Текст книги "Время небытия"

***

В следующую пятницу Анна задержалась на работе допоздна, они готовили к печати новый роман известного писателя. Она вызвала такси до дома, но, выходя на улицу к ожидавшей ее машине, увидела Себастьяна. Тот стоял на другой стороне улицы, прислонившись к стойке с газетами, и ждал ее. Анна перешла дорогу.

– Давно ждешь меня?

– Да, – улыбнулся он. – Обычно люди заканчивают рабочий день в семь вечера, а сейчас на часах почти десять. Но я так рад тебя видеть, что уже не помню, как провел в ожидании эти часы.

– Ты поедешь со мной ужинать?

– Да, конечно, – кивнул он, и повел ее к припаркованному неподалеку авто.

За ужином он внимательно изучал ее лицо. Потом, решившись, протянул ей небольшой конверт.

– Я хочу сделать тебе небольшой сюрприз, – наконец сказал он. – Надеюсь, ты не будешь против.

В конверте лежали два билета в Рим.

– Конечно же, я не против! Когда мы вылетаем? – весело спросила Анна.

– Через три часа, – улыбнулся он, – заедем за твоим паспортом и сразу поедем в аэропорт.

В самолете Анна крепко спала, свернувшись на сиденье, а утром они направились гулять по старинным римским улочкам.

– Я так давно не была в Риме, – восторженно говорила Анна, – а теперь приехала в этот вечный город, как мне кажется, очень вовремя. Почему ты решил привезти меня сюда, Себ?

– Тебе опять чудятся заговоры на крови? – улыбался он вместо ответа, и они шли дальше, вдоль по виа Венето, сквозь толпы восторженных туристов, по пути сворачивая в узкие улочки, чтобы окунуть руку в древний фонтан, возвышавшийся за углом, или зайти в случайно попавшуюся им на пути католическую церковь и вдыхать священную тишину, или войти под своды Пантеона и всей кожей ощущать течение истории, ощущать на своем лице ласковые лучи солнца, проникающие сквозь купол. Рим был пропитан духом самого времени, и ни благозвучный северный диалект, ни туристы, непрестанно выражающие восторг от окружающего их великолепия, не могли поколебать его спокойствие в вечности.

Вечером они ужинали в ресторане напротив Колизея. Анна задумчиво разглядывала руины, пострадавшие от времени, но все также гордо стремящиеся к бездонному небу.

– Время утекает безвозвратно, – повторяла она слова, сказанные ею однажды в Мексике, – есть ли свидетели могущества империи, тех времен, когда Колизей еще был ареной для сражений, а не молчаливым памятником ушедших эпох?

– Я не встречал таких, – качал головой Себастьян. – Но думаю, они еще существуют на земле. Мы не можем их почувствовать, потому что мы для них слишком молоды, и они надежно прячут от нас свои мысли и сам факт своего существования.

– А тот древний вампир, обративший вас обоих?

– Робеспьер? – усмехался Себастьян. – Нет, ему было не больше трехсот лет, когда мы встретились. Он слишком молод для страниц этой истории.

Они вышли на улицу после ужина.

– Пойдем, – увлекал ее за собой вампир, – прогуляемся в одиночестве по Колизею.

Они зашли внутрь огромного атриума, где они были в полном одиночестве.

– Как тихо. – сказала Анна. – И камни молчат. – Она гладила ладонью древние камни, помнившие историю двух тысячелетий, в надежде, что они откроют ей свои тайны. Но камни хранили безмолвие.

– Ты всегда хочешь проникнуть в суть вещей, – тихо сказал Себастьян, обнимая ее и ведя наверх, на самый верхний уровень.

– Разве доступ туда не закрыт? – удивлялась Анна.

– Только не для нас, – загадочно улыбался вампир.

Они вышли наверх, и у Анны захватило дух от открывшейся перед ней панорамы. Прямо под ногами простирался Рим, соборы возвышались на холмах в своем молчаливом великолепии, каменные крыши соперничали по высоте с вечнозелеными кронами вековых деревьев, огни фонарей подсвечивали длинные узкие улицы, темной полосой между ними извивалась река. А сзади их окружал Колизей, вся его необъятная и невероятно гармоничная громада с амфитеатрами и подземными лабиринтами, помнившая подвиги и преступления и молчавшая о них в вечной тишине.

– Тебе здесь нравится? – спросил Себастьян.

Анна кивнула, не в силах вымолвить ни слова от волнения, охватившего ее. Как никогда, она чувствовала, что хочет стать частью истории мира, шагать сквозь века, быть современником всех потрясений и переворотов.

– Я так хочу стать бессмертной, – наконец вымолвила она. – Я хочу быть частью истории.

Себастьян кивнул. – Давай переедем в Париж. Там я постоянно буду рядом с тобой и смогу завершить твое превращение.

Анна внимательно смотрела на него, обдумывая его предложение.

– Ты ведь давно это придумал? – спросила она. – И давно все решил? Почему ты хочешь увезти меня с собой?

Себастьян смотрел в ее глаза. Он обнимал ее, и их теплое дыхание перемешивалось в прохладном воздухе ночи.

– Потому что я люблю тебя, – наконец ответил он. И почувствовал огромное облегчение, наконец вымолвив признание.

Анна опустила глаза. – Себастьян… – вздохнула она. – Конечно же, я готова поехать с тобой в Париж. Но взамен ты должен обещать мне, что будешь пить мою кровь. Я чувствую, что я переполнена, мой разум взрывается от ярких образов, которые показывает мне твоя сущность, она меняет меня, мое тело и мой мозг, но ты должен пить мою кровь. Сделай же это, и я смогу полюбить тебя.

Пальцы Себастьяна спустились к ее шее, поглаживая тонкую кожу. Его взволновало собственное признание, кончики пальцев слегка подрагивали, он не решался начать. Анна зарылась лицом в его рубашку и ждала.

Себастьян склонился к ее шее и поцеловал ее. Потом осторожно прокусил клыками кожу и вену под ней – и мир снова взорвался для Анны миллиардами ярких красок, увлекая за собой в пустоту вечности. Ее кровь перетекала в вампира, опустошая ее смертное тело, унося с собой остатки воли. Пока он пил кровь, он был ее господином, подчиняя себе, а взамен даря невыносимое наслаждение. Она тихо застонала, не приходя в себя, и взяла в руки его запястье. Они пили кровь друг друга, медленно, нежно, чтобы не причинить боли, страстно, чувствуя, как их души сливаются в едином порыве, замирая в мгновении вечности. Себастьян остановился, поднял лицо девушки и заглянул в ее глаза.

– Ты этого хотела?

– Да. – прошептала Анна.

Так они простояли, сжимая друг друга в объятьях, до самого рассвета.

***

На следующий день они вернулись в Москву. Себастьян улетал обратно в Париж, подготовить свой дом к приезду девушки и увезти ее с собой через неделю. Анна ждала путешествия и боялась его, боялась уезжать далеко от того города, где она встретила Александра.

– Себастьян, – вздыхала она, собирая вещи, – знаешь ли ты о моих сомнениях, чувствуешь ли, что он до сих пор живет в моем сердце? Помоги мне забыть его образ, обратить свой взор в будущее и быть счастливой рядом с тобой. Пусть это будет путешествие в одну сторону, пусть мне не придется возвращаться домой в сопровождении одних лишь разбитых надежд.

Всю неделю шли проливные дожди. Анна завершила все дела в этом городе, взяла бессрочный отпуск и попрощалась с подругами, мысленно отпуская их навсегда. Ночь перед путешествием она встретила на балконе своей квартиры, с бокалом красного вина в руке, готовая к переменам. Анна решительно отбросила свое прошлое, отпустила свою вечную спутницу тоску, забыла мучительное ожидание того, что должно было сбыться и никогда не сбудется – она была полностью готова к превращению. В ее жизни наконец появился смысл, пусть даже чуждый для всех остальных, и она была бесконечно благодарна Себастьяну за то, что тот встретил ее и не оставил на новом пути.

Анна так и не смогла уснуть в ту ночь. Завернувшись в теплый плед, она сидела на балконе, созерцая тьму, тишину которой прерывало только равномерное постукивание дождя по крыше. Дождь все шел и шел, и вместе с ним девушка отпускала свое прошлое. Теперь ей совсем не было грустно. Мысленно она уже была в Париже, бродила по его старинным улочкам, заглядывала во дворы, гладила встреченных на пути котов и угадывала будущее случайных прохожих.

На часах было около четырех утра, когда раздался звонок в дверь. Себастьян уже прилетел! – обрадовалась Анна и побежала открывать дверь.

Но на пороге ее дома стоял Александр. Он весь промок, дождь струился по длинным волосам, а грустные глаза пытливо смотрели на Анну.

– Здравствуй, – улыбнулся он. – Впустишь меня погреться?

– Я думала, вампиры не мерзнут, – фыркнула Анна, скрывая удивление и радость от внезапной встречи. – Не ожидала тебя здесь увидеть, но не могу же я оставить тебя погибать на улице от холода.

Она впустила его в дом. Александр снял длинный, насквозь промокший плащ и отправился в ванную комнату сушить волосы.

Анна снова укуталась в плед и ждала его на балконе. Он наконец пришел к ней, и долгожданное объяснение должно было наконец совершиться перед ее отъездом.

– Ты куда-то уезжаешь? – спросил Александр, остановившись в дверях.

– Да, я еду в Париж, – спокойно ответила Анна.

– И надолго?

– Не знаю, может быть, навсегда.

Александр смотрел на нее, потрясенный ее ответом.

– Я родился в Лондоне и прожил там первые тридцать лет своей жизни. Потом приехал в Париж, хотел задержаться там на неделю перед отбытием на Балканы, а остался на сто лет. Этот город по ночам всасывает людей, пропускает через свое кровожадное нутро и наутро выплевывает их вампирами. Полагаю, ты встретилась с Себастьяном именно в Париже?

– Так ты знаком с ним?

– Да, – горько усмехнулся Александр. – Я очень хорошо его знаю. Это я воспитал его для вечности.

– Значит, это не совпадение, – задумчиво пробормотала Анна. – Это ты был его наставником… Он много рассказывал о тебе. И теперь ты хочешь выполнить свое обещание, убить его за то, что он помог мне?

– Нет, – покачал головой вампир. – Вовсе нет. Я не зол на него, наоборот, даже благодарен ему за то, что именно он взял тебя под свою опеку.

– Зачем же ты пришел? – Анна внимательно смотрела на него.

Александр не отвел взгляда. Он сходил в комнату за стулом и сел напротив Анны.

– Я пришел посмотреть на тебя и убедиться, что с тобой все в порядке. Я только сегодня вернулся в Москву, ведь я надолго уезжал, Игорь рассказал мне все, и я немедленно отправился к тебе. Я-то был уверен, что оставил тебя человеком, – он снова горько усмехнулся, – а ты продолжила путь превращения.

– Себастьян поддержал меня на этом пути, а не бросил, как ты, – не выдержала Анна.

– Девочка моя, я прекрасно понимаю, как мой поступок выглядит со стороны, и не оправдываю себя. Все уже случилось, и мне остается только сожалеть, что меня не было рядом с тобой на этом пути. Знаешь, с тех пор, как мы обменялись кровью, я постоянно тебя чувствовал. Я знал, как ты страдала поначалу, как жажда крови бурлила в тебе, требуя новой подпитки, требуя перемен. После нашего прощания я приходил к твоему дому каждую ночь, каждую ночь я был в одном шаге от того, чтобы взбежать по лестнице, распахнуть дверь, войти и напоить тебя своей кровью. А потом больше никогда не отпускать.

– Почему же ты этого не сделал? – тихо спросила его Анна. Ее изумило это признание.

– Потому что я чувствовал, что жажда крови в тебе начинает отступать. Потому что я до сих пор уверен, что мы, вампиры, чудовища, и не желал для тебя этой участи. А потом… ты уехала, и связь нашей крови начала ослабевать. Ты вернулась, и я чувствовал тебя все хуже и хуже. Я думал, это потому что ты становишься обычным человеком, а на самом деле кровь Себа постепенно заменяла мою.

Он отвернулся и смотрел на дождь, чтобы скрыть свое разочарование.

– Зачем же ты пришел? – тихо повторила Анна. – После стольких месяцев, зачем ты вернулся?

Александр подошел к ней, присел перед ней на колени и взял ее руки в свои, преданно смотря ей в глаза.

– Скажи, ты сможешь меня простить?

– Я не знаю, – совсем тихо сказала Анна, отведя взгляд. – Ты опять причиняешь мне боль. Сначала ты оставил меня одну, а теперь как ни в чем не бывало приходишь сюда и просишь прощения.

– Я не мог не прийти, – возразил вампир. – После того, что я узнал, я должен был тебя увидеть. Я не в силах изменить прошлое, поэтому не буду вставать на вашем пути. Сейчас я прошу только простить меня. Потом уезжай в Париж с ним, а я уйду.

Анна молчала. Совсем недавно она ждала, что он придет, возьмет ее крови, а она отдастся ему, ни о чем не думая, не планируя, не загадывая. А сейчас он стоял перед ней на коленях и ничего не требовал взамен. Ее прощение… Но она не могла простить его за всю ту боль, что ей пришлось пережить. Она была готова любить его вечно, но простить – нет, никогда.

– Пожалуйста, уходи, – попросила она его. – Не мучай меня, не причиняй мне еще больше боли.

– Я уйду. Только ответь мне на один вопрос. Ты счастлива с ним?

– Я не знаю, – покачала головой Анна. – Но я надеюсь, что буду счастлива.

***

Ранним утром приехал Себастьян.

– У тебя недавно был вампир, – потянул он носом.

– Да, сюда приходил Александр, – ответила ему Анна, внимательно следя за его реакцией.

Себастьян невольно поморщился. – Его запах я узнал бы и через тысячу лет. Но зачем он приходил к тебе?

– Просил прощения, – улыбнулась Анна. – Я расскажу тебе все потом, а теперь давай собираться.

Ее чемоданы уже были упакованы и готовы к отъезду. Они отправились в аэропорт.

Небо наконец очистилось от туч и было ясным, а воздух неожиданно теплым и влажным. Казалось, весна снова вступает в свои права, опережая зиму и забыв про законы природы.

– Я привез тебе частицу Парижа, – улыбнулся в такси Себастьян и обнял девушку. – Там сейчас именно такая погода, поют птицы, радуясь теплу, и я сам так рад, что ты уезжаешь вместе со мной.

Он нежно смотрел на нее. – Обещаю тебе, что никогда тебя не обижу, никогда не причиню боли. Тебе будет хорошо со мной, вот увидишь.

– Я верю тебе, – кивнула Анна.

Они сели в самолет. Девушка устроилась у окна и всю дорогу неотрывно смотрела в окно. Четыре часа полета пролетели за один миг, она бездумно созерцала небо и землю сквозь просветы облаков. Себастьян понимал ее настроение и не мешал ей полностью погрузиться в себя.

Его парижский дом выходил фасадами на набережную, прямо перед окнами протекала Сена, а боковые фасады с уютными террасами смотрели прямо на собор Нотр-Дам-де-Пари. На первых двух этажах располагался антикварный магазин и склад товаров, на третьем и четвертом – жилые комнаты.

Они поднялись на четвертый этаж. Себастьян проводил девушку в ее спальню, в которой ей предстояло жить ближайшее время. По всей комнате стояли цветы, нежные белые розы и ярко-розовые магнолии, заполняя все пространство пьянящим ароматом. А в окно, выходящее на юг, ярко светило солнце, за тонкими белыми портьерами скрывалась небольшая терраса с резной решеткой и подвешенными на решетке корзинками с садовыми розами в горшках.

– Как здесь красиво! – вскричала Анна, подбегая к окну.

– Да, – улыбнулся вампир, – это самая лучшая комната в доме, и я очень рад, что она тебе нравится.

– А где живешь ты сам?

– Этажом ниже. Я занимаю весь третий этаж, тебе же уступаю четвертый. Здесь есть все, спальня, гостиная, туалетные комнаты и кухня. Ты будешь чувствовать себя здесь в полной независимости, можешь проводить время как тебе вздумается, не выходить из дому и даже не пускать меня сюда. – рассмеялся он.

– И что, здесь никто не жил до меня?

– Этот этаж пустовал сто лет.

– А кто занимал его раньше? – не унималась Анна.

– Александр, – он отвернулся. – До этого здесь жил Александр.

Себастьян пригласил ее пить чай в свою гостиную.

– А теперь расскажи мне, зачем он приходил к тебе? – спросил он, наливая чай в чашку для Анны.

– Сначала скажи мне, – Анна на минуту задумалась. – Тогда на мосту Нотр-Дам ты подошел ко мне именно потому, что почувствовал его запах?

– Да, – кивнул Себастьян. – Мы не виделись сто лет, и я был поражен, вновь почувствовав его присутствие в Париже. Но вместо него я встретил тебя.

– Вчера он пришел, потому что узнал о моем скором превращении. Он просил прощения, но я не могу его простить, слишком много боли он мне причинил, и она до сих пор живет во мне… – Анна вздрогнула перед лицом внезапно нахлынувшей печали.

– А он и правда считает себя чудовищем. То, как он поступил с тобой, идеально вписывается в его картину мира, ведь он поклялся больше никогда не вмешиваться в человеческие жизни и не превращать людей в вампиров.

– Этому есть причина?

– Моя невеста Анжела. Пришла пора рассказать тебе все до конца.

Себастьян встал и подошел к окну. Минуту он молчал, а потом начал свой рассказ.

– События столетней давности так ясно всплывают перед моими глазами, словно это все произошло всего лишь вчера. В период моего превращения я пригласил Александра жить в моем доме, он принял приглашение и помогал мне, став моим другом, посвящая меня в свои бессмертные тайны. Он рассказывал мне о себе, о том времени, когда он жил в Лондоне и занимался просветительской деятельностью, чуждой тому кругу, к которому он по праву принадлежал с рождения. Отпрыск старинного дворянского рода, он выбрал для себя иную судьбу и жестоко поплатился за это. Его сделал вампиром Робеспьер, выродок извращенной и жестокой иезуитской этики Средневековья. Робеспьер – это его альтер-эго, не настоящее имя, он принял его во времена Великой Французской революции, возглавив ряды жестоких палачей, на баррикадах, на площадях массовых казней, провозглашая кровавое буйство толпы и черни. Александр остался в Париже после превращения, рядом с Робеспьером, чтобы встать в ряды его противников и помешать его кровавому террору, здесь же и встретил меня. В ответ на его воспоминания о прошлом я делился с ним своими переживаниями, страхами перед будущим. Центральное место в них занимала Анжела, которая тоже хотела стать вампиром, но которая, увы, отторгала нашу кровь. Александр предупредил меня, что единственный путь ее превращения – путь через невыносимую боль, тот путь, которым прошел он сам. Еще он был уверен, что только он сможет инициировать ее, так как моя кровь была еще слишком слаба, а мое тело не выдержало бы подобной экзекуции.

– Еще Робеспьер мог бы инициировать ее, – грустно улыбался тогда Александр, – но мы не позволим ему это сделать. Я предпочту сам причинить ей боль, и клянусь, это будет мой последний ребенок.

Мои дети, – так он шутливо называл нас, и немалая толика горечи была в его словах. Он учил меня всему, что знал. До встречи с ним я был типичным для того времени высокородным аристократом, любившим вино и пьяные драки, неизбежно поступившим бы в ряды офицеров французской армии через год–другой. Александр изменил мой взгляд на мир, давал мне читать лучшие книги нашего времени, учил всемирной истории и гуманизму. Он был уверен, что зачатки любви к знаниям во мне были всегда, просто до него некому было их развить.

Потому он всегда считал себя чудовищем, – помолчав, сказал Себастьян, – что для него его роль в жизни, мировой истории, культуре, противоестественна, он паразит, который со стороны наблюдает за развитием человечества и не может стать активным участником истории.

– Почему же? – возразила Анна. – Можно же скрывать свою сущность и вести социально активную жизнь.

– Так не может быть, убеждал меня он, – покачал головой Себастьян. – Став вампиром, ты понимаешь, насколько чужда тебе теперь человеческая природа. Ты можешь только наблюдать со стороны, не смея вмешиваться, не смея вершить высшую справедливость, которая на поверку может оказаться всего лишь топором в руках мясника.

Меня же тогда заботила только судьба Анжелы. Я не хотел тянуть с ее превращением, потому что она взрослела и время играло против нее, а Александр все медлил. Я уже был готов сделать это сам, несмотря на огромный риск, как вдруг в Париже разразилась эпидемия тифа. Мы, понятно, не могли заболеть, а вот Анжела была в опасности. Помню, что вся ее семья, родители и старший брат, внезапно заразились все одновременно, и тогда же мы осознали, что время пришло. Мы с Александром ночью тайком проникли в ее дом и увезли ее оттуда за город, подальше от заразы. В дороге мы с ужасом осознали, что девушка уже тяжело больна.

Себастьян замолчал и тяжело вздохнул. – Мы опоздали всего на день. В дороге она потеряла сознание и больше не приходила в себя. Я был в отчаянии и пытался начать инициацию, сам, несмотря на неизбежную гибель. Александр пытался сначала убедить меня, что уже слишком поздно, что ее зараженная кровь смертельно опасна даже для нас и разрушит наши организмы, но я кричал и вырывался, потому что я должен был попробовать, несмотря ни на что, я поддался отчаянию и панике и был готов на все, даже на смерть. Тогда он взял меня в охапку – он был чертовски силен, во много раз сильнее меня – отнес в подвал и запер там в казематах. Я кричал до хрипоты, я пытался вынести плечом двери, выбить камни из стены, сломал себе почти все кости и проломил череп, но все равно пытался пробиться, пока не потерял сознание. Проведя долгие часы без сознания, я очнулся от вновь накатившей боли, а рядом со мной на полу лежал Александр. Увидев, что я пришел в себя, он с трудом повернул голову и прошептал:

– Я не смог ее спасти. Я сделал все, что было в моих силах, выпил ее кровь, а потом влил свою. Но ее тело уже было слишком истощено болезнью и слабо, чтобы принять в себя кровь вампира. Она умерла.

Он и сам умирал. Он принял в себя зараженную смертельной болезнью кровь в тщетной попытке спасти девушку. Но мне тогда было все равно. Вскочив с пола, я бросился наверх, несмотря на дикую боль в сломанных костях. Там, наверху, на полу лежала Анжела, в огромной луже крови. Она была мертва, а вокруг нее растеклась кровь Александра, отданная им во имя спасения чужой жизни.

Себастьян помолчал, закрыв глаза.

– Меня больше не заботила его судьба, только образ мертвой Анжелы, которую мы опоздали спасти, еще долго жил в моей душе отчаянной болью. Да, я страдал так, как может страдать вампир, потерявший в смерти самого дорого человека. Именно тогда я понял, что это значит, обладать высшим даром бессмертия, и не смочь, опоздать на какие-то доли секунды поделиться этим даром с любимой. Я ушел в ту ночь из дома Александра, бросив его на произвол судьбы, брел пешком до Парижа, по пути убивая случайных прохожих и медленно восстанавливая свое тело их кровью. Да, я пришел тогда к Робеспьеру, а он творил отвратительные вещи в зараженном болезнью городе. Я творил их вместе с ним, потому что мне было в равной степени наплевать и на милосердие, и на свою собственную судьбу. Но некоторое время, месяцы или годы, я постепенно пришел в себя, ужаснулся своему окружению и ушел из его кровожадной банды. Я вернулся в свой дом, открыл антикварный магазин и начал привыкать к бессмертию и одиночеству. Александра я с тех пор не видел, но продолжал винить его в смерти моей возлюбленной. То, что он хотел ее спасти, я не принимал в расчет, ведь, не тяни он с превращением, болезнь не поймала бы ее в свои сети.

Он сел рядом с Анной и взял ее руки в свои. – С тех пор я больше никого не любил, пока не встретил тебя. – Он поцеловал ее руки. – Вот и вся моя история.

Девушка была потрясена этим рассказом. Она сама словно сама пережила события более чем столетней давности, история двух близких мужчин перестала быть плоской и обрела форму, глубину. Она страдала с ними в ретроспективе времени и гораздо больше знала теперь про них, про их прошлое, их муки, их разбитые надежды. И теперь она была готова простить Александра, осознав наконец, почему он поступил с ней именно так, а не иначе. Но он был в Москве, а она далеко, в Париже, за тысячи километров от него.

– Я прощаю тебя, – прошептала она той ночью с балкона во тьму чужого города. – Я прощаю тебя.

Но Александр не мог ее услышать.

***

Для Анны начались будни, полные новых впечатлений и чудесных открытий. До обеда Себастьян держал свой магазин открытым для посетителей – Анна в это время неспешно просыпалась и завтракала на балконе – а потом запирал дом, и они направлялись гулять. В хорошую погоду они могли пройти пешком все старинные парижские кварталы, сесть на поезд и уехать за город. Когда шел дождь, они катились на автомобиле по улицам, созерцая оживающую на их глазах историю сквозь капли дождя на стекле. Себастьян увозил ее на целые недели в Прованс, Бретань и Альпы, к морю и в горы, и везде он был с ней предупредительно нежен, не навязывая свое общество и не повторяя признаний. Он сдержал слово – он постоянно заботился о ней, так, что девушка никогда не чувствовала себя одинокой в чужом городе, но при этом оставлял ее в одиночестве по одному ее слову.

А Анна любила бродить по городу одна. Теперь, когда ее жизнь не была скована условностями будней, она заново открывала для себя течение времени. Она могла уходить из дома ранним утром и возвращаться на следующий день – вампир не отпускал ее одну гулять по ночному городу и всегда находил в сгущающихся над городом сумерках, она могла внезапно сесть в поезд и уехать в Реймс, Тулузу или Авиньон – Себастьян не упрекал ее и всегда следовал за ней неслышной тенью.

– Я не потому не отпускаю тебя одну, что не хочу. – объяснял он ей. – В этом городе слишком много вампиров, воспитанных Робеспьером, да и он сам может бродить неподалеку. Встреча с любым из них может стать для тебя роковой, пока ты еще недостаточно сильна и остаешься человеком. Поэтому я следую рядом с тобой, чтобы защитить в минуту опасности.

Так проходили недели и месяцы. Анна уехала из Москвы в конце октября, сейчас же в Париже наступил декабрь, и зима вступала в свои права. Стало холодно, сумрачно и дождливо, вода заливала Париж, изливаясь на него из бесчисленных туч, которые ветер все гнал и гнал по небу со стороны моря.

– Зима, – вздыхала Анна, стоя на балконе и зябко кутаясь в теплый плед. – Себастьян, когда же снова придет тепло, когда перестанет наконец идти этот бесконечный дождь? – поворачивалась она к вампиру.

– Не раньше марта, – вздыхал он.

Сам он любил эти зимние месяцы, когда с улиц Парижа исчезали толпы навязчивых туристов, когда становилось так тихо и спокойно по ночам, что никакие звуки, кроме шелеста дождя, не наполняли опустевшее пространство города. Тогда Себастьян выходил на улицы и долго бродил по пустынным площадям, вздыхая о прошлом, а потом, окончательно озябнув, поворачивал к дому, входил под своды собора и долго изучал взглядом витражи и статуи святых.

– Вы движетесь в вечности вместе со мной. – говорил он им тихо, почти интимно. – Вы, я и еще кучка бессмертных тварей там, за стенами этого вечного дома радости и скорби, только мы проходим сквозь века в ожидании и пустоте, только мы молча наблюдаем за ходом истории. И мы тоже когда-нибудь исчезнем с лица земли, чтобы затеряться угасающими звездами среди эпох, сменяющих друг друга в вихре времени.

Анна пока не могла понять его настроения. Она грустила под сводами собора, смирение со смертностью, с печалью и болью окружали ее со всех сторон, заражая отчаянием обреченных.

– Я не хочу вот так, – качала она головой, – не хочу смиряться и терпеливо ждать. Я хочу перейти в вечность и перестать наконец чувствовать себя слабой и уязвимой.

Но Себастьян не спешил. – Я не хочу причинить тебе боль, поэтому все будет медленно, но неизбежно. Доверься мне, – шептал он ей, передавая ей в руки бокал своей горячей крови, – я сделаю все так, как ты хочешь, сделаю так же, как это совершили со мной. Но только не спеши переходить в вечность, воспользуйся этим подарком – наслаждайся последними днями своей смертности. Вдохни жизнь полной грудью, не бойся умереть, ведь я не позволю этому случиться и приду тебе на помощь.

Анна нетерпеливо вздыхала. Она пила его кровь и в задумчивости изучала его прошлое, его боль и смирение. Иногда сквозь образы бесконечных будней, проведенных в покое, мелькали отголоски кровавых драм, жестокость и неуемное желание пить кровь и лишать жизни были отпечатаны на спирали его времени.

– Себ, – смотрела она на него. – Ты же не всегда был таким, как сейчас. Расскажи мне об этом своем прошлом, ведь и мне придется пройти через жажду и желание убивать? Пусть я лучше буду знать, буду готова к ней.

– Это все Робеспьер, его влияние, – качал головой вампир. – Если бы тогда я не присоединился к его банде, кто знает, в каком виде жажда настигла бы меня. А так, после смерти Анжелы, единственного живого существа, которого я любил безумно, всем сердцем, мне стало все равно. Человеческая жизнь тогда потеряла всякий смысл, и я убивал, убивал без жалости, без сочувствия. Апатия и безразличие завладели всем моим существом, а Робеспьер, – усмехнулся он, – умело использовал эти мои чувства. О, он впутывал меня в самые грязные интриги, ведь он тогда искал власти не только среди бессмертных, но и среди людей. Он мечтал построить общество, выписанное на крови и жестокости, он умело управлял политиками, банкирами, всеми причастными к власти смертными негодяями, я же был игрушкой в его руках. Мне было все равно, кого убивать – и он посылал меня расправляться со своими жертвами, убивать в угоду его интригам, сеять насилие и страх.

Себастьян прервался и подошел к окну, рассматривая свое отражение в стекле.

– Я не помню, сколько это продлилось. Я почти потерял рассудок, перестал вести счет дням и годам. Иногда я словно просыпался на миг, оглядывался кругом – вокруг были только негодяи, с ними мне приходилось иметь дело и в банде Робеспьера, и среди смертных, к которым он меня посылал. Я входил, неузнанный, на пиры и тайные оргии, я с отвращением смотрел, как эти жалкие смертные насыщали свою плоть, отдавались необузданной грязной страсти, как они сами с неуемной жаждой сеяли вокруг себя порок. С отвращением же я убивал их, с наслаждением пил их кровь, впитывая их самые грязные желания, пропуская сквозь себя всю мерзость этого мира.

Пока однажды я не очнулся. Помню, тогда Робеспьер дал мне задание расправиться с банкиром, который присвоил себе его деньги и бежал в Стамбул. Я отправился вслед за ним и нашел его в публичном доме, окруженном шлюхами, такими же грязными и развратными, как он сам. Я убивал, я хватал их одну за другой, ломал шеи и жадно высасывал кровь. Они не могли сопротивляться, их одурманенный опиумом мозг не понимал, что происходит. Когда в комнате остались одни лишь бездыханные трупы, я огляделся.

– Вот ты, жизнь, во всем своем великолепии, – с презрением пробормотал я. – Ты приходишь в мир мерзости и порока и уходишь, не очищая эти души. Они рождаются в грязи, живут и умирают также, без надежды, без веры. Эти несчастные с самого своего появления на свет не знают, что можно жить по-другому, в чистоте и красоте.

А потом я увидел глаза, смотрящие прямо на меня, в этих глазах застыл ужас, они жили, осознавая, что все в этой комнате уже мертвы, и со страхом ждали смерти. Из угла комнаты на меня смотрела маленькая девочка, дочь одной из проституток, жившая там же с матерью и присутствовавшая на всех бесчисленных оргиях, которые устраивались в публичном доме. И, несмотря на это, ее душа была чиста, в ней еще не было мерзости, она невинно играла с куклами, пока другие играли с ее матерью, и верила всем вокруг, даже мерзавцам, даже тем, кому доверять было никак нельзя. На меня же она взирала с ужасом, потому что видела в моем лице саму смерть, став невольным свидетелем моей собственной кровавой оргии.