Текст книги "Тиль Уленшпигель"

XIX История рассказывает, как Уленшпигель нанялся подмастерьем к пекарю[33]33
  Это первая история о Тиле-ремесленнике. Место действия их – Нижняя Саксония. Эти шванки (19–20, 39–40, 42 – 55, 61–62) в большинстве построены по одному образцу: Уленшпигель нанимается в подмастерья к мастеру (пекарю, кузнецу, скорняку, портному и т. п.) и в отместку за дурное обращение хозяина (насмешки, плохую пищу, приказ работать по ночам, в праздники, без свечей) портит инструмент, материал или готовый товар, принадлежащий хозяину. Этот сюжет социален и коренится в противоречиях внутри городской ремесленной среды, между мастерами и подмастерьями, отражает их борьбу, достигшую большого напряжения к началу XVI в., накануне Крестьянской войны в Германии (такое толкование принадлежит советскому ученому Н. Я. Берковскому).


[Закрыть] и как он испек мартышек и сов

Уленшпигель снова пришел в Брауншвейг на пекарское подворье. Один пекарь, живший там, позвал его к себе в дом и спросил, что он за работник. Уленшпигель сказал: «Я подручный хлебопека». А пекарь ему сказал: «Хочешь у меня служить? У меня как раз нет подручного?». Уленшпигель говорит: «Хочу».

Когда он пробыл у пекаря два дня, пекарь велел ему с вечера печь одному. Сам он, дескать, не может ему помогать до следующего утра. Уленшпигель говорит: «Ладно. Что же я должен печь?». А пекарь был насмешливый человек. Он рассердился и сказал в насмешку: «Ты пекарский подмастерье, а спрашиваешь, что тебе печь. Пеки, что принято: мартышек и сов». С этим и ушел спать. А Уленшпигель пошел в пекарню и налепил из теста одних мартышек и сов. Полную пекарню напек их. Утром мастер встал и собрался идти помогать. Но, придя в пекарню, не увидел там ни булок, ни калачей, а одних только мартышек и сов. Мастер разгневался и сказал: «Чтоб тебя целый год лихорадка трясла! Что ты испек?!». Уленшпигель говорит: «То, что вы мне велели, мартышек и сов».[34]34
  Здесь описана типичная повторяющаяся ситуация: Уленшпигель буквально выполняет то, что ему приказывают, как это встречаем в сказках о дурачке, но делает это не по глупости, а злонамеренно, так, что, оставаясь формально послушным слугой, наносит вред своему хозяину. Известная схема сказочных сюжетов о договоре работника с хозяином в народной книге об Уленшпигеле наполняется совершенно новым бытовым содержанием.


[Закрыть] Хозяин говорит: «Что же мне теперь с этой глупостью делать? Такой хлеб мне в жизни не нужен, за него мне денег не выручить». Ухватил он Уленшпигеля за горло и говорит: «Заплати мне за тесто». А Уленшпигель ему в ответ: «Ладно, раз я должен вам за тесто уплатить, пусть тогда товар, что из него испечен, мой будет». Хозяин говорит: «Что толковать о таком товаре! Совы да мартышки не гожи в моей лавке». Итак, уплатил Уленшпигель хозяину за тесто, сложил выпеченных сов и мартышек в корзину, и ушел с ними из дома на пекарском подворье под вывеской с изображением дикаря,[35]35
  На вывеске традиционное изображение дикаря, держащего в обеих руках герб Брауншвейга.


[Закрыть] и думал про себя: «Ты часто слышал, что стоит только принести такую диковинку в Брауншвейг, как за нее сразу дают деньги». А было это как раз канун дня св. Николая.[36]36
  Накануне дня св. Николая устраивался веселый праздник школяров.


[Закрыть] Вот на другой день Уленшпигель и встал со своим товаром перед церковью, и продал всех мартышек и сов, и выручил много больше денег, чем отдал хозяину за тесто. Пекарь об этом узнал и огорчился. Он побежал к церкви св. Николая,[37]37
  В Брауншвейге не было церкви св. Николая, а только посвященная ему часовня.


[Закрыть] чтобы стребовать с Уленшпигеля выпеченные зверушки в уплату за дрова и харчи, но Уленшпигеля и след простыл вместе с деньгами, и пекарь мог только глядеть в ту сторону.

XX История рассказывает, как Уленшпигель просеивал муку в свете месяца

Уленшпигель странствовал по разным местам и пришел в Ульцен, деревню.[38]38
  Ульцен – здесь ошибочно назван деревней, тогда как уже в 1270 г. получил статут города. Дальше говорится о бургомистре, что тоже могло быть только в городе.


[Закрыть] Здесь он снова заделался подмастерьем у пекаря. Когда он уже находился у мастера в доме, мастер намерился печь и Уленшпигель должен был ночью просеять муку,[39]39
  Как и в 19-й истории, мастер велит Уленшпигелю работать ночью, кроме того отказывает ему в свечах. За это Тиль портит хозяйское добро (ср. также ист. 39 и 40).
  Цеховые статуты XIV–XV вв. часто грозят штрафами за нарушение запрета работать ночью и в праздники. Запрещалось работать при свечах, что объясняется дороговизной осветительных средств. Но часто все запреты бывали вынуждены требованиями и борьбой самих подмастерьев. Богатый материал к исторической основе этой группы шванков дает работа: Wissel К. Alten Handwerks Recht und Gewohnheit. В., 1929. Bd. I–IL


[Закрыть] чтобы к раннему утру все было готово. Уленшпигель говорит: «Мастер, вы должны дать мне огня, чтобы я мог видеть, как сеять». Пекарь ему отвечает: «Не дам тебе огня. Я своим работникам в эту пору никогда огня не давал. Они просеивали муку в свете месяца. Так и ты должен делать». Уленшпигель говорит: «Ну, раз они муку так просеивали, то и я, как они, сделаю».

Мастер ушел и хотел часок-другой поспать. Тем временем Уленшпигель взял сито, выставил его за окно, где светил месяц, и давай сеять муку во двор. Когда хозяин проснулся и захотел печь, Уленшпигель еще стоял и сеял. Тут пекарь увидел, что Уленшпигель сыплет муку во двор, который весь белел от муки. Мастер тут и говорит: «Какого черта ты тут делаешь? Разве мука уж даром дается, что ты ее в грязь сыплешь?» Уленшпигель отвечает: «А разве вы не приказывали мне сеять в свете месяца, без огня? Я так и делаю». Хлебопек ему говорит: «Я приказывал, чтобы ты сеял при свете месяца», Уленшпигель опять говорит: «Вот прекрасно, мастер! Вы должны быть довольны, я так и сделал: и в свете месяца, и при свете месяца. Потеря не велика, не больше пригоршни. Я ее сейчас подберу. Это муке ни капли не повредит». Мастер говорит: «Пока ты будешь муку подбирать, я не смогу тесто ставить, а потом уж будет поздно печь». Уленшпигель говорит: «Хозяин, у меня есть хороший совет: мы выпечем хлеб так скоро, как наш сосед. У него тесто в бадье стоит. Хотите получить, так я мигом тесто достану, а нашу муку вместо него поставим». Мастер рассердился и говорит: «Черта ты добудешь! Иди к виселице, притащи мне вора оттуда». «Хорошо», – сказал Уленшпигель и отправился к виселице. Под ней лежал скелет вора, сорвавшийся вниз. Уленшпигель взвалил его на спину, принес в дом и сказал: «Вот, я принес то, что под виселицей лежало. Зачем только оно вам понадобилось? Я не знаю, от чего оно помогает». Пекарь ему сказал: «А больше ты ничего не принес?». Уленшпигель ответил: «Там больше ничего не было». Пекарь был разгневан и сказал со зла: «Ты господ судей обокрал и их виселицу ограбил. Я на тебя бургомистру нажалуюсь, вот увидишь». И мастер пошел из дому на рынок, а Уленшпигель пошел за ним, причем мастер так торопился, что не оглянулся ни разу и даже не знал, что Уленшпигель идет сзади.

Вот стоит голова городской или бургомистр на рынке, а пекарь подходит к нему и начинает жаловаться. Но Уленшпигель был расторопным: как только мастер стал жаловаться, Уленшпигель встал вплотную к нему и вытаращил глаза. Когда пекарь увидел Уленшпигеля, он так взбесился, что у него из головы вылетело, на что он хотел жаловаться, и он сказал Уленшпигелю со злостью: «Что тебе надо?». Тот ответил: «Ничего не надо. Только вы обещали, что я увижу, как вы на меня бургомистру пожалуетесь. Раз мне надо видеть, так надо глаза пошире раскрыть, чтобы увидеть». Хлебопек ему сказал: «Иди с моих глаз! Ты плут». Уленшпигель ответил: «Так меня часто звали. Сидел бы я у вас в глазах, так мне с них пришлось бы сквозь ноздри лезть, коли вы бы глаза закрыли». Бургомистр услышал, что все это глупости, пошел от спорщиков и оставил обоих стоять. Когда Уленшпигель это увидел, обернулся он к мастеру и сказал: «Хозяин, когда же мы печь-то будем? Солнце уже закатилось». И убежал прочь, так и оставив пекаря стоять на рынке.

XXI История рассказывает, как Уленшпигель всегда ездил на светлой лошади и неохотно находился там, где были дети

Уленшпигель всегда любил бывать в обществе и всю жизнь избегал трех вещей: во-первых, никогда не ездил на лошади серой (никому не служил правдой и верой), а седлал соловую или гнедую (по кличке «Обману» и «Надую»). Во-вторых, он не хотел оставаться там, где были дети, потому что о них больше пеклись, чем о нем. В-третьих, он неохотно останавливался на постоялом дворе, если хозяином там был какой-нибудь старый и щедрый человек, потому что старый щедрый хозяин обыкновенно оказывался простофилей и не жалел своего добра. Для Уленшпигеля там не находилось компании и денег, чтобы поживиться.

Каждое утро просил он в молитве, уберечь его от здоровой пищи, и от большого счастья, и от крепкого питья. Ибо здоровой пищей обычно называют всякую зелень. Также чурался он пищи, которую продают аптекари, ибо, как бы здорова она ни была, все же это знак болезни.

Большим счастьем было бы, если б камень упал с крыши или балка с дома сорвалась. Можно было бы сказать: «Если бы я стоял внизу, меня бы этот камень или балка насмерть пришибли, что было бы для меня большим счастьем». От такого счастья он и хотел уберечься.

Крепкое питье – это вода. Ведь вода своей силой приводит в движение мельничные колеса, и немало славных парней испили в ней свою смерть!

XXII История рассказывает, как Уленшпигель нанялся к графу Ангальтскому[40]40
  Граф Ангальтский – речь идет о графе Бернгарде II, который в 1318 г. принял княжеский титул и был вовлечен в различные усобицы.


[Закрыть] стражем на башню[41]41
  Место действия этой истории – замок Бернбург. Во дворе его стоит башня, которой около тысячи лет. Она носит имя Уленшпигеля. Там же хранятся реликвии, будто бы принадлежавшие Уленшпигелю: черный бархатный камзол, осколки стеклянного рожка, плащ и глиняный кувшин.


[Закрыть] и, когда подошли враги, он не затрубил в рог, а когда их не было, затрубил сигнал тревоги

В скором времени после этого Уленшпигель пришел к графу Ангальтскому и нанялся к нему служить стражем на башню. У графа было много врагов, и в ту пору он держал в городке и в замке множество рейтаров и придворных слуг, их надо было каждый день кормить, поэтому Уленшпигеля забыли на его сторожевой башне и не послали ему еды. В тот день случилось так, что враги появились перед городом и графским замком, захватили коров и всех их угнали. А Уленшпигель лежал на своей башне и глазел в окно, но не поднял тревоги криком или трубя в рог.

Когда шум набега донесся до графа, он со своими людьми поспешил в погоню, и некоторые заметили, что Уленшпигель лежит на окне в башне и смеется. Граф окликнул его: «Почему это ты лежишь на окне и ведешь себя так тихо?». Уленшпигель ответил сверху: «Я натощак ни кричать, ни плясать не люблю». А граф ему скова: «Ты что же, не хочешь чтобы враги твой рожок услыхали?». А Уленшпигель в ответ: «Не к чему мне трубить, врагов рожком созывать, их и так на лугу много. Правда, некоторые вместе с коровами отсюда ушли, но, если я всех сюда созову, они вас насмерть перебьют. Бот славно-то будет!..».

Граф поспешил за врагами и сошелся с ними в схватке. Через некоторое время граф воротился довольный, он отбил у неприятеля гурт скота. Его люди принялись жарить и парить, а Уленшпигеля опять забыли накормить. Тут стал он раздумывать на своей башне, как ему получить толику от их добычи, и дождался, когда пришел час обеда. Тут он стал кричать и трубить: «Враги, враги!». Граф впопыхах выскочил из-за стола, уставленного кушаньями, надел доспехи и помчался со своими людьми к воротам и в поле. Уленшпигель тем временем проворно и резво сбежал с башни, пришел к графскому столу, схватил жареное и пареное и все, что ему приглянулось, и снова отправился на башню.

Когда рейтары и пешие люди прибыли на место, они не застали там никаких врагов и стали говорить: «Страж на башне эту штуку из озорства выкинул» – и двинулись домой, к воротам. А граф закричал наверх Уленшпигелю: «Ты что ли рехнулся, с ума сошел?». Уленшпигель сказал: «У меня злых намерений не было». Граф спросил: «Ты зачем трубил: „Враги, враги", когда их тут не было в помине?». Уленшпигель ему отвечал: «Раз их не было, значит надо было мне их созвать, хотя бы нескольких».

Граф сказал: «Видно шельму по повадке. Когда враги здесь, ты не хочешь трубить, а когда их здесь нет, ты о них возвещаешь. Это, можно считать, чистая измена». И граф сместил его и нанял другого стража, а Уленшпигель отныне должен был следовать за графом в походы на своих двоих, как пеший стрелок. Последнее его донельзя огорчило, он охотно ушел бы оттуда, однако не мог надеяться, что его великодушно отпустят.

Когда они выступали против неприятеля, Уленшпигель всегда выходил из ворот последним, а когда, навоевавшись, возвращались домой, он первый спешил в ворота.

Граф стал спрашивать, как это надо понимать, что в поход на врага он идет последним, а домой стремится всегда попасть первым. Уленшпигель отвечал: «Не во гнев вам будь сказано, когда вы с вашей свитой за столом закусывали, я томился на своей башне от голода и от этого совсем обессилел. Если я должен теперь первым идти на врага, так мне надо поспешить и сберечь время, чтобы первым усесться за стол и последним уйти от стола и таким образом снова набраться сил. Вот тогда-то я первым пойду на врага и последним уйду от него». «Я слышал, – сказал граф, – что ты собираешься вести себя так ровно столько, сколько времени ты сидел на башне». Уленшпигель сказал на это: «Людей охотно лишают того, на что каждый имеет право». Граф сказал: «Ты больше не будешь служить у меня» – и отпустил его, чему Уленшпигель обрадовался, так как ему не очень-то нравилось все время воевать с врагами.

XXIII История рассказывает, как Уленшпигель велел подковать свою лошадь золотом, за что заплатить должен был датский король[42]42
  История заимствована из «Попа Каленберга», где герой велит ювелиру отделать свои сапоги золотом.


[Закрыть]

Уленшпигель был таким хорошим придворным, что слух о его достоинствах дошел до многих князей и господ и о нем многое могли порассказать. Это нравилось господам и князьям. Они давали ему одежду, коня, деньги и пищу.

Уленшпигель явился к датскому королю[43]43
  Датский король – предположительно Кристоф II, умерший в 1332 г.


[Закрыть] и очень ему полюбился. Король попросил, чтобы Уленшпигель сделал что-нибудь необыкновенное, а за это король велит подковать его лошадь наилучшими подковами. Уленшпигель спросил короля, может ли он верить его словам. Король сказал: «Да, если Уленшпигель все сделает, согласно его желанию». Тогда Уленшпигель поехал верхом к золотых дел мастеру и велел подковать ему лошадь золотыми подковами и серебряными гвоздями, после того пошел к королю и сказал, чтобы тот оплатил ему ковку. Король сказал: «Хорошо» – и велел своему писцу, чтобы он выдал Уленшпигелю деньги. Писец думал, что надо платить простому кузнецу, а Уленшпигель привел его к золотых дел мастеру, а этот мастер запросил сто датских марок. Столько платить королевский писец не захотел и ушел и доложил об этом королю. Король велел позвать Уленшпигеля и сказал ему: «Уленшпигель, что за драгоценные подковы ты своей лошади сделал? Если я всех моих лошадей буду так подковывать, мне придется все земли продать вместе с подданными. У меня в уме не было, что ты велишь подковать лошадь золотом».

Уленшпигель сказал: «Милостивый король, вы сказали, что это должны быть самолучшие подковы, и я сделал, как вы сказали». Король сказал: «Ты мой любимый придворный. Ты все делаешь, как я приказываю». И король рассмеялся и заплатил сто марок. Тогда Уленшпигель пошел и велел сбить прочь золотые подковы, отправился к кузнецу и велел подковать свою лошадь железом. А потом Уленшпигель оставался при дворе датского короля, пока тот не скончался.

XXIV История рассказывает, как Уленшпигель грубой шуткой превзошел шута короля польского

Во времена благородного князя Казимира,[44]44
  Действие этой истории происходит при дворе Казимира II (1333–1370).


[Закрыть] короля польского, состоял при нем один шут. Он знал много удивительных историй и разных фокусов и умел хорошо играть на скрипке.

И вот Уленшпигель тоже пришел в Польшу к королю, а король уже был наслышан об Уленшпигеле и принял его как желанного гостя: ему давно хотелось взглянуть на Уленшпигеля и услышать от него о его похождениях. Между тем и к своему шпильману[45]45
  Шпильманы – бродячие рассказчики, певцы, акробаты, клоуны, хранившие в своем творчестве традиции народного искусства.


[Закрыть] король был очень привязан.

Вот сошлись вместе Уленшпигель и королевский шут. Так это вышло, как в пословице говорится: два дурака в одном доме ничего хорошего не высидят.

Королевский шут не хотел терпеть присутствия Уленшпигеля, а Уленшпигель не хотел позволить себя выставить. Заметил это король и велел позвать их к себе в зал.

«Ну вот, – сказал он, – кто из вас выкинет самую диковинную глупость, какую другой не сможет повторить, тому я пожалую новое платье и дам в награду двадцать гульденов. И это должно состояться сейчас же».

И вот они вдвоем стали дурачиться и друг друга передразнивать, гримасничать и болтать всякую чепуху, вытворять все, что только, соревнуясь, сумели придумать.

Все, что ни делал королевский шут, Уленшпигель за ним повторял, а все, что ни делал Уленшпигель, повторял за ним шут. Король и все его рыцарство над этим смеялись и повидали много диковинного. Уленшпигель же думал: «Двадцать гульденов и новое платье – это было бы кстати. За эту цену я сделаю то, что мне совсем не хочется, и посмотрю, какого мнения будет король, если он беспристрастно решит, кто из нас стоит награды».

И вот Уленшпигель вышел на середину зала, оголил зад и наложил кучу, взял ложку и разделил кучу точно пополам, а потом позвал своего соперника и сказал: «Дурак, иди сюда и подражай моему безобразию, как я стану подражать твоему». Тут он взял ложку, подцепил половину дерьма и съел его. Подав ложку королевскому шуту, он сказал: «Гляди сюда, если ты съешь другую половину, а потом, как я, наложишь кучу, разделишь ее пополам, тогда я тоже ее после тебя доем».

Королевский шут сказал: «Нет, чур, не это! Пусть в этом дьявол тебе подражает, и пусть я буду до конца моих дней ходить голым, а есть твоего или своего дерьма я не стану!».

Так Уленшпигель достиг первенства в озорстве, и король дал ему новое платье и двадцать гульденов. На этом Уленшпигель уехал от короля, увозя с собой его похвалу.

XXV История рассказывает, как Уленшпигелю было запрещено являться в Люнебургское герцогство и как он распорол брюхо своей лошади и влез туда

В земле Люнебург, городе Целе, Уленшпигель вовсю безобразничал. Герцог Люнебургский запретил ему въезд в страну и распорядился, если Уленшпигеля тут опять обнаружат, схватить и повесить. Но и после этого Уленшпигель ничуть не избегал Люнебурга, и, если его путь пролегал через эту землю, озорник шел или ехал совсем не колеблясь.

Случилось однажды, когда он держал путь через Люнебург, что навстречу ехал герцог. Когда Уленшпигель разглядел, что это был герцог, он подумал: «Если здесь герцог и ты обратишься в бегство, то рейтары догонят тебя на своих конях и сбросят с лошади. Тут подоспеет разгневанный герцог и тебя повесят на дереве». И вот наскоро придумал он выход: сошел с лошади, распорол ей брюхо, выкинул внутренности и сам туда встал обеими ногами.

Когда герцог со своими рейтарами подъехал к тому месту, где Уленшпигель стоял в лошадином брюхе, слуги сказали: «Поглядите, господин, здесь стоит Уленшпигель, он залез в лошадиную шкуру». Герцог подъехал к нему и сказал: «Это ты? Что ты делаешь в этом остове? Ты что, не знаешь, что я тебе въезд в свою страну запретил и, если тебя тут застигну, прикажу повесить на дереве?». Тогда Уленшпигель сказал: «Милостивейший государь и князь, я надеюсь, что вы пощадите мне жизнь. Я же не сделал ничего дурного, за что стоило бы вешать».

Герцог сказал ему: «Поди сюда и докажи мне, что ты не виновен, да объясни, что это ты придумал, зачем ты в лошадиной шкуре стоишь?».

Уленшпигель вышел вперед и отвечал: «Милосердный и высокородный князь, я опасаюсь вашей немилости и страх как боюсь за себя, но я всю жизнь слышал, что каждый может вкушать мир среди собственных четырех столбов».[46]46
  Древняя статья, закона, записанная в нижненемецком судебнике «Саксонское зерцало».


[Закрыть] Герцог рассмеялся и сказал: «Так ты что же, собираешься из моей страны убраться?». Уленшпигель ответил: «Милостивейший государь, это как ваша княжеская милость хочет». Герцог поскакал от него со словами: «Оставайся там, где ты есть». Тут Уленшпигель проворно выпрыгнул из лошадиного остова и сказал, обращаясь к своей мертвой лошади: «Спасибо тебе, лошадка, ты помогла мне и спасла мне жизнь, вернув впридачу милость государя. Отныне покойся здесь. Тебя сожрет воронье – это лучше, чем если б склевали меня».

И он отправился в путь на своих двоих.

XXVI История рассказывает, как Уленшпигель купил у одного крестьянина немного его земли, насыпал в тачку и сел в нее

После этого Уленшпигель снова явился в Люнебургскую землю, пошел в одну деревню близ Целя и стал ждать, когда герцог снова поедет в Цель. Тут увидел он крестьянина, пашущего поле. Уленшпигель к этому времени уже приобрел новую лошадь и двуколку. Он подъехал к крестьянину и спросил, чье это поле он обрабатывает. Крестьянин сказал: «Это мое поле, я его получил по наследству». Тогда Уленшпигель спросил, сколько ему заплатить за полную повозку земли с этого поля. Крестьянин ответил: «За это я возьму шиллинг[47]47
  Шиллинг – германская монета, равная 1/20 фунта серебра, тогда как пфенниг равен 1/240 фунта. Уленшпигель дал крестьянину в 12 раз меньше, чем он запросил.


[Закрыть]». Уленшпигель дал ему пфенниг серебром и набрал полную повозку земли с поля, забрался на нее и покатил прямо к Цельскому замку, что на реке Эллер.

Как только герцог выехал верхом, он увидел Уленшпигеля, сидящего в своей двуколке по плечи в земле.

Герцог сказал: «Уленшпигель, я тебе запретил появляться на моих землях под страхом повешения, если я тут тебя найду». Уленшпигель ответил: «Милостивый государь, я не на вашей земле, я на своей земле сижу.[48]48
  Свободный человек пользуется правом убежища на собственной земле, так же как и между своих четырех столбов. Таким образом, эта история варьирует предшествующую. Возможно, след позднейшей переработки.


[Закрыть] Я купил ее за серебряный пфенниг. Я купил ее у крестьянина, который сказал мне, что это его наследственный надел».

Герцог сказал: «Уезжай со своей землей с моей земли и больше не возвращайся, не то я велю тебя вместе с лошадью и повозкой повесить».

Когда Уленшпигель вылез из повозки, прыгнул на лошадь и поскакал из Люнебурга, а повозку оставил стоять перед замком. Там у моста и сейчас еще лежит Уленшпигелева земля.

XXVII История рассказывает, как Уленшпигель рисовал ландграфа[49]49
  Ландграф – титул некоторых владетельных князей, в Германии в Средние века.


[Закрыть] гессенского и сказал ему, что тот, кто рожден вне законного брака, не может увидеть его картину[50]50
  27 история заимствована из «Попа Амиса». См. отрывок из «Попа Амиса» (невидимая картина) пер. В. Дынник в кн.: Хрестоматия по зарубежной литературе средних веков. 2-е изд. / Сост. Б. И. Пуришев. М., 1975.


[Закрыть]

Удивительные вещи вытворял Уленшпигель в Гессене. Когда он, странствуя, исходил всю Саксонскую землю вдоль и поперек, то так прославился своим озорством, что уже не мог там безопасно находиться. Тогда он подался в Гессенские края и пришел в Марбург, ко двору ландграфа. Государь спросил, что он умеет. Уленшпигель и сказал так: «Милостивейший государь, я служитель искусства». Ландграф обрадовался, так как думал, что перед ним искусник, знаток алхимии, чему сам ландграф отдавал много труда, и спросил Уленшпигеля, не алхимик[51]51
  Алхимик – так в средние века назывались лица, искавшие способ превращать простые металлы в золото и серебро.


[Закрыть] ли он.

Уленшпигель сказал: «Нет, милостивейший государь, я живописец, равного которому не найдется ни в какой из многих стран, ибо моя работа превосходит все остальные».

Ландграф сказал: «Покажи нам что-нибудь». Уленшпигель ему ответил: «Повинуюсь, милостивейший государь». У него было несколько картин, купленных во Фландрии. Он вытащил их из своего мешка и показал графу. Они ему так понравились, что граф сказал: «Любезный мастер, что вы возьмете за то, чтобы расписать наш зал картинами, изображающими родословную маркграфов Гессенских и как они породнились с королями Венгрии[52]52
  Маркграф – в средневековой Германии правитель пограничной области (марки). Прародительницей гессенских ландграфов считалась св. Елизавета Тюрингская (умерла в 1227 г.), она была дочерью венгерского короля Андрея.


[Закрыть] и другими князьями и господами и что еще дальше происходило. Пусть это будет самая дорогая живопись».

Уленшпигель ответил: «Милостивейший государь, то, что ваша милость мне заказывает, будет стоить добрых четыреста гульденов». Маркграф сказал: «Мастер, вы только сделайте нам это получше, а за ценой мы не постоим».

Уленшпигель согласился взять заказ, но только с тем, чтобы ландграф выдал ему сто гульденов на покупку красок и наем подмастерьев. Когда же Уленшпигель с тремя подручными собрался приступить к делу, он поставил графу условие: никто, пока он работает, не должен входить в зал, кроме его помощников, дабы не чинить помех искусству. И это граф ему обещал.

А Уленшпигель сговорился со своими подмастерьями, чтобы они молчали и все предоставили делать ему. Им не придется работать, но свое жалование они получат сполна. Их самый большой труд будет игра в шахматы. Подмастерья поняли, что они, палец о палец не ударив, получат вознаграждение. Так прошла неделя, другая, и тут граф пожелал узнать, что поделывает мастер со своими товарищами и получится ли роспись настолько же хороша, как виденные им образцы. И он сказал Уленшпигелю: «Ах, любезный мастер, нам очень хотелось бы видеть вашу работу, мы желаем пройти с вами в зал и взглянуть на ваши картины». Уленшпигель сказал: «Повинуюсь, милостивейший государь. Но сначала я хочу вашей милости сказать: тот, кто с вами пойдет посмотреть на картины, не сможет увидеть мою живопись, если он не рожден честь по чести в законном браке».

Ландграф сказал: «Мастер, вот это было бы здорово!». И вот они пошли в зал. А там на стене, которую надо было расписать, Уленшпигель растянул длинное полотно. Он немного отдернул эту завесу и, указывая белой палочкой на стену, заговорил так: «Взгляните, милостивейший государь, вот этот муж – первый ландграф Гессенский из римского рода Колонна. Он взял себе в супруги и государыни герцогиню Баварскую, дочь кроткого Юстиниана, который потом стал императором. Взгляните, милостивейший государь: от него родился Адольф, Адольф родил Вильгельма Черного, Вильгельм родил Людовика Благочестивого и так далее, вплоть до вашей княжеской милости.[53]53
  Вся приведенная родословная вымышлена. Только Людовик Благочестивый, ландграф Тюрингский (умер в 1192 г.), является исторической личностью.


[Закрыть] Я уверен, что никто не может охаять мою работу, так искусно она исполнена и так хороши ее краски!».

Но ландграф ничего не видел, кроме белой стены, и сказал про себя: «Пусть я шлюхин сын буду, а так-таки ничего не вижу, кроме белой стены». Однако он сказал (приличия ради): «Любезный мастер, нам все это очень понравилось, но у нас нет достаточно познаний, чтобы оценивать это», – и вышел из зала.

Как только хитрый ландграф пришел к своей супруге, она его спросила: «Ах, государь, что же рисует ваш свободный художник? Ведь вы это видели. Как понравилась вам его работа? Я плохо верю в него, он похож на плута».

Государь сказал: «Милая супруга, мне его работа изрядно понравилась, он делает ее на совесть».

«Милостивейший государь, – сказала она, – нельзя ли и нам поглядеть?» – «Можно, если мастер не против».

Тогда она велела позвать Уленшпигеля и пожелала тоже осмотреть его картины. Уленшпигель сказал ей точно так же, как государю: незаконнорожденный не может увидеть его работу. И вот графиня пошла в зал с восьмью фрейлинами и своей шутихой. Уленшпигель опять отодвинул полотно и объяснил госпоже родословную ландграфов, указывая на стенке кусок за куском. Но графиня с ее девицами как воды в рот набрали – никто не хвалил и не хулил картину. Каждой из них горько было, что она незаконнорожденная по вине отца или матери.

Под конец дурочка встала и сказала: «Милый мастер, пусть меня хоть всю жизнь кличут шлюхиной дочерью, я не вижу картин».

Уленшпигель тут подумал: «Плохо для меня будет, коли дураки начнут правду говорить, тогда мне действительно придется скитаться». И он поднял шутиху на смех.

Между тем графиня пошла из зала и вернулась к супругу. А он спросил, как ей понравились картины. Она отвечала ему и сказала так: «Милостивейший государь, мне понравилось все, так же, как и вашей милости. А вот нашей дурке не понравилось. Она говорит, что не видит никакой картины. Также и фрейлины обеспокоены, нет ли тут мошенничества».

Это задело государя за живое, он начал думать, не обманут ли он, однако велел передать Уленшпигелю, чтобы тот поторопился с заказом: весь двор желает посмотреть его работу. Государь собирался таким образом узнать, кто из его рыцарей рожден в законном браке, а кто незаконнорожденный – последние должны были лишиться наследственных ленов.[54]54
  Лен – земельное владение в средневековом государстве, пожалованное одному феодалу (вассалу) другим, более крупным (сеньором). За это вассал обязывался нести военную или другую службу. Ленные владения по наследству переходили к детям вассала.


[Закрыть]

Тогда Уленшпигель пошел к своим подмастерьям, рассчитал их, и потребовал у казначея еще сто гульденов, и получил их, и ушел оттуда.

На другой день маркграф осведомился о своем художнике, но тот исчез. Тогда государь пошел в зал со своей свитой, попытать, не увидит ли кто-то из них что-либо нарисованное, но никто йе мог сказать, что он что-нибудь видит. И так как они все молчали, граф сказал: «Ну, теперь мы ясно видим, что мы обмануты. Мысль об Уленшпигеле никогда меня не заботила, однако он взял да и пришел к нам. Потерю двухсот гульденов мы, конечно, переживем, но он был и останется плутом, так пусть избегает нашего княжества».

Таким образом, Уленшпигель покинул Марбург и с тех пор больше уж не хотел заниматься художеством.