Текст книги "Принимая во внимание"

Иванов несколько секунд молчал.

– В ЦК и Политбюро, – наконец выдавил он из себя, – сейчас, как раз именно в этот момент, обсуждают данную проблему. Политического решения ещё нет.

«Понятно, – мысленно вздохнул Виктор. – Вот отчего у него постная рожа. Ни тут, ни там, никто толком ничего не знает. А что-то делать нужно! О, дилемма! К нам информация, скорее всего, пришла из Хабаровска. С Москвой Боров наверняка попробовал связаться, но его, судя по постной физиономии, послали куда подальше. Вот отсюда и растерянность. Горит место под ним, ой горит!»

– Хорошо! А как отреагировал на ваше сообщение наш обком партии? – не сдержался, поддел-таки Проклов.

Иванов вынул из-под стола правую руку и нервно провёл ладонью по полированной столешнице, как бы смахивая с неё пыль. «А ладошки-то мягкие, – невольно в который раз отметил про себя Виктор. – К физическому труду непривычные. Зато привыкшие девок щупать…»

Начальник областного управления быстрым взглядом прошёлся по присутствующим и прокашлялся:

– Степан Степанович, наш первый секретарь получил сообщение всего полчаса назад. Понятное дело, отреагировать быстро возможности не имел. Но вынес решение. Обком соберётся завтра, с утра. Именно по данному вопросу. На нём мы обязаны выступить с сообщением о происшедшем. – Василий Трифонович особенно выделил интонацией слово «мы» и обвёл присутствующих тяжёлым взглядом. – На нас возложена задача проинформировать членов обкома партии о сложившейся обстановке. А также высказать собственные соображения по поводу того, как будем действовать в случае агрессивной активности китайцев на нашем секторе границы.

Проклов склонил голову. А вот и второй удар по начальству. Ещё похуже первого. Москва далеко, а первый секретарь Амурского обкома КПСС Аврамеев близко. И ещё неизвестно, как Степан Степанович высветит действия полковника Иванова перед Кремлём.

Все молчали. И причина молчанию имелась. Сказать было что, да только кому? До сих пор Иванов любую инициативу воспринимал в штыки. Поначалу подчинённые артачились и пытались как-то сопротивляться деспотической манере начальства, но после смирились: в конце концов не самому же себе яму рыть? Так всё само по себе, да по воле руководства и текло. До поры до времени. Но вот времечко-то и настало!

Иванов вторично прокашлялся:

– Если более некому высказаться…

Козлов рывком вскинулся с места:

– Разрешите, товарищ полковник?

– Слушаю.

– Я так думаю, нам следует все силы, не только оперсостав, как предлагал товарищ майор, а и всё управление рассредоточить по заставам. Так сказать, усилить нами границу. Особенно в Благовещенском погранотряде, что находится в черте города. Для подстраховки.

«Идиот, – мысленно парировал Проклов. – Да нас даже по одному на все заставы области не хватит. И оперативниками особого отдела не усиливают заставы – их отправляют для контроля и поддержания бесперебойной связи с управлением».

– Старший лейтенант Проклов, – неожиданно донёсся голос Иванова, – вы, кажется, не согласны с мнением старшего лейтенанта Козлова?

Заметил, догадался Виктор и медленно поднялся со своего места:

– Так точно, товарищ полковник, не согласен.

– Поясните, в чём конкретно. – Иванов тяжело упал на спинку стула и с глухим хлопком опустил ладони обеих рук на стол. – Или это так, эмоции?

– Никаких эмоций, товарищ полковник. – Малышев отметил спокойствие в голосе Проклова. Тот в отличие от Козлова говорил тихо, словно прокручивал каждое слово в голове, перед тем как вытолкнуть его на свободу. – Я так думаю, нам следует продолжать спокойно вести наблюдение за действиями противника. Именно спокойно. Без проявления активности.

Думаю, китайцы от нас в данный момент как раз ждут действий. Конкретных. Вооружённое нападение на Даманский произошло пять часов назад. За это время противник мог воспользоваться ситуацией внезапности и напасть как на Благовещенск, так и на другие пограничные поселения вдоль всей границы. Ему для подобных действий ничего не мешало, лёд на Амуре стоит прочный. Однако, судя по всему, со стороны Китая сегодня не было ни одного движения в нашем секторе. Что, на мой взгляд, даёт основание полагать: на Уссури произошла провокация, а не крупномасштабная операция. А на провокационные действия следует отвечать спокойно и адекватно. Об этом, товарищ полковник, вам и следует доложить на обкоме партии.

– То, что я буду докладывать, позвольте решать мне самому. – Иванов махнул рукой, показывая тем самым, что лейтенант может дальше не продолжать. – У кого ещё какие будут соображения?

– В целом старший лейтенант прав, – вновь взял слово Малышев. – На начало военных действий действительно мало похоже. Но и, как тут только что предлагалось, просто сидеть и наблюдать, мы не имеем никакого права. Если не проявим активность, противник решит, что мы спасовали. И тогда дальнейшее развитие событий трудно даже спрогнозировать. Но бросить весь состав управления на усиление застав… – Майор с последними словами обернулся к Козлову. – У нас есть обязанности, которые мы должны выполнять. А если кому-то захотелось добыть награду на переднем крае – пишите рапорт.

Теперь по сути. Есть предложение: обратиться за помощью к обкому партии, чтобы к патрулированию в пограничной полосе и расположенных вблизи границы населённых пунктах присоединилось областное управление внутренних дел. Думаю, это будет достаточно эффективно. Военнослужащие из УВД прошли строевую службу, многие из них владеют приёмами рукопашного боя. Все умеют обращаться с оружием. Такое подспорье для пограничников будет только кстати.

– Вот, – Иванов прищурился, но на этот раз не затравленно, как несколько минут назад, а хитровато и вместе с тем простовато. – Это уже более-менее приемлемая мысль. И понятная. Думаю, в обкоме её поддержат. Милиция всегда стояла на страже интересов трудящихся. Какие ещё будут соображения? В конце концов, не одному же Александру Константиновичу сидеть и думать?

Проклов поморщился: это точно, себя Боров в стан мыслителей никогда не причислял.

Иванов ещё раз окинул взглядом присутствующих:

– Что ж, товарищи офицеры. Коли нет иных мнений, с этого момента управление переходит на военное, так сказать, положение. Что сие означает, думаю вам объяснять не нужно. А потому о выходных забудьте. Каждый на своем месте. Все свободны! Малышев и Проклов, – полковник кивнул в сторону подчинённых, – вас попрошу остаться…

Малышев кивнул Виктору, чтобы тот присел рядом, и, взглянув на начальника, поморщился: из Иванова, судя по всему, никак нельзя было выбить гражданское. Что за фразы: «так сказать», «сие означает»… «Ёлы-метёлы! – матюкнулся в душе майор. – И кто нами руководит?»

13 марта 1969 года, 11. 56

Глебский вытянул из бокового кармана пальто носовой платок и, отвернувшись в сторону, высморкался.

– Что произошло после? – несмотря на помеху, продолжал задавать вопросы столичный следователь.

Малышев поёжился: всего-навсего март. Холод на улице ещё тот, зимний.

– Нам, то есть мне и старшему лейтенанту Проклову, Иванов приказал продумать план действий партийных и общественных организаций области в условиях сложившейся обстановки, который Василий Трифонович должен был доложить на следующий день, на заседании обкома партии.

– И что? Послушай, – Глебский встал напротив майора, – мне что, из тебя каждое слово вытягивать? Словно из немца?

– Плохое сравнение.

– Другого подобрать не успел. Извини. Так что было далее?

– Странный вопрос. Естественно, приказ выполнили. Разработали тот план. А товарищ полковник его, естественно, зачитал на заседании обкома.

– Всё? Вот так просто? Просто разработали, просто доложили.

– А вас что, прислали узнать о плане или выяснить причины гибели Иванова?

– Молодец! – Андрей Сергеевич шмыгнул носом: и почему поленился выяснить, какая погода в это время года в данной местности? Пальтишко было явно не для здешнего климата. – Только меня подобными доводами не достанешь, майор. Ты обязан мне помогать? Вот и будем от этого плясать. И запомни. Мне необходима любая деталь, как воздух. Из деталей складывается большое, целое. А нужно это следствию или нет – после разберёмся. Как говорится, отделим зёрна от плевел.

– Не боишься копаться в грязном белье?

– А что так осторожно высказался? Я покрепче добавлю: мы не в белье копаемся, а в дерьме роемся. Служба у нас такая, – спокойно отозвался подполковник. – Так что это был за план?

Майор кивнул на гранитное невысокое крыльцо с мощным дубовым дверным блоком, с левой стороны от которого на голубом фоне под стеклом, красовалась информация следующего содержания: «Амурское областное управление внутренних дел»:

– Пришли.

– Вижу. Повторяю вопрос: что был за план?

– Не понимаю, к чему эта детализация. Она же к смерти Иванова не имеет никакого отношения.

– Товарищ майор, это я буду решать: имеет или нет. – Глебский мысленно одёрнул себя. Не так нужно общаться с пусть и временно, но исполняющим обязанности руководителя областного управления КГБ. Потому как требуется союзник, а не тормоз в расследовании. Андрей Сергеевич сгладил слова улыбкой и тут же продолжил более сдержанным тоном: – Поверь, майор, если подтвердится, что вашего руководителя убили уголовники, и, что самое главное, при нём не имелось никаких документов, а причина убийства не связана со служебными обязанностями, моя бригада тут же свернёт работу и вернётся в Москву. Без всяких претензий к кому-либо! Но до тех пор, пока я такого подтверждения не получу на руки, будем копать! Тщательно, скрупулезно, настойчиво! Вот потому меня и интересует всё, что происходило с Ивановым. Особенно в последние дни, перед смертью. Итак…

Малышев посмотрел по сторонам, будто оттуда к нему могла подоспеть помощь.

– Вам прямо сейчас и здесь обо всём доложить? Или, может, найдём другое, более пристойное место?

– А чем тебя это не устраивает?

– Холодно.

– А кафе рядом есть?

Малышев отрицательно покачал головой.

Москвич посмотрел по сторонам. Широкая улица. Как гласила вывеска на здании милиции, «Имени 50-летия Октября». Судя по всему, центральная. Культурная. Аккуратная. Редкие авто. Редкие прохожие. А как же иначе: рабочий день в разгаре. Невдалеке, через дорогу, виднелось некое пятиэтажное, судя по внешнему виду, фабричное сооружение. Глебский указал на него рукой:

– А это что?

– Швейная фабрика. В народе называют «швейкой», – неохотно отозвался Малышев.

– В центре города?

– А чем вас фабрика-то не устраивает?

– Меня? Устраивает! Да только погреться нас туда не пустят.

– Может, всё-таки сначала пообщаемся с милицией? – предложил майор. – Проясним ситуацию. Глядишь, у них что-то новое появилось за последние сутки.

– Слушай, майор, думаю, ты финтишь. Тогда что, промеж вас с Ивановым собака пробежала?

– Вроде того, – вынужденно признался Малышев.

– Понятно.

Глебский ещё раз осмотрелся и выдохнул клубом пара:

– Ладно. Пошли к твоему Ларионову. – Андрей Сергеевич протянул руку к медной ручке.

– И ещё один момент, подполковник, – послышался голос Александра Константиновича, когда они прошли в фойе. – Поговори со своими. По поводу поведения. Я-то понимаю: столица, главк, гонор, то да сё, но… Другие могут неправильно воспринять.

– Намекаешь на капитана? Ему простительно: молодой, необъезженный.

– Как мягко выразился… Он что, из «папенькиных»? Или, как говорят у нас, из блатных?

– С чего ты взял?

– Да так, пришло на ум.

Андрей Сергеевич усмехнулся:

– Не угадал. Хохлов своим горбом всего добивается. Потому и злой… Ладно, поговорю. – Глебский хлопнул по протянутой руке майора и первым направился к окошку дежурного.

13 марта 1969 года, 12.06

Малышев присел на один из стоящих у стены стульев. Глебский расположился напротив начальника областного Управления внутренних дел полковника Ларионова. Их разделял письменный стол, на котором находились календарь, чернильница с ручкой, небольшой, металлический, покрытый позолотой, бюстик Ильича, блокнот и тонкая папка, с надписью по центру «Дело №…».

Начальнику областной милиции приезжий не понравился. Слишком спокойный, открытый. Точнее, как сделал для себя вывод Виктор Андреевич, – наглый. Ну, как же, столица! Такие, как давно уяснил полковник милиции, всегда мягко стелют, а после бац – гуляй моя деревня.

Ларионов проводил взглядом руку москвича, которая спрятала во внутренний карман пиджака удостоверение личности. Даже этот жест столичного следователя полковнику показался чересчур скользящим, кошачьим.

– Как там, в столице? – для затравки разговора поинтересовался Виктор Андреевич.

Глебский не услышал никакой заинтересованности в голосе Ларионова. Дань традициям, не более.

– Да всё так же. Без перемен.

– Это ж хорошо.

– Отчего хорошо? Что ж замечательного в том, что нет хороших изменений в жизни?

– Странно. – Ларионов стрельнул в собеседника цепким взглядом. – Вся страна идёт семимильными шагами в светлое будущее, а, по вашим словам, в Белокаменной всё плохо.

Глебский мысленно поаплодировал полковнику: ай да милиция, с ходу подцепил. И крыть, главное, нечем.

Ларионов, в свою очередь, открыто улыбнулся, показав Глебскому белые, крепкие зубы. «Не курит, – неожиданно подумал Андрей Сергеевич. – И в глазах хитрость. Плохо. Значит, будет в лучшем случае тормозить дело. А в худшем – тянуть на себя».

– Да нет, – пришлось Глебскому всё-таки выходить из ситуации, – за морем, как писал Пушкин, житьё не худо… Но хотелось бы лучше! Ну да что мы о Москве?.. Давайте перейдём к делам нашим. Нам бы, Виктор Андреевич, узнать, так сказать, из первых уст, на какой стадии находится в данный момент расследование убийства полковника Иванова? Как работает следственная бригада? Есть ли проблемы? Может, помощь какая нужна?

– На какой стадии… – эхом отозвался Ларионов и слегка нахмурил брови. – Да пока всё на той же.

– А поточнее?

– А точнее будет так. Первая, и пока основная, версия, которую отрабатываем: вашего полковника, то есть товарища Иванова, убили с целью ограбления.

– Однако вы не исключаете и иные варианты? – тут же заинтересованно спросил Глебский.

– А как же… – согласился милиционер. – Вторая версия: убийство по личным мотивам. Третья: самая маловероятная – в связи с социальным окружением покойного.

– Это то же самое, что по личным мотивам, – вставил реплику Андрей Сергеевич.

– Не совсем. К примеру, не вернул крупный долг. Это личный мотив или социальный?

– То есть?

– Ну, как вам сказать? – протянул Ларионов и бросил мимолётный взгляд на Малышева. – Скажем, Василий Трифонович кому-то был должен. Или ему были должны. А отдавать не захотели. Опять же, с пьяным соседом по дому мог поругаться. Слово за слово… Но это так, к примеру. Есть и четвёртая версия.

– А она в чём заключена?

– В служебных обязанностях Василия Трифоновича. Но данную версию отрабатывать будете вы.

– Понятно. Над второй и третьей работаете? Или только на первой сидите?

– На данный момент, повторюсь, работаем с первой. Для этого имеются основания. Хотя, параллельно, отрабатываем и другие варианты. Вашу версию, естественно, во внимание не принимаем. Но, если вы хотите взять дело на себя… чужой хлеб забирать не собираемся. У нас не Ростов.

Глебский принял удар: вот оно, то, что шло из столицы по всему Союзу, как тиф, как зараза. Вражда двух ведомств. А началось почти год назад. В шестьдесят восьмом. В Ростове был совершен ряд ограблений, с убийствами. Бандиты, которых в узком кругу прозвали «фантомасами», имели довольно странное оружие, не советского производства, что дало повод предположить, будто на территории СССР действует заброшенная из одного западного государства диверсионная группа. Именно эти короткоствольные автоматы и стали причиной раздора между ведомствами Щёлокова, то есть милиции, и КГБ Андропова. Делом заинтересовались «наверху». Самые высшие инстанции, ЦК и Политбюро, решали: с кого снять стружку? С милиции, за допущение бандитизма на территории Советского Союза, или с госбезопасности, за то, что проворонила диверсантов?

С Ростова началась негласная война. Продолжение не заставило себя долго ждать. В январе, за два месяца до событий на Даманском, в Москве, в центре, было совершено покушение на космонавтов[12]12
  Исторический факт. Стреляли в расчёте на то, что в машине едет Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев. Однако под обстрелом оказались покорители космоса.


[Закрыть]. Провёл его кадровый офицер, коммунист, стрелявший из табельного оружия. Целью террориста являлся сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, но жертвами оказались покорители космоса, которых в этот день встречала Москва. ЧП! Да ещё того масштаба! И снова КГБ и МВД скидывали вину друг на друга. Именно с того «чёрного» января противостояние переросло в тяжёлую фазу.

Глебский достал носовой платок, долго прочищал нос. «Любопытно, – думал он в тот момент. – А что местной милиции известно о столичных событиях? Ведь это похлеще Ростова будет!»

– Будем считать, хоть в чём-то повезло. – Андрей Сергеевич спрятал платок и смущённо посмотрел на Ларионова.

– А может, прямо сейчас желаете забрать дело? – полковник милиции указал рукой на лежащие на столе бумаги.

– Нет, – отрицательно покачал головой подполковник. – Зачем же? Убит простой советский человек.

Милиционер поморщился.

– Согласен, не простой. Тем не менее советский. А по Конституции у нас все равны. Расследовать подобного рода дела – прерогатива милиции. Так что, вам и вожжи в руки. Просто попрошу, – Глебский сделал ударение на последнем слове, – держать нас в курсе. Сами понимаете… Сколько человек задействовано в расследовании?

– Две группы. По четыре человека. Если понадобится, усилим.

– Каковы результаты на данный момент? – Глебский достал из кармана записную книжку, раскрыл её.

– На данный, как вы выразились, момент известно следующее. – Ларионов перешёл на деловой тон. Теперь он знал, как ему общаться с приезжим. – Полковник Иванов возвращался домой ориентировочно с половины первого до часу ночи.

– Откуда взят данный промежуток времени? – тут же поинтересовался москвич.

– Допросили личного водителя Иванова. – Ларионов кивнул на Малышева. – С вашего разрешения. Тот утверждает, привёз Василия Трифоновича к дому в час тридцать – час сорок. На часы в тот момент водитель не посмотрел. Но утверждает, что именно в этот промежуток. Потому как шофёр проживает на Чайковского: езды минут пятнадцать по скользкой трассе, плюс поставить машину. А в час ночи он был уже дома.

Глебский взглянул на майора. Тот утвердительно кивнул.

– Дальше.

– Как утверждает водитель, у Василия Трифоновича имелась привычка: перед тем, как следовать домой, тот любил побродить возле дома. Подышать, так сказать, свежим воздухом.

– Мне об этом сообщили. Но в час ночи?

– А почему бы и нет? – Ларионов повёл плечами. – Погода хорошая. Воздух – прелесть! Кислорода – хоть ложками ешь! Я и сам обожаю после почти суточного заточения в кабинете постоять на морозе.

– Ладно, это лирика. Предположим, постоял, подышал. А после? Иванов вошёл в свой подъезд?

– В том-то и дело, что войти не успел. – Ларионов встал и прошёл к шкафу. – Чай? Кофе?

– Кофе, пожалуйста.

Малышев тоже согласился на кофейный напиток.

– То есть, – ухватился за последнюю фразу милиционера Глебский. – Полковника убили на улице? Перед входными дверями?

– Совершенно верно. Правда, когда мы прибыли на место преступления, тело Иванова лежало в подъезде. Сосед по площадке первым наткнулся на Василия Трифоновича. Затащил в тепло. Поначалу решил, что Иванов ещё жив. После позвонил нам и в «неотложку».

– В котором часу сосед обнаружил тело? – сделал уточнение подполковник.

– На рассвете. Точнее, в половину шестого.

– Получается, Иванов пролежал на улице всю ночь?

– Получается так.

– И никто из прохожих его не видел?

– Никто.

– Вам не кажется это странным?

– Нет. Не кажется.

– Василий Трифонович проживал в последнем подъезде от дороги. Это метров пятьдесят, – неожиданно произнёс Малышев. – К тому же перед входом разросся густой кустарник. Он-то, судя по всему, и скрывал тело от прохожих.

– А заодно и преступника от самого Иванова. Если тот, конечно, его специально ждал, а не наткнулся случайно на свою жертву, – добавил Ларионов, расставляя чашки.

– А если прохожие всё-таки были, да прошли стороной? – сделал предположение Глебский, протягивая руку за чашкой. – Подумали, пьяный лежит. Не захотели пачкаться.

– Отпадает, – уверенно замотал головой милиционер, размешивая в своём, личном стакане, торчавшем из серебряного подстаканника, сахар. – У нас такое не принято. Морозы сами видите, какие. Если кто пьяного обнаружит, сразу в тепло тащит. Мы на зимние праздники даже в «обезьянник» не сажаем. По домам развозим. Но штрафы, понятное дело, выписываем, на работу сообщаем, чин-чинарём.

– Неплохой сервис. – Глебский с усердием подул на напиток.

– У нас иначе, как по-человечески, нельзя, – отозвался милиционер. – Восток!

Глебский услышал иронию в голосе Ларионова и решил вернуться к прежней теме.

– А вы как думаете: убийца ждал? Или то была случайная встреча? – Подполковник обхватил чашку руками покрепче, так, чтобы через руки тепло ушло в тело.

– Судя по всему, встретились они случайно. Если бы убийца ждал Иванова, то прятаться за кустами долго не смог. В тот день морозец стоял знатный. Почти под тридцать. Последнее, так сказать, дыхание зимы.

– А без лирики?

– Без лирики, товарищ подполковник, на таком морозе без тулупа да валенок и полчаса не продержишься.

– Он мог ждать и в таком обмундировании.

– Мог, – согласился Ларионов. – Только в такой одёжке драться с тяжеловесом Ивановым было бы очень несподручно.

– А они дрались? – тут же ухватился за последние слова милиционера Глебский.

– Трудно ответить однозначно. Но один удар, по результатам медэкспертизы, произведён был.

– По темечку?

– В челюсть. А версию с ожиданием отрабатываем: в данный момент опрашиваем округу, соседей, жильцов из других подъездов. Может, кто и видел личность, одетую в подобный наряд, в указанное время.

– А ждать в подъезде убийца мог? – сделал предположение москвич.

– Нет, – уверенно ответил Ларионов. – Жилец первого этажа, из шестьдесят второй квартиры, в полночь выходил на лестничную площадку, покурить. Курил минут десять. Утверждает, никого постороннего не видел.

– А если убийца зашёл сразу после курильщика?

– В таком случае он должен был знать точное время возвращения полковника Иванова. Что, как понимаете, автоматически означает: вы должны забрать у меня дело. Итак?

Глебский потёр переносицу:

– Пока никак. Будем исходить из ваших вариантов. Предположим, убийца и убитый случайно столкнулись возле подъезда…

– Думаю, так. – Ларионов понял, что от него ждут продолжения. – Мы обследовали место преступления. Сплошной лёд. Иванов шёл к своему подъезду со стороны Ломоносова. Убийца же появился либо из-за угла дома, либо, по версии ожидания, из-за куста. Но, скорее всего, из-за угла.

Теперь по поводу удара. Подъезд последний, а потому расстояние от места, где Иванов покинул машину, до подъезда составляет шестьдесят восемь метров пути. Иванов дошёл до дверей, столкнулся с убийцей. Исходя из слов соседа, что обнаружил труп, покойник лежал в метре от двери, между двумя скамейками, головой к дому. Что тоже говорит о том, что убийца не ждал в подъезде. Предполагаю, Василий Трифонович прошёл по дорожке, вдоль дома, завернул к своему подъезду, сделал несколько шагов между скамеек, и в этот момент его окликнули. Он развернулся. Что произошло между убитым и убийцей, пока нам неизвестно. Но знаем одно: как утверждает медэксперт, убийца нанёс Иванову удар по лицу, в левую челюсть. Удар был настолько сильным, что Василий Трифонович откинулся на спину, поскользнулся, упал, ударился головой об лёд, потерял сознание. Преступник тем временем обшмонал его и сделал ноги.

– Постойте, – Глебский с недоумением посмотрел сначала на Ларионова, потом на Малышева. – Вы же утверждали, что Иванова ударили по голове тяжёлым твёрдым предметом?

– Мы так думали первоначально. – Ларионов с шумом отхлебнул из чашки. – Вчера медэкспертиза провела полное обследование тела, а мы, в свою очередь, более детально исследовали место преступления. Вывод один: Иванову нанесли единственный удар, в челюсть, – милиционер раскрыл папку, вынул из неё исписанный лист, протянул его подполковнику. – Вот данные экспертов. После чего Василий Трифонович упал и при падении ударился затылком о ледяную поверхность, в результате потеряв сознание.

– И какова причина смерти? – Глебский просмотрел лист и вернул его милиционеру.

– Переохлаждение. – Ларионов спрятал документ в папку. – Василий Трифонович элементарно замёрз.

– Да, интересный ход событий. – Глебский положил чайную ложку в чашку и принялся размешивать остывающий напиток. – Значит, Василий Трифонович замёрз… А если его ограбил не убийца? А случайный прохожий? Шёл мимо, смотрит – лежит тело. Взял портфель, обыскал и был таков.

– И над этим думали. Потому бригада, что обходит дом Иванова и близстоящие строения, опрашивает население на предмет того, видел ли кто-нибудь прохожих в ту ночь, до пяти тридцати утра. То есть до момента обнаружения тела.

– А что жена Иванова?

– Анастасия Кузьминична? Уехала, – вместо Ларионова ответил Малышев. – Домой, в Ленинград.

– Давно?

– Второго марта.

– То есть… – Глебский вскинул брови. – А ей сообщили о смерти мужа? – Подполковник повернулся в сторону Ларионова.

– Да. Завтра утром прилетает, московским рейсом.

«Совпадение? – подумал Глебский. – Или Иванов специально отправил жену второго марта, в день провокации? Нужно выяснить».

– Квартиру покойного осматривали? – поинтересовался Андрей Сергеевич у Ларионова

– Нет. Решили произвести осмотр по приезде хозяйки. И в вашем присутствии. Чтобы после не было претензий. Входную дверь опечатали. Завтра в девять, когда жена Иванова прилетит, встретим, оттуда в морг, на опознание. После к нам, в управление. На всякий случай вызову врача. В половине одиннадцатого будем на Пионерской. В какой из этих этапов пожелаете подключиться, решайте сами.

– Зачем сразу в морг?

– А какая разница? О том, что Василий Трифонович убит, она уже знает. А оттягивать… Не вижу смысла.

Над столом нависла гнетущая тишина. Только слышно было, как тикают настенные часы, да ложка в чашке Глебского постоянно постукивает о тонкие стенки стакана.

– Виктор Андреевич, – москвич оставил напиток в покое и двумя пальцами потёр кончик уха, – ещё такой вопрос. Убийца, как вы выразились, «обшмонал» Иванова полностью? Или что-то оставил? Не заметили, случаем, каких-либо несоответствий?

– Несоответствий? – Милиционер встал, провёл пальцами по пуговицам кителя. – Хорошее словцо: «несоответствия». Только не для данного случая. Как это ни странно, но кое-что непонятное имеется. Но это желательно видеть. Если не против, давайте проедем в морг.

Из дневника сотрудника Амурского областного

управления государственной безопасности

старшего лейтенанта Проклова В.В.

26 октября 1966 года

«…и взял со стола солёный огурец. Они у Александра Олеговича знатные: хрусткие, с перчиком. Можно ведро съесть в один присест. Чем мы с Мишкой, собственно, и занимаемся.

Мишка – художник. Картины пишет – залюбуешься. Природа. Архитектура города. Несколько картин на непонятную для меня тематику, что-то из фантастики. Я фантастику не люблю. А может, не понимаю. Что скорее всего. И ещё одно: Мишка безбожно пьёт. Утром ещё держится, а к вечеру едва на ногах стоит. Впрочем, слава богу, на окружающих его состояние никак не отражается.

К Александру Олеговичу меня поселили временно. Точнее, не поселили. В общаге я жить не захотел, а потому майор Малышев нашёл мне, пока не выдадут ордер на квартиру, временное жильё, в частном секторе, или, как здесь говорят, «на земле». Новый адрес мой теперь таков: Благовещенск, улица Ломоносова, 187. Небольшой деревянный дом, с печным отоплением и хозяином-пенсионером, преподавателем педагогического института Беловым Александром Олеговичем, а также с вышеуказанным постояльцем Мишкой Струмилиным.

И хозяин, и художник есть личности колоритные. Александр Олегович вид имеет профессорский, даже когда ходит с лейкой по огороду в майке и трусах. Тонкие усики, бородка, как у Чингисхана. На носу очки в дорогой металлической оправе. Жилистые руки с узкими кистями и «музыкальными» пальцами. Говорит Олег Александрович так, что заслушаешься. Встретишь его в городе, в костюме, и никак не соотнесёшь такого галантного мужчину с огородом, печью и сортиром на улице. Ему бы жить, как минимум, в «хрущёвке», со всеми благами цивилизации и личным кабинетом, а не ютиться в этой халупе.

Мишка – полная противоположность нашему хозяину. Про него можно сказать одной фразой: не от мира сего. Когда я неделю назад въехал на Ломоносова, он ещё был только под хмельком, а потому помог перенести чемодан, показал комнату, в которой стояли кровать и комод, и тут же предложил отметить новоселье. Когда я отказался, он хмыкнул, окинул взором мою военную форму и произнёс:

– Ещё один бульдозер! – после чего сплюнул прямо на пол и ушёл.

Вечером, когда Мишка надрался, как свинья, и спал в сенцах (так здесь называют деревянную, с окнами, летнюю пристройку), Александр Олегович пояснил мне, что означает «бульдозер».

– Миша учился в Суриковском училище, – как бы извинялся за постояльца хозяин. – Талант. Сами вскоре убедитесь. Но максималист. За что и пострадал. Принимал участие в какой-то выставке, выставлял свои картины. Но нашему бывшему Генеральному секретарю творения Миши и иных миромазцев не понравились. Выставку разогнали. Она проходила на улице. Вот милиция, с помощью строительной техники её и ликвидировала. Мишины работы пропали под колёсами грузовика. Спасти не смог. А через полгода его обвинили в тунеядстве, выселили из столицы. Так он попал к нам. Не обижайтесь. Миша с тех пор всех военных «бульдозерами» называет. Думаю, вы подружитесь.

Я понял, о какой выставке рассказывал Александр Олегович. Москва в ту пору полнилась разными слухами. Особенно о том, как бульдозерами разметали маленькую площадку возле Манежа, на которой молодые, малоизвестные художники и скульпторы выставили свои творения. Особенно жарко это событие обсуждалось в студенческих общагах. Болтали о многом, но толком никто ничего не знал. Думаю, слухов было больше, чем того выставка заслуживала. Но сам факт… И ещё, среди нашей братии гуляло странное имя Эрнст Неизвестный бродило, словно молодое вино, в умах моих одногруппников.

Вот так мы познакомились. Дядя Саша, как я теперь называю Александра Олеговича, оказался прав. С Мишкой мы сдружились. Возраст Александра Олеговича и Мишкины «закиды» мне помехой не стали. Сжились. Правда, с тех пор Мишка меня иначе, как «Бульдозером», не кличет. Да и бог с ним.