Текст книги "Фортунат"

Никто не причинил никакой обиды Прекрасной Магелоне, внезапно очутившейся одной в дремучем незнакомом лесу, ни хищные звери, ни злые люди. Под видом паломницы ей удалось беспрепятственно добраться до острова близ берегов Прованса, где она соорудила небольшую богадельню, в которой стала самоотверженно служить людям бедным и недужным.

В романе все время подчеркивается нравственная красота героев. О Петере мы узнаем, что превосходил он «всех прочих в битвах, рыцарских состязаниях и иных деяниях, так что представлялось это скорее божественным, нежели человеческим. Он был любим и почитаем не только знатью, но и всем народом. Его подданные благодарили господа всемогущего за такого властелина, к тому же для графа, отца его, и для матери не было ни в чем иной радости, кроме как в их сыне, столь храбром, учтивом, красивом и разумном» (гл. 1). Когда же под именем Рыцарь Серебряные Ключи Петер прибыл в Неаполь на турнир, устроенный королем в честь Прекрасной Магелоны, он привлек к себе всеобщее внимание, поскольку был он «белее лилии, имел приветливый взгляд и светлые, как золото, волосы. Оттого всякий говорил, что господь отметил его многими особенными совершенствами» (гл. 12).

Говоря о Магелоне, автор неизменно отмечает ее целомудрие, стойкость, душевную красоту.

При этом в романе нравственная красота героев неизменно сочетается с их замечательной телесной красотой. Магелона не случайно названа Прекрасной Магелоной. По словам Петера, ее красота «не поддается описанию» (гл. 11). Меж красивых дам и девиц, собравшихся на рыцарский турнир в Неаполе, «Прекрасная Магелона блистала подобно утренней звезде пред восходом солнца» (гл. 12). В другом месте Магелона уподобляется дивному цветку, своей окраской и ароматом превосходящему все прекраснейшие цветы, произраставшие на лесной поляне. Не ограничиваясь этими пышными сравнениями, автор позволяет читателю увидеть алые губы красавицы и ее белоснежную грудь, «каковая своей белизной превосходила хрусталь» (гл. 16).

Традиционным элементом книги, естественно связанным с рыцарским мифом, является почтительное отношение к знатности. Ведь все основные персонажи романа входят в круг высшей знати. Но знатность в романе не столько сословный, сколько морально-поэтический признак. Она украшает героя, как красота, душевное благородство и стойкость. Подобно красоте, благородству и стойкости, она поднимает его на самую высокую ступень человеческого бытия. Прославляя героя, автор прославляет не рыцарское сословие, но земного человека и его большие нравственные возможности.

В связи с этим следует отметить, что, хотя Петер Серебряные Ключи и является доблестным рыцарем, не рыцарские подвиги образуют основу его жизни. С огромным успехом, «учтиво и любезно» сражаясь на турнирах (гл. 12), он не нападал на соседей, не захватывал чужих земель, не разорял городов и деревень. Все помыслы его были обращены к Прекрасной Магелоне. Ей он хотел служить, с ней мечтал сочетаться брачными узами. И не военная неудача, не коварство феодалов круто изменили течение его жизни.

На какой-то момент, находясь со спящей Магелоной в лесу, он поддался влечению плоти и уже. близок был к тому, чтобы нарушить торжественное обещание, данное им добродетельной девушке (гл. 15). Но небо не пожелало быть свидетелем нравственного падения столь достойного юноши, и в роман вторгается цепь происшествий, разлучающих влюбленных и как бы вынимающих их из привычной рыцарской среды, С этого момента роман все более сближается с эллинистическим романом, вызывавшим в странах Западной Европы подражания как в средние века, так и в эпоху Возрождения. Характерная для эллинистического, а также византийского романа сюжетная схема – влюбленных разлучают роковые обстоятельства, пока они благополучно не соединяются, – просматривается и в «Прекрасной Магелоне».

Впрочем, уже с самого начала ведущей темой романа является горячая любовь двух достойных молодых людей. Рыцарские турниры и суета придворной жизни образуют лишь нарядный эпический фон. Правда, автор не упускает случая сообщить, сколько копий было сломано на великолепном неаполитанском турнире и каких рыцарей Петер Серебряные Ключи выбил из седла. Но не это самое главное в книге. Самое главное в ней – это чувства героев, история их молодой и искренней любви.

Любовь сразу овладела сердцем Петера, лишь только он увидел Магелону и услышал ее приветливый голос. В свой черед Магелона пленилась столь привлекательным рыцарем. Своей кормилице она признается в том, что от любви к Петеру она не может «ни есть, ни пить, ни спать» (гл. 6). Читатель узнает, что она в тяжелом беспамятстве падает на ложе либо исполняется огромной радости, когда до нее доходят благоприятные вести. Как при встрече с возлюбленным лицо ее алеет, подобно розе, а сердце бьется в груди от восторга (гл. 11). Автор неотступно следит за душевным состоянием своей героини. Ведь именно Магелона, именем которой была названа книга, является наиболее драматической фигурой повествования. Королевская дочь, втайне от родителей, нарушая вековые традиции, бежит из дому с иноземным рыцарем навстречу опасностям. Человеческая любовь, таким образом, попирает в романе куртуазные нормы и даже, пожалуй, здравый смысл.

В связи с этим следует отметить, что далеко не все мотивировки в романе достаточно убедительны. Не совсем понятно, почему высокородный Петер так упорно сохраняет свое инкогнито, почему решает он бежать вместе с возлюбленной, а не просить открыто ее руки. Ведь у неаполитанского короля не было, в сущности, никаких оснований отвергать подобного претендента.

Но конечно, восторжествуй здравый смысл в романе, последний утратил бы не только свою пленительную занимательность, но и ту нравственную сердцевину, которая для него так важна. Ведь как раз Петер в поэтической концепции романа явился причиной последующих злоключений молодых людей. Небо его покарало, но и вывело на верный, надежный путь. Нравственные достоинства Петера и Магелоны, закалившиеся в горниле испытаний, приводят их в конце концов к светлой радости.

С поэтической концепцией романа тесно связана также полюбившаяся Петеру эмблема Серебряных Ключей. Собираясь принять участие в неаполитанском турнире, он велел для своего шлема изготовить «два серебряных ключа на свой шлем, по коим можно было распознать в нем почитателя небесного князя – святого Петра, Апостола», именем которого он был наречен (гл. 4). Согласно христианской легенде, апостол Петр являлся привратником рая. Своими ключами он открывал и закрывал райскую обитель. Под знаком этих драгоценных ключей и протекала земная жизнь Петера. Обретя любовь Прекрасной Магелоны, он приблизился к вратам рая, затем бродил вдалеке от них, пока, наконец, не обрел желанной благодати. Тем самым религиозная эмблема, звавшая к отречению от земных соблазнов, в народной книге превращается в апофеоз земной любви, только любви, достойной человеческого благородства.

Есть в романе еще несколько драгоценных предметов, как бы вплетенных в жизнь героев. Это золотая цепочка, которую Магелона повесила на шею возлюбленному в знак неизменной преданности (гл. 11). Благодаря этой цепочке Петер стал доверенным лицом Вавилонского султана (гл. 17) и сохранил свою жизнь. Наконец, это три золотых кольца, которые Петер подарил Магелоне и которые самым удивительным образом отмечали их сложные пути и перепутья. Во всех этих случаях народная книга приближается к сказке. К сказке приближает ее и та светозарная атмосфера, которая пронизана мечтой о торжестве доброго начала, красоте и гармонии. Сам рассказ автора и многочисленные тирады персонажей, плавные, немного цветистые, усугубляют ощущение нарядности и праздничности, которое возникает у читателя этой популярной книги, издававшейся 15 раз в XVI в., 6 раз в XVII и 11 раз в XVIII в. Слава «Прекрасной Магелоны» вышла далеко за пределы Франции и Германии. В 1608 г. появился русский перевод под названием «История о храбром рыцаре Петре Златых Ключей и о прекрасной королевне неаполитанской Магилене». За этим последовали другие русские издания «Прекрасной Магелоны», театральные обработки, лубочные книжки (XVIII–XIX вв.) (см.: Кузьмина В. Д. Рыцарский роман на Руси. М., 1964).

К числу наиболее популярных и в то же время самобытных немецких народных книг относится «Фортунат». Первое известное нам издание этой книги датировано 1509 г. Автора мы не знаем. Но есть основание предполагать, что им был аугсбургский бюргер, может быть, местный хронист Бургхарт Цинк (ок. 1450). Во всяком случае, действие романа развертывается до начала XVI в., оно относится к тому времени, когда Константинополь еще не был завоеван турками, а испанцы вели войну с гранадскими маврами. Аугсбургское происхождение книги сказывается как в языковых особенностях произведения, так и в том «городском духе», который овевает страницы обширного романа.

Во-первых, автору «Фортуната» доставляет несомненное удовольствие называть все новые и новые города, по которым странствуют его герои. Это именно города, а не замки, как обычно бывало в рыцарских романах артурова цикла. Вознамерившись «поначалу осмотреть Римскую Империю», уроженец Кипра Фортунат и его спутники «наикратчайшим путем поскакали в Нюрнберг, а оттуда, в Вёрд, Аугсбург, Норлинген (Нёрдлинген), Ульм, Констанц, Базель, Страсбург, Менц (Майнц), Кельн…». Повсюду они «любовались всеми вещами, о каких, Фортунат весьма подробно записывал». В дальнейшем любознательные путешественники попадают во Фландрию, в Лондон, столицу английского короля, в шотландский город Одвюрк (Эдинбург), в Кале, Париж, в Сарагоссу, столицу королевства Арагонского, в Лиссабон, Севилью, Гранаду, Константинополь, Александрию и т. д. Автор охотно сообщает о расстояниях, какие надлежит преодолеть путнику. Так, читатель узнает, что Париж расположен в 50 милях от Кале, а «от Парижа до Бианы (Байонны), расположенной на море, 75 миль. От Бианы до Памплиона (Пампилоны), столицы королей наваррских, 25 миль» и т. п. Упомянув Лондон, автор не забывает отметить, что в столицу Англии «со всего света съезжались купцы», чтобы вершить там свои дела.

Герои средневековых рыцарских романов также не любили сидеть на месте. Только в погоне за рыцарскими подвигами они не останавливались на географических и этнографических деталях своих странствий. К тому же и легендарное царство короля Артура, по которому они обычно продвигались, не имело реальных границ и точных временных признаков. Это было, говоря словами сказки, некое царство, некое государство. И уж конечно, среди дорожных вещей странствующего рыцаря мы тщетно будем искать записную книжку, которую имел при себе любознательный Фортунат, аккуратно записывавший в нее «всех королей и герцогов», светских и духовных магнатов, через земли которых он проезжал, равно как и обычаи, привычки и вероисповедание, а также разные сведения о людях, с которыми он встречался «и каково всякого ремесло». Записная книжка так умиляет автора «Фортуната», что он дважды упоминает о ней в своем произведении.

И разумеется, этот интерес к земным реалиям, в частности к торговым связям и ремеслу, так понятен в книге, сложившейся в вольном городе Аугсбурге, который в XV и XVI вв. являлся одним из наиболее развитых торгово-промышленных и культурных центров Германии. Хорошо известно, как велик в эпоху Возрождения был интерес широких читательских кругов к многообразному земному миру. Огромный успех немецкой «Космографии» Себастиана Мюнстера (1543), содержавшей сведения о странах и народах мира, переведенной на многие языки и выдержавшей за столетие 24 издания, на это указывает с большой ясностью. Народная книга о Фортунате, при всей откровенной сказочности своего сюжета, уже впитала в себя новые веяния. То и дело она готова приблизиться к географическому атласу, раскрыть перед читателем широкую панораму западных и восточных стран.

Во-вторых, герои романа – а это киприот Фортунат и его младший сын Андолозий – вовсе не были знатного происхождения. Фортунат происходил из семьи «почтенного горожанина старинного рода, его родители оставили ему великое богатство…». Только богатство это отец его среди суетных развлечений с годами утратил. Для Фортуната начались трудные дни, исполненные лишений и испытаний, пока где-то на севере Франции в дремучем лесу, столь же обширном и диком, как Богемский или Тюрикгский лес, он не повстречал чудесную Деву – Повелительницу счастья, решившую облагодетельствовать удрученного путника. Сказала она: «Не пугайся, Фортунат, я – Дева, Повелительница счастья, и при особом стечении на небе звезд и планет дано мне повелевать шестью сокровищами, коими я могу награждать – одной, двумя либо всеми вместе, сообразно часу времени и совпадению планет. Сокровища эти – мудрость, богатство, сила, здоровье, красота и долголетие. Выбирай себе одно из шести и не медли, ибо время награждать счастьем вскоре истекает». Не долго мешкая, Фортунат избрал богатство, получив от Девы волшебный кошель, всегда наполненный золотыми монетами.

Привыкший с детских лет к нищете, Фортунат получил то, что ему казалось самым нужным. Теперь у него и у его сыновей было все в изобилии.

Однако у этих потомственных бюргеров, уроженцев «великолепного» города Фамагусты, было неодолимое тяготение к рыцарству, стоявшему на более высокой ступени социальной лестницы. Находясь на службе у графа Фландрского, Фортунат успешно выступает на турнире. Увлеченность рыцарством и его обычаями еще сильнее сказывается у Андолозия. Став приближенным короля Испании, он «повел дружбу со знатью», «сражался, и гарцевал, и бился во всех рыцарских состязаниях… И служил он королю столь усердно, что тот всецело проникся к нему любовью, ибо Андолозий во всех битвах был впереди, во главе войска, и совершил множество ратных подвигов, так что король посвятил его в рыцари».

Тут, а также в ряде других моментов народная книга о Фортунате и его сыновьях соприкасается с рыцарским мифом, придающим ей нарядность и даже пышность в фиксации богатых одежд, придворных празднеств и женской красоты. Вместе с тем книга не стала апологией рыцарства и его элитарных добродетелей. В ней все время ощущается бюргерский дух. При всем своем сказочном богатстве Фортунат не пренебрегает интересами торговли. Его купцы успешно проводят свои торговые операции в Александрии, во владениях Вавилонского султана, принося великие убытки торговцам из Венеции, Флоренции и Генуи, бойко торговавшим в тех местах. Автор книги не упускает возможности сообщить об этом своим немецким читателям. В другом месте он рассуждает о том, почему немецкие купцы не едут за ценными товарами в Индию и иные далекие земли. Вопросы, связанные с международной торговлей, его явно занимают.

Впрочем, если Фортунат и особенно Андолозий преклонялись перед знатью, то этого все-таки нельзя сказать о создателе книги. Ведь часто за внешним блеском представителей феодальных кругов, изображаемых в «Фортунате», нет достойных человеческих качеств. Они корыстны, надменны и вероломны. Даже английский король более интересуется исчезнувшими драгоценностями, нежели трагической судьбой своего приближенного, ибо, «где речь идет о богатстве, там всякая любовь кончается». Феодальный произвол изображен в эпизоде с Лесным графом, который готов обобрать и даже убить Фортуната на том основании, что тот не знатного рода. И даже английская принцесса Агриппина, которая пленила Андолозия своей замечательной красотой и аристократическим вежеством, по наущению алчной матери как проворная авантюристка захватила волшебный кошелек молодого влюбленного. И хотя с помощью сказочных плодов и волшебной шапки, которую в свое время Фортунат забрал у Вавилонского султана, Андолозию и удалось вернуть драгоценный предмет, жизнь его вскоре завершилась трагически. Два подлых графа, высокомерных и корыстных, – граф Теодор Английский и граф фон Лимози с Кипра, воспылавших к Андолозию великой ненавистью из-за того, что он, не будучи отпрыском феодальной знати, покорял сердца людей и утопал в богатстве, схватили его, бросили в глубокое подземелье замка, терзали, отобрали злополучный кошелек и наконец убили. С гибелью Андолозия завершается в книге история семьи Фортуната.

Перед нами своего рода роман-притча, состоящий из многочисленных эпизодов, связанных единой мыслью. Книга должна дать ответ на вопрос: удачен ли был выбор Фортуната, который мудрости предпочел богатство? И читатель по воле автора неизбежно приходит к выводу, что выбор Фортуната был ошибочным. Ведь прошло совсем немного времени, как Фортунат столкнулся с алчным Лесным графом, который чуть не погубил его. Тогда впервые Фортунат понял, на какой роковой путь он вступил. «О, несчастный я человек, – воскликнул он, – когда мог я выбрать одно из шести сокровищ, почему я не предпочел мудрость богатству, тогда я не очутился бы ныне в великой беде и опасности», И в дальнейшем Фортунат не раз возвращался к этой горестной мысли. Страшная гибель Андолозия подвела последнюю черту под судьбой семейства Фортуната.

Не следует полагать, что автор народной книги являлся поборником средневекового аскетизма, что скудное существование анахорета он готов был предпочесть радостям земной жизни. Вовсе нет. Он, несомненно, был человеком нового времени, отнюдь не чуждавшимся этих радостей, Его привлекают нарядные празднества, пестрый калейдоскоп стран и народов, многоликая природа. И богатство он не отвергает. Только богатство не должно попирать человеческую мудрость. Ведь кошелек, наполненный золотом, всего лишь бездушный предмет, в то время как мудрость – это и есть человек. Кошелек может быть похищен, а мудрость никто похитить не может. И автор в заключение призывает людей не вступать на ложный путь. «… Не раздумывай долго, и следуй разуму, а не своей дерзкой и прихотливой душе, и выбери мудрость вместо богатства, как и совершил Соломон, благодаря чему стал он богатейшим королем на свете».

За сказочными декорациями «Фортуната» отчетливо проступают очертания весьма реального мира стяжательства, погони за богатством, всего того, что сопутствовало быстрому подъему немецких городов в XV и XVI вв. В круговорот сребролюбия вовлечены бюргеры, дворяне, клирики и короли. Даже любовь, которая в средневековом рыцарском романе занимала такое заметное, а то и главенствующее место, сопрягается в «Фортунате» с меркантильным расчетом.

Дочь кипрского дворянина выдали замуж за отца Фортуната, «даже не осведомившись о том, что он за человек, а положившись на ходившую о нем славу, будто он весьма богат…». К добру это, однако, не привело. В свой черед разбогатевший Фортунат по воле короля взял себе в жены дочь одного графа, и тут богатство сыграло огромную роль. Сын Фортуната Андолозий, домогаясь одной знатной дамы, готов был купить ее близость за тысячу крон, но дама ловко его обманула. Обманула его и принцесса Агриппина, получившая от него также тысячу крон. Хитрость и ловкость не раз возникают на страницах романа, сообщая ему шванковые черты. При этом хитрят, обманывают, присваивают чужое добро не только закоренелые грабители, но и прекрасные дамы высокого ранга. Кстати, ведь и сам Фортунат очень ловко обобрал Вавилонского султана, похитив его волшебную шляпу, с помощью которой можно было переноситься в любое место. Но с басурманом нечего было церемониться.

Отношение к богатству, к золоту не было в романе, как уже отмечалось, однолинейным. Золото способно украсить жизнь, сделать ее более разнообразной и нарядной. Оно отправляет купцов в далекие плавания, расширяет границы известного мира. Оно заявляет о себе в красивых нарядах, в блеске самоцветов, в убранстве пиршественного стола. Но оно же способно пробудить в человеке и самые темные инстинкты, несовместимые с мудростью, чтить которую призывает автор «Фортуната». В погоне за золотом люди превращаются в преступников, грабителей и убийц. В связи с этим в роман вплетены три кровавые «уголовные новеллы». Первая из них повествует о том, «как злодей Андреан убил дворянина, бросил его тело в выгребную яму и бежал прочь» и как были казнены невинные люди, заподозренные в преступлении. Вторая новелла повествует о том, как хозяин постоялого двора в Константинополе, покушавшийся на богатство Фортуната, был заколот Люпольдом – верным спутником Фортуната. И наконец, в третьей новелле излагается история трагической гибели Андолозия, ограбленного и убитого в замке графа фон Лимози, а также колесование обоих графов по приказу возмущенного короля.

По своему художественному составу книга о Фортунате многообразна и многоцветна. Сказочные эпизоды свободно переплетаются в ней с выразительными и точными бытовыми зарисовками. Рыцарские турниры и пиршества уступают место мрачным преступлениям, совершаемым из алчности. То автор торжественно возвещает, что Андолозия «поразил ангел любви», и тут же через несколько строк как бы опускается с куртуазной высоты на купеческое торжище, замечая, что возвратился Андолозий домой, «отягченной любовью более, нежели верблюд, на каком перевозят перец из Индии в Алькеир и какого порой тяжко нагружают».

Да и сам автор книги, пожалуй, напоминает энергичного купца, бороздящего просторы мира и повсюду находящего то, что представляет для него интерес. Ведь в «Фортунате» можно найти множество отзвуков различных сказок, легенд и занимательных историй как Запада, так и Востока. Тут и популярное в Ирландии средневековое сказание о чистилище св. Патрика, привлекшее впоследствии внимание великого испанского драматурга Кальдерона. Любопытно отметить, что в народной книге оно дает материал для рискованного приключения, лишенного всякого мистического порыва. Речь здесь идет всего только о глубокой пещере, в которой любознательный Фортунат и его спутник заблудились. Тут и распространенное в середине века сказание о легендарном пресвитере Иоанне, владеющем обширными территориями Индии. К восточным сказкам восходят волшебные кошелек и шапка, играющие такую большую роль в народной книге. С Востока в книгу проник и сказочный мотив, использованный позднее Гауффом в сказке «История о маленьком Муке». Это волшебные плоды, от которых растут и исчезают длинные рога на голове людей (у Гауффа – уши).

Увлекательная книга, содержавшая обличительные и нравоучительные тенденции, имела заслуженный успех у широких читательских кругов. В XVI в. она выдержала 18 изданий. К XVII в. относятся 11 и к XVIII в. – 9 изданий.

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Выше уже приводилось сочувственное мнение о них молодого Ф. Энгельса, ценившего естественный задор, крепкое остроумие этих веселых побасенок. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом.

Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков. Первое дошедшее до нас издание «Уленшпигеля» было напечатано на верхненемецком языке в Страсбурге в 1515 г. Но оно вовсе не являлось первой публикацией книги. В основе этого издания лежала несохранившаяся нижненемецкая обработка «Уленшпигеля», напечатанная в 1500 г. в Любеке, которая в свой черед восходила к более раннему любекскому нижненемецкому тексту (1478). Есть основания утверждать, что в основе этого варианта все же лежал верхненемецкий текст, появившийся, вероятно, около 1450 г. К верхненемецкому варианту и вернулась книга в 1515 г. Что касается раннего варианта, то мы можем судить о нем на основании английского и нидерландского переводов, сделанных с утраченных текстов.[156]156
  Deutsche Volksbucher: In 3 Bd. Berlin; Weimar: Aufbau-Verlag, 1968, Bd. 2, S. 345


[Закрыть]

Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель (или Эйленшпигель) не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы (Ule) и зеркала (Spiegel). Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин. Дополнить сборник не составляло особенного труда, так как к началу XVI в. в немецкой литературе уже немало было книг, посвященных проделкам находчивых сорванцов и плутов.[157]157
  Meiners J. Schelm und Dümraling in Erzаlungen des deutschen Mittelalters. München, 1967.


[Закрыть] Прообразы Тиля можно было найти в «Попе Амисе» Штрикера (ок. 1250) и в «Попе из Каленберга» (ок. 1400). Во всяком случае, составитель народной книги о Тиле Уленшпигеле, напечатанной в 1515 г., не скрывает того, что жизнеописание Тиля он дополнил «некоторыми историями о попе Амисе и попе Каленберге» (предисловие). Здесь также следует упомянуть народную книгу «Саломон и Маркольф» (1487) и «Баснословную жизнь Эзопа», переведенную в XV в. Г. Штейнхевелем. Подобно Тилю Уленшпигелю, простолюдины Маркольф и Эзоп насмехаются над своими господами, переворачивая смысл их приказаний, фигуральные выражения толкуя буквально. Уленшпигель питал к этим проделкам неодолимую склонность.

Так, нанявшись в Берлине в услужение к одному скорняку, он вместо того, чтобы шить волчьи шубы, которые хозяин простодушно назвал «волками», изготовил множество волчьих чучел, набитых сеном, нанеся тем самым мастеру большой материальный урон (ист. 53). В другой раз, выполняя указания портного: «Вот, прикинь-ка рукава к кафтану, а потом и в постель», Уленшпигель всю ночь кидал рукава в кафтан, истратив ради этого несколько свечей (ист. 47).

С ранних лет склонен был Тиль возмущать спокойствие патриархальной Германии. Еще будучи совсем маленьким, приводил он в негодование односельчан, показывая им голый зад (ист. 2). Повзрослев, он довел до драки две сотни парней, намеренно перепутав их башмаки (ист. 4), и т. п. Озорство его стало его естественной стихией. Оно было ему столь же необходимо, как рыцарские авантюры героям куртуазного романа. При этом смекалка заменяла ему рыцарское копье. Сообразительный плебей все время добивался успеха в столкновении с обстоятельствами. Неиссякаемое озорство, которое даже почтительно названо в книге «сказочным» (ист. 72), поднимало Тиля над тусклыми житейскими буднями. Он сам о себе и о своем нраве ясно сказал одной женщине, которая однажды уже пострадала от его проказ: «Что верно, то верно – если он куда-нибудь придет, так не уйдет, не созорничав» (ист. 82).

Его озорство нередко результат свободной игры ума, намеренно ищущего преград и препятствий. Бросая вызов средневековому обществу, Уленшпигель в шутовстве находит драгоценную свободу. Он воплощение неоскудевающей народной энергии, изобретательности и вольнолюбия. Его шутки и забавы несут в мир апофеоз личной инициативы, ума и бурного жизнелюбия.[158]158
  История немецкой литературы, т. 1, с. 223–224.


[Закрыть]

И вот в книге один плутовской шванк быстро следует за другим. Их смена обычно мотивирована тем, что изменилось местопребывание Уленшпигеля. На новом месте, где Уленшпигеля еще недостаточно знали, он обращается к новым проделкам. То он в родном Кнетлингене, то в городе Штрассфурте, то в окрестностях Магдебурга, то в самом Магдебурге, то в Хилъдесхейме, то в прославленном Нюрнберге и т. д. Количество шванков все умножается. Среди них мелькают истории, приобретшие особенную известность. Это рассказы о том, как Уленшпигель обещал совершить полет с крыши (ист. 14), как без помощи лекарств он излечил всех больных в госпитале (ист. 17), как он для ландграфа Гессенского рисовал невидимую картину (ист. 27), как в пражском университете он вел диспут со студентами (ист. 28), как он учил осла читать (ист. 29), как у портного он шил под кадкой (ист. 47), как он обманул слепых (ист. 70), как он со скупым хозяином расплатился звоном монеты (ист. 89) и др.

Нередко его проделки являлись укором скупости и жадности, оскорбительной для бедняка-плебея (ист. 10). Занимая место на низших ступенях социальной лестницы, Уленшпигель мстил тем, кто готов был унизить его человеческое достоинство. Так на свой гробианский манер отомстил он одному благочестивому богачу, который, презирая шутов и скоморохов, не желал пригласить его к себе в гости (ист. 76).

Нельзя сказать, что Уленшпигель был всегда бескорыстен в своих проделках. Нищий бродяга знал цену деньгам. Замечательная находчивость и изобретательность помогали ему на время расставаться с нищетой. Четыреста гульденов получил он за невидимую картину с доверчивого ландграфа Гессенского (ист. 27). Много пожертвований собрал он, выдавая себя за странствующего продавца реликвий, всюду показывая какой-то череп, якобы принадлежащий святому Брандану. Еще больше денег ему перепало, когда он начал собирать на построение храма у добродетельных женщин. Желая прослыть добродетельными, дурные жены проявляли особую щедрость, и Уленшпигель «получал самые богатые пожертвования, о каких прежде и не слыхали» (ист. 31).

Впрочем, главный смысл приведенных шванков заключается в их сатирической направленности. В первом случае народная книга насмехается над раболепием придворной знати, которая, заботясь о своем происхождении, готова увидеть живописное изображение княжеской родословной там, где была всего лишь пустая белая стена. Второй шванк представляет собой выразительную зарисовку из жизни предреформационной Германии, когда по стране бродили ловкие обманщики, с выгодой для себя пользовавшиеся простодушием верующих.

Атмосфера десятилетий, непосредственно предшествующих реформации, переросшей в Великую крестьянскую войну, ощущается в народной книге. На ее страницах неоднократно появляются фигуры католических клириков, достойных осуждения. Попы погрязают в чревоугодии (ист. 37) и алчности (ист. 41), нарушают законы целибата (безбрачия), разглашают тайну исповеди (ист. 38), охотно принимают участие в мошеннических проделках (ист. 67). Упоминаются в книге рыцари-грабители, от которых на рубеже XV и XVI вв. сильно страдали немецкие города. К одному такому «благородному господину» Уленшпигель даже поступил на службу, и тот разъезжал вместе с ним «по многим местам, заставляя грабить, красть, отнимать чужое, как было в его обычаях» (ист. 10). С какой ненавистью горожане относились к этим феодалам-грабителям, ясно уже из первой главы народной книги, где упомянут замок Амплевен, который был магдебуржцами с помощью жителей другого города разрушен «как вредное разбойничье гнездо».