Текст книги "Принимая во внимание"

– Скорее всего, вуза, – сделал предположение Хохлов. – А чего же ещё! Ректоров-то у нас более нигде и нет. Впрочем, это не столь интересно. Пролистните на пятое число, товарищ подполковник. Именно с него начинаются прелюбопытнейшие вещи.

– Пятое марта, – шмыгнул простывшим носом Глебский. – Запись сделана карандашом… Спешил? Может быть… А что написал… Аэрофлот и вокзал, 13.00.

– Я звонил, – тут же произнёс Хохлов. – И на вокзале, и в агентстве аэрофлота с тринадцати до четырнадцати часов обеденный перерыв.

– И что?

– А то, что Иванов хотел посетить или посетил вышеуказанные места именно в обеденный перерыв.

– Зачем? – Глебский вспомнил, что, поднимаясь из архива, хотел выпить кофе. – Брал билеты? Для кого? Жена покойного к тому времени находилась в Ленинграде. А если и брал билеты, то почему и на самолёт, и на поезд? Не хотел светиться, что берёт билеты не одному, а нескольким людям?

– Опасался, что могут обвинить в паникёрстве. – сделал предположение Егоров.

– Ерунда. В городе паники не было.

– А если он не брал билеты? – вдруг высказал новое предположение Хохлов. – А что если Иванов, к примеру, хотел выяснить: кто из городского руководства, или членов их семей, пожелал покинуть город в такой момент? Или покинул?

– В таком случае он мог поручить дело подчинённым, – тут же отреагировал Егоров.

– А если речь шла о первых людях области? К примеру, об Аврамееве?

Глебский дал себе несколько секунд на раздумья, после чего произнёс:

– А что, на Василия Трифоновича похоже. Какое расстояние между вокзалом и агентством?

– Пятнадцать – двадцать минут езды, – отвлёкся от написания протокола осмотра Егоров. – Если был только сбор информации и Иванов общался лично с руководством железнодорожных и авиакасс, то вполне можно успеть за обеденный перерыв. И ещё. Посмотрите, товарищ подполковник, что Иванов запланировал себе после посещения вокзала. – Лейтенант кивнул на календарь.

– Встретиться с неким Сыроватенко. В шестнадцать часов. Написано ручкой, – заметил Егоров. – С восклицательным знаком. Любопытно. Запись, судя по всему, сделана после обеда.

Хохлов недовольным взглядом скользнул по вновь склонившейся над столом фигурой лейтенанта: вот ведь достался помощничек. Всё норовит поперёк батьки в пекло залезть.

– Покойный имел привычку планировать в течение дня. Потому как планы у него часто менялись. Так показал секретарь. Из чего выходит: наш вывод, судя по всему, правилен. Довольно любопытная корректировка планов. – Хохлов быстрым движением руки провёл по лысеющей голове. – По крайней мере версия такова: Иванов установил, что Сыроватенко или члены его семьи захотели покинуть город. Нужно проверить кассы, вслед за покойником. Если версия подтвердится, с товарищем Сыроватенко необходимо встретиться.

– А кто он такой, Сыроватенко? Выяснили?

– Так точно! – Егоров светился от гордости за себя. – Как нам сообщил секретарь Сысоев, товарищ Сыроватенко не кто иной, как первый секретарь горкома партии.

– Или его однофамилец, – опустил на грешную землю лейтенанта Хохлов.

– А вот это вряд ли, товарищ капитан! – Егоров, заложив руки за голову, откинулся на спинку стула. – Кстати, покойный с первым секретарём был в товарищеских отношениях, – тут же добавил старший лейтенант.

– Тоже у секретаря выведал?

– Никак нет. – Егоров рывком вернулся в исходное положение, протянул руку, указывая на блокнот. – Телефонная книжка Иванова, в конце. Смотрите на букву «П». Петя. По имени пишут только хорошо знакомых людей, друзей.

– И что? – Хохлов тоже шмыгнул носом и полез в карман брюк за носовым платком.

Егоров широко улыбнулся:

– Я, пока бегал вниз, на пропускной пункт, всё разведал. – Лейтенант удовлетворённо потянулся. – Я прикинул: Иванова на должность поставили сравнительно недавно. По отзывам, с сотрудниками он был малообщителен. Только по службе. В сослуживцах видел скорее подчинённых, нежели коллег. Подружиться мог только с теми людьми, кто стоял на его ступени, то есть с теми, кто занимал высокие посты. И чью работу он хорошо знал. То есть партийную. Вот я и подумал, что Петя мог быть только из представителей партийной номенклатуры. После чего проверил номера. Всё сошлось. Петя оказался первым секретарём горкома партии товарищем Сыроватенко. Там, кстати, и рабочий, и домашний номера.

– А почему молчал? – Глебский укоризненно взглянул на подчинённого.

– Так, это самое…

– Сюрпризы будешь девушкам преподносить. Это самое… А здесь каждая минута на счету, – сделал опосредованный выговор лейтенанту подполковник. – Давай, излагай дальше.

Егоров снова склонился над столом:

– Конечно, дружба с первым секретарём ничего, кроме положительного эффекта, в себе не несёт. И, вполне возможно, Иванов просто хотел предупредить Сыроватенко. А вот далее в календаре, товарищ подполковник, имеются более интересные записи. Пролистайте. Начиная с десятого числа.

Глебский перевернул страницы.

– Десятого марта. Десять тридцать…

– Ниже.

– Двенадцать…

– Ещё ниже!

– Фамилия «Проклов». Три восклицательных знака. И подчёркнуто. Конкретно подчёркнуто. Жирно.

– Вот! – Егоров склонился над столом, протянул руку и указательным пальцем перевернул страницу. – И одиннадцатого, в день смерти, Иванов снова встречался с Прокловым. В одиннадцать часов. И опять подчёркнуто.

Глебский хмуро взглянул на Хохлова. Тот заинтересованно наблюдал за происходящим.

– А теперь смотрите здесь, Андрей Сергеевич. – Палец лейтенанта скользил вниз страницы.

– Встреча с китайцем. По имени Фэн Цзин-и. Имя выделено. Как и у Проклова. Тот же день. Одиннадцатого марта. День смерти. – Глебский заинтересованно смотрел на надписи. – И время стоит – 19.00. – Андрей Сергеевич поднял взгляд на Хохлова, после чего перевёл его на дверь.

Хохлов понимающе кивнул головой, лёгкой походкой прошёл к двери, приоткрыл её, посмотрел, чем занимается секретарь, и снова плотно прикрыл створку.

– Что за китаец, выяснили?

Капитан отрицательно качнул головой:

– Секретарь понятия не имеет. Говорит, Иванов никогда ни с кем из этой братии не встречался. У них для данных целей специальный отдел имеется.

– Которым руководит всё тот же старший лейтенант Проклов, – вставил Егоров.

– Он, то есть старший лейтенант, – продолжил мысль Хохлов, – связующее звено и одновременно контролирующий орган. Все эмигранты проходят только через него.

– И что, не было исключений?

Хохлов пожал плечами:

– До одиннадцатого числа, судя по всему, не было. Должность начальника областного управления достаточно высока для того, чтобы встречаться с простым китайцем. В крайнем случае, если бы Иванов хотел поговорить с эмигрантом, мог вызвать того к себе официально, средь бела дня, а не тащиться к нему домой, да ещё вечером.

– Тогда почему одиннадцатого схема сломалась?

Геннадий Владимирович присел к Глебскому поближе:

– А почему мы думаем, что они встречались на дому?

– А где ещё? В кафе? В ресторане? В кино? – встрял в разговор Егоров. – Ни десятого, ни одиннадцатого, ни в предыдущие, ни в последующие дни ни одного китайца в управлении не было. По крайней мере данный факт никем не зафиксирован.

– Точно?

– Стопроцентно! К тому же, обратите внимание, в календаре указан адрес: улица Трудовая, 12, квартира 8.

– Адрес написан несколько ниже, – тут же заметил подполковник. – Возможно, к китайцу не имеет никакого отношения. – Глебский помассировал лоб, в надежде, что сон хоть на минуту перестанет напоминать о себе. – Ладушки, возьмём другой вариант. А что если китаец – это не китаец, а прозвище? Предположим, Иванов так называл одного из своих знакомых?

– Нестыковка. Написано с маленькой буквы и без кавычек. – Хохлов отрицательно качнул головой. – Неубедительно. Кличку собаки и то пишут с великой литеры. Второй момент, Андрей Сергеевич. Круги, в которых вращался Василий Трифонович, никак не предполагают прозвищ и кличек. Знакомый по прозвищу Китаец?.. Чем-то блатным попахивает. Сомнительно.

– Согласен. – Глебский посмотрел на подчинённых. – И каковы идеи?

– Давайте допросим водителя, – встрепенулся Егоров. – Не пешком же Иванов ходил в тот вечер?

– С водителем будем общаться через час. Естественно, все эти вопросы с ним оговорим. Но только что он сможет сказать? Куда ездили? По каким адресам? Всё! А с кем Иванов встречался? О чём говорили? Цель визита? Придётся все последние места встреч полковника объехать. Опять же – Проклов. По какой причине Иванов запланировал с ним несколько встреч за два дня? Три восклицательных знака! По какой причине? А может, к китайцу они вдвоём ездили? – Глебский устало потёр виски. – Ладно. Глядишь, кое-что прояснит водитель. К тому же сегодня вечером встречусь с этим лейтенантом. Пообщаемся. Предположим, тот какую-то информацию прольёт на свет божий. По крайней мере о себе и китайце. Но в остальном… Сыроватенко. Кассы… – Глебский снова помассировал виски. – Гена, сооруди кофейку.

– Неудобно как-то, – капитан кивнул на двери. – Может, этому сказать, чтобы сделал?

– Ну да… – Глебский с трудом поднялся и неторопливо направился к шкафу. – На стакан воды пол-ложки сыпанет – ни себе, ни людям…

Хохлов поморщился. Как подполковник пьёт кофе, он знал не понаслышке. Мало того что по пять – десять чашек в день, так ещё и кофе должен быть такой густоты, чтобы ложка в нём, как в армейском супе, стояла.

Андрей Сергеевич сам налил в стакан кипяток, немного помешал жидкость маленькой ложечкой и с шумом, едва касаясь ободка губами, втянул в себя первую порцию обжигающего напитка.

– Что ещё есть в календаре? Я не посмотрел оборотную сторону листа.

– Лист на двенадцатое марта чист.

– На тринадцатое? Четырнадцатое?

– Андрей Сергеевич, я же говорил: Иванов планировал день не с вечера, как делают некоторые, а с утра. А двенадцатого утром он уже был того…

– Запамятовал. Бывает, – не зло ответил на выпад капитана Глебский. – Про встречи с лейтенантом записи сделаны ручкой, карандашом?

– Когда ручкой. Иногда карандашом.

– Специально выделял?

– Да нет. В зависимости от того, что имелось под рукой.

– Значит, педантом не был. С кем ещё хотел встречаться Иванов? Не обязательно одиннадцатого. Девятого? Десятого?

– Яремчуком, Козловым… – принялся перечислять Хохлов.

Но Глебский его перебил:

– Из гражданских.

– Ни с кем. По крайней мере таковых записей нет.

– Плохо! – Глебский насыпал в чашку следующую порцию кофейного порошка. – Очень плохо! Зовите секретаря. После него – водителя. И не смотри так на меня. Сам знаю, что мне много кофе пить нельзя. А иначе как? Глаза слипаются, хоть спички вставляй.

Арсений Федотович Сысоев вошёл в кабинет, медленно прошёл к столу и протянул исписанный лист бумаги:

– Вот, товарищ подполковник, всё, что смог вспомнить.

– Спасибо. Я чуть позже просмотрю. Присядьте. – Глебский по-хозяйски расположился на месте начальника управления, во главе стола. – Расскажите-ка мне, Арсений Федотович, о том, каков был Василий Трифонович? Обрисуйте, так сказать, его.

– Сделать краткую характеристику?

– Нечто в этом роде. Только в деталях. Каков был на службе? Как относился к подчинённым? Каковы были ваши с ним отношения?

Сысоев с недоумением посмотрел на подполковника:

– Каким он был… Обыкновенным руководителем. Ну, точнее, не обыкновенным, – тут же поправился секретарь. – Инициативным. Работящим. До ночи работал. Часто задерживался на службе.

– Обедал в управлении?

– А при чём здесь обед?

– При всём, Арсений Федотович. Давайте договоримся – мы задаём вопросы, вы на них отвечаете. Итак, где обедал Василий Трифонович? В столовой?

– Нет. Чаще всего дома. Либо здесь. У себя. Но такое бывало крайне редко. Только в вынужденных случаях.

– Еду приносили из столовой?

– Нет. Василий Трифонович предпочитал домашнюю пищу. Ему супруга готовила. А я разогревал. У меня там, – Сысоев кивнул в сторону двери, – плиточка имеется.

– По какой причине полковник не ходил в столовую, как все? Брезговал?

– Ну что вы… Просто Василий Трифонович так привыкли.

«Привыкли… – усмехнулся Глебский. – Черта с два Иванов имел такую привычку! В столице почему-то общепитом не брезговал».

– А когда супруга уехала, где питался?

– Здесь. Я ему приносил еду из дома.

– Значит, брезговал, – сделал вывод Глебский.

Сысоев пожал плечами.

– Каковы были отношения Иванова с женой?

Секретарь поднял на следователя недоумённый взгляд:

– Понятия не имею. А что? Разве это имеет отношение к его смерти?

– Вас просили не задавать вопросы, а отвечать на них. Итак?

– Товарищ полковник не любил рассказывать о своих личных делах. По-моему, у них всё было, как говорят, тишь да гладь…

– А сюда к Иванову женщины приходили?

– Ну что вы! – искренне возмутился секретарь. – Как можно!

«Это точно, – тут же отметил подполковник. – Интересно, где и, главное, с кем встречался Василий Трифонович? А ведь встречался… Коллеги по Московскому горкому в один голос утверждали: Иванов бабником был первостатейным. Волочился за всем, что движется. Замужем, нет – без разницы. А горбатого только могила исправит! – Глебский отвернулся в сторону, чтобы никто не заметил его выражения лица в данную минуту: ведь в точку попал. – Интересно, где теперь Василий Трифонович несёт исправительные работы: в раю или за иными воротами?»

Сысоев тем временем, сжав кисти рук коленями, отрешённо смотрел в пол.

– Кого из подчинённых Иванов выделял особо? – вернулся к разговору Глебский.

– Любимчиков у Василия Трифоновича не было!

– А Козлов?

– Что Козлов? – вскинулся Сысоев.

– Снова задаём вопросы, товарищ секретарь?

– Прошу прощения. Но у Василия Трифоновича действительно не было, как вы выразились, любимчиков. А что касается старшего лейтенанта Козлова, то у них были чисто служебные отношения. Он, то есть товарищ полковник, даже голос на днях на лейтенанта Козлова повышали. Кричали на него. По столу кулаком стучали. А такое, на моей памяти, было впервые, чтобы Василий Трифонович себя не сдерживал.

– Извинения принимаю. Когда Иванов стучал на Козлова кулаком, не припомните?

– А тут и припоминать нечего. Одиннадцатого марта. Утром.

– Любопытно. А ну-ка, Арсений Федотович, расскажите-ка мне об этом разговоре поподробнее.

– Так я же всего не расслышал, – вскинулся Сысоев. И прикусил язык.

А Глебский, плотоядно, по-кошачьи, улыбнулся:

– Но хоть что-то, да услышали?

Арсений Федотович стушевался:

– Из-за двери толком-то разобрать слова трудно.

– А я обо всём и не спрашиваю. Расскажите о том, что слышали. А о деталях нам сообщит товарищ Козлов.

Ретроспектива. 11 марта 1969 года

Василий Трифонович откупорил бутылку коньяка, хлебнул дорогой напиток прямо из горлышка.

– Ну, – узкие глазки-щёлочки пристально уставились на стоящего навытяжку старшего лейтенанта Козлова. – Докладывай. Давай, с Проклова. Что удалось узнать?

– Немного, Василий Трифонович. – Козлов проводил взглядом исчезнувшую в несгораемом шкафу бутылку: он тоже был бы непротив хлебнуть обжигающей жидкости, после трёх часов забегов по ветреным улицам Благовещенска. – К старлею много людей ходит. О некоторых соседи, к сожалению, понятия, естественно, не имеют. Часто приходят военные. Один из них, как я догадался по описанию, капитан Яремчук. Иногда он появляется с семьёй. Студенты приходят. Но то к жене Проклова. А вот что действительно интересно. Чаще всего, как мне сказала соседка по площадке, семью старшего лейтенанта Проклова навещает один старик. И молодой парень, алкоголик. Иногда приходят вместе, иногда – порознь. И старик, и алкаш проживают в одной халупе, недалеко от дома лейтенанта, на той же самой улице Ломоносова. В частном секторе, через дорогу.

– Это в каком же доме? – заинтересованно спросил Иванов.

– А вот смотрите. – Козлов попросил лист бумаги и принялся рисовать схему квартала. – Вот ваш дом, по Пионерской. Вот пятиэтажка Проклова, по Ломоносова. Перекрёсток. Пункт сдачи стеклотары, дом на две семьи, а следующая изба того самого старика. Номер сто восемьдесят семь.

– Постой, постой… – Василий Трифонович напряг память. – Побеленный дом, в три окошка? Скамейка ещё перед ним. Между тополей. Он, что ли?

– Так точно.

– А через дорогу пятиэтажка Проклова. – Указательный палец Василия Трифоновича постучал по схеме. – Две минуты ходьбы.

– Проклов некоторое время, пока не получил квартиру, снимал у этого старика комнату.

– А ну-ка, подскажи. Старлею разве предлагали эту квартиру, на Ломоносова? Или другую? – тут же отреагировал полковник.

– Другую, товарищ полковник. Выдали ордер на новостройку, в районе кинотеатра «Амур». Проклов квартиру получил, но сразу обменял на данную «хрущевку».

– Выиграл в метраже?

– Нет. Даже, наоборот, проиграл.

– Любопытно. – Иванов задумчиво почесал кончик носа.

«Пить будет, – вспомнил народную примету Козлов, чему тут же мысленно усмехнулся. – Так он уже пьёт!»

– Неужели Проклов так привязался к этим двум мужикам, что ради них произвёл обмен? – Полковник сделал секундную паузу, как бы давая возможность отреагировать подчинённому, но тот молчал. – Как думаешь? Или совпадение? – продолжал рассуждать вслух Василий Трифонович. – А если не совпадение? Вот, странная вещь, Козлов. Я проживаю рядом с Прокловым два года. Можно сказать, бок обок. И ничего не знаю! Как-то нехорошо получается. Что скажешь, Козлов?

– Так, Василий Трифонович, вам по статусу не положено опускаться до подчинённых. К тому же, – видя, с каким неудовлетворением выслушал ответ Иванов, лейтенант выдвинул новую гипотезу, – домой вы возвращаетесь поздно. С соседями пообщаться времени нет. Потому ничего и не знаете. Да и в вашем доме вряд ли кто знает о старике. Хотя алкаша, скорее всего, могли видеть.

– С чего ты взял, что он пропойца?

– Так я же говорю, соседи сказали. Да и…

– Наши соседи чёрте что наговорить могут! – перебил подчинённого полковник. – Вот что, Николай. Поезжай к участковому. Поинтересуйся: что да как? Но особенно меня интересует личность старика.

– Уже поинтересовался.

– Ишь ты, какой шустрый! – Иванов удовлетворённо хмыкнул. – Молодец! Не напрасно, выходит, я тебя под крыло взял. И что?

– Старик, Белов Александр Олегович, 1901 года рождения. Беспартийный. Преподаватель БГПИ. Филолог. Кандидат наук. Жена Проклова у него учится. Скорее всего, наш Виктор Васильевич использует старика. Зачёт поставить, экзамен. Тут всё понятно. А вот насчёт «алика» всё-таки прав я, Василий Трифонович. Пьёт он, причём безбожно. Участковый подтвердил. Это некто Михаил Струмилин.

Василий Трифонович вздрогнул: «Не может быть!» А Козлов, не замечая реакции руководства, продолжал:

– Художник по образованию. Холост. Исключён из членов ВЛКСМ после какого-то скандала. Одновременно был исключён то ли из Репинского, то ли из Суриковского училища, участковый не помнит, в котором тот обучался на последнем курсе. Начал пить. Не работал. В связи с чем выслан к нам из столицы за тунеядство. Теперь вот паразитирует в Благовещенске. Подрабатывает в кинотеатре «Октябрь», рисует афиши.

– Раз подрабатывает – значит, не паразитирует, – едко заметил Иванов, о чём-то задумавшись. – Много пьёт?

– Ого, ещё как. Участковый столько раз ему делал замечание, со счёта сбился.

– Отчего не подаст документы на отправку этого?..

– Струмилина.

– Вот-вот… в глубь области? В Зею? В Белогорск? Сковородино? Там тоже кинотеатры имеются.

Козлов повёл плечом:

– Предложим.

– Да погоди ты предлагать! – раздражение на полковника нахлынуло резко, неожиданно, будто волной накатило. «Струмилин… – свербела мысль в мозгу Василия Трифоновича и порождала беспокойство. – Неужели тот самый мазила? А ведь может быть он! Всё совпадает: и Москва, и Суриковское, и скандал… Сучонок! И тут мне от него покоя нет! То-то я думал, что это Проклов восьмого марта всё на картину пялился».

– Если хотите, прямо завтра займёмся данным вопросом, – вставил реплику лейтенант.

– Успеем разобраться с художником. Что с китайцем?

– Ничего. – Подчинённый встретил взгляд полковника и тут же ощутил сухость в горле.

– Что значит «ничего»? Что, весь вечер дома сидел?

– Так точно! – выдавил ответ Козлов.

– Ни в магазин, ни к соседу, никуда?

– Совершенно верно!

– Ты что, Козлов, меня за идиота считаешь? – Голос начальства взлетел, да так, что у лейтенанта мурашки по спине забегали.

– Никак нет, товарищ пол…

– Сколько человек задействовал в наблюдении?

– Двух. Своих, – начал оправдываться лейтенант. – Вы же сами приказали всё сделать тихо, без шума. Вот я своих и…

– Меня не интересует, кого ты брал: своих, чужих… – Иванов с силой грохнул кулаком по столу. – Результат, вот что мне нужно! Не мог китаец сидеть дома! Понятно тебе? Не мог!

– Но, товарищ полковник! – Козлов нервно теребил пуговицу на кителе. – Мои люди постоянно находились на объекте… Они не могли…

– Значит, смогли!

Нижняя губа лейтенанта мелко задрожала. То ли от испуга, то ли от обиды.

– Василий Трифонович, у меня связисты. Они оперативной работе не обучены. Опять же, на улице холодно. Говорят, сменялись каждые три часа. До двадцати четырёх!

– Как до двадцати четырёх? А после?

– Так я им приказал до полуночи, – еле слышно признался Козлов. Теперь он и сам понял свою ошибку. – Подумал, куда китаец на ночь глядя пойдёт? Да и милицейские патрули по городу шныряют. Узкоглазый не решился бы…

– Кретин! – Кулак вторично грохнул по столу, но звук удара был перекрыт голосовыми связками начальства. – Идиот! Тебе ничего поручить нельзя, сопляк! – Василий Трифонович тяжело откинулся на спинку стула. – Господи, кому я доверил такое дело? Людей у него мало… Спать тот будет… Выспался уже! Понятно тебе? Ночью, когда, как ты говоришь, милиция город патрулирует, он дело и провёл! Ясно тебе?

– Так точно!

– «Так точно…» – передразнил подчинённого Иванов. – Кретин! – голос Василия Трифоновича вновь взлетел. – Чтобы с этого часа, вот с этой самой минуты выставил круглосуточный пост наблюдения за китайцем, – полковник перевёл дыхание, взял себя в руки. – Возьмёшь машину. В ней будут греться. Обо всём, что заметят, немедленно докладывать. И фотографировать! Всё фотографировать! Смотри, Козлов, – перед лицом лейтенанта замаячил кулак начальника. – Упустишь, не видать тебе четвёртой звёздочки ещё лет десять. Хоть сам с ними сутками сиди! Понял?

– Так точно!

– Проклов к этому Фэн Цзин-и вчера приходил? – Иванов снизил тональность.

– Да.

– Во сколько?

– В половине девятого. Точнее, в двадцать сорок.

– Сколько он у него пробыл?

– Час. И двадцать минут.

– Вот! – Василий Трифонович приблизил своё потное лицо к собеседнику и проговорил чуть ли не шёпотом: – Вот потому китаец и не должен был сидеть дома! – Иванов снова опустился на стул, задумчиво принялся потирать подбородок. Тот у него был по-старчески мягким, двойным. Мысленно усмехнулся. Собственно, что он раскричался? С Козлова действительно в оперативной работе как с козла молока. Вот же дал бог фамилию!

А лейтенант терпеливо ждал дальнейших распоряжений.

– Вот что, Николай, – наконец пришёл к какому-то выводу Василий Трифонович, – поезжай на стройку, к китайцу. И долго там с ним лясы не точи. Приказал – ушёл. И ещё: постарайся выведать у него, о чём с ним разговаривал Проклов? Всё! Потом снова дуй к участковому. Выясни, что тому известно о художнике более конкретного? Пусть милиция задницей повертит. У них наверняка есть материалы, по каким причинам этого…

– Струмилина. – подсказал лейтенант.

– Да, его самого, выслали из Москвы.

– Так ведь участковый говорил, что…

– Меня не то интересует, что он говорил тебе вчера. Сегодня выясни, что был за скандал, после которого этот «алик» запил? Почему его исключили из комсомола? Где жил в столице? Чем занимался? Есть ли на него такие данные? Когда к ним присылают подобных личностей, в сопровождение выдают соответствующие документы. Меня интересует, что в этих документах! И ещё. Расспроси всё о старике. Сколько лет проживает в городе? Почему один? Почему сдаёт комнаты? Почему не партийный? Сколько у него жил Проклов? Всё! Понятно? И мухой обратно!