должно последовать еще что-то более неприятное. Сказали, что через пятнадцать минут принесут мне еду.

И вот опять я лежу в деревянном ящике. Подушки из волос у меня больше нет. Это приносило ужасные неудобства.

Просто приму это как должное.

Пятнадцать минут тянулись бесконечно долго. Все думала о еде. Думала о том, что мне пришлось заплатить за обычный прием пищи.

Я вспоминаю, как каждую субботу играла своему брату. Он не понимал мою измененную музыку, но не высказывался вслух. Ему нравилось, я это знаю, но он ее не понимал. То же самое, как слушаешь иностранную песню, тебе нравится мотив, но ты не понимаешь, о чем она. Мне было приятно слышать, как он без лести нахваливает то, что только что прослушал. В общем, тогда во мне заговорило тщеславие.

Они пришли. Прервали цепочку мыслей, для того чтобы опять сделать что-то плохое. Но нет, все плохое, что должно было произойти сегодня, уже произошло. Я это чувствовала. Перевоспитание, которым я собиралась начать заниматься, вряд ли усугубит ситуацию. Девяносто из ста, что не оставит никого следа в мозгу Каннибала и Горгоны, но остается десять. Я заставлю их прислушаться.

Я села. Они развязали мне руки и отклеили пластырь. Я вдохнула воздух ртом и облизала губы. Мне надо почистить зубы. Столько часов, проведенных с закрытым ртом, дают неприятное ощущение на верхнем и нижнем небе. Я держала в руках тарелку с супом. Говорить пока не спешила. Вначале следовало съесть чуть больше половины. Чтоб, если я их разозлю и они уйдут, я была более-менее сыта.

Ела я медленно, превозмогая желание съесть все за пять минут. Суп показался мне вкусным. И в нем было мясо. Как я мечтала о мясе! Периодически отпивала воду из стакана. Как могла оттягивала момент, когда мне придется с ними заговорить. Страшно. Они очень хитры. Невероятно предусмотрительны. Застрахованы от любых случайностей. Они сильны. А я… а я… даже не знаю, кто я теперь. Изуродованная девушка?

Вот супа в тарелке осталось на три ложки. Я начала говорить. Сказала то же самое, что и вчера, но громче и тверже. Аж два раза дала им честное слово, что никому ничего не скажу. Потом добавила, что жизнь в заточении – это не жизнь. Много раз встречалась эта фраза в книгах, и я непонятно почему решила, что она окажет влияние на Каннибала и Горгону. Какая польза от того, что они меня убьют? Удовольствие? Ни один человек не убивает из удовольствия. Причина у всех одна. Я помогу им ее решить. Только пусть развяжут и не будут больше издеваться. Для начала хватит и этого.

Они ничего не сказали, словно и не слышали. Они не рассердились, не забрали еду. Продолжали стоять и ждать, пока я доем. Странные все-таки люди.

Говорю: «Вы согласны?»

А они молчат. И как мне это расценивать? Но думаю, попытка провалена. В моем случае молчание не равно согласию. Если они будут и дальше не реагировать на меня, план перевоспитать их, со всеми его этапами – провален. Нужна обратная связь. Хоть какая-то, даже отрицательная.

Суп кончился. Воду я выпила всю. Не сразу, а растягивая ее. Пока они занимались руками, я попробовала еще раз. В этот раз решила давить угрозами. Если они меня не отпустят, рано или поздно их найдет власть. И тогда уж тюрьмы им не избежать. Лет десять и дольше, если до меня были еще жертвы.

Ничего. Никакой реакции. Они будто и не люди вовсе. А манекены, у которых не кожа, а пластик. Безэмоциональные, бесчувственные создания.

Меня снова заперли. Я посмотрела. Четыре щеколды: две у ног, две над головой. Ну и, конечно же, замок. Ключ в кармане у Каннибала, такой старый и железный. Эта информация может оказаться полезной. Я все решила. Не стоит ставить крест на побеге и на их перевоспитании. Стоит пробовать все. Возможно, внутри они не такие, как снаружи. Бывают люди, у которых безразличное лицо, в то время как в голове происходит всякое. Внешность ничего не решает. Буду надеяться, что психологически они не так уродливы.

Все, что я сегодня сказала им, – наверняка не зря. Мои слова должны оставить хоть какие-то плоды. Запечатлеться в их памяти. Потому что иначе никак.

Мне ненавистно осознавать то, во что они меня превратили. Моя внешность, без всяких сомнений, вызывает слезы. Я думаю, что все дни, проведенные в заточении, я выгляжу печальной. Но на самом деле печали я не чувствую. Злой я себя не считаю, но теперь от моих прежних чувств остались только ярость и ненависть. Они в этом виноваты. Это их рук дело. Мне кажется, что я становлюсь похожа на них.

Есть такая поговорка: что ни делается – все к лучшему. Не знаю, почему она вдруг вспомнилась. Так вот, не вижу ничего, что может перебить воспоминание о днях, проведенных в заточении.

14 сентября

Интересно, что происходит за пределами моего крошечного мирка? Меня вообще ищут? В одном я не сомневаюсь: меня уже объявили в розыск. Родители бы забеспокоились, что я не звонила им уже… шесть дней? Ну вроде так.

Сколько людей пропало и не были найдено за последние пятьдесят лет! В конце концов большинство из них провозглашали мертвыми. Потому что поиск (хороший поиск) длится в среднем неделю – максимум месяц. Далее у полиции просто заканчивается терпение. Само собой, доказательств нет либо их недостаточно, свидетелей нет, есть ли смысл продолжать расследование? В конце концов всех объявляют мертвыми, даже если человек все еще жив. Так будет и со мной, если я не придумаю, как сбежать.

Одна моя часть – жалкая девушка, нуждающаяся в поддержке. Она смирилась с тем, что у нее не получится выбраться. Она хочет объявить голодовку, чтобы в скором времени умереть и больше не испытывать боли. Другая часть – смелая девушка, которая верит в лучшее. Она любит жить, и, каким бы плачевным ни было положение, она будет искать выход, думать, что-то делать.

Во мне отчаянно борются эти две личности. Пока побеждает вторая. Потому что умирать я не готова. И к тому же голодовка – тоже какая-никакая боль. Следовало еще пожить и подумать.

А что, если заключить с ними сделку? Например, до двадцать пятого сентября я буду полностью в их власти. Собственно, как и сейчас. Я позволю им сделать все, что захотят, не буду сопротивляться. Но взамен они должны меня отпустить.

Все. Больше не могу думать об этом. Голова разрывается при мыслях о плохом.

Помню, два года назад ездила с друзьями на море. Прекрасная выдалась поездка. Два дня на машине туда и два дня обратно. Нас было пять человек. Двое сидели спереди, и трое кое-как умещались сзади. Те, кто спереди, те по очереди водили машину. Я была одной из них. Это было весело, несмотря на долгие часы, проведенные за рулем. Вторым водителем был Ч. Л. Не хочу вспоминать его имя. Мы с ним менялись каждые пять часов. Но в основном он управлял утром и днем, а я ночью. Так уж повелось.

В общем, мы устраивали караоке. Пели параллельно с играющей песней. Первую половину ночи ехали, вторую спали. Я останавливала машину на обочине часам к четырем, к тому времени все спали, и ложилась сама.

Та поездка отразилась на моей жизни. Я вспоминаю ее по много раз. Море, оно было восхитительным. Этот запах юга, песка и морской соли. Никогда мне не надоест плавать в море. Оно не было холодным, но и теплым тоже. Месяц мы провели в том городе. И пусть гостиница была дешевой, номера оправдывали стоимость, в ней мы только ночевали. Новый день – новое приключение. Так грустно было уезжать оттуда. Хоть останься там одна еще на месяц, а обратно с такси на такси. Они стали меня уговаривать. Я поддалась и поехала с ними. Не то чтоб сильно жалела, но, естественно, скучала.

Ну вот, во мне опять заговорила тоска по всему пройденному. И я вновь живу в прошлом. Но не в том прошлом, когда все было плохо и в котором за одним неудачным событием следовало другое, совсем нет. В хорошем прошлом. Всем неудачам нет места в памяти, ты стараешься их скорее забыть и никогда не вспоминать. Из всего плохого выделяешь менее плохое, которое на контрасте с пережитым кажется хорошим.

Сегодня – четырнадцатое сентября. Четырнадцатое? Жаль, что у меня нет мелка, я бы рисовала на стене палочки, как в тюрьмах, и отмечала бы, сколько прошло дней. А иначе я могу и перепутать. Вдруг сегодня вообще не четырнадцатое, а двадцатое. Не думаю, что сейчас это имеет смысл.

Через несколько часов меня ждет еще одна пытка. Как чувствовала, что это произойдет именно сегодня. Но что «это», предположить не могу. И не буду. Когда не знаешь, чего ожидать, легче переносить происходящее. Поскольку, когда знаешь, ты думаешь об этом не переставая, представляешь, что тебя ждет, и от этого боишься еще больше. Так было всегда.

Они пришли с зажигалкой, сняли с меня обувь. Нетрудно было догадаться, что произойдет дальше. Я дала себе слово, что буду держаться до последнего. Когда-нибудь у них кончатся идеи для пыток, и тогда им ничего не останется, как меня отпустить. Или убить. Но это уже другой разговор.

Они поднесли зажигалку с действующим огнем к подошве левой ноги. Ноги они развязывать не стали, так что я не могла даже согнуть их в коленях и отстраниться от огня. Ступней двигать было крайне опасно. Я могла напороться на огонь. Единственное, что я сделала, это как можно сильнее выпрямила ее на себя.

Жар обжигал пятку. Думаю, максимальное расстояние от огня до кожи было несколько миллиметров. Но ощущение говорили обратное. Мою ногу словно подожгли. Так больно! Даже больнее, чем когда мне вырывали ногти. Чувствую себя мученицей из Средневековья. Меня сжигают на костре. Пока огонь несильный, но уже стал задевать ноги. А учитывая то, что я лежала, ящик не позволял даже мотать головой, мол – прекратите, мне больно. Плакала и стонала. Стонала и мычала. Я смогу после такого ходить? Наверное, в ближайший месяц нет.

Темнота. Что произошло? Притупившаяся боль постепенно набирала обороты. Поначалу я подумала, что лежу в кровати, высунув ноги из-под одеяла. А моя кошка то ли царапала ступни, то ли терлась об них. Странно, что мне пришло это в голову, ведь кошки у меня отродясь не было.

Это все от боли. Не могу здраво мыслить. Вообще мыслить не могу. В голове боль и туман. Один раз я уже потеряла сознание.

Они закончили с левой ногой. Ужас. Эти ощущения неописуемы. Боль исходит от ног и распространяется по всему телу. Отдается пульсацией в мозгу. Это явно не ожог первых двух степеней. Третья. Это такой ожог, что обугливается кожа.

И вновь темнота. Открыла глаза я, когда лежала в закрытом гробу. Не могу точно определить, сколько времени провела в отключке. Ощущения ничего мне не говорят. Но одно я знаю наверняка: я не смогу нормально ходить долгое время. У меня нет волдырей на ступнях, у меня там чернота. А даже хорошо, что я не могу видеть свои ноги. Я слабонервная. Меня трясет от вида шрама, а что уж говорить о волдырях при ожогах.

Теперь ящик пропах гарью, это заглушало запах мочи, бесполезной боли, страха и истерзанной плоти.

Когда-то я слышала, что нельзя жалеть себя. Как только начнешь жалеть, жизнь превратится в бесконечный кошмар. Может, оно и так. Правда, сейчас мне себя настолько жалко, насколько не было жалко никогда. Бог занят своими делами, и Он даже не знает о том, что происходит со мной. Я одна в этом огромном мире. И мне не поможет никто, кроме меня самой. Невероятно простая истина.

Я плачу. На сей раз не от боли. А от всего, от всего, что со мной происходит и будет происходить. Какая бы ужасная ситуация ни была, я считаю, что хуже теперешнего быть не может, – я не решусь на самоубийство. Морально я не могу.

Интересно, сколько потребуется времени, чтобы ожоги полностью зажили? И заживут ли они вообще? Буду надеяться на лучшее. Ясно сразу – с такими травмами я физически не смогу сбежать! Естественно, я не отрицаю – чем дальше, тем хуже. Быть может, я убегу, вот только через какие мучения мне придется пройти.

Они пришли с едой. Спросили, как у меня дела. Сволочи. Я заставила их ждать ну очень долго. Наверное – час. Весьма медленно пережевывала еду, глотала. Воду отхлебывала из стакана, немного ждала и снова. Самой надоело. Постоянно ждала, что они не выдержат и разозлятся. Хотя… не этого ли я добивалась?

В общем, я доела. Растягивать еду до такой степени, что она успела остыть, стоило мне нервов. А вот Каннибалу и Горгоне, похоже, все равно. Я их не понимаю. Люди с железными нервами, которым нравится издеваться, но при этом они не питают ни одной интимной мысли, хотя, наверное, это и к лучшему.

Сегодня я решила ничего им не говорить. Главным образом потому, что все, что хотела, я сказала вчера. Можно было давить на жалость. Но и без того понятно, что эти люди не чувствуют жалости.

Уже вечер. Зачем-то я решила помолиться. Видимо, надеялась, что, если долго и часто взывать к Богу, Он услышит.

Я объяснила Ему, что со мной произошло и что я вынуждена терпеть здесь взаперти. Объяснила серьезность моего положения. Сказала о том, что они со мной сделали. Словом, вспомнила все плохое. Думала об этом со всей душой, с сердцем, а главное – с надеждой. Я не говорила о них ничегошеньки плохого, потому что Бог мог неправильно расценить мои намерения. Только обо мне и только правду. Я попросила помощи, пусть и небольшой. Так что теперь остается ждать. Жить, как-то терпеть это все.